***
Крис не знает, как перетерпел это шоу без выпивки — два с половиной часа, что они просидели за обеденным столом — за тем самым столом, на котором его отец трахал свою любовницу. Виноватая маска на отцовском лице была абсолютно проницаемой, но мама, как всегда, смотрела сквозь него. Её снисходительно-небрежный взгляд скользил по гладковыбритому подбородку мужа, по выглаженной рубашке, по распрямлённым плечам; она разрешала целовать себя в губы губами, которые ласкали между ног другую женщину. Мудрая женщина, как выразился отец, королевски позволяла суетиться вокруг неё, стоило ей выронить вилку или стрельнуть глазами в опустевший бокал. Криса выворачивало от осознания, что это отдающее безразличием всепрощение было всего лишь её способом держать его отца за яйца. Купая своего мужа в чувстве вины, она растила из него мужчину, каким Маркус Шистад не был никогда, — сговорчивого и мягкого до блевоты. «Милая, любимая, родная» — Крису хотелось вычистить звучание этих слов из своих ушей; отец произносил их так, будто поливал собачье дерьмо шоколадным сиропом. Но съедобнее оно от этого не становилось. Прогнулся под женщину — София Шистад всегда добивается своего. Крис умеет учиться на чужих ошибках. Если любовь и семейное счастье — действительно взаимоисключающие понятия, то Кристоферу Шистаду не нужно ни того, ни другого.***
Как ни старался, уснуть той ночью он не смог. Бессонница вытолкнула его из пропитанной потом постели в серую от занимающегося рассвета улицу, и Крис дышит влажной свежестью; ноги сами ведут его в парк. Мокрый газон пружинит под ногами, и стоящую тишину разбавляют только собственные вдохи и выдохи. Внизу под холмом — спортивная площадка, и кто-то занимается на турниках. С большого расстояния и в сумерках Крис может разглядеть только мелькающее между перекладинами тело. Он бросает взгляд на часы — стрелки только коснулись отметки в пять, и вокруг — ни души, тихое воскресенье. По дороге в парк ему повстречалась только пожилая пара в спортивных костюмах с палками для скандинавской ходьбы. Крис спускается вниз по тропинке и удивлённо вздёргивает бровь — знакомая розовая толстовочка. Девчонка умотала с вечеринки так быстро, что ему не представилось возможности прижать её к стене и допросить с пристрастием. Что ж, есть повод не ждать понедельника. Крис огибает спортивную площадку по периметру и взбирается на спинку лавочки, покрытой глянцевыми бусинками росы, и терпеливо ждёт. Фрея его не замечает — вернее, делает вид, что не замечает: пару её коротких взглядов из-под надвинутого на брови капюшона Крис всё-таки на себе поймал. Она подпрыгивает, подтягивается, скользит между перекладинами, летает с турника на турник, как цирковая гимнастка или какой-то чёртов Человек-паук, гнётся под немыслимыми углами, как пластилиновая. Иногда срывается и, оказываясь на земле, ругается, болезненно потирая ладони. Понятно, почему они все в ссадинах. После очередного падения Фрея лежит на лопатках дольше обычного, зажимая грудь и беззвучно хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, будто из неё выбили кислород, и Крис наконец не выдерживает. Спрыгивает с лавки и в два шага добирается до площадки. — Тебе больно? — Он ныряет под перекладиной на уровне лба и протягивает руку распластанной на земле девчонке. Фрея чуть ли не выкашливает лёгкие, поднимаясь на локтях, но его помощи не принимает — кряхтя, поднимается сама. — А тебе есть до этого дело? — шпилька метит в его уязвлённое эго и попадает точно в цель — Крис чувствует, как начинает внутренне вскипать, и лязгает зубами. Сама виновата, чокнутая. Он не хотел… не собирался причинять ей боль. Ему нравится, когда мокрые девчонки скулят под ним от наслаждения и просят добавки, а не ждут, стиснув челюсти, когда всё наконец закончится. — Извини, что был груб, — выдавливает Крис через силу. Фрея отряхивается и сдёргивает с одной из перекладин тряпичный рюкзачок. — Как будто может быть иначе. Я и не ждала, что мне понравится. — У тебя это было в первый раз? Она закатывает глаза, забавно вытягивая губы: — Вот ещё! — и пытается обойти Криса: — Пусти. — Нам надо поговорить. — Звучит отвратно, если честно. Как прелюдия перед изнасилованием мозга. Все дебильные разговоры начинаются с этой фразы, — фыркает Фрея, но сбежать не пытается — бредёт к скамейке, понурив голову; из-под капюшона выбивается белокурый завиток и падает на лицо. Девчонка смешно дёргает носом, избавляясь от назойливой прядки. — Обычно так делают бабы, которым нечем заняться: от безделья начинают анализировать