МоноХром. Вольфрам

      Решение пришло, как водится, ночью - в самую темную предутреннюю пору - просто классика жанра.       Морж сидел на краю болота, на сухой коряжине, и таращился на камыши. В этом положении он, с редкими перерывами, провел почти уже сутки. Жизненный опыт подсказывал, что решение проблемы всегда можно высидеть, словно яйцо. Особенно когда не хватает информации для анализа.       Ничего интересного в этой затхлой луже не происходило. Стоячая вода, камышовые заросли, железяки торчат тут и там, и - никакой живности. Мертвое, пустое место. Единственное, что здесь двигалось, создавая некую видимость жизни - аномалии. Эти хреновины затаились в камышах и время от времени то лязгали, то булькали, то издавали глухое утробное рычание. Пыльно-зеленая шевелюра зарослей то и дело шевелилась, тревожимая аномальными взбрыками, но и это вскоре примелькалось. Морж даже стал различать некую систему, открывать, так сказать, законы альтернативной физики в этом конкретном, стремноватом и унылом уголке вселенной.       Когда в полдень солнце поднялось, и стало по-настоящему жарко, за его спиной точно так же, но на пяток шагов дальше от болотной жижи, уселся Фома.       - Никаких идей? - спросил он, помолчав.       Морж покачал головой.       - Может, стоит пройтись, ноги замочить? Поглядим, что там и как, вдруг найдем чего?       В общем-то, он был прав: сидеть вот так, ожидая какого-то знака, наития было как-то уж слишком бесперспективно. И в другой ситуации Морж согласился бы, но сейчас ему отчего-то казалось правильным сидеть и ждать. Наблюдать. Не трогать это место, пока оно само не раскроет секрета. Это было что-то вроде интуиции, внутреннего голоса, откровения свыше даже, и как это можно объяснить остальным, он не представлял.       - Нет, пока ничего не трогаем, - сказал он.       - Вот замечательно... - усмехнулся Фома. - Так, значит, и будем сидеть?       - Так, значит, и будем, - подтвердил Морж.       - Ну, ты у нас командир... - Фома замолчал, но чувствовалось, что он недоволен. Да, при его характере бездействие - это очень опасно. Может и в бутылку полезть, выкинуть какой-нибудь фортель.       Потом на берегу так же пристроились Броня с Тихим.       Решение пришло с наступлением темноты.       Весь день Серп сидел у края болота и почти не шевелился. Он ждал чего-то, напряженно ждал, всматривался в зеленоватую жижу, в подергивающиеся под легкими порывами ветра камыши. Морж пытался разговорить его, узнать, что он там высматривает, но Серп лишь отмахивался и просил не мешать.       - Чего мы с ним церемонимся, а? Ему опять что-то в голову влепилось, а ты ему все в рот заглядываешь, - ворчал Фома. - Может, хватит? А то лично я себя прямо обделенным чувствую.       Но Морж знал, что если кто и проведет их в Припять, то именно Серп. Почему это так, он вряд ли смог бы внятно объяснить. Это, верно, была та самая командирская суперспособность, которая в последнее время здорово выручала - он просто знал, как будет лучше и правильнее. Его мозг сам собой подмечал малейшие признаки перемен, анализировал, делал выводы, предоставляя сознанию только готовый, четкий результат. У других это называлось бы интуицией, а вот у Моржа - какая-то сверхинтуиция, заменившая собой твердое знание, и он сам себе начинал казаться ясновидцем.       И эта сверхинтуиция говорила ему: Серп сейчас как акула, что почуяла в воде кровь, и теперь алчет добычи - и найдет ее. Или как наркоман, которого манит доза, и он неведомым чутьем, но непременно ее отыщет. Серпа манит Припять. Вернее, Припять и что-то еще. Вряд ли он скучает по Монолиту, но по чему-то, с ним связанному - определенно.       - Это пройдет, - сказал Морж Фоме. - Наберись терпения. Просто поверь.       - Вот это номер! Верить ему?       - Мне поверь. Хотя бы до утра. Если ничего не получится, будем искать другие пути. Или вернемся. Или придумаем еще что-нибудь, - пожал плечами Морж. - А пока не мути воду.       Броня с Тихим воспринимали бездействие вполне спокойно. Броня кашеварил, Тихий валялся на траве и глядел на облака, излучая благодушие. Такой себе дружеский пикничок.       