МоноХром. Вольфрам

      Утро было вполне себе предсказуемым: солнце еще не показалось из-за горизонта за рекой, но крыши и верхние этажи уже окрасило мягким розовым цветом. Безоблачное небо, серое с молоком, набирало голубизну. Свистела какая-то птаха, может быть, даже соловей. Все, как всегда - зависший во времени жаркий август.       Дегтярев проснулся в некоторой... он бы назвал это негой. Прямо по Пушкину: «открой сомкнуты негой взоры, навстречу северной авроры...», ну и так далее. Непривычное, забытое ощущение, теплое и словно бы отменяющее весь набор насущных проблем разом.       Он не сразу понял, откуда это.       Рядом, умудрившись не спихнуть и даже не потеснить его на узкой, казенной койке, прикорнул Бродяга. Уютно так, совсем по-домашнему, по-свойски. Это не казалось ни неуместным, ни хоть сколько-нибудь странным. Скорее, наоборот - так естественно, повседневно, привычно.       Щелкали ходики, махая тяжелой бляхой маятника. Тик-так, тик-так - прямо классика жанра, откуда-то из детства, где еще жива бабушка, а самый большой страх - жирный и злой гусак в огороде.       Вчера этих ходиков не было.       Дегтярев шевельнул локтем. Бродяга приоткрыл глаз, заспанный и в то же время настороженный.       - Что?       - Ходики, - шепотом пояснил он.       - Нашел, - зевнув, ответил Бродяга. - Подумал, ты заценишь. Да и хороший же саундтрек: «тик-так, тик-так»... Не нравится?       - Нравится, - майор улыбнулся. - Очень. Спасибо.       И потрепал его по светлому ежику на макушке.       Бродяга отвел глаза, словно пытался что-то скрыть. Вернее, не скрыть: Дегтярев чувствовал его, как, впрочем, и всегда. Телепатия это или нет, но еще вчера вечером они общались безо всяких слов.       Сейчас же Бродяга тянул время перед неизбежным и, похоже, неприятным разговором. И Дегтярев не давил на него, не допытывался. Ему тоже не хотелось начинать день с гадостных новостей.       - Скажи что-нибудь хорошее, - попросил вдруг Бродяга, положив ладонь на обнаженную грудь майора.       Прикосновение, осторожное, нежное, отозвалось внутри теплой пушистой теснотой. Будто вместо сердца там завелся упитанный мурлычущий котенок. Дегтярев зажмурился, губы его непроизвольно растянулись в улыбку.       - Хорошее? - переспросил он.       - Хорошее, - кивнул Бродяга. - Про меня. Или про нас, - помолчал и, помрачнев, добавил: - Только не о том, что происходит вокруг. Обрыдло это.       - Ты же вчера вечером очнулся, и тебе уже все обрыдло? Когда успел, а?       - Не отвлекайся. Говори хорошее - или уйду завтрак искать, - пригрозил Бродяга. Пальцы крепко стиснули грудную мышцу. Майор накрыл его руку своей. Не задумываясь - просто потому, что сейчас так было нужно.       - Ладно, - улыбнулся он. - Знаешь, еще пару дней назад я чувствовал себя потерянным и одиноким, как на необитаемом острове. А еще я ужасно боялся.       - Боялся? - тихим, хриплым голосом, похожим на довольное ворчание огромного сенбернара, спросил Бродяга, - Чего же?       Другая его ладонь поползла по бедру Дегтярева - от наэлектризованной, чуткой к ласке впадинки между бедром и лобком до самого колена, а потом снизу вверх по внутренней стороне. В паху тут же затяжелела, вздымаясь, звенящая сила.       - Да, - выдохнул майор, и голос его при этом задрожал. - Я боялся, что ты не очнешься.       - Неужто для тебя это так страшно? - мягко, вкрадчиво произнес Бродяга. Его пальцы застыли, дразнясь, подрагивая, буквально на расстоянии в толщину листа бумаги.       - Конечно, страшно. Но теперь-то все отлично. Больше не потерян и не одинок. Это, знаешь ли, дорогого стоит. С тобой у меня жизнь... в полном комплекте. Достаточно хорошо?       - Неуклюже, - Бродяга картинно поморщился, но потом все же улыбнулся. - Говори еще.       Ожидание прикосновения - в том самом месте, где под налившейся багрянцем головкой гнездятся на кончиках нервов самые осознаваемые сигналы, стоит только тронуть... - ожидание становилось болезненным. В туго затянувшейся паузе сам воздух, казалось, начал звенеть.       - Бродяга, ты...       - Говори, говори, - он прикоснулся губами к ложбинке над правой ключицей.       Дегтярев вздрогнул и едва удержал возглас.       - Ладно, скотина... - рассмеялся он, но смех получился чересчур напряженный, прерывистый, словно его за горло схватили. - С тобой пришла надежда на лучший исход...       - Слишком глобально, - негромко заметил тот, скользнув поцелуем от ключицы до уха. Дегтярева снова продернуло сладкой, теснящей грудь судорогой. - Давай ближе... - Ему показалось, что Бродяга натурально промурлыкал, на манер Чеширского Кота, - к телу...       И снова пробежался самым кончиком языка от уха до плеча. Но пальцы так и не коснулись изнывающей от напряжения и гулкой жажды плоти.       - Да пошел ты! - воскликнул Дегтярев и силой приложил его ладонь к налитому желанием члену, накрыв своей.       - Оригинально! - с удивлением кашлянул Бродяга, вскинувшись. И медленно, туго провел вниз. Потом вверх. И снова вниз...       Тяжелая волна наслаждения разбежалась из-под его руки по всему телу. Дегтярев не мог этого видеть, но догадывался, что зрачки его сейчас наверняка расширились, словно желая вобрать в себя весь мир, запечатлеть малейшие детали и оттенки.       - Ну, говори хорошее давай, - со знакомым теплым хрипом в голосе сказал Бродяга. Пальцы его замерли, слегка стиснув ствол.       - Ты сволочь, но сволочь замечательная, - подумав, ответил майор. - Умная, нежная, преданная, умеющая любить сволочь…       - Дальше, дальше, - шептал Бродяга, двигая руками - своей и его. В этом было нечто... Дегтярев не мог точно сказать, что здесь неправильного, но все происходящее казалось ему чем-то запретным... такой вот «брудершафт».       - А когда я узнал, что ты очнулся, я снова испугался... - признался он.       Бродяга убрал руку, глянул на него лукаво - и полез под одеяло.       - Чего ж ты испугался? - спросил он из-под казенной синей байки.       - Я ждал тебя, как праздника, как... - теплые губы заскользили от «солнышка», где сходились ребра, по чуткому до дрожи животу, и ниже, ниже… Дегтяреву стало действительно сложно говорить, да и голос плохо слушался, словно от другого человека связки пересадили. - Как спасения, как воздуха. И... - губы Бродяги мягко, но сильно обхватили головку, заскользили вниз, к основанию. Он, похоже, не слушал, а если и слышал что-то, то, дай бог, через два слова на третье. Но это не важно. Дегтяреву все равно нужно было сказать все, уже не по настоянию Бродяги, а по собственной нужде. Вот только дыхания не хватало: он вдыхал полной грудью, а выдохнуть было трудно, и он переполнялся искристым воздухом. - Когда ты очнулся, я не знал, ты это - или уже не ты. Или я окажусь вдруг не самим собой, снова увидев тебя. Я боялся, что что-то изменится без возврата.       Бродяга прервался, выглянул из-под одеяла. Взгляд у него был настороженный, вопрошающий.       - Ну и как, я - все еще я? - поинтересовался он. - А ты - все еще ты?       Майор пожал плечами и улыбнулся.       - Ты продолжай лучше. Надоело болтать.       Дегтярев подтянул его к себе и поцеловал, пытаясь вложить в поцелуй всю свою жажду. Бродяга подался навстречу, подставляя под поцелуи и шею, и грудь, и плечи. Взобрался сверху, так что губы Дегтярева заскользили по его животу, собирая капельки соленого пота.       А потом вдруг взялся за напружиненный, истекающий прозрачной, как слеза, смазкой член, и удерживая в нужном положении, плавно опустился сверху. Зажмурился, судорожно выдохнул, но принял целиком - до самого основания. И замер на долгие секунды, пытаясь вернуть себе дыхание. А на губах его расплылась отрешенная улыбка.       Дегтярев хорошо знал, насколько это может быть больно. И одновременно приятно, хотя «приятно» - очень бледное слово. Но в первую очередь - больно. Однако, знал он и то, что для Бродяги два эти понятия сплетены в столь сложный узел ощущений, что часто не представляются одно без другого.       Выждав достаточное время, Дегтярев осторожно сдвинулся, почти выходя из тесноты напряженного тела, и тут же подался обратно. Взялся за стальной твердости член Бродяги, двигая рукой себе в такт. Поначалу медленно, стараясь до конца уловить и прочувствовать малейшие нюансы происходящего. Но с каждым вздохом - все быстрее и быстрее.       