всё вокруг и лезть к своим мужикам со всякими «давай поговорим о наших отношениях». Фу. От тебя я такой подставы не ожидала, Крис. Чокнутая — что и требовалось доказать. — Нет у нас никаких отношений. Крис плюхается рядом с ней на лавку и подпирает разболевшуюся голову кулаком. Девчонка скрещивает ноги по-турецки, швыряя рядом с собой рюкзачок; расстёгивает молнию и, покопошившись внутри, достаёт прозрачную пластиковую коробочку с помидорками черри. — Вот именно, Кристофер Шистад! У нас нет никаких отношений и никогда не будет. Я — одинокая волчица, — заявляет она с набитым ртом, чавкая помидоркой. Одинокая волчица? Вот эта вот? Его распирает бесконтрольный приступ смеха. — Кролик ты. Багз Банни. — Некрасиво указывать людям на внешние недостатки, — насупившись, Фрея скрещивает руки под грудью. Верхняя губа, чуть выступающая вперёд, очаровательно надувается и кажется такой мягкой, что по ней хочется провести кончиками пальцев. — Подумаешь, щербинка между зубов. Не так уж сильно она меня и портит. Крис улыбается, молчаливо соглашаясь, — совсем не портит. Фрею бы испортило её отсутствие. — Да нет, я не то хотел сказать. Ты хорошенькая… — Ну начинается, — она картинно закатывает глаза, отправляя в рот очередную помидорку. — Повторю ещё раз, чтобы отложилось в голове. Даже если это был самый, мать твою, восхитительный секс в твоей жизни, и ты влюбился по уши, отношений у нас не будет, Крис. Принадлежать кому-то — это скука смертная, которая воняет бытом, хозяйственными магазинами, унылым перепихоном по национальным праздникам и… обязательствами. Фу. Короче, это не для меня. Я не парное животное. Ещё мне не хватало, чтобы какой-то моржовый хрен вроде моего брата указывал мне, как жить, и пытался переделать меня под себя, — кажется, Фрея заговаривает ему зубы. — И всё ради чего? Чтобы потом сказать что-то вроде… О, Фрея, ты уже не такая, какой была, когда мы познакомились! Ясен хрен! Самое прекрасное, что есть в человеке — это внутренняя свобода, ты так не думаешь? Женщину, которая тебе и так принадлежит, желать невозможно. Это какой-то абсурд… Мне это не улыбается. — Фрея, я не… — Крис пытается втиснуть хоть слово в поток её словесного недержания. — Эти серьёзные отношения — сплошная тирания и измывательство над естественными правами человека, вот что! — Она когда-нибудь заткнётся? — Взять хотя бы моего брата. Его диктаторских замашек хватило бы на двух Гитлеров и ещё осталось бы на одного Чаушеску. Всё жду, что он найдёт себе девушку, чтобы снизить моральную нагрузку на мою психику. Невозможно так жить! Фрея, не занимайся паркуром. Фрея, не разбрасывай коробки от помидоров… — она кривляется, изображая суровые интонации Эрика. — Не лижи железный забор на морозе… Не трахайся с Крисом Шистадом. Может, ещё серу из ушей не есть? Бесит! Что за бред несёт эта чокнутая девчонка? — Стой-стой-стой… Хочешь сказать, ты переспала со мной только потому, что Эрик сказал тебе этого не делать? Фрея резко затихает. Её маленькие пальчики стискиваются в кулаки, а потом снова разгибаются. — Да, — выдыхает она в сторону, отвернувшись. — Именно поэтому. — Ты сумасшедшая? — А это обязательное условие для допуска в твою постель? — она пытается пошутить, но получается как-то горько. — Бред какой-то, — он пропускает её саркастическое замечание мимо ушей. Крис ни за что ей не поверит — слишком хорошо помнит её напуганное лицо с размазавшейся тушью, бескровные щёки и губы, истерзанные зубами. Вовсе не от наслаждения. — Я тебе не верю. — Почему же? — она соскальзывает на землю и, подобрав рюкзак, вдевает в лямки непослушные руки. — Ты разве не сделал то же самое? Нет. Да. Наверное… Крис не опускается до унизительных оправданий: — Я — это я. Мы с тобой разные, Фрея. Ты девчонка, и явно не из тех, для кого одноразовый пьяный секс на вечеринке — абсолютная норма жизни, чтобы можно было пойти и раздвинуть ноги так, как это сделала ты. Поэтому я спрошу тебя ещё раз. Почему? Фрея на секунду прячет глаза, будто поддавшись своей слабости. А потом смеётся. Смеётся страшно. Запрокинув голову. Её надрывный смех грызёт ему барабанные перепонки. — Не загоняйся, Крис. Если тебя не устраивает такая причина, можешь думать, что я сделала это, потому что ты симпатичный. У тебя забавный курносый нос, сексуальная ямочка на подбородке и россыпь милых родинок на шее. И я подумала: а почему бы и нет? Такой ответ тебя устроит? Ему не нужен ответ, который его устроит, — он хочет узнать правду. Крис чувствует, что эта правда ему не понравится, но жить во лжи он разучился уже давно.