МоноХром. Вольфрам

      Серп обнаружил себя лежащим в позе эмбриона в совершенной темноте.       Где он? Что с ним? Неужели так выглядит тот свет?       Было непривычно холодно и сыро. Зловонно, до удушья, воняло мертвечиной. В ушах мощно звучал собственный ток живой крови, но и через него было слышно, как...       ...где-то звенит железо о железо...       ...холодя нерв, сбегает по стене вода, роняя капли - острые на звук, словно бритвы...       ...тяжелый гул воздуха, похожий на протяжный стон гигантского существа...       И - узнаваемый скрежет-шорох-перестук маленьких коготков, зубов и лапок.       Крысы!       «Тот свет» с каждой секундой все больше и больше казался адом.       Серп попытался разогнуться. Потянул сначала правую ногу - колено отозвалось острой болью, от которой почему-то захотелось в штаны навалить.       Из темноты на лицо шлепнулось что-то теплое, подвижное, живое. Не просто шлепнулось - бросилось!       Крыса остро, пронзительно, электрически впилась мелкими острыми резцами чуть ниже глаза - в мягкую, но крайне чуткую скулу.       И Серп не придумал ничего лучше, чем хватануть ее зубами самому. И первым же укусом он, кажется, перекусил твари хребет.       Крыса визжала, била лапами, пыталась цапнуть, но хвост и задние лапы этакой тяжелой тряпкой упали Серпу на лицо. Крысиная кровь наполнила рот - густая и горячая. Вкус не важен. В крови мелкой твари была жизнь, и от ощущения этой вот чужой жизни, вливающейся в него, он сам стремительно оживал.       Когда крыса в зубах перестала шевелиться и превратилась в холодеющую выжатую тряпицу, Серп медленно, наслаждаясь самой возможностью двигаться, выпрямил ноги, потом вытянул руки над головой. Потянулся.       Потом резво перевернулся на живот и пружинисто вскочил, словно сделал упражнение «лягушка» - или как оно там? бёрпи? Запоздало подумал, что может с богатырской удалью приложиться о низкий потолок, но - повезло.       - I live... Again! - проскрежетал он негромко, но пафосно. Вряд ли поблизости есть тот, кто заценил бы шутку, но не пошутить в этакий момент Серп не мог.       Еще бы понять, где он «снова жив». Что это за место?       Мерные удары металла по металлу не затихали. Бэмм-бэмм-бэмм... Словно молотом бьют по трубе, обмотанной тонким полотенцем.       Серп побрел на звук. Прошел метров двадцать по узкому извилистому проходу и только потом поймал себя на том, что даже не пытается ощупать стены - несмотря на непроглядную темноту, двигается уверенно и без сомнений.       Что это? Новое экстрасенсорное нечто?       Серп вошел в... зал, камеру, комнату? В помещение с низким потолком и голыми бетонными стенами, освещенное неверным дерганным светом костра, дым от которого таинственным образом куда-то исчезал. То ли через незаметные щели вытягивался, то ли вообще не образовывался. Да и сам костер, разожженный в эмалированном тазу, казался совершенно ненормальным.       Ноздреватый бетон стен до самого потолка был исписан странными символами-граффити. Граффити были похожи на значки из всяких инструкций и предупреждающих табличек. Радиоактивно, огнеопасно, стирать без отбеливателя, гладить с паром...       Символов было столько, и написаны они были так четко, что впору подумать: священные скрижали секты каких-нибудь еретических роботов-альбигойцев.       Странное место. Если это все-таки посмертие, на рай уж точно не тянет. Да и для ада как-то пресновато. Разве что бес оригинальной формации...       У дальней стены из потолка в пол проходила толстая труба. Может, даже канализационная. В эту трубу вцепился здоровенный и не шибко симпатичный детина, одетый в разнокалиберное тряпье. Штаны - монолитовский камуфляж. Куртка - натовский «вудланд», слишком короткая и узкая для его массивного торса. Вместо ботинок - какие-то несерьезные шлепанцы-сланцы лимонно-желтого цвета. На голове - зеленая каска с размашистой красной звездой во лбу.       И вот этой самой звездой детина размеренно колотил по трубе. Металл звенел, мозги плескались... И клочковатая неухоженная бородища, а-ля Федор Конюхов, раскачивалась из стороны в сторону при каждом ударе.       - Эй, зизитоп, остановись на минуту, - окликнул его Серп. - Где это мы?       Бородач оглянулся, смерил его отчаянно безумным взглядом - и вернулся к своему занятию.       - Слышь, кузнец своего несчастья, не подскажешь, как пройти в библиотеку? - Серп осторожно подергал его за куртку.       В пустых глазах просверкнул разум. Какой-то его кусочек. В голове верзилы словно защелкали заржавевшие шестеренки, и он без тени улыбки ответил:       - В три часа ночи... Идиот...       Это был простой автоматизм. Давно уже надоевшая шуточка. Но то, что этот бородач воспроизвел цитату, внушало надежду. Значит, в его толоконной головище еще остались какие-никакие логические связи, ассоциации, намеки на мышление.       - А теперь с этого момента поподробнее, - велел Серп. - Как зовут?       Бородач нахмурился, отчего каска сползла едва не до кончика носа.       - Петя, - сказал он гулко и не очень-то уверенно. - Точно, Петя.       Серп невольно усмехнулся. И сам он нелепый, и имя у него - глупее не придумаешь. Разве что Эдик или Аркаша было бы большим швахом.       - Значит так, Петя. Сейчас ты напряжешь складку от каски на сером веществе...       Верзила отчаянно заморгал.       - Так, давай проще. Соберись. Включи мозги. Понял?       Петя покачал головой и снова с размаху боднул трубу.       Ситуация получалась глупой и равновесной: в споре с идиотом всегда побеждает идиот. Особенно если он в себе уверен. А идиот был в себе уверен - судя по биению красной звезды о ржавчину.       - Петр, соберись! - скомандовал Серп.       Бородатый псих вдруг подчинился. Собрался, насколько это возможно. Даже принял нечто, похожее на строевую стойку.       - Теперь доложи: где мы - географически?       - Припять. Подвал.       - Опаньки... - только и сумел сказать Серп.       В Припять-то он хотел, и даже очень. Но уж точно не так. Не в подвал, похожий на филиал ада - где единственный бес в одиночестве с ума сдвинулся.       - Так, Петр Батькович, давай поговорим как... не знаю... Как европеоид с европеоидом, - иного варианта их общности Серп не придумал.       - Давай, - неожиданно прогудел Петя и, оставив в покое трубу, двинулся к костру. Не оглядываясь, без «здрасте-до свидания». Просто и буднично пошел заниматься своими делами.       Он подкинул в огонь пару досок, гладких, покрытых зеленой краской с трафаретными черными буквами и цифрами. Бренные останки патронного ящика. Судя по фрагменту надписи «57-Н-2...», патроны были от АКМ.       - Теперь подскажи, где конкретно в Припяти этот вот подвал? Как далеко мы от «Прометея»? Как я сюда вообще попал?       Бородатый Петя в ответ только пожал плечами.       - Так, давай попробуем еще раз. Меня можешь называть Серп.       - Пусть будет Серп, - безразлично сказал он.       - Зачем ты колотился башкой о трубу?       - Звук нравится. И... так проще. Внутри, вот здесь, - Пета потыкал себя пальцем в темечко, прикрытое каской, - зуд утихает. Невероятно, понимаешь ли, мозги чешутся. Словно мозговые блохи завелись и грызут, грызут, грызут, грызут...       Он начал раскачиваться, но вдруг остановился и с удивлением поглядел на Серпа.       - Это ведь ты!       - Я? - не понял Серп.       - Ты что-то делаешь. Не знаю, что, да только не зудит. Хорошо. Очень хорошо, - он заулыбался светлой и пустой улыбкой идиота.       - Так. А сам ты откуда такой взялся? Что здесь делаешь? - спросил Серп, не особо надеясь на вразумительный ответ.       - Я, смею заметить, человек интеллектуального труда, - Петя гордо выпятил подбородок.       - То есть, головой работаешь? - усмехнулся Серп.       - Работал когда-то.       - Ага, минут пять назад. Увлеченно так, - он кивнул на злополучную трубу. - Талантливо и с полной самоотдачей.       - Шутки шутишь... - Петя на всякий случай нахмурился. - Я вообще-то биофизик. Специализировался на интегральных процессах восприятия и передачи сигналов.       - Чего-о-о? - не понял Серп.       - Изучал паранормальности. Телепатия, пси-воздействия, всякое прочее экстрасенсорное... Так понятнее?       - Вот уж не поверил бы.       - Я и сам уже почти не верю. Помнить-то помню, но вроде как не со мной все было. Монолит... - не очень связно произнес он и сокрушенно покачал головой. - Как говаривали древние - любопытство сгубило кошку. В данном случае, научное любопытство, и не кошку, а молодого и крайне перспективного ученого, Петра... вот блин... Андреевича? Александровича? Антоновича? Вот, о чем я и говорил! Ничего не осталось... Одни обрывки...       И дюжий бородач шмыгнул носом.       - Петр Андреич, ты влагу не разводи. И без того подвал сырой, - Серп похлопал верзилу по плечу. - Значит, ты был ученым, попал в «Монолит», и все заверте... На том и остановимся. Ты теперь не один, ты со мной.       - Ага. С тобой. С тобой определенно лучше. Могу думать. Думать приятно, почти как секс. А может, и лучше. Думать можно и в одиночку, - тут Петя совершенно по-глупому хихикнул. - Но тут опять дилемма. У меня в одиночку думать не получается. А с тобой получается. Так что думание тоже предполагает партнера. Хотя бы просто присутствующего.       Серп поморщился. Петя начинал его пугать. А ну, как этот бугай начнет экспериментально проверять разницу в ощущениях между думанием и сексом?       - Шахматы в твоем хозяйстве есть? Готов сыграть, - спросил Серп, подкидывая бывшему ученому стереотипную мозгодрочилку. Сам он не был докой в шахматах, но помнил правила, а еще знал, что даже гроссмейстеры любят схлестываться с новичками, играющими «как бог на душу положит», ибо это освобождает от закостенелости стандартных защит, цейтнотов, атак и классических матов в три хода.       - Ненавижу шахматы, - вдруг «сломал систему» Петя. - Нас, психофизиков, больше пронимает «Мафия» или покер. Это вот наше, исконное.       - Да ты пять минут назад еще не был никаким псифизиком! - возмутился Серп. - Психом был, а физиком - ни капельки! Сейчас-то чего заумничал?       - Потому что могу, - улыбнулся Петя. - Жалко тебе, что ли? Дай душу отвести, поумничать вволю. После мыслительной депривации - просто неимоверный кайф.       - Вот и ладненько, Спиноза. Давай теперь к сути. Что это за подвал?       - Что-то вроде убежища. Я бы назвал это дом.       - Трупами воняет... Не шибко это вяжется с уютным домом.       - Какой уж есть. Холодильника нет, вот и воняют.       - А похоронить?       - Лениво. Вон, в дальний коридор сложить - и ладно. Наши не жалуются. Тебя, должно быть, тоже кто-то туда отволок. За мертвеца принял, - Петя поскреб под бородой, словно его донимали вши. - Игорь, наверное. У него пунктик на трупах. Он их вроде коллекционирует.       - То есть, тут еще Игорь есть?       - Ага. И Робот. И Алан. И Грек. И Тесла. И... - Петя махнул рукой. - В общем, хватает нас тут.       - И что, все такие, с прибабахом? В смысле, с... как ее... с мыслительной депривацией?       - В той или иной степени, - покивал Петя. - Тебе они обрадуются, словно...       И он завис, подбирая сравнение. Похоже, депривация его еще не окончательно отпустила.       - С чего ты взял, что обрадуются? - спросил Серп.       - А как еще? - удивился Петя. - Ты же помогаешь от всего этого, - он выразительно постучал себя по каске.       Серп вздохнул. Во-первых, он совершенно не был уверен, что вообще обладает каким-то воздействием на чужие мозги. А во-вторых, даже если и обладает, то не знает, как это работает. Так что с Петей все получилось сродни чуду. А чудо просто происходит, им невозможно управлять. На него можно лишь уповать.       Но, в конце концов, кому, как не ему творить чудеса? Он прошел самые натуральные испытания, умер и воскрес, пройдя через чертоги мертвецов - в буквальном смысле.       И сейчас, в сумрачной пещере, стены которой покрыты таинственными письменами, он исцелил мудрого отшельника от овладевшего им безумия - может даже наложением рук.       Теперь него есть Петр. Если следующим будет Андрей, Серп уже не удивится.       - Кстати, а что это тут накарябано?       - Да так, обычные записки и сообщения для своих. Такие еще на холодильник магнитиками пришпиливают, - Петя подошел к стене и, проведя рукой под рядом значков, прочел: - «Я вспомнил схрон. Я ушел разведать. Галеты, вода и сухие концентраты. За мной не ходите - опасно. Гора. Рак. Еда. Кровь».       - А гора, рак, еда и кровь - это что? Обозначение кровососа? - предположил Серп, понемногу вникая в общий принцип этих иероглифических записей.       - Это процесс, обратный акрониму. Гора. Рак. Еда. Кровь. Получается Грек. Это подпись, - тут Петя снова посмотрел на значки и задумчиво добавил: - Впрочем, «кровосос» тоже подходит. Хорошая семантическая запись для понятия «кровосос».       - Что это вообще за тайнопись такая? Не лень было придумывать?       - Блиссимволика. Семантография, язык без фонетики. Не мы придумали, но среди ученых моего профиля немало любителей этой вот штуки, блиссимволики. Развивает фантазию. Ну, а в нашем положении худо-бедно удерживает нас от окончательного превращения в овощи.       - Забавная система. Если поднапрячься, можно понять. Похоже на нарисованные кеннинги, - задумчиво произнес Серп, разглядывая иероглифы. - Вот тут написано что-то, похожее на... «Мне плохо. Я хочу жить. Проявите... так... защита? забота?»...       - «Позаботьтесь обо мне», - угрюмо поправил Петя. - Это Тесла. В тот день он совсем потерял разум, за ним нужно было приглядеть. Мы все иногда пишем нечто подобное, чтобы предупредить остальных. Вот еще один плюс блиссимволики: она сплачивает, объединяет, заставляет думать сходным образом.       Эк он все же заговорил: складно, даже с некоторой благородной заумностью. А ведь еще несколько минут назад был дебил дебилом. Неужели же это Серп одним своим присутствием так теперь на людей действует? Ну, может, и не на всех, а на вполне определенную их категорию: шизанувшихся монолитовцев. Но все же - не верится.       Он же просто хотел вернуться домой, в Припять. Пусть даже этот дом - и не дом вовсе, а совокупность места, времени, памяти и чего-то еще неуловимого, на уровне, может, веры. Словом, этакий мифический Эльдорадо, Шангри-Ла с привкусом благородного распада и увядания.       Серп не хотел быть спасителем кого бы то ни было. Но - придется. Он не мог оставить Петю и компанию загибающихся от собственного безумия бедолаг на произвол судьбы - теперь не мог. Даже если ни на кого больше его сомнительное чудотворство не сработает.       Черт бы побрал эту внезапную заботливость и непрошенное человеколюбие. Но с другой стороны, а у него какие-то планы были? Вроде нет. Все они заканчивались на прибытии в Припять. А дальше - как фишка ляжет. Вот она и легла.       В темном коридоре, далеко, словно в космосе, замелькал дрожащий луч фонарика, загудел чей-то голос.       - Это как раз Игорь. Сегодня вроде без трупа в коллекцию, - пояснил Петя. - Он человек угрюмый, мрачный. Так что для начала не лезь на рожон. Не хочется вас разнимать.       Из коридора на свет костра вышел сутулый, заметно прихрамывающий человек, бледный до серости даже в освещенном огнем мраке подвала. Худощавый, жилистый, весь какой-то длинный, он был похож на паука-сенокосца, завернутого в слишком широкий и слишком короткий в рукавах монолитовский комбез. На груди на трехточечном ремне болтался автомат, а на поясе, кроме подсумка - добрый десяток самых разных ножей - точно травяная юбка у папуаса.       Неудивительно, что этого типа так прозвали. Помощник доктора Франкенштейна из него прямо-таки канонический.       - Я его для себя хотел, - проскрежетал Игорь, завидев Серпа. - Почему он живой? Зомби? Или ты его откачал, бородатый?       Петя едва заметно пожал плечами: мол, я же говорил.       - Нет, я его не откачивал. Он сам.       - Надо исправить, - Игорь потянул со своего пояса нож, похожий на средневековый кинжал с черной микартовой рукояткой. Страшная штука, которой и резать, и колоть одинаково сподручно и одинаково смертельно.       Не то, чтобы Серп сильно испугался. За последнее время с ним случались вещи и пострашнее. Но эта деловитая, отстраненная, лишенная человеческих эмоций и оттого безумная жестокость - она вызывала не страх, а оторопь и отвращение.       Впрочем, а чем он сам был лучше, когда состоял в «Монолите»? И не такой ли простоты чувств искал здесь, в Припяти? Ни тебе сомнений, ни сожалений, ни терзаний. Свобода, как ни крути.       - Не нужно, Игорь, - остановил своего жуткого приятеля Петя. - Его зовут Серп, и он - хороший человек. Кажется, он может нам помочь.       - Я пока еще не знаю, - осторожно заметил Серп. - Возможно, и не могу.       - А я знаю. Верю. Можешь, - убежденно и вдохновенно сказал Петя и хлопнул его по плечу. Рука, надо сказать, у него была тяжелая.       - Хороший человек - либо мертвый, либо такой, как мы, - возразил Игорь, задумчиво покручивая в руке кинжал. - А насчет помощи... мы, вообще-то сами справляемся. Убить - и дело с концом. На фиг он тут живой? Лишний рот. Ртов нам хватает.       - А трупов нам не хватает? - усмехнулся Петя.       - Это не просто трупы, - серьезно заявил Игорь. - Это грядки. Когда нормальная еда закончится, ты мне еще спасибо скажешь.       - Ты на них опарышей, что ли, разводить собрался? - догадался Серп и невольно поморщился.       - И некоторые виды съедобных грибов, - ничуть не смутившись, ответил Игорь.       Потом задумчиво посмотрел на свой нож и убрал на место.       - До этого я не разговаривал с грядками, - пояснил он. - Теперь я тебя вроде как знаю. Нужно придумать вескую причину, а мне думать сложно. Так что живи пока. Живой скот тоже может пригодиться.       - Слушай, а ты всегда такой приветливый? - усмехнулся Серп.       - Нет, обычно у меня скверное настроение, - тут Игорь задумчиво поскреб длинным грязным ногтем шершавую щеку. - Видимо, Петя в чем-то прав. Ты как-то помогаешь. У меня ощущение, будто праздник.       При этом на его длинной физиономии застыло непроницаемо мрачное, кислое выражение. Если уж это для него праздник...       - Пойду-ка сотворю что-нибудь, - Игорь поднялся и шаркающей походкой бывалого гробовщика поплелся к выходу - то есть, к тому коридору, откуда явился. На ходу поглаживая ножи, и это настораживало.       - Кого тронешь - праздник закончится, - вдруг по наитию сказал ему Серп. Он не был уверен, что сумеет так сделать, но припугнуть-то стоило.       - Я рискну, - ответил Игорь и впервые за все время, что Серп его видел, улыбнулся.       Улыбка вышла кровожадная, предполагающая зловещее «му-ха-ха» в качестве саундтрека. Но это была улыбка. Радость. Пусть даже такая.       - Нас так сразу не переделаешь. Не оставим мы своих мертвецов. Нужно хоронить - долго и муторно, - сказал Петя. - Такие уж мы, и с наскока этого не изменишь, даже если чудотворец.       Серп не сразу врубился, что бородач только что очень изящно для недавнего идиота обыграл Евангелие. И даже осадил в нем зарождающееся понтовитое мессианство: мол, будь скромнее, парень, ты все-таки не Сын Божий и не Аз Есмь - просто чувак, неким извивом судьбы выбравшийся из мертвецов в число живых. Не более того.       Серп заглянул ему в глаза и кивнул: мол, ты прав. Но вместе с тем: ты прав, и ты тот камень, на котором... и далее по тексту.       Когда же он сам от этого избавится? Почему так легко во все это поверил? Не велик он и не избран, и, как минимум, еще один избранный идет по его следам - если не помер от лучевой болезни.       А пока Серп копался в себе и сомневался, в подвале народу поприбавилось: тихо явился Грек.       То, что это Грек, стало понятно сразу. Во-первых - классически чернявый и горбоносый, похожий на армянина. А во-вторых - рука у него... вот если бы в той самой пресловутой реке рак оказался двухметровым омаром-людоедом. Словом, правая у парня была будто бы пропущенной через мясорубку: бугристая, корявая, кое-где изломанные, неправильные кости совсем близко к полупрозрачной коже, а вокруг них все темное, на вид - гниющее.       Но рукой этой Грек пользовался на удивление ловко. Привык, должно быть. И не болит ничего.       Следом за ним явились и остальные: мелкотравчатый, пружинистый, подвижный, весь какой-то, словно на спидах, Тесла; занудливый и тусклый, похожий на хуманизацию лапши быстрого приготовления, Алан - этакий усредненный человек «без особых примет»; Робот - молчаливый, скупой и механически точный в движениях, с гладким, словно у ребенка, лицом, левую половину которого время от времени страшно корежила судорога.       Словом, паноптикум.       