Они оба оказались как бы вне времени, в своей замкнутой вселенной только для двоих. И эта маленькая вселенная стремительно расширялась под давлением все нарастающего удовольствия.       Кажется, и Бродяга ощущал нечто похожее. Его тело трепетало - кончики пальцев, лежащих на груди майора, словно пульсировали, напряженные бедра дрожали, и даже внутри него пробегали странные волны - будоражащие, ласкающие.       - Если остановишься, я тебя задушу, - простонал он, склонившись к самому лицу Дегтярева, а потом вдруг откинулся назад и задвигался сам - быстро, порывисто.       Ощущения сливались в единый яркий поток, пробегали по всему телу, сотрясая мышцы, от них кружилась голова и перехватывало дыхание.       Бродяга выгнулся еще сильнее, практически завалился назад. Из горла его вырвался протяжный хриплый стон. И Дегтярев подался вперед, яростно, почти ничего не соображая, весь растворяясь и уже теряя себя в подступающей мучительной одури оргазма.       Последнее движение получилось похожим на удар. Сильное, резкое, беспощадное. Бродяга вскрикнул - коротко, звонко, плоть его туго запульсировала, горячие жемчужные всплески обожгли живот Дегтярева.       И сам он словно перестал существовать, а вместо сознания его осталось лишь всеохватное колючее наслаждение.       Какое-то время оба они не двигались, тяжело дыша. Бродяга тихо смеялся, или это только казалось? В ушах стучала кровь, и слух мог быть обманчив...       Наконец, он сполз в сторону, устроился на краю кровати. Глянул через плечо, улыбнулся.       - Ну как, изменился я? - спросил он снова. Покосился на дверь. - Надеюсь, мы не сильно наскрипели койкой? Вряд ли здесь все разом оглохли.       Хороший вопрос задал Бродяга. А главное - вовремя. Именно тогда, когда было почти невозможно ни соврать, ни умолчать.       - Да, - вздохнул Дегтярев. - Оба мы изменились.       А теперь он молчал и курил.       Бродяга уже сказал все, что мог. Или не все - но много, очень много. Даже слишком, пожалуй, учитывая, что прошла-то всего ночь с тех пор, как он очнулся.       Бродяга рассказал о Вике. Было тяжело...       - Я отнесся к нему так же, как к тебе, - произнес тогда Дегтярев.       Но теперь они молчали, избегая взгляда.       - Я - не он! - возмутился Бродяга.       - Да, ты - не он, - спокойно подтвердил майор, бросая сигаретный пепел меж коленей, на пол. - А он - совсем не ты. Хоть это можешь сообразить?       Дегтярев был опустошен. Ему вдруг очень захотелось оказаться где-нибудь не здесь, а в спокойствии, в одиночестве - хотя бы даже в тошнотворной вони привокзального сортира, лишь бы только по ту сторону двери его не ждала Вся Эта Зона, как он порой называл ее в мыслях.       Но это была всего лишь слабость - малодушное, сиюминутное желание сбежать от проблем и ответственности. Он просто устал. Да и куда деваться? Он все еще там, где есть и знает, что знает. Про Вика и Бродягу.       Бродяга изменился? Да, в этом Дегтярев ни на йоту не соврал. Ему не нужно было соваться, его даже пугала - как думал майор - возможность распоряжаться чужой судьбой. В конце концов, он сам его неоднократно предостерегал. А тут вот...       Бродяга взял на себя смелость, ответственность. И это бы порадовало, посоветуйся он заранее. Но вот так, с бухты барахты...       Дегтярев сидел, как был: потный, измазанный липким. Только штаны натянул прямо на голое тело, да китель на плечи набросил, словно классический советский командарм из старых фильмов. Заварил чай на помятом копченом примусе и теперь звенел в граненом стакане ложкой, перемешивая воображаемый сахар.       И - курил.       Он не был заядлым курильщиком, да и сам презирал те моменты, когда курение становилось картинным, похожим на наигранную позу. Но сейчас - курил, одну за другой, и не смущался этого.       Бродяга сидел напротив, по ту сторону стола. Совершенно голый. Обнаженность его лишь едва скрадывалась тем, что он заложил ногу на ногу. Он тоже держал в пальцах сигарету, но просто пускал дым, для виду. И таким вот бестолковым образом перевел в терпкий чад уже три штуки.       Как будто здесь табачные ларьки на каждом углу, а?!       - Сейчас я для тебя вроде отбившегося от рук сыночка? - усмехнулся он, как раз поймав момент, когда Дегтярев сделал большой глоток чая.       Майор закашлялся. Бродяга улыбнулся.       - Тебя выбивает из колеи, что ты теперь не неоспоримо главный? - продолжил он с жестокой, беспощадной горечью.       - Я никогда не был против, ты знаешь, - сквозь кашель ответил Дегтярев. - И не будь таким...       Он не стал уточнять, хотя на языке крутилось с десяток обидных определений. Но Бродяга, кажется предполагал и это. Протянул руку через стол, раскрытой ладонью наверх.       - Дай свою, - тихо попросил он.       Дегтярев помедлил. Ему казалось, что возьмись он за эту мирную руку, переплети с этими едва заметно подрагивающими пальцами свои, за малейшее шевеление которых еще два дня назад готов был практически душу продать - и все, пропадет. Поддастся любому, самому нелепому убеждению, перестанет искать плохое и страшное, и взор его разума будет безвозвратно затуманен.       И все же он протянул руку, накрыл ладонь Бродяги и сжал, улыбнувшись. В конце концов, чего стоят все его подозрения и предосторожности, если они городятся стеной меж двух людей, которые друг другу ближе, чем братья, ближе, чем муж и жена, ближе, чем могут быть близнецы.       - Вот. Моя рука тебе, - сказал Дегтярев. Ему хотелось, чтобы в этих кратких, скупых словах прозвучали доброта, жажда близости, доверие...       А вышло сухо и неубедительно.       Но Бродяга схватил его ладонь крепко и жадно. В глазах его стояла лютой горечью мольба.       - Я не буду просить прощения, - сказал он тихо, на грани шепота. - Не за что. Я знаю, что сделал все правильно. Я прошу, чтобы ты доверял мне, как я доверяю тебе. Понимаешь... - тут Бродяга сглотнул и отвел взгляд. - Я готов идти за тобой, куда б ты ни шел. Броситься на любого врага, на которого ты пальцем укажешь. Разве у тебя не так? Просто верь, и не нужно искать во мне...       Он замолчал, подбирая верное слово.       - Злого умысла, - подсказал Дегтярев.       Майор вдруг встал порывисто, потянул за собой Бродягу.       - Собирайся, и тихо, - сказал он и ободряюще улыбнулся. - Тряхнем немножко стариной.       - Что ты задумал?       - Что-нибудь отчаянно лихое и безрассудное. Пока не знаю, что и как мы будем делать, но я хочу своими глазами посмотреть на новый Монолит.       - Глупость какая, - фыркнул Бродяга. - Я и так могу рассказать. У нас там Вик, через него и узнаем.       - Эх, ты, Бродяжище! - укорил его Дегтярев. - Вот это в тебе все никак и не проснется, а может, и потерлось навсегда - что, кстати, было бы печально - ты забыл, как быть по-настоящему любопытным.       - В смысле? - Бродяга прищурился. Кажется, раздумывал, не обидеться ли ему на всякий случай.       - Когда я был мальчишкой, кто-то во дворе сказал, что на Днепре баржа с арбузами затонула, и они теперь плывут огромной зеленой лавиной, словно вся река состоит из одних только бахчевых. Идти туда через половину Киева, но я тут же прямиком и рванул. Просто… лучше уж один раз увидеть, правда? Вот и здесь то же самое.       - Дурацкий пример. И затея, по-моему, так себе.       - Собирайся, зануда, - Дегтярев легонько толкнул его в плечо. - Или пойду без тебя. А ты останешься здесь и будешь потом жалеть, что пропустил нечто интересное. А интересное наверняка будет. В крайнем случае, нарвусь на драку. Надоело сидеть тут сиднем.       - Так уж и сиднем, - проворчал Бродяга, принявшись напяливать на себя разбросанные вещи. - Это я, положим, тут лежнем лежал, и мне, положим, надоело.       - Уже лучше... - похвалил его Дегтярев.       - И, положим, мне вдвойне надоело все интересное пропускать. Интересный парень Вик с интересными головными тараканами появился без меня, и вы тут с ним...       - Что мы с ним?       - Много куда залезть успели. И видели кое-кого, крайне занимательного. И...       - Что - и? К чему ты клонишь?       - Мы хотя бы пожрать успеем прежде, чем пойдем? - спросил Бродяга жалобно.       Дегтярев рассмеялся.       Позавтракавши, потихоньку ушли. Настолько потихоньку, что никто не видел и не слышал, даже часовые. Не то, чтобы в этом был какой-то смысл, просто майор решил впасть в детство по-серьезному, и этаким вот макаром «поиграть в индейцев». Тем более, что записку полковнику Ковальскому он все-таки написал, чтобы тот не поднимал всех на поиски, если вдруг Дегтярев не вернется, что называется, к ужину.       