И родинки, что стоят, как проба, На этой шее, и соус чили — Опять придётся любить до гроба. А по-другому нас не учили. © Вера Полозкова
Крис и Фрея друг другу не принадлежат, не душат друг друга цепями взаимных обязательств — и Крис не изменил ей даже в мыслях. Он два года изменяет самому себе — уничтожает себя лицемерным блядством, от которого тошнит. Ибен ёрзает у Криса на коленях, скрестив лодыжки за его спиной, врезается слепым поцелуем ему висок и жадно дышит рядом с ухом. Кристофер Шистад уже слишком пьян, чтобы держаться на ногах, но всё ещё слишком трезв для её приторного шёпота. — Я так скучала, родной… «Родной». Сколько ещё лживых слов в её лексиконе? — Ты слишком много болтаешь, милая, — Шистад улыбается фальшиво и сально, прихватывает непослушной рукой ткань её майки и рывком обнажает правую грудь. Ибен задерживает дыхание, подставляя заострившийся сосок под его онемевшие губы. Ниже падать уже некуда. Если где-то есть дно, то, пожалуй, вот оно: Крис пинает носом кроссовка пустую бутылку из-под водки и бросает стонущую от предвкушения Ибен на постель, прорывает капрон её колготок между ног и входит в неё двумя пальцами; Фрею Янссон ещё не выписали из больницы. Кристофер Шистад в полном дерьме — и здесь ему самое место. Фрея. Её имя застряло в его груди, как раскалённая спица. И вынимать не хочется. Он заставил её страдать и теперь сохнет по справедливости: ему хочется вечность мучиться от этой девчонки. В чужих руках. Крис утягивает Ибен в поцелуй и глушит в нём желание застрелиться. — Я люблю тебя, Крис… — она окунает его в свой ласковый голос, как в грёбанную прорубь. С-сука. Он вытаскивает из неё влажные пальцы и встряхивает головой. — Повтори. — Я тебя люблю, Кристофер Шистад. Ибен любит его той же любовью, какой он маялся к этой чёртовой Сандре тысячу лет назад. Правда в том, что не было никакой любви. Ибен влюблена в мысль об обладании Кристофером Шистадом — до него самого ей никогда не было дела. Он — её безотказный способ чувствовать себя особенной и значимой. Избранной, сука, не такой, как все, — девкой, ради которой конченный бабник изменил собственным принципам и перестал быть самим собой. Кристофер Шистад кормил её ложью вперемешку со спермой, и Ибен никогда не пыталась отодрать маску от его лица. — Да что ты знаешь обо мне… — бормочет Крис, выпутываясь из её удушающих объятий. — Да что с тобой такое? Он ударяет дверью в ванную, включает воду, чтобы не слышать её голоса, и смывает с пальцев женскую влагу. Как же его всё заебало! Крис сыт по горло всем этим дерьмом! Он вымещает злость на кафельной плитке рядом с зеркалом и опускает снова разбитый кулак под воду. Кровяные разводы красят эмаль в розовый и ползут к сливу мокрыми змейками. — Ибен, давай потом, — рявкает Крис через плечо в сторону приоткрывшейся двери. О! Это вовсе не Ибен. Крис вжикает молнией ширинки на джинсах, дёргает за ремень и застёгивается. — Вильям… Чёрные угольки его глаз прожигают дыру в переносице Кристофера. — Ты немного не вовремя, Вил. Мы с Ибен собирались… хм-м-м… помириться. — Обалдел? — А что не так, собственно? — Крис нацепляет на лицо невинную улыбку. Дешёвый спектакль. Вильям Магнуссон видит его насквозь. — Ты её сиськи видел? — Нет и не горю желанием. — Ты такой зануда, Вил. Девчонка так сосёт… — Шистад наигранно закатывает глаза. — Мать твою, охуенно. Что мне, отказываться, что ли? — Я выставил её, Крис. Какое облегчение! — Это как-то не по-дружески. — Да неужели? — огрызается Вильям. — Вильде ошивается внизу. Они с Фреей — близкие подруги. Думаешь, она станет держать язык за зубами? Только… Вот только не говори, что тебе наплевать. По нему прокатывается тошнота, и Крис выдыхает в кулак, не переставая улыбаться. Он открывает рот, но не произносит ни слова. Давай же, ну, Кристофер Шистад. Скажи, что тебе нет никакого дела до Фреи Янссон. Вы просто несколько раз с огоньком потрахались. Скажи, что у неё красивая задница или узкая пизда. Валяй. Опять сведи всё к сексу. У тебя это отлично получается. — Мне не наплевать, — через силу признаётся Крис, убрав разбитой рукой прилипшую чёлку со лба. Вильям это хотел от него услышать? Пожалуйста. Кристофер Шистад машет белым флагом над головой: ему не