Против ветра

Крис наворотил столько дерьма, что никогда не отмыться, и для Фреи Янссон у него не хватит никаких «прости», но сегодня он сделает то, что должен. Что должен был сделать неделю назад, сразу после выпускного. Трусливо тянул до последнего. Мать его, хотя бы раз в жизни Кристофер Шистад поступит правильно. — Крис, — Эрик кивает, открыв дверь; кажется, он совсем не удивлён появлению бывшего друга, такой, сука, спокойный. Впустив Криса, вальяжной походкой бредёт по коридору в одних джинсах, сверкая шрамом на боку, как боевой наградой. — Хочешь увидеть Фрею? Увидеть. Обнять. Дышать мокрым запахом её ключиц и целовать нежные пальчики. Рассказать ей каждую мысль из своей горячей головы, боже, как много ему хочется ей рассказать! Это что-то больное и совершенно невыносимое: ему хочется с ней… всё. — Она у себя, — бросает Эрик, не дождавшись его ответа. Сдёрнув с крючка рубашку, он влезает в рукава и прячет под клетчатыми полами розовую линию рубца — такую же, как у его младшей сестры, маленькой девочки, совершившей взрослый поступок. Спасшей своего глупого старшего брата — исправившей страшную ошибку Кристофера Шистада. Его Фрея не должна была пострадать. Криса накрывает всё и сразу; трясёт от бессильной злости и гудронной тяжести в ногах. Он весь покрывается зудящими мурашками. Разминает ноющую шею, но, до крови прокусив щёку, совсем не чувствует боли. Кажется, больнее ему быть уже не может. Ничего нельзя исправить. — Ты… двуличный сукин сын, — выдавливает Крис. Эрик фыркает, подпирая мышечную грудь скрещенными руками. — Я ведь тебе даже завидовал: как это у тебя так получалось всегда говорить, что думаешь, не заботясь о том, что подумают остальные люди? Такой, сука, прямолинейный. А по факту что? Скрытный, как слизняк, забившийся в раковину. Тебе кажется, люди должны обо всём догадываться по выражению твоего лица, так, что ли? Не то чтобы это новость, но я не телепат. И как психолог я не очень… За этим к Вильяму. Я ничего не знал. Мне даже в голову не могло прийти, что ты всё ещё тащишься по этой Сандре. Ты говорил, что у неё глупые глаза. Что в ней нет ничего особенного, что она — такая же латентная проститутка, как и её подруги, которые, кажется, побывали в твоей постели всем составом. — Крис! — Эрик неприязненно кривится. — Мы не будем о ней говорить. — Нет. Мы будем говорить о Сандре. Я хочу знать всю правду до конца… раз уж я во всём виноват. Чёрт, Фрея… — Шистад, ты ни в чём не виноват, успокойся. Ты не знал, что у меня были проблемы с почками и, как мы выяснили, не знал, что я её любил. Не знал. Они называли друг друга братьями, но были дерьмовыми друзьями: Крис ничего не знал об Эрике Янссоне. Не хотел знать. Молчал, когда нужно было спрашивать. Закрывал глаза на очевидные вещи. — Эрик, ты всерьёз думаешь, я бы предпочёл другу какую-то глупую девку, пусть и саму Сандру, мать её, Майклсон? Конечно, с ней полкурса мечтало замутить, но… это полный пиздец. — Эрик молчит в ответ и тяжело приваливается к косяку. Что-то пыхтит себе под нос. Крис никогда не был телепатом, но на этот раз легко расшифровывает его угрюмое молчание: да, это полный пиздец. Эрик предпочёл другу какую-то глупую девку. — Скажи мне, почему? Нет, серьёзно, Эрик, я хочу знать. Сначала ты мне втираешь, какая она стрёмная, а потом трахаешь её у меня за спиной. Нет, я помню, что она нравилась тебе в начальной школе, но… я думал, ты давно в ней разочаровался. — Я бы хотел. — Чего бы хотел, Эрик? — Я бы хотел хоть немного в ней разочароваться. — И разочаровался, — резюмирует Шистад. С-сука. Такое понятное чувство. Крис бы тоже хотел разочароваться — во Фрее Янссон — и стать, со своей дерьмовой жизнью, хоть немного