Пробрались за дальние посты. Шли на восток, потому что так решил майор. А на востоке самый дальний пост был всего в паре сотен метров от прачечной. Как раз этот пост и нашел в свое время Вика, хотя тогда там стояли совсем другие бойцы.       Прокрались он с Бродягой, можно сказать, мастерски. Правда, чуть было не попались постовым. Вроде и таились, словно мыши, и пробирались глубокими, прикрытыми со всех сторон ложбинами, а все ж окликнул их знакомый Дегтяреву голос.       Вообще-то, не конкретно их окликнул, а так, будто на всякий случай: «Стой, кто идет?»       Майор замер. Одернул Бродягу, приложил палец к губам.       - Стой, стрелять буду! - продолжил ритуальные возгласы караульный.       - Не двигайся, - едва слышно прошептал Дегтярев. - Ложись лучше. Этот парень действительно будет стрелять.       - Он нас заметил? - так же тихо спросил Бродяга.       Майор покачал головой.       - Это удивительный человек. Он будет стрелять, даже если не видит, куда. В уставе так написано. Вернее, написано там немного по-другому, но этот парень мыслит своеобразно.       Бродяга беззвучно усмехнулся, и в этот момент по кустарнику перед ними, над их головами и позади них ударили автоматные пули.       Стрелял вояка явно наудачу, не прицеливаясь. Расстреляв магазин, затих.       - Ты его явно хорошо знаешь, - заметил Бродяга.       - Вчера Вик назвал его богом караульной службы. И, кажется, он был недалек от истины. Видал, как близко положил? Еще немного и подырявил бы нас. Поистине божественное везение, не находишь? Когда-нибудь этот старательный гений пристрелит одного из своих, именно потому, что старания у него больше, чем мозгов. Слыхал поговорку про деятельного идиота?       - Мне показалось или он тебе и правда нравится? - проворчал Бродяга.       - Конечно! - шепотом воскликнул Дегтярев. - С ним жизнь веселее! Такие люди украшают собой серые беспросветные будни.       Украшение бренного мира, бог караульной службы, рядовой Чепруненко снова врезал раскидистой очередью по кустам. Бродяга покачал головой и потихоньку пополз дальше по ложбинке. Лежать под обстрелом, даже если стреляют неприцельно и наудачу, ему не улыбалось.       Они с Дегтяревым оставили сверхбдительного рядового далеко за спиной, добрались до заросшей кустами пятиэтажки, и там, у замшелой стены, устроили короткий привал - дух перевести.       - Скажи мне, какого хрена мы идем к реке? - спросил Бродяга.       Майор пожал плечами.       - То есть, просто от балды?       - Считай, пикник у воды, - сказал Дегтярев. - Плюс разведка.       - Но Монолит не там. И ты даже знаешь об этом. Что у тебя на уме? - Бродяга выглядел настороженным и обеспокоенным, словно образцовый родитель над опекаемым чадом.       - Зайдем с неожиданной стороны, - вздохнув, объяснил Дегтярев. - Вряд ли нас ждут от реки, верно? Подозреваю, что там монолитовские посты пожиже...       - Это уже не тот Монолит, - мрачно сказал Бродяга. - Этот гад, похоже, многому научился. Злее стал, зубастее.       - Куда уж злее и зубастее! - фыркнул Дегтярев.       Он и сам знал, что с Монолитом все теперь гораздо сложнее, и знал, что Бродяга прав. Но какой-то озорной демон противоречия, какая-то вожжа под хвостом не давали с ним согласиться. Возможно, и вся эта вылазка была дурной затеей. Но, черт возьми, это была его дурная затея!       - Мы же эту мразь почти убили! - хмыкнул Бродяга. - Я бы на его месте тоже злился... Так с чего ты взял, что у реки посты пожиже?       - Интуиция, - Дегтярев пожал плечами. - Сам подумай: вдоль реки, от самого речного вокзала и до хирургического комплекса места даже по здешним меркам дикие и нехоженые. Ты сам там бывал когда-нибудь?       - Там нет ничего и делать там нечего, - не очень уверенно ответил Бродяга.       - Это ты так думаешь! И все так думают! - с воодушевлением воскликнул майор. - Но проверял ли кто-нибудь? Странное дело, верно?       - Я знаю, что наши разведчики там ходили. Когда я был еще, ну... в клане. И да, совершенно бестолковое, говорили, место. Ни артефактов, ни удобных проходов.       - То есть, это они так говорили. А на самом деле?       Бродяга пожал плечами.       - Вот видишь, - удовлетворенно сказал Дегтярев. - Хочу лично протоптать там тропку и позырить, что к чему. А то прямо какое-то навязчивое пренебрежение интересным участком местности получается.       - Ну и к чему было тогда Вика приплетать? - спросил Бродяга. - Сказал бы сразу: на разведку к реке.       Дегтярев только рукой махнул. Объяснять, что он действительно хотел поглядеть, как дела у Вика, сейчас было бесполезно - слишком уж будет похоже на неуклюжую отмазку.       - Пойдем, - он дернул Бродягу за рукав. - И тихо, как мы с тобой умеем.       Так и пошли.       Дегтярев не мог понять, что творилось у Бродяги в голове. Даже толком ощутить его не получалось: мешал какой-то фоновый шум и раздрай мыслей, словно кому-то пришло в голову обдолбать всем спектром наркоты матерого контролера.       Майор хотел сделать все правильно, не натворить ошибок...       Ведь и затеял он эту вылазку, в основном, ради Бродяги. В своих интересах тоже, разумеется: давно уже нужно было проверить таинственную «пустоту» у реки. В средневековье поверх подобных мест писали «Hic Sunt Dracones», а потом оказывалось, что никаких драконов там нет, зато есть золотые россыпи, или - что куда дороже - стратегически важные проходы войскам и флоту.       Но - в первую очередь - ради Бродяги. Расшевелить его, окунуть в жизнь, в движение, а заодно донести, что Вик - не просто разменная единица. И вообще никто не разменная единица.       Кажется, именно это и напрягало Дегтярева в новом, очнувшемся Бродяге: разумная, расчетливая деловитость. Он не должен был стать таким. Кто угодно, только не Бродяга...       Они прошлись мимо пары обросших кустами и молодой березовой порослью пятиэтажек. В зарослях тяжело ворошилась живность, доносился сытый чавк и утробное рычание, похожее на отрыжку: кабаны или, может, плоти. Но они были заняты своими делами, и на двух мимо проходящих сталкеров внимания не обратили.       - Самое время затеять небольшую бучу. Может, даже, твой суперчасовой подключится. Досюда дострелит, если вдруг что, - сказал Бродяга, подкинув на плече винтовку.       - Никакой бучи, - Дегтярев оглянулся через плечо, посмотрел жалеючи, - Перестань. Расслабься. Мы с тобой просто на экскурсии.       - А как же Вик?       - Увижу его живым и здоровым - будет хорошо. Нет - в конце концов, у меня есть ты, с ним на связи, - Дегтярев мягко тронул Бродягу за плечо. - По большому счету, мне и не прямо вот кровь из носу важно, что там у реки. Интересно - факт. Но от неутоленного любопытства помирают только законченные психи. Переживу, если вдруг не дойдем.       Бродяга, насупившись, молчал и слушал, будто подозревал в его словах завуалированную игру, скрытую издевку или что-то вроде того.       Но их не было...       И вся эта нервотрепка, когда каждый подозревает каждого, когда собака ест собаку, в финалом выходит - две сожравшие друг друга собаки... выматывала неимоверно.       А вокруг было на удивление тихо. Даже чересчур.       Дегтярев вдруг осознал, что не слышит ставшего уже привычным пси-фона - ни людей, ни мутантов. Он, не переставая, вслушивался в пси-поле, но ничего не улавливал. Тишина в ответ была настоящей болью. И она пугала.       Но самое страшное - он не чувствовал Бродягу. Словно и не было его рядом.       Все вокруг казалось неправильным, даже по меркам Зоны неестественным.       Возможно ли, что они нашли ту самую брешь, уязвимое подбрюшье «Монолита», в свое время позволившую Бродяге сбежать? Что, если именно здесь клан терял людей, отсюда они бежали от него, скрытые мягким чужеродным влиянием?       Они пошли дальше. На восток и немного к северу, через густеющие с каждым шагом заросли. Деревьев и цепкого тощего кустарника здесь было даже больше, чем в Рыжем Лесу, а уж он считается у сталкеров чем-то вроде радиоактивных джунглей. Только, в отличие от Рыжего Леса, здесь, похоже, совсем не было мутантов. Да и вообще никого не было. Одни заросли. Дегтяреву не нужны были ни сверхъестественное супервидение сквозь четвертое измерение, ни телепатия, чтобы понять, что лес пуст.       - Когда так тихо, вариантов может быть только два, - задумчиво сказал Бродяга, оглядываясь по сторонам. - Или все безопасно и скучно, или до охренения страшно и непонятно.       - Точно, - кивнул майор. - Уж больно тут красиво. Жди беды.       - Хорошо сказано.       - А это не я. Это капитан Зеленый.       - Какой капитан? Зеленый? Из «Долга»? - с любопытством спросил Бродяга.       Дегтярев решил было, что он прикалывается. Но во взгляде его был искренний интерес.       - Из «Тайны третьей планеты», - сказал он. - Мультфильм есть такой, - помолчал и уточнил на всякий случай: - Научно-фантастический. Советский.       Вопреки ожиданиям, Бродяга не обиделся, не возмутился, лишь только кивнул с совершенно серьезным видом: принял новую информацию и обозначил, что понял.       Дегтярев запоздало припомнил, что Бродяга выполз из-под власти Монолита почти «отформатированным». Он даже имени своего до сих пор не знает. Немудрено, что и таких вещей тоже не помнит. Что было бы с ним самим, Дегтяревым С.А., проведи он хотя бы неделю под ломающим волю пси-напором Монолита?..       - Идем дальше, - вздохнул майор. Всяческую настороженность, озлобленность и сомнения по части Бродяги он отставил в сторону, а на их место сама собой запросилась неловкая, полная смущения жалость.       И они пошли. Вернее, попытались пойти. Уже через полсотни метров шагать по стремительно густеющим зарослям стало почти невозможно. Не растительность мешала - давило что-то темное, какая-то отупляющая, обнуляющая сознание сила, совсем не похожая на обычное проявление пси-поля. Даже Монолит, каким помнил его Дегтярев, ощущался по-другому. Против него сохранялось хоть какое-то остаточное мышление, способность действовать, ощущение собственного «я». А тут... еще пяток шагов, и он перестанет быть собой. Он будет уже никем.       Да и Бродяга поотстал. Остановился, замолчал, глядя куда-то поверх головы Дегтярева. Взгляд его был пустой и испуганный, даже глаза, кажется, потеряли свой цвет, став почти прозрачными - словно он видел перед собой нечто по-настоящему страшное, вызывающее оторопь.       - Бродяга, ты чего? - осторожно окликнул его майор.       - Сам посмотри, - сомнамбулически ответил тот.       Дегтярев попытался увидеть то, на что смотрел Бродяга, и поначалу у него ничего не вышло - лишь мельтешение буйной лесной зелени и шум в голове.       Минута, другая, а может, и часы - ощущение времени «плыло»... И тут, перегораживая весь пейзаж, перед ним вдруг засияла ослепительным золотистым светом бесплотная, но яркая, сильная, нерушимая стена. Казалось, она состоит из неведомого вида энергии - этакое аномальное силовое поле. Только уж больно здоровая, просто титанических размеров получалась аномалия: стена поднималась от самой земли и уходила куда-то за облака, в стратосферу и выше, выше. Дегтярев еще ни разу в жизни не видел ничего подобного - настолько... грандиозного, ошеломительно красивого, при этом убийственно опасного. Даже у него, записного атеиста и скептика эта невероятная стена невольно вызывала ассоциации с проявлением божественного могущества, небесными сферами и прочей мифологией...       - Мать твою! - вырвалось у него. - Что это?       Бродяга молчал. Так и торчал столбом, только губы беззвучно шевелились. Кажется, ему эта аномалия терзала мозги круче Монолита вместе со всеми контролерами впридачу.       Майор подскочил к нему. Дернул за рукав. Размашисто шлепнул по щеке раз, другой. Без толку. Как по доске стучишь.       - Бродяга... - тормошил он его. - Бродяга...       Словно остальные слова забыл. Да и думалось рядом с этой сияющей штукой - хуже некуда. Медленно и скупо, будто даже у мыслей словарный запас вдруг иссяк.       Бродяге было куда тяжелее - это Дегтярев видел. И догадывался, кажется, как работает эта гигантская аномалия, и почему Бродягу так заклинило, а сам он еще как-то держится.       Это было наитие, догадка, интуиция и чуть-чуть обыкновенной логики - но он уже заранее понял, что не зря сходил в разведку. Кажется, они нашли место для последней, решающей схватки с Монолитом.       Получается, чем ярче проявляется у человека - ну, или мутанта - пси-потенциал, тем сильнее его парализует эта стена. Про себя Дегтярев так ее и назвал: Стена. Малейший проблеск пси-активности, даже такой мизерной и примитивной, как у тушкана или местной вороны, и все - дисконнект от реальности. А вот растениям - приволье, разрослись. Да и Дегтярев кое-как справляется в силу своей сомнительной уникальности.       Он редко задумывался о том, как ему удалось выжить под Выбросами и остаться в своем уме. Сейчас вот задумался крепко. Похоже, на самом деле он - ни фига не телепат. Скорее, наоборот: временами, к примеру, при встрече с контролером или вот как сейчас - он становится анти-псиоником, с неким гипотетическим анти-разумом. Грубо говоря, ай-кью отрицательной величины, или чем там на самом деле измеряется разумность.       Интересная тема для исследования. Когда все кончится, надо все-таки сдаться злому Герману на опыты. Но не сейчас.       - Назад, Бродяга, назад, - тихо приговаривал Дегтярев, утягивая его подальше от Стены. Тот стронулся с места и медленно, словно слепой паралитик, зашагал, едва переставляя ноги и не сводя глаз с пронзительного золотого свечения.       Отошли на полсотни метров - и полегчало обоим.       - Вот это хренотень… - с восхищением и благоговейным страхом пробормотал Бродяга. Глаза его понемногу приходили в норму, и смотрел он теперь хоть и растерянно, но вроде бы осмысленно. - А мы идиоты, да?       Вопрос ответа не требовал, но Дегтярев на всякий случай кивнул.       - Да уж, жуткая штука, - согласился он, - Но, кстати, очень полезная... Ты как?       Глупейший вопрос. Ну, второй по глупости, пожалуй. Первенство все-таки у американского «Are you okay?», заданного человеку с пулей в голове или размозженному об асфальт.       Бродяга пожал плечами.       - Пройдем вдоль этой хрени, поищем границу? - спросил Дегтярев и, не дождавшись ответа, продолжил: - Или домой?       Он ждал, что Бродяга проявит чуть больше живости, но опять нет. Приморенный, будто только после контузии, он едва ворочал языком, и еле шевелился.       Дегтярев повел его на запад и к северу, вдоль Стены. С расстояния аномалия не виделась совершенно. Ее расположение выдавали лишь едва заметное мельтешение - словно мошки вьются в воздухе - и давление, ощущаемое ухом. Неудивительно, что никто о ней ничего не знал: кто мог рассказать, наверняка и себя-то не помнит.       На пути им не попадалось никого значительного, лишь иногда тушканы попискивали в траве, да далеко слева, где за деревьями высились корпуса медсанчасти, хрипели снорки. На них с Бродягой никто внимания не обращал. Да и сам Бродяга ни на что внимания не обращал. Бормотал что-то неразборчивое и время от времени встряхивал головой, словно пытался прогнать из нее некие помехи.       По прикидкам, совсем скоро они должны были выйти к речному вокзалу, за которым уже - площадь перед кинотеатром «Прометей». Центр города, можно сказать. Но пока впереди по-прежнему торчали деревья, а по правую руку зудела Стена. Казалось, она так и будет тянуться вдоль реки.       - Уже лучше, - вдруг сказал Бродяга, остановившись. - Мерзопакостная все же хрень, что бы это ни было. Слава богу, здесь у нее силы иссякают.       - Ух ты! - искренне удивился Дегтярев. - Ты очухался?       С минуту он смотрел на Бродягу, словно не зная, за что уцепиться взглядом. Потом порывисто и коротко обнял.       - Думал, ты опять того... - сказал он сдавленно. - На койку сляжешь... Бедные твои мозги...       Бродяга помолчал, удивленный. Хмыкнул.       - Да, бедные мы оба. Скорее бы все это закончилось...       - Да, да, скорее бы. Устал я, - вдруг с неподражаемым акцентом выдал кто-то совсем рядом.       Словно из ниоткуда, неуклюже громко хрустя растительностью, вышел к ним бородатый человек, в новенькой, явно не по размеру, долговской униформе без знаков различия. За ним в таких же бронекомбезах показались еще трое.       - Ну ни фига ж себе! - потрясенно воскликнул Дегтярев, поневоле улыбаясь: - Как ты здесь оказался, дар солнечной Грузии?       Вано в ответ густо засмеялся и, расставив руки, тоже полез обниматься...