Двое. Продолжение истории.

Герберт почувствовал беспокойство. Хоть он был штабной работник, но от бомбежек никто не застрахован, так что им рассказывали о контузии и её последствиях. Герберт припоминал, что там были такие симптомы как тошнота и рвота, потеря зрения, заикание… Еще кажется приступы эпилепсии… Но это, наверное, при тяжёлой контузии. Сердце в груди Герберта забилось учащенно, когда он понял, что ещё ничего не кончилось. — Алексей? — спросил Герберт. — Ничего, щас приду в норму, — почему-то Герберта его заявление ничуть не успокоило. От ужаса, что он останется один в незнакомом лесу с потерявшим сознание Алексеем и погоней за спиной, Герберт сразу стал гораздо меньше чувствовать боль. Адреналиновая волна подстегнула его готовность что-то делать, как-то выбираться. — Es ist falsch, не правда — выразил свои сомнения вслух Герберт. — Ты хочешь сказать, что я вру, так что ли? — эта вспышка гнева Алексея почему-то Герберта не испугала. Вот тогда, в сорок третьем году, у него от такого экспрессивного вопроса уже душа в пятках была бы. А теперь войны нет, им незачем убивать друг друга. И он знает, что Алексей хоть и крутой мужик, но сердце у него доброе. Ничуточки Герберт его теперь не боится. Ну, то есть, конечно, пока Алексей ему не враг. А Герберту теперь сложно представить ситуацию, когда они оказались бы с ним снова по разные стороны. По крайней мере, всерьез. То есть может такое быть, что их разведет судьба. Но даже так они останутся… не чужими друг другу. — Тебя много биль тот Bandit, это есть очень опасно. Может быть кругом голова, может быть… — Да, я сам знаю, что может быть, — огрызнулся Алексей, — В сорок пятом… в общем, знаю. Герберт из этой оговорки понял, что у Алексея, возможно, не первая контузия. Тогда все ещё хуже, чем он думал. Но что делать, кроме как паниковать (что, разумеется, совершенно лишнее)? — Ты быль уже… geschockt? Получаль контузия? — Ну, было дело, — с неохотой подтвердил Алексей, и тут же оговорился, — Но сейчас — дело другое. Тогда — бомба рядом упала. Не шиш с маслом. А здесь всего лишь по роже надавали. Ерунда. Герберт вовсе не считал, что это ерунда. Ему тоже досталось «по роже» и болело очень чувствительно, хотя его, можно сказать, и не били в этот раз. По сравнению с Алексеем. — Но. — Так, хорош лясы точить. Значит так, ночью идти не стоит. И я не в лучшей форме. И направления не знаем. Ночью запросто можно ноги переломать или какой-нибудь веткой глаз выколоть. Так что спим до утра. Рассветет часов в шесть. Тогда пойдем к дороге. Потом будем идти опушкой, чтобы издалека видно не было. А из правления звоним в райцентр, чтоб ловили этих бандеровцев недобитых. Алексей замолчал, и какое-то время Герберт ждал, что он продолжит говорить. Потом тихонько позвал: — Алексей! Но тот не отозвался. Герберт почувствовал, как паника поднимается из живота и грозит вцепиться в горло. Он глубоко вдохнул, чтобы справиться с ней, и поднялся со своего места, чтобы проверить, жив ли еще русский. Присев рядом с Алексеем, Герберт увидел, как приподнимается его грудь от дыхания. Живой! Тёплая волна облегчения расслабила стянутые в узел внутренности. Герберт выдохнул и подумал, что же дальше. Ночью в лесу даже летом довольно прохладно. Он вспомнил, что делал тогда, в сорок третьем, Алексей, когда они ночевали на пути к разведчикам. Еловые ветки. Надо нарвать и подстелить, чтобы не простудиться на сырой земле. Герберт покривился из-за боли в голове: голова немного кружилась, но в целом можно было терпеть. Герберт почувствовал радость от того, что может наконец сделать что-то полезное. Что не надо сидеть и мучительно что-то придумывать. Просто делать — какое это удовольствие. Он принес первую охапку и сложил рядом с Алексеем. Решил принести ещё одну и потом уже устраиваться. Когда закончились нижние ветки облюбованной ёлки, он перешел к соседней. Их ветки даже сплетались между собой. Нарвав столько, сколько умещалось в руках, он хотел идти обратно. И тут обнаружил, что потерял направление. Если бы уже не было темно, он бы, наверное, увидел, как темнеет в глазах от ужаса. Несколько секунд он стоял соляным столбом. И даже дышать было трудно. Потом он постарался убедить себя, что все в порядке. Отошел-то шагов на пять. Сейчас он поймёт, куда идти. Подышав и успокоившись, Герберт внимательно огляделся и тут же увидел знакомое наклонное дерево, а от него нашел направление на ёлку, под которой оставил Алексея. Добравшись до русского, он почувствовал, что даже вспотел от пережитого волнения. И тут же по спине побежали мурашки. Герберт разбудил Алексея. Тот удивился, что отключался на какое-то время, и что Герберт уже успел набрать лапника для ночевки. — Молоток, Херберт. Будет из тебя толк. Герберт помог Алексею пересесть на лапник, с болью замечая, что Алексей двигается с трудом. Усадив его поудобнее, он пристроился рядом. — Лучше снять куртки и накрыться ими, — подал голос Алексей, — Будет теплее. — Корошо, — Герберт помог снять куртку Алексею. Укрыл его и снова устроился рядом, накрывшись своей так, чтобы две куртки перекрывали друг друга. Постепенно он смог согреться и задремать, хотя спал чутко и неглубоко.