Двое. Продолжение истории.

Прошел месяц с тех пор, как Герберт встретил Алексея, взявшего его в плен в конце 1943 года. За этот месяц жизнь Герберта кардинально изменилась. Вместо физически тяжёлого и однообразного труда на лесосеке он занимался не менее тяжёлым, но очень разнообразным трудом по восстановлению разрушенного коллективного хозяйства, которое для краткости называли «колхозом». Теперь, помимо физического труда по строительству коровников, амбаров, сараев для техники, погребов для молочных продуктов и прочих необходимых построек, ему приходилось руководить людьми. Поначалу он боялся, что не справится. Ведь раньше ему не приходилось никем командовать. Разве что во время кратких инспекций, когда он был присланным специалистом из центра. Это оказалось неожиданно интересным делом. И у Герберта получалось неплохо. Правда, теперь все узнали о его владении русским языком. Но никакого наказания, кроме неодобрения лагерного начальства не последовало. Никто не узнал о том, что он не тот за кого себя выдает. Что он бывший шифровальщик. Герберт боялся, что Алексей однажды об этом обмолвится. Но попросить его сохранить это в тайне он тоже боялся, чтобы самому не спровоцировать разоблачение. Беспокойство об этом постоянно отнимало часть душевных сил. После лагерных лишений в колхозе жилось очень неплохо. Еда была обильная и разнообразная. Та дюжина его соотечественников, которую прикомандировали к колхозу, поначалу еле таскала ноги. Теперь же это были крепкие парни. Очень послушные, как истинные немцы. Собственно, по причине этой излишней скованности и забитости они были такими доходягами — лагерное существование было сурово к тем, кто плохо мог постоять за себя. В этом Герберт убедился на собственной шкуре. Алексей был даже слишком лоялен к бывшим врагам. Герберт, уже неплохо разбиравшийся в реалиях этой страны, знал, что действия Алексея ЧК могло рассматривать как предательство. Если на него напишут донос, то он отправится в такой же лагерь, как тот, в котором находился Герберт. Только гораздо восточнее. Поэтому Алексею стоило большого труда уговорить Герберта согласиться не возвращаться каждый день в лагерь на ночь. Да, это было эффективнее в плане работы на стройке. И вряд ли заключенные, которые жили сейчас в относительном довольстве, куда-то сбежали. Зачем? Но это могло бы подвести самого Алексея. Но тот бесстрашно отмахивался, говоря, что он договорился с начальником лагеря. В первый раз, когда Герберт спросил Алексея о семье, он сразу почувствовал, что сделал большую ошибку. Русский сразу отвернулся. В его медленном вдохе он ясно ощутил подступившие слёзы. Через несколько минут, немного справившись с собой и глядя себе под ноги, Алексей в нескольких скупых словах рассказал, что вся его семья — жена и трое ребятишек — погибла при бомбежке поезда, эвакуировавшего беженцев на восток. Герберт почувствовал себя так, словно он лично был виноват в гибели близких Алексея. Он пытался подобрать слова, чтобы выразить свое сочувствие и сожаление. Но, конечно, нужные слова никак не хотели приходить на память, так что Герберт, чертыхаясь на себя через каждое слово, облегчал свою душу на родном языке, пока Алексей не глянул на него с жуткой, всё понимающей усмешкой, и не ушёл, махнув рукой и оставив Герберта терзаться не своей виной. В начале августа случилось происшествие. Сытин, один из солдат-конвоиров из лагеря, который с самого начала недолюбливал Герберта, как-то подошёл и полушёпотом сквозь зубы предупредил, что если тот будет клеиться к русским женщинам, ему не поздоровится. Герберт не очень понял его, поскольку ни на кого особенно не смотрел. В далёком Мюнхене его ждала жена, которую он любил. Несколько писем от неё и от родителей он всегда носил с собой и перечитывал, хотя итак знал все наизусть, отчего листочки порядком истрепались. Русским женщинам, оставшимся после войны без мужчин и тянущим на себе все хозяйство и детей, иногда требовалась помощь. Сперва совсем уж немощные старухи стали просить немцев, работающих в колхозе, поправить плетень или починить крышу, крыльцо или покосившуюся дверь. За это угощали парным молоком, свежими, только что из-под курицы яйцами или ранними яблоками из своего сада. Потом за ними потянулись и женщины помоложе. Так что нередко в вечерние часы, свободные от работы в колхозе, соотечественники Герберта помогали кому-то из деревенских жителей.