наплевать на Фрею Янссон. Ему слишком на неё не наплевать, чтобы перестать вести себя, как бесчувственное животное. Большим сукиным сыном ему уже не стать, он не сможет причинить ей большей боли, и если Фрея верит, что Крис заслуживает любви, то он заставит её разочароваться. Так будет для неё лучше. — Она мне нравится… Фрея нравится ему так, как единственное светлое пятно в мутной черноте; как перемирие в долгой войне; как мощное обезболивающее. — Ну и какого чёрта, Крис? — Ну, такой вот я, — Шистад хмыкает, пожимая плечами, и втискивает руки в задние карманы джинсов. Чертовски удобное объяснение — его репутация оправдает любой его поступок лучше, чем он сделает это сам. — Я ей не врал, что изменюсь, и… Как ты представляешь себе это? Чтобы, как в бабских романтических комедиях, нашёл свою единственную, влюбился и вдруг стал однолюбом? Да это бред, Вил. Не бывает такого. Меняться ради девчонки, — он кривится, — нет, спасибо. Нет ничего отвратительнее, чем подстраиваться под потребности какой-то левой девки, которая сама не знает, чего хочет. Она прогнёт тебя под себя и перестанет считать за мужика. Крис этого накушался до блевоты. Наблюдает это дома. Каждый день. — Фрея — не Сандра. И не твоя мать. Пиздец. Крис никогда не будет достаточно пьян для этого разговора. — Вильям… Кристофер Шистад вздыхает с облегчением — он никогда не был настолько рад Нуре Сатре, вклинившейся в мужской разговор. Он пьяно улыбается, опираясь на раковину, и приветственно взмахивает рукой. — Нура, нам с Крисом нужно кое-что обсудить. Наедине, — звучит и строго, и мягко. — Вильям, но… — Нура. Она сдаётся под его взглядом, кивая: — Хорошо, я подожду тебя внизу. Вильям треплет девчонку по встревоженному лицу и убирает за ухо прядь её светлых волос. Нура смотрит на него снизу вверх, целует подбородок и вкладывает щёку в его ладонь, перед тем как послушно выйти за дверь. — Ну надо же! У тебя ещё осталось немного яиц, — язвит Крис, плеснув в лицо отрезвляющую взвесь воды и закрыв кран. — Не смотри на меня так, будто хочешь завязать мои кишки в морской узел. Мы оба знаем, что это правда: Нура вьёт из тебя верёвки. И это Кристоферу Шистаду совсем не подходит. Только не после всего, что вынесла от него эта девчонка. Знает ли она об этом? Он уверен, что да: знает и ни в чём его не винит. И за это Крис её почти ненавидит: ей-богу, её презрение было бы легче вынести, чем это спокойное принятие дерьма, что он тащит в своей душе. Он пялится на себя в зеркало воспалёнными глазами, холостыми глотками проталкивая в живот желание проблеваться. — Знаешь, Крис, — тихий голос Вильяма обрывает давящую тишину, — я её почти ненавижу за это. — Ненавидишь Нуру? — Да. Она имеет надо мной столько власти, что иногда мне хочется свернуть ей шею, — проговаривает Вильям. Прямоты ему не занимать — этой прямоты и честности, которой никогда не хватало Кристоферу Шистаду. — Нура видит меня насквозь и слишком хорошо понимает. Она не меняет меня, Крис: эта гниль её не отталкивает. И это самое страшное. Но… кажется, в этом смысл. До неё я никогда не разрешал себе быть самим собой. Блять, у него сейчас мозги хлынут носом. Нура Сатре слишком хорошо понимает Вильяма Магнуссона, тот слишком хорошо понимает Кристофера Шистада. Так, что хочется вырезать ему язык. И выколоть глаза, чтобы не смотрел на Криса с таким пронзительным пониманием. — Поговори с ней, Крис. Шистад удерживает стон, потянув себя за волосы на затылке, и снова склоняется над раковиной. — Фрея… Я не могу. Не могу так, как ты. Я… страшно накосячил. — Что ты сделал? Криса душит его собственная ухмылка, но он не может стянуть её с лица. — Это не исправить никакими разговорами.***