Потом Тихому стало неуютно лежать, Броня доварил жутковатый, но вполне съедобный кондер - из всего, что нашлось под рукой и что можно было сварить. Фома устал расхаживать взад и вперед, излучая агрессивное недовольство, и принялся плести из тонких прутиков что-то, похожее на попугайную клетку.       - Это будет морда, - пояснил он. - На ночь поставлю, глядишь, в этой луже хоть что-нибудь съестное водится. Буду себя утешать, когда ничего не выйдет: зато на рыбалку сходил.       Фома, короче, так или иначе выпендривался. Только и оставалось, что терпеть его закидоны и принимать их как должное.       В целом же день прошел спокойно, мирно. Даже слишком. Хоть бы один какой мутант завалящий мимо пробежал. Или, там, гопники-бандиты захотели бы проверить на вшивость несколько беспечных сталкеров без опознавательных знаков. Нет же! словно сама Зона решила подкинуть их честной компании испытание внезапным непривычным бездельем и полной неопределенностью.       Но вот, закатилось солнце, стало прохладно, небо потемнело, и над болотом появилось слабое свечение - где зеленоватое, где голубоватое, где - похожее на отсвет пламени, а местами - белое. Прямо скрытая в камышах дискотека.       - Сколько ж тут аномалий! - поглядев на световое шоу, поразился Фома. - Как мы в прошлый раз-то здесь пролезли?!       - Да, повезло, - сказал ему Тихий. - Мы просто чудовищно везучие хмыри.       - Тихо! - шикнул на них Серп. Получилось грозно, убедительно. Он не сводил взгляда с болота, подавшись вперед, и весь напружинился, словно собака, почуявшая зверя.       Морж показал знаками и подкрепил, как умел, мысленной командой: «Собираем манатки, готовимся выдвигаться. И поживее!»       Все, кроме Серпа, засуетились. Он же по-прежнему сидел на краю болота, словно Будда на пороге Просветления. Кажется, все свое он имел при себе. Да ему и не нужно было ничего: хоть голышом в Припять отправь - доволен будет.       Морж уже знал, чуял своей сверхъестественной интуицией, что Серп для них - все равно, что ломоть отрезанный. Остальные об этом, может, и догадываются, но у них это ощущение скользит, течет, не дается к четкому осознанию.       А вот Моржу все было ясно, и от этого становилось тоскливо и мерзотно: какой бы Серп ни был занозой в заднице, но он - свой, практически родной, даже куда ближе, чем родной. И расставаться с ним, отпускать его - все равно, что кусок души себе вырвать. Банально и слишком пафосно, но Морж не сумел бы сказать точнее.       Собрались быстро. Застыли в готовности.       - Похоже, сейчас будем ноги мочить. Гадство какое, - ухмыльнувшись, проворчал Фома. Тихий пихнул его кулаком в бок: заткнись, мол.       Морж смотрел на них, и горькое тепло хватало его за внутренности. Они, эти четверо, казались ему мальчишками - ершистыми, проказливыми - какими и должны быть мальчишки. И он любил этих мальчишек. Наверное, именно так должен чувствовать себя настоящий Старший Брат.       Серп вскочил, ринулся в болото.       - За ним, след в след, - приказал Морж. - Я замыкающий.       Они пошли, ведомые Серпом. Тот словно никого и ничего не замечал, и когда Фома уцепил его за ремень карабином с прочным фалом - мало ли, вдруг придется из какой-нибудь аномалии или болотного бочага вытаскивать? - даже не рыпнулся, не обернулся, ничего не сказал.       - Ну чисто зомби, - заметил Фома. - Тихий, это по твоей части. Наколдуй чего-нибудь. Пусть ламбаду станцует, а?       И снова Тихий двинул его кулаком, на этот раз в спину.       Мальчишки…       Морж брел позади них по болотной жиже, и с каждым шагом ему становилось все муторнее.       Вошли в камыши. Не так давно - а кажется, будто целые годы прошли! - они ползли здесь в обратном направлении, оглушенные и практически беспомощные. Так что теперь эти камыши даже казались какими-то уютными, домашними - на правах старых знакомых.       В зарослях гнездились целые россыпи разнокалиберных аномалий. Проходы меж ними были чудовищно узкими - едва протиснуться, чтобы своего живого мяса на гравитационные флуктуации не намотать, точно на шнек мясорубки. Каким таким чутьем, безо всяких пресловутых гаек и новомодных детекторов, в прошлый раз их провел здесь Бродяга, а сейчас шел вперед Серп, оставалось только гадать.       