достойным её любви; кажется, такого способа не существует в природе. — Ты не мог мне рассказать? Эрик фыркает, треплет светлый ёжик волос, вызывающе распрямляет плечи — и смотрится, как кот, распушившийся, чтобы казаться больше; защищается, нападая. — Ты расскажи, Шистад. Давай. Расскажи, а я послушаю, что ты чувствуешь к моей сестре. Признаваться в том, что делало его слабым в собственных глазах, — не про Эрика Янссона. Не про них обоих. Шистад подчёркнуто безразлично пожимает плечами и даже силится выдавить улыбку. — Я ничего к ней не чувствую. Фрея абсолютно обычная, — наглый пиздёж. Крис бы не удивился, если бы у него вырос нос, как у Пиноккио. — Не обижайся, всё-таки она твоя сестра, но давай начистоту: характер у неё не сахарный. Взбалмошная, в голове какой-то абсурд, упрямая до идиотизма, совершенно невыносимая… Ещё такой ребёнок. И в паркур сунулась, дурёха. Выпороть бы её как следует. Уложить к себе на колени. Приспустить штаны. И трусики. Её голая задница… Аж мозги пухнут под черепом. Что-то Крис разошёлся. — Хочешь отшлёпать мою сестру? Боже, да! — Нет, я не… — Крис откашливает ком, вставший в груди. — Я не это имел в виду. У неё ужасный характер, вот, и я… ничего к ней не чувствую. Эрик выдаёт скептическую ухмылку: — И поэтому таскаешься за ней, как бычок на привязи? В больнице торчал до утра. Даже бывшему её вон… морду расквасил. Чёртов Бранд. Крис сделал бы это снова. «У неё уродский шрам» — если бы не дурость Кристофера Шистада, от этих слов её защищать бы не пришлось. — Да потому что он козёл, — ворчит Кристофер. — Вздумает снова околачиваться возле неё — сломай ему что-нибудь. — Ты и сам прекрасно справляешься. Не то чтобы я был от тебя в восторге… Крис не ослышался? — Хочешь сказать, тебя не напрягает, что я с твоей сестрой… Не то чтобы это имело какое-то значение. — Меня всегда это будет напрягать, — вздыхает Эрик. — Но уж лучше ты, чем кто-то другой. Не думаю, что после всего этого дерьма ты сможешь её обидеть. Ему придётся. Придётся её обидеть, и от этого хочется лезть в петлю. Хотя бы раз в жизни Крис поступит правильно.

***

В её комнате тепло и пахнет сандалом; на письменном столе — ноутбук с глянцевой белой крышкой, стопка цветных тетрадок, разбросанные карандаши и башня из книг по медицине. И открытая коробочка с помидорками. Эти её помидоры, которые есть было нельзя… И плакат с Че Геварой на стене. Кажется, в это Фрея Янссон умещается целиком. Революционная. Живущая наперекор. Из ванной доносится глухой плеск воды. Крис задевает ногой тряпичный рюкзачок, валяющийся у заправленной постели, направляясь к приоткрытой двери. — Эрик, вали уже, а? Не видишь — я мастурбирую… Ой, Крис! — Фрея скользит в ванне, поджимая колени к голой груди, и выпучивает глаза от неожиданности. — Я не… Не обращай внимания. Это часть воспитательного процесса — пытаюсь отвадить его ко мне вламываться. — Мастурбацией? — Крис ведёт бровями и подпирает лопатками косяк. Он бы посмотрел на то, как эта несносная девчонка хнычет, голая и покрытая капельками воды, доводя себя до оргазма. — Жесть. И как твой брат тебя терпит? Взбалмошная, упрямая, абсолютно невыносимая. Мать твою, невозможная. Фрея скалится, запрокидывая голову. Из-под мыльной воды выглядывают холмики обнажённых грудей с мокрыми сосками. Блять. Кажется, Крис забыл, зачем пришёл. — Ты же терпишь. Как думаешь, почему? Ему страшно об этом думать. — Потому что у тебя красивая грудь, а ещё мне нравится смотреть, как ты кончаешь. Фрея смеётся, хлопая мокрыми ресницами. Очевидное враньё для них обоих. — Посмотри, — шепчет она, забрасывая ноги на бортики ванны и широко раздвигая колени. — Можешь даже присоединиться… Чёрт, он не хотел. Крис собирался