Крис находит в себе силы поговорить с ней через два дня. Последнее, что он может для неё сделать. Её хрупкие ноги затянуты в непривычные джинсы с рваными дырками на коленях, а не в спортивные штаны, и ступает она осторожно, как новорождённый жеребёнок. Они идут по тропинке, и его рука висит в воздухе за её спиной — Крис защищает её то ли от ветра, то ли от внезапного падения, но не решается к ней прикоснуться. — У тебя ничего не болит? Фрея ободряюще улыбается, мотая головой: — Нет. Со мной ничего серьёзного, Крис. Так, небольшое сотрясение. Выпихнули из больницы на следующий день. Видимо, я всех там достала. Так что… обо мне не волнуйся. Теперь Крис будет волноваться за неё всю оставшуюся жизнь. — Твои родители приехали? — спрашивает он. — Да. Ещё один повод слинять из дома. Когда они вместе, там становится невозможно находиться. — Почему это? — удивляется Крис. Фрея пожимает плечами: — Они слишком мало времени проводят вместе. Мама — стоматолог, довольно известный, и потому постоянно в разъездах. Симпозиумы, международные конференции, все дела. Но иногда папе всё-таки удаётся отвоевать её у самой себя и всего остального мира, — смеётся она, — и тогда он вообще ничего вокруг не видит, кроме неё. Мне кажется, его бесит, что она не принадлежит ему с потрохами. — Звучит, как… Идеальный брак. — Ванильный пиздец, — вставляет Фрея. — Именно. Она спотыкается о земляную кочку и вцепляется в руку Криса, смешно ругаясь под нос. — Куда ты притащил меня, Шистад? Свидание на кладбище? Серьёзно? Теперь понятно, почему у тебя не складывается с девушками. — Это не свидание, — парирует он, придерживая её под локоть. — Ты же у нас одинокая волчица. — Ты всю жизнь мне будешь это припоминать? — Это весело. Ему совсем не весело. Они бредут через холм между надгробий, и Крису на мгновение кажется, что заблудился: он был здесь только однажды, и это было слишком давно. Влажный ветер срывает с него капюшон и треплет длинную чёлку; Фрея зябко ёжится, утыкаясь покрасневшим кончиком носа в воротник куртки. — Мы почти пришли. Ещё несколько шагов. Свернуть с тропинки. И тот самый серый камень с гравировкой до боли знакомого имени. — Амалие… — Фрея начинает читать, но обрывается, отступив на шаг. — Магнуссон. Они не однофамильцы, да? — Да. Младшая сестра Вильяма… Ты слышала, что она погибла в автокатастрофе? — Фрея слабо кивает в ответ и зарывается взглядом в газон под своими ногами. — Знаешь, в жизни не встречал таких сильных людей, как Вильям, но даже он… Амалие погибла и этим причинила ему столько боли. Сомневаюсь, что после такого можно оправиться. — Зачем ты привёл меня сюда? Крис поворачивается к ней и заставляет себя улыбнуться. Она смотрит на него округлившимися влажными глазами, нервно покусывая губу. Вид у неё виноватый, даже какой-то побитый. — Не хочу на тебя давить и не хочу, чтобы ты отказывалась от себя. Я не твой брат и ни к чему не стану тебя принуждать, Фрея, но… пожалуйста, подумай. Сейчас всё обошлось, но в следующий раз может не… — Крис старается договорить до конца, но не получается. — Ты сделаешь больно своим родителям, брату… «…И мне». Страшно. От глаз её страшно. И как можно бояться чего-то такого маленького и несуразного? Фрея тянет ладони к его лицу, но он отшатывается, как если бы она занесла кнут над его спиной. — Я завяжу с паркуром, обещаю… Это давно не часть моей натуры, — шепчет она. Крис жмурится; Фрея притягивает его к себе за затылок и касается робким поцелуем хмурой складочки между бровей. — Я не Амалие Магнуссон. Я не причиню тебе боли. Фрея — не Амалие. Не Сандра. И не его мать. Крис на секунду забылся в иллюзии, что Фрея Янссон может стать для него кем-то ещё, а теперь подыхает под гнётом реальности. Он должен с ней порвать. Должен объясниться. Нет сил. Он обнимает ладонями её лицо, ласкает губами её нежные скулы и… плавится. Плавится, плавится, плавится в её бережных руках. Ему кажется, они обязательно оставят ожог на его плечах. Крис жадно пьёт её сорванное дыхание, трётся носом о щёку и притягивает её ладонь к лицу, целует мягкие кончики пальцев… а потом расцепляет руки. Фрея не подрывается следом, когда Крис идёт прочь; не лезет к нему в душу с расспросами — она читает подтекст его молчания по его ссутуленной спине. Она позволяет себе только один вопрос. — Крис! — Он оборачивается, остановившись. — У меня сотрясение мозга, и пока читать не рекомендуется, но мне так хочется узнать одну вещь. Ты рассказывал мне про книгу. Про монаха, который хотел сжечь красивый храм. Имя ещё у него такое чудное… Помнишь? — Мидзогути. — Да. Чем закончилась эта книга? Почему она спрашивает? У него трясутся руки. Крис находит в кармане куртки пачку сигарет и стискивает зажигалку в дрожащем кулаке. — Мидзогути сжёг свой Золотой Храм.