Через камышовые джунгли пробирались долго, да еще и в темноте, лишь при мерцании аномалий. Моржу показалось, что они прошли без малого километр, хотя само болото было всего метров триста в диаметре, фактически - большая застоялая лужа. Наконец, Серп остановился, да так резко, что идущий следом Фома ткнулся ему в спину.       Посреди камышей возвышался крошечный плешивый островок, совсем голый, без единой травинки. Воздух над ним стоял неподвижный, какой-то даже мертвый. Серп так и остался в болотной воде, на сухое место не шагнул.       - Здесь, - коротко бросил он.       И весь день так - будто ему слова по талонам выдали - и десятка не сказал.       - Что - здесь? - спросил Фома.       Серп пожал плечами и ничего не ответил.       - Дырка здесь, в Припять, - ответил за него Морж, - И, как я понимаю, работает она только по ночам. Верно говорю, Серп?       Тот молча кивнул.       - А ты не пойдешь, верно? - спросил его Морж тихо: так, чтобы остальные не услыхали. Он и без того знал: вот тот самый момент, когда братство их распадается, когда расходятся их с Серпом дороги, и не факт, что когда-нибудь встретятся вновь. И еще знал, что самому Серпу в Припять до смерти охота, тянет его туда - но одного, без провожатых и свидетелей, без сторожей и судей. Потому он останется, а они пойдут. Или они останутся, а он ринется в эту пространственную дыру. Но сейчас их присутствие - только помеха, от которой Серп спешит избавиться. В тягость стало прежнее братство, и в этом главная суть, а не в том, что ему до Припяти дорога блазнится.       Он медленно кивнул и глянул на Моржа с такой болью и тоской, что сердце защемило.       - Серп, ну чего тупишь-то? - в своей развязной манере спросил Фома.       - Ты бы не мешал, балабол, - ответил ему Тихий.       Голос его был печальный и снисходительный. Броня же бессловесно, но участливо брякнул на плечо Фомы свою увесистую пятерню, и когда тот встретился с ним взглядом, просто улыбнулся: так надо, мол, не гони волну.       И Фома, вредный, хулиганистый Фома, посмотрел на Броню - долго так смотрел - а потом кивнул.       Все согласились - и обошлись без лишних слов. Все, кажется, поняли, и поняли правильно. Морж порадовался, что ему не пришлось фальшиво увещевать соратников. И в какой-то момент, всего на миг, ощутил, что не будь его здесь - не случилось бы этого понимания ни у Тихого с Броней, ни у Брони с Фомой - ни у кого из них. И Серпа они долго терзали бы словесно, мурыжили, допрашивали, боясь даже не за него, а каждый за себя - от непонимания ситуации, от страха резких перемен.       Именно так и случилось бы, не будь рядом Моржа - сиюминутного и неправомерного Старшего Брата - не волей Монолита, а вроде как самой Зоной, самой жизнью назначенного.       - Серп пойдет последним, - веско сказал он, сняв с рюкзака моток альпинистского фала. - Броня первым, за ним - Фома. Потом ты, Тихий. За тобой я. А Серп - замыкающим.       Фома, по своему обыкновению, хотел что-то возразить, но Броня снова мягко и внушительно стиснул его плечо, и тот промолчал.       Перевязались альпинистской цепочкой, через два метра фала.       Броня окинул всех светлым взглядом, добрым, жалеющим - наверное, так бы он шел на расстрел. На несколько длинных, тягучих секунд задержался глазами на Серпе. Потом кивнул, шагнул на сухой берег лысого островка...       И - беззвучно исчез. Только фал натянулся, словно струна, до звона. Фома вздрогнул.       - Ни фига ж себе пылесосина! - с деланным возмущением воскликнул он.       Фал дважды дернулся, потом еще дважды. Об условном знаке не договаривались, но и без уговора стало ясно: Броня жив и на месте.       Фома пожал плечами и тоже шагнул, пропав в воздухе, словно его и не было.       За ним следовал Тихий...       - Морж, ты уверен? - спросил он. А когда не дождался ответа, просто мотнул головой, словно кот, которому апельсиновую корку под нос сунули - и исчез.       Они остались вдвоем с Серпом по эту сторону.       - Ну, и я пойду, - сказал Морж. Сказал мягко, прощаясь...       