Все они когда-то были монолитовцами. Но не простыми, не фанатиками-бойцами, а чуть более свободными от ментального рабства научниками. Теми, что работали над мутными и откровенно людоедскими проектами американцев, немцев, даже японцев, попрятавших в городе и окрестностях свои лаборатории.       И сейчас они были практически невменяемыми. Все, кроме Пети и Игоря.       На самом деле, Серпу здорово повезло. Будь эти парни попроще в плане интеллекта, крушение Большого Босса, что обретался в покойном ныне Проповеднике, вероятно, сдвинуло бы им крышу наглухо, и не факт, что Серпова чудотворства хватило бы для приведения их разум.       Сам он сидел и молчал.       За него говорил Петя, взявший на себя роль этакого директора по связям с общественностью. Он обрекламировал Серпа по самые уши и говорил с такой горячностью и словарным запасом... Словом, через пару минут этого монолога Серп и сам не знал, чего еще добавить. А заодно появились вопросы к Пете: кому и что он теперь должен проповедовать? Ведь Петя за него наговорил уже... Практически наобещал.       Как там было? Избавь меня боже от друзей, а с врагами я разберусь сам? Смысл приблизительно такой.       Но - Серп сидел и молчал. Пусть говорят. Пусть сами с собой разберутся.       Тем более, что он не представлял себя мессией для буйных шизофреников. Он вообще здесь не для этого. Он как бы для себя и за себя. Надоело думать об окружающих в ущерб себе - что под командованием Бродяги, что под сомнительным руководством Моржа.       В это время не восторженный Петя, но непроницаемый Робот поднес ему кружку чая.       - Наш рецепт. Пей. Пожалуйста, - сказал он отрывисто, словно каждое слово было для него маленьким подвигом. Аккуратно вложил в его руки горячую кружку, а потом дернулся в судороге. Сильно так: не только лицо перекосило тиком, но и кисти встрепенулись, словно две белесых летучих мыши.       Серпу вдруг стало стыдно. За что конкретно, он не понимал. Вернее, понимал, но его уже тошнило от гребаного самокопания. В конце концов, он отдал этому миру все сполна и даже больше, и теперь просто хотел быть самим собой. Без стыда и угрызений.       - Спасибо, Робот.       Тот кивнул, подергивая головой: прихватило его знатно. Потом торопливо ушел на ту сторону костра.       Серп глотнул из кружки. Чай был дрянной на вкус, но бодрящий, словно крепкий кофе.       А вокруг творилась какая-то магия. Без пяти минут чудо. Робот впал в откровенный припадок, могучий Петя облапил его, будто котенка, и отволок в темный угол.       Занудливый Алан попытался шутить и даже улыбнулся. Улыбка вышла хорошая - такой от человека добиться, словно «Оскар» получить.       Тесла, наоборот, притих и задумался. Что-то бормотал себе под нос, взмахивал рукой, точно перечеркивал собственные мысли.       Словом, что-то происходило. И Серп был не просто частью этого - он был причиной.       Он надеялся, что у него есть еще время, хотя бы день, до того момента, как все станет плохо. Ведь тот, другой, его персональный враг и конкурент в борьбе за эту вот... Силу, пожалуй... он же не умер. Он жив, и придет, чтобы забрать свое - как он думает.       Серп заметил, что около стены кто-то раскатал рваный, засаленный спальник. Не лучше и не хуже, чем у остальных, но - специально для него. Это он чувствовал, только никак не мог понять, каким таким органом. Уж точно не носом, не ухом и не глазом.       Что ж, спальник весьма кстати.       Серп лег поверх скользкого мешка, словно на матрац, и вытянулся во весь рост.       Вокруг клокотали голоса, дробью рассыпался по низкому потолку смех, грел уши своим негромким треском костер. Булькал котелок, выпуская в атмосферу плотный тушеночный парок, которым, казалось, можно наесться досыта через ингаляцию.       Сейчас все было спокойно и на удивление правильно. Но что будет через час? Через три? Завтра?       А не плевать ли? Конечно, того покоя, той трепетной - на полвздоха, а дальше сломается! - радости, к которой он стремился и о которой мечтал, не получилось. Но он все-таки в Припяти, и плевать, как и зачем он сюда попал. Он наконец-то дома.