с ней поговорить — хуй с ним. Он сделает с Фреей Янссон то же самое, что и с десятками наивных дур до неё; ей не стоило рассчитывать на лучшее. Он до блевоты накормит эту девочку дерьмом по имени Кристофер Шистад. Не оставит ни малейшего сомнения в том, какое он безнадёжное чудовище. Но — Крис уверен — не сможет причинить ей большей боли, чем уже причинил. Себе — постарается. Стянув через голову, он швыряет толстовку вместе с футболкой на пол, рывком выдёргивает из джинсов ремень, звякает пряжкой, бросая его рядом с раковиной; и смотрит на шрам, мелькающий под водой. У него не хватит смелости поговорить с ней об этом. Попросить прощения. На коленях. Даже подкашиваются ноги. Руки бы себе вырвать, чтобы чувствовать себя чуть менее хреново. Ему хочется себя доломать. Фрея наклоняется вперёд, впуская Криса, и ложится мокрым затылком к нему на грудь. Ей-богу, Крис её не заслуживает — и это так его злит! Собственное бессилие — бесит. Выворачивает от жажды заклеймить её собой. «Моя, моя, моя», — короткое слово наполняет его голову духотой. Фрея — в её имени свищет ветер, она вся — воздух, и ему становится проще дышать. Ну какого чёрта она такая? Какого чёрта ему не принадлежит? Крис мнёт хрупкую женскую шею ладонью, почти душит; Фрея обнимает его руки и прижимает к груди. Слишком ласковая с его телом, слишком бережная с его душой — это за гранью болевого порога. Его затапливает пьяная нежность. Крис переплетает свои пальцы с её и прижимает к губам по-девичьи тонкое запястье. Фрея перестаёт дышать. — Крис… ты в порядке? — её пронзительный шёпот пробирается током в самое сердце. Крис никогда уже не будет в порядке. Да что с ним такое? — Ты сам не свой. — Ну, а что ты хотела? — он хрипло смеётся. — Ёрзаешь в моих руках… голая и мокрая. Да. Только секс. Крис снова подсунет себе этот суррогат, чёртов заменитель всего на свете, и утопится в иллюзии полного обладания. Имитация близости без последствий. Ничего, мать его, лишнего. Крис выдёргивает пробку слива, толкает Фрею вперёд и рывком разводит дрожащие колени в стороны; она выдыхает влажный всхлип, подставляясь под упругую струю воды, бьющую ей между ног. — Покажи мне, как кончаешь, когда меня нет рядом. У неё закатываются глаза. — Крис… Он толкается языком в её раскрытый рот, сдавливает ладонью щёки, грубо дёргает за слипшиеся волосы, мучает нежную грудь, вытягивает пальцами покрасневшие соски — и ломит член оттого, как ей это нравится. Как она захлёбывается, вцепляясь в его руки. Такая ручная. В ванне почти не осталось воды, и теперь видно её всю — розовую, припухшую, наверняка влажную до одури. Желание растёт душной пропастью в его животе, и ему мало. Ему мало смотреть в её искрящееся румяное лицо и на бьющиеся в судорогах колени. Мало к ней прикасаться. Мало чувствовать, как она течет ему на пальцы, когда он растягивает её тугие мышцы изнутри. Даже собственного имени в сбившемся шёпоте — мало. Крису хочется… до конца. — Что ты представляешь, Фрея, м? Как сядешь мне на лицо? — Я представляю, как… Я представляю, как ты держишь меня за волосы, а я… отсасываю тебе, стоя перед тобой на коленях, — Фрея бормочет сквозь непослушную улыбку — у неё заплетается язык. С-сука. Она задыхается под струёй воды, распятая его горячими руками. Кажется, уже ничего не соображающая. Впивается ногтями ему в бёдра по обе стороны от своих и дышит его именем: — Крис, Крис, Крис… Вдох со стоном. Выдох… Её тело ломается дугой и обмякает у него на груди, сотрясаясь сладкой дрожью. — Чёрт, Фрея… — Крис чувствует её наслаждение кольцом горячих пульсирующих мышц вокруг собственных пальцев. — Блять, ты… — мат горит в пересохшей глотке. Фрея грызёт губы и брыкается под его рукой, когда Крис сжимает её мокрый клитор, пробуя кончиками пальцев её оргазм. — Ты сделаешь это. Прямо сейчас. Встанешь на колени и будешь сосать… Он сдохнет, если Фрея этого не сделает. Но она… Это полный пиздец. Её ноги, ослабевшие от удовольствия, ходят ходуном, когда она выбирается из ванны и встаёт коленями на чёрную пенетраторскую толстовку с буквами его имени на спине. Вода бежит с его плеч градом, но будто не достигает пола, испаряясь с его горящей кожи. — Крис, — Фрея шепчет ему в живот, обнимая ноги. Она сдвигает мокрыми губами нежную кожу с головки и ласкает пальцами вздувшиеся жилки у основания. У него гудит член, грудь, голова — под влагой её рта всё нутро сжимается в пульсирующую точку и наполняется сладким гудением. Фрея расслабляет горло и давится глубиной проникновения, хныча и царапая ногтями его бёдра. Крис скулит, с липким звуком растягивая её щёку, и тонет в женских ласках. Тонет и задыхается. Подступающий оргазм жрёт его душной тяжестью. Ему муторно, тесно и… мать твою, восхитительно. — Девочка… «Моя». Он — раскалённая глина в её руках, и внутри разрастается огненный ком. Короткий миг, когда Фрея стоит на коленях и подчиняется его руке. Несколько долбанных минут, когда Крис принадлежит ей с потрохами. Мучительно мало. Крис собирает её мокрые локоны в кулак и тянет назад, чтобы кончить ей на губы. И кончает. Так, что слабеют ноги, а пальцы, вплетённые в её волосы, не хотят разгибаться. Фрея сглатывает воздух, смаргивая слёзы, потирает красный истерзанный рот и размазывает по круглому подбородку белёсые разводы мужского семени. Фрея поднимается на подгибающихся ногах; он смотрит на шрам под нижним ребром, пытаясь найти в себе силы. То, что Кристофер Шистад с ней сделал… То, что собирается с ней сделать… Как руку себе отрубить, но, чёрт возьми, проще. Проще, чем снова заставить её страдать. Крис никогда себя не простит, и чувство вины раздирает его в кровавые ошмётки — это похоже на извращённую пытку. И ему не хочется избавления. Фрея слишком… его. Слишком его, слишком глубоко у него внутри, слишком то, в чём он нуждался, и слишком от него, такого непутёвого, настрадалась. Её боль сводит с ума сильнее собственной. Хватит. Как там она говорила? «Если уходишь от кого-то, надо переставать нравиться. Пусть лучше считает меня сволочью, чем мучается оттого, как было со мной хорошо» — чертовски мудро. Он сломает себя через колено, чтобы поступить в лучших традициях Кристофера Шистада — и впервые сделает то, что должен. Крис вырвет себя из неё вместе с мясом. Он улыбается во весь рот, вздёргивая бровь: — Знаешь, Ибен, конечно, сосёт лучше, но… всё придёт с опытом, я думаю. Она тоже сначала была неумехой, а на прошлой неделе я на ногах стоять не мог. Фрея обматывается полотенцем и медленно поднимает глаза. Её диковатая ответная улыбка оставляет в нём кровавый кратер размером во всё нутро; она прячется в ней, как в бункере. Если и ревнует — никогда не покажет этого. — О чём ты думал, Крис, когда трахал её в рот? Мне тоже интересно, что ты представляешь во время секса. Правильнее будет спросить — кого. Под её открытым взглядом в собственной наготе становится неуютно. — Всегда разное, — отвечает Крис, поспешно влезая в мокрые джинсы и подбирая футболку. — Фрея, я уважаю тебя чуть больше остальных девушек, с которыми сплю, поэтому не буду тебе врать: мне нужно разнообразие. Вряд ли я стану другим человеком. Пытался пару раз — с той же Ибен. Но обязательно наступает момент, когда мне начинает хотеться большего. — Все хотят большего, — Фрея пожимает плечами. — Это нормально, я думаю. Но одно дело хотеть большего и совсем другое — жрать то же дерьмо, но в другом месте. Нет, этого дерьма Крис уже наелся. Ему тошно, Господи, как ему тошно латать в себе дыру блядством и пьянками! Как питание через трубочку: вроде не голоден, но даже близко не сыт. Давно хочется большего. Крис знает, чего. И от этого какой-то животный ужас вышибает позвонки. Один за другим. Парализует. Он, блять, сдохнет. Сдохнет, если Фрея снова будет из-за него страдать; сдохнет, если она будет из-за него плакать — а она непременно будет. Крис по-другому не научился. — Чего ты хочешь, Крис? Целовать её нежные руки. Быть хоть немного достойным её тепла. Вот только любить его не за что. — Хочу быть свободным. Кристофер Шистад никогда не был свободным; мальчик-клише, заложник образа. Его душит клетка собственных мозгов. — Чёрт, Фрея, да, я хочу быть свободным, и если ты рассчитывала на что-то большее… то это не для меня. Она режет его уши резким шёпотом: — Я, кажется, говорила тебе, что не хочу никаких отношений. Нет и не было никаких «нас». Это и сделало Фрею Янссон пуленепробиваемой. Его жестокие слова отскакивают от неё, как шарики от пинг-понга. Она никому не принадлежит — и никто не причиняет ей боли. Как они с Крисом всё-таки похожи. Фрея стискивает узел полотенца на груди и высоко задирает подбородок. Спина у неё прямая и жёсткая: согнуть нельзя, сломать — так просто. Она впервые кажется такой взрослой; маленькая гордая женщина, которую хочется… защитить. Обнять и спрятать на груди от всего мира. — Я ни на что не рассчитывала, Крис. — Правильно делала, — отзывается он. — Иначе бы тебе было больно. Я никогда не смогу дать то, что тебе нужно. Ничего, кроме свободы. — Какого чёрта ты передо мной оправдываешься, Крис? Делай, что тебе хочется. Я не стану тебя осуждать. Фрея не осуждает — именно поэтому ему так нужно отмыться от грязи перед её лицом. Не держит его — и ему впервые хочется остаться. Ни о чём не просит — Крис не смог бы отказывать ей. И она совсем, совсем, совсем не ждёт от Кристофера Шистада верности — ни верности, ни… любви. А он смотрит на её сочные искусанные губы, верхняя пухлее нижней, на щербинку между зубов, в эти глаза болотные, глянцевые, как мокрое стекло; и у него под рёбрами — тяжёлый улей. Пчёлы жужжат и жалят раскалывающуюся грудь. Так больно и так, мать твою, охуительно. Он чувствует себя цельным и разгаданным, как трудная головоломка, отмытым до скрипа и невыносимо живым. Какой-то ёбанный катарсис. Крис потирает горячие щёки ледяными пальцами и ошалело пялится на её по-детски аккуратные стопы. Розовые после ванны, с красным педикюром. На её тонкие щиколотки. Крис её… Боже, нет. Какой-то тёплый вакуум в голове, и будто к чертям отключили гравитацию. — Мне наплевать, что ты думаешь обо мне. Ты даже не в моём вкусе… — Крис хватает её за шею и прибивает лопатками к косяку. Она вскрикивает, расцепляя руки, и влажное полотенце соскальзывает вниз по её обнажённым ногам. — У тебя ужасный характер. Взбалмошная, абсурдная, упрямая, пиздец, совершенно невыносимая… В её испуганных глазах звенят слёзы. — Крис, да что с тобой такое? Ты меня пугаешь. Он никогда не сделает больно этой девчонке. Такая голая и красивая, что хочется умереть. Такая не его, что хочется придушить. И Крис душит её, целуя. Целует так, будто предъявляет на неё права. Фрея всхлипывает в поцелуй и зажимает красные следы его пальцев, сползая по стене. — Я не люблю тебя, слышишь? Не люблю. Перед тем, как выйти прочь, он бросает взгляд на свою скомканную пенетраторскую толстовку с собственным именем на спине — такие таскала половина шлюх школы Ниссен. Как отличительный знак. Клеймо, выжженное на лбу: «Я раздвигаю ноги под Кристофером Шистадом». — Можешь оставить её себе, — цедит Крис. С него хватит. Эта шкура ему больше не по размеру.