Фал дернул его. Настойчиво: раз, другой...       - Не будут ждать, - заметил он.       - Не будут, - согласился Серп.       Фал снова дернулся. Шизовое зрелище: из голого воздуха торчит веревка и чего-то требует. Лобачевского бы сюда с Эйнштейном в обнимку - может, и объяснили бы на камышах да шнурках от ботинок, как это происходит. Но Морж не претендовал на мозговитость, он такие вещи понимал глазами, руками, ушами - просто так есть, а объяснений не нужно.       Фал еще раз дернулся. С той стороны требуют. Боятся, что останутся одни - потерянные, безначальные.       - Пойдем? - спросил Морж.       Серп покачал головой.       - Ты же и так знаешь, - выдавил он.       - Знаю, - ответил Морж.       И - до едкой слезы отчаянно - махнул по фалу ножом. А обрезанный конец - тонко-косматый, похожий на бесхозные щупальца - подумал, да и протянул Серпу. Отпустил его. Сознательно, не обсуждая ни с кем. И это его, Моржа, дело - и никого больше.       Серп взял, кивнул и отшагнул назад. Благодарный, нет ли? Неясно.       А Морж шагнул на островок, на сушу, в Припять...       ...И все вокруг одним оглушительным разом изменилось. Исчезло болото, исчезли камыши и грязная береговая хлябь. Под подошву ткнулся звонкий - для ночной тишины даже слишком! - асфальт.       - Припять, - выдохнул он.       - Припять, - усмехнувшись, кивнул Тихий.       Они сидели на асфальте тесным кружком, и Морж заметил: намотали на руку - каждый, не сговариваясь! - свой конец фала.       А потом - тишина. Все заметили разлохмаченный трос...       - Серп... - спустя вечность преодолел натянутое молчание Фома.       - Он сам решил, - ответил Морж, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, и уселся в круг к остальным.       И снова стало тихо. Так тихо, что аж тошно.       Они сидели на асфальте, дробленом, словно орех в шоколадке. По левую руку тянулись леса - дремучее, чем в советских киносказках Александра Роу. Из-за стены деревьев ветер доносил запах медленной воды: стоялая тина, разложившаяся на солнцепеке рыба, закочковавшие в затонах водоросли.       Там Припять. Река Припять.       А по правую руку - город с таким же названием. Только запах иной. Куда более... мертвый. Проводка, отработанное машинное масло, порох, гарь, озон - крепкий такой озон, как бывает у самых высоковольтных из высоковольтных магистралей. И - геометрическая правильность кирпичных и панельных «коробок», широкие асфальтированные прогалы, сквозь которые бьется к небу все тот же неугомонный дикий лес.       Припять...       - Мы дома, Морж, - сказал Тихий.       - Да, мы дома, - гулко подтвердил Броня.       Они бесхитростно, как умели, пытались ободрить своего командира. И, хоть помогало слабо, а все ж Морж ценил их усилия.       - Только неуютно здесь стало, - проворчал Фома, оглядываясь по сторонам. - Как будто небо на загривок давит. Не иначе, наши давешние знакомцы-чудища уже заявились.       - Да не в этом дело! К Монолиту-то мы привычные, - горячо возразил Броня. С его стороны это был буквально предынсультный приступ многословия: как бы мозги вдруг с непривычки, под этаким наружным гнетом сбоя не дали фатального.       - Нет, Броня, мы уже капитально отвычные, - не согласился Морж. - Здорово мы с вами свободы хлебнули. Как бы не через край ее вышло...       И все ж было в этой общей подавленности, в ощущении гнета, висящего над ними незримо и гадко, что-то иное - не Монолит, не его мертвящая власть. Вернее, не только это.       Всем им было непроходимо дурно от ухода Серпа. Потеря оказалась слишком болезненной. Нужно срочно что-то делать, пока тоска и уныние не расплющили их по асфальту.       - Так, братцы-кролики, демократия снова отменяется! - сказал Морж, тряхнув головой. - Тихий, ты - в одиночную разведку! В район от теплиц до парка. Пробегись, и зомбей, каких найдешь, возьми на прицеп. Знаю, ты их не обидишь. Они к тебе сами потянутся. А нам нужно какое-никакое войско... Может, по пути и приметишь чего интересного. Но - в бой не вступать, бросать все и всех, съебывать на горячих пятках, понятно?       Тихий встрепенулся. Хотел, было, возразить, но удержался.       - Фома, ты с Броней - на юг. Постарайтесь прощупать всю Лесю Украинку до пересечения с Курчатовым. Вам - задача посложнее: идти нагло, нарваться на перестрелку, отступить к теплицам только когда определите численность и средства поражения. Все ясно?       - Почти, - усмехнулся Фома. - Не кажется ли тебе, командир, что приказ вышел с оттенком порнографии?       - Чего? - Морж даже толком не понял, возмутило его это замечание или удивило своей глупой нелогичностью.       Тихий улыбался, сдерживая смех. А Броня обиженно пробасил:       - Ты, Фома, как мозгом пернул. При чем здесь порнография?       - Прощупать Лесю Украинку до пересечения с Курчатовым, - повторил тот, улыбаясь. - Я почти согласен щупать Лесю, и жаль, что у Леси есть Курчатов.       Морж смерил его тяжелым взглядом, а потом усмехнулся:       - Ладно, остряк-самоучка, я понял. Только не к месту твои шутки. Ты ж, поди, догадался, о чем я...       - Конечно. Все догадались. Просто я к чему: ты отменяешь демократию, единолично командуешь, но план у тебя, как по мне - аховый. Или вообще отсутствует.       - Да неужто?       - Ты забываешь первую и главную причину массового вымирания идиотов в фильмах ужасов: им непременно нужно разделиться. Вот и ты в ту же степь. Или на те же грабли. Словом, если будешь настаивать, я, конечно, соглашусь: ты командир. Но давай поживем подольше и, желательно, полным комплектом. У нас и без того текучка кадров, если не заметил.       - Многословно, но доходчиво, - сказал Морж, потом глянул на Броню и Тихого. - А вы что думаете? Я не прав?       - Не то, чтобы совсем не прав, но Фома, кажется, правее, - ответил Броня.       Тихий просто кивнул.       - Оригинальный словесный пассаж, - хохотнул Морж. - Итак, застроить вас у меня не получится? Что, совсем никак? Это ведь даже не демократия, это анархия, парни, - он вздохнул. - Ладно, будь по-вашему.       Ему бы огорчиться подобному повороту событий, но на самом деле Морж был доволен: раскисшая, было, команда объединилась снова, хотя бы для того, чтобы ему возразить.       - Тогда новый приказ: идем все вместе, по Лесе Украинке. Ищем подходящий дом для промежуточной базы. Организуем караул, ночлег, полноценный отдых. Теперь-то возражений не будет?       - Уже лучше, шеф! - искренне похвалил Фома и даже ернически прищелкнул каблуками. Не так, чтобы совсем, а просто дабы не показаться излишне серьезным. Морж не стал его упрекать: уж таков был Фома, - вредный, едкий, но, что называется, свой в доску. И его похвала, даже такая, с фирменной насмешечкой, дорогого стоит...       А тем временем случилось нечто важное.       Гидра подошла к Локи.       Раньше он был для нее никем. Она бы убила его бесплатно, просто проходя мимо, только за то, что с ней сделал он, его подопечные, и те, кому его вседозволенность развязала руки. Она бы убила его, но...       ...Но потом этот гад стал ее Абсолютным Возлюбленным.       И это было как-то не очень правильно.       «А если бы мне обожгло лицо и отрезало ноги? Любила бы ты меня?»       Да. Конечно. Таскала бы на руках, изуродованного и гадкого лицом.       Но Локи... Почему, черт возьми, Он выбрал этого хмыря в качестве носителя? Почему не взял кого-то другого?       - Что ж боишься? - спросил Локи, протянув к ней раскрытую руку. Этакий демонстративный жест: кормись от меня, с этой вот ладони.       Гидра медлила. Она знала, что в этой коже, за этим лицом, под этим скальпом - в этом теле - живет тот, кому она отдала всю себя, без остатка, включая душу, до последнего уголочка. Но - Локи?!..       - Али не люб я? - скривив его губы в усмешке, спросил Он.       - Ну, ты, может, и оленелюб, да только я - не олень, - ответила Гидра, усмехнувшись в ответ. - Почему ты не выбрал другое тело?       - Какое же?       Говорить или нет? Для нее этот вопрос был решен раз и навсегда, причем, давно - с Самого Первого Дня.       - Хотя бы мое, - собравшись с духом, сказала Гидра.       Да, это было бы максимально возможной близостью: слиться с Ним в одном теле... секс самими душами… общие на двоих нервы... Она могла бы трогать себя - и в то же время Его... чувствовать, как Он... и самой жить Его чувствами... взаимность, возведенная в абсолют.       - Нет уж, извини, - поморщился Он. - Не считай меня жлобом, но с женщинами я предпочитаю общаться, будучи мужчиной. Ты должна была заметить с самого начала...       Да, она помнила. Все, до секундочки, до малейшего шевеления каждого нерва.       - Если б не это, я бы выбрал именно тебя, - продолжил Он. - Для меня ты - самый близкий человек, самый доверенный. Мне нужна твоя индивидуальность, твоя самостоятельность, твоя, черт возьми, личность!       Ей польстило. У нее еще оставалось множество чисто человеческих чувств, как бы обожание Его ни вытесняло их из стремительно пустеющей души... Вот это, кажется, называлось тщеславием, ну, или чем-то здорово похожим.       Он наклонился к ней. У Него были глаза Локи, у Него были волосы Локи, Он даже просил называть Его Локи - Ему нравился культурный шлейф, тянущийся за этим именем. Губами Локи Он коснулся ее щеки, затем - уголка рта, потом осторожно, почти вежливо поцеловал ее. Без развратности, без жадности, без похоти - с нежной предупредительной деликатностью.       - Видишь? - сказал Он. - Ты нужна мне. У меня нет никого ближе тебя, - Он улыбнулся, а потом вдруг стал серьезен и даже суров: - И у меня к тебе поручение.       Вот тут Гидра встрепенулась и из влюбленной женщины разом превратилась в абсолютно, по-самурайски преданного исполнителя. С ее пальцев даже невольно соскочили голубые нитки молний, тут же развеявшись в воздухе.       Он одобрительно кивнул.       - Возьми шесть человек, поматерее, позубастее. Пойдешь на север города. У нас - непрошенные гости. Ты умница, ты их найдешь и узнаешь.       - Убить? - коротко и максимально конкретно спросила Гидра.       - Если только без этого не обойтись, - ответил Он, картинно поморщившись. - Но мне бы ОЧЕНЬ хотелось поговорить с ними, при условии, что у них нет оружия и они сидят вон в том гараже, запертые на три засова.       - Вот как?       - Именно. Это же когда-то были мои лучшие разведчики...       - А почему бы этому новенькому, который старенький, не пойти? - Гидра снова начала спорить: она была бы верной, преданной, как собака, но рядом, вот прямо рядом, не теряя Его из виду. А тут - Он ее куда-то отсылает. Это казалось несправедливым.       - Ты про Вика?       Гидра кивнула.       - Вик нужен мне здесь, - строго ответил Он, и ее вдруг кольнула обида. Не ревность - глупо же! - нет, просто обида.       Он заметил в ней это шевеление души. Странно, если бы не заметил: Он же совершенно спокойно в чужих мозгах роется, выискивая даже то, о чем человек и думать забыл.       - Просто хочу держать его на виду, - пояснил он. - Вопрос доверия. Понимаешь?       - То есть, ты думаешь, он - враг Тебе? Ты ему не доверяешь?       - Он нужен для дела. Он уже был Старшим Братом, когда еще не было ни тебя, ни Ящера, ни Агасфера. А здесь у меня - целая рота новобранцев. Кто-то должен ими заниматься, прививать определенные... назовем это традициями. Но, в целом, да, Вик пока на карантине. Никаких важных дел для него, - тут Он поморщился, тряхнул головой. - Вообще, почему я должен все это объяснять? Я мог бы... - Он щелкнул пальцами. - И ты бы не мучила меня вопросами.       А потом вдруг отшагнул назад, тяжело вздохнул и на несколько секунд прикрыл глаза.       И Гидра поняла, очень многое поняла о Нем...       Он ведь чудовищно одинок в своем почти-всемогуществе. И по-настоящему Его никто не любит. Боготворят, боятся, почитают - но никто не любит по-настоящему.       Никто, кроме нее.       И от этого одиночества Он сейчас и злится на нее. И ведет себя грозно, пытается напугать своим могуществом, соблюсти дистанцию.       - Я не стану мучить Тебя вопросами, - пообещала Гидра и несмело потянулась к Нему рукой, но Он глянул как-то странно, с затаенной мукой в глазах - и она передумала. Не время сейчас... - Я все сделаю. Никто, клянусь Тебе, не приложит больше сил, чем я.       Гидра хотела сказать что-то еще, но мысли метались в голове звонким роем и не давались на язык.       Он кивнул и улыбнулся:       - Я знаю. Поэтому посылаю тебя. И благословляю. Действуй.