Когда все обратится в пыль

— Кларк, мне так жаль! Пожалуйста, прости меня! — Хлоя плакала, сидя на асфальте и глядя на него глазами побитого щенка. — Можешь встать? — спросил Кларк вместо заверений, что она ни в чем не виновата, которых Хлоя наверняка ждала. Конечно, она не могла быть виновата в том, что им повстречалась такая опасная мутантка, умеющая задавать очень правильные вопросы. Но, с другой стороны, если бы Хлоя не выведала однажды всю его подноготную, то и опасности бы не было. И если разум держался за первую мысль, то какая-то небольшая темная часть в нем упорно цеплялась за вторую, а потому Кларк предпочел говорить поменьше, чтобы не позволить тщательно подавляемой злости вылиться в неосторожные слова. И не на Хлою на самом деле он злился. Совсем не на нее, а на собственную жизнь, на свою «нестандартность», делающую опасным настоящее сближение с кем бы то ни было. С самого детства. Запреты, запреты, запреты… Будь осторожен с другими детьми. Будь осторожен, когда играешь, когда говоришь, а лучше вообще помалкивай. Не показывай, что ты можешь сделать что-то быстрее других, что ты сильнее их, лучше побудь неуклюжим и слабым. И плевать, что смотреть на тебя будут как на трусливого и туповатого маменькиного сынка, зато ты будешь в безопасности. Такого родители, конечно, не говорили, но его школьная реальность от этого ведь не менялась. Когда жмешься к стеночке, пока остальные пробуют свои силы в разрешенных и не очень развлечениях, рассчитывать на уважение сверстников не приходится. Школа осталась позади, но со смертью отца прекрасная перспектива прослыть занудой в колледже тоже приказала долго жить. Потому что любой неправильный выбор всегда, рано или поздно, догонит тебя в будущем. Потому что только с его силами ферма сможет держаться на плаву. Потому что так безопаснее. Прятаться безопаснее. Лгать безопаснее. Вся суть его жизни: ложь, ложь и еще раз ложь. Привычная, приевшаяся до оскомины. Но как показал сегодняшний случай — жизненно необходимая. — Она, Эмма эта, как Микэль, помнишь? Тот, из Югославии, с непроизносимой фамилией, — как всегда быстро переключилась Хлоя, вставая с его помощью. Кое-как вытерев черные дорожки туши со щек, она бодро зашагала в конец стоянки, к своей машине, продолжая говорить на ходу: — Нужно выяснить, где она живет, и устроить ей прослушивание саранчи! А потом поговорить. В последних ее словах явственно прозвучала кровожадность, и Кларк поежился: иногда люди поражали его своей непредсказуемостью. Особенно женщины. Он мог бы поручиться, что Хлоя не способна сознательно причинить вред человеку, но всего пару минут назад она выкрикивала угрозы с такой убедительностью… — Не думаю, что она такая же… — Ты всегда видишь в людях только хорошее, Кларк! Она знает о тебе. Хуже того, она в курсе твоей слабости. Черт, черт, черт… И это моя вина. Но я сделаю все, чтобы это исправить, клянусь! — Я не о том, хорошая она или плохая, а о том, что ее способность не совсем такая, как была у Микэля. Если помнишь, его команды действовали и на меня. Так что как минимум одно отличие есть. А значит, могут быть и другие. И я считаю, что нам нужно сначала выяснить, как именно она действует и как у нее это появилось, а потом уже что-то предпринимать. Кто знает, на что Эмма способна на самом деле. Кто знает, что она может сделать, если мы попытаемся поговорить. Хлоя резко остановилась, не дойдя двух шагов до машины, и обернулась. — А ведь ты прав… Я так расстроилась, что даже не обратила внимания. Черт. Вот почему она спрашивала не у тебя?! — Такое мое везение? — невесело пошутил Кларк, пожимая плечами. — Таков закон всемирной дерьмовости! — отрезала Хлоя, зло пиная покрышку. — Но нигде не сказано, что с ним нельзя бороться. — Она глубоко вдохнула, попыталась улыбнуться, но нахмурилась еще сильнее. — Еще и Дэвидсона упустили. — Ничего, — Кларк закрыл за ней водительскую дверцу и, склонившись к окну, добавил: — Похоже, он домой направлялся. Я буду там через несколько секунд, может, он даже не успеет доехать. — А если не домой? Вот гадство! Лучше бы я тебя не звала. Подумаешь, было бы на одну журналистку в мире меньше. — Хлоя. — Да-да, нельзя желать смерти человеку, — пробормотала она, тушуясь под его укоризненным взглядом, — но ведь она сама на этих грабителей нарвалась. Что она вообще здесь забыла?.. — То же, что и ты, наверное, — материал для статьи. — Эмма Бойд? А, ты же не в курсе. Предел ее полета — это заметка о доставке новых кроватей в дом престарелых. Ничего серьезнее ей не доверяют и никогда не доверят. Она же такая… никакая, вечно за спинами других тушуется да в углу отсиживается, а чтобы писать истории с большой буквы, нужна смелость, Кларк, тебе ли не знать. — Да, наверное, именно поэтому сегодня едва не стало меньше на двух журналисток сразу, все из-за переизбытка кое у кого смелости, — сказал он резко, но тут же смягчился, видя расстроенное лицо Хлои. — Хлоя, в твоем лице мир потеряет слишком много. И я тоже. Так что, может, иногда тебе стоит брать пример с кого-то вроде Эммы и не лезть на рожон. Хлоя возмущенно фыркнула, безуспешно, впрочем, пытаясь скрыть удовольствие от его слов. — Я честно собиралась ехать домой, как мы и договаривались. Кто ж виноват, что происшествия находят меня сами. Ладно, мне нужно побыстрее добраться до компьютера, — перешла она на серьезный тон, заводя мотор, — выяснить, где живет наша новая головная боль, и как можно быстрее. А тебе — к Дэвидсону, если он не рванул не знать куда вообще. Созвонимся, когда новости появятся. Кларк махнул рукой, отступив от машины. Проследил за удаляющимися габаритными огнями, быстро огляделся и, не обнаружив возможных свидетелей, бросился бежать, сразу переходя на сверхскорость. Хлоя была настроена более чем решительно, а значит, о девушке они будут вскоре знать все и даже больше. Ему же следовало разобраться с непонятными исчезновениями посетителей клуба. Точнее, сами бы исчезновения их с Хлоей внимания не привлекли — это дело полиции. Но вот то, что спустя некоторое время все пропавшие находились уже мертвыми и с полностью «выгоревшими» мозгами, точно было по их части. Кларк не видел отчетов о вскрытии, но Хлоя по этому поводу высказалась очень красноречиво: «Им будто засунули в мозг с десяток паяльников одновременно. Включенных». И все бы ничего — садисты всегда существовали, — если бы не полное отсутствие повреждений черепа. А это уже говорило о том, что, скорее всего, очередной метеоритный мутант слетел с катушек, что с ними со всеми рано или поздно случалось. Эмма наверняка была такой же. Безумной. Опасной. А значит, следовало найти способ ее обезвредить не только и не столько потому, что она узнала его тайну, но и чтобы помешать ей творить что вздумается. С ее-то способностью… поле для деятельности открывалось более чем широкое. Осталось выяснить, какое приложение своих сил выбрала эта милая девушка со светлыми кудряшками и по-детски невинным личиком, особенно учитывая, что Хлоя о ней говорила. Мисс Бойд явно не стремилась стать звездой журналистики, выпытывая грязные секретики у знаменитостей. Надо думать, интерес у нее был другой, возможно, более серьезный. И страшный. В то, что ничего криминального она не делает, верить, конечно, хотелось, но опыт подсказывал, что не стоит. Мир вокруг почти остановился, загустел, как желе. Но, в отличие от вязкой субстанции, не противился его движению — Кларк легко скользил мимо застывших людей и замерших машин, автоматически огибая препятствия. Бег, даже на самой высокой скорости, давно уже не требовал сосредоточенности, и мысли крутились вокруг сегодняшнего вечера. Внезапно появившаяся Эмма. Внезапно исчезнувший Дэвидсон. Два мутанта за один вечер — как-то чересчур, а ведь это даже не Смолвиль. О том, что Дэвидсон, который по всем данным к Смолвилю никогда даже не приближался, может оказаться совсем не мутантом, Кларк думать не хотел. Может, сумасшедшая лиана в человеческом обличье, одержимая жаждой размножения, все же была единственной, кто смог проникнуть на Землю из Фантомной зоны вместе с ним? Может же быть такое, что ему повезло? Ну хоть раз в жизни? Потому что если представить, кто еще мог вырваться из того проклятого места вне пространства и времени, так долго служившего для ссылки самых опасных преступников Криптона… Причем с его, Кларка, помощью, пусть и невольной. Да, в Зону его забросил Зод, а выбраться оттуда было необходимо. Но если бы Кларк не открыл дорогу мятежному криптонцу, если бы уничтожил приготовленный для него сосуд — смог перебороть себя и вонзить кинжал в сердце Лексу, просто закрыть глаза, чтобы не видеть знакомое до мельчайших черточек лицо, и ударить, — забрасывать было бы некому. Так что, как ни крути, а вина была его. Еще одна — в бездонную копилку, открывшуюся в тот момент, когда первый метеорит из потока, сопровождавшего его корабль, вошел в атмосферу Земли. Нет, о таком лучше было и вправду не думать.

***

Бутылка так и осталась в мечтах, но Эмма по этому поводу даже не расстроилась: едва переступив порог, она попала в теплые материнские объятия, а это было уж всяко лучше согревающей только изнутри выпивки. — Ты приехала! — воскликнула Эмма, зарываясь носом в пахнущий чем-то терпким шелк маминой блузки, вдыхая знакомый запах, каким-то чудом всегда один и тот же, несмотря на сменяющиеся духи. Родной. — А говорила, только на следующий уик-энд вырваться сможешь! — Мне уехать, чтобы не нарушать точности? — поддела мать, высвобождаясь из объятий и отодвигая ее на расстояние вытянутой руки, чтобы проинспектировать внешний вид, а заодно и внутреннее состояние. И Эмма вдруг отчетливо осознала, что куртка у нее грязная и с дырой на плече, волосы в ужасном беспорядке, глаза наверняка красные и припухшие, а на щеках — следы туши и высохших уже слез, которые то пускались неудержимым потоком, то внезапно прекращались все время, пока она ехала домой. Несколько раз ей даже приходилось останавливаться и пережидать, пока руки прекратят отплясывать тарантеллу на руле. А еще этот удушающий, не отпускающий ни на минуту страх — что оно где-то рядом, вот-вот догонит, и ей нечего будет ему противопоставить… Старый, детский еще страх, родом из кошмаров, мучивших с тех самых пор, как небо неожиданно начало рушиться у нее на глазах, забрасывая все вокруг горящими камнями. Все, что осталось в памяти из того дня, — всепоглощающее чувство беспомощности: некуда бежать, негде спрятаться, нечем защититься… Даже дом не мог служить защитой. Эмма знала. Понимала каким-то неведомым подкожным чувством — а может, это уже была мысль ее взрослого «я», пытавшегося оправдаться за то, что осталась жива? — а потому вырвалась из некрепкой хватки своей тетки Лорен, отступила на шаг, за пределы досягаемости вслепую шарящей позади руки, и застыла на месте. Лорен, зажав, как кулек, под мышкой ее младшую сестренку Кэти, растерянно оглянулась, кажется, позвала раз или два (Эмма все видела кристально четко, но не слышала ни звука) и побежала дальше. Окаменев от страха, Эмма так и стояла на дороге, пока ее не сбил с ног порыв горячего воздуха. Когда она, оглушенная, пошатываясь поднялась на ноги, дома, в котором скрылись ее тетя и сестра, больше не было — только пышущие жаром руины. Много-много ночей она видела это во сне, переживала все заново, минута за минутой. Падающие метеориты, горящий дом и чувство беспомощности. Со временем сны менялись, обрастали новыми подробностями, и ей стало в разы сложнее сказать, что же было на самом деле, а что — лишь выдумка ее пораженного страхом сознания. В какой-то момент, возможно, после просмотра кучи дешевых ужастиков и не менее дешевых телепередач о похищенных пришельцами и прочих «контактерах», среди огненного дождя появились безликие и бесформенные фигуры, двигающиеся настойчиво и целеустремленно. К ней. И вот, оказывается, весь ужас ее детских кошмаров никуда не делся, лишь спрятался на долгие годы в глубины подсознания, чтобы сейчас выбраться на поверхность и вновь превратить ее в дрожащего напуганного ребенка. — Что случилось? — тихо спросила мать. В ее голосе не было упрека, он не казался даже взволнованным. Такой совершенно будничный вопрос, заданный абсолютно спокойным, ровным тоном. Но Эмма отчетливо расслышала угрозу — тем, кто посмел причинить ей вред. Минимальный, поверхностный — неважно. В этом голосе была ярость, слишком сильная, чтобы ее можно было выразить криком. Ей показалось, что она распадается, уменьшается, съеживаясь обратно до маленькой девочки, которую мама может взять на руки, укутав в свои объятия, и защитить от всего мира. Слезы снова побежали по щекам, что Эмма заметила, только автоматически подняв руку, чтобы стереть щекочущую нос каплю. Как-то совершенно незаметно она оказалась на диване в гостиной, укутанная в пушистый плед, захлебывающаяся всхлипами и словами. И страшно больше не было. Она знала, что завтра страх вернется, да еще и в сопровождении доброй порции стыда за то, что так раскисла сегодня, что позволила себе быть снова ребенком, а не взрослым самостоятельным человеком. Но все это должно было случиться завтра, и ей было плевать. Завтра выглядело слишком далеким, почти нереальным, чтобы думать о нем прямо сейчас. — Ты молодец, — сказала мать, когда Эмма закончила свой путаный рассказ и, чуть успокоившись, потянулась к исходящей паром чашке чая на столике возле дивана, — ты все сделала правильно, не растерялась. Ты молодец. — Ага, — промычала Эмма в чашку, вспоминая свой страх, свою беспомощность, свою неспособность даже убежать вовремя. Если бы не это существо… Нет, если бы не Хлоя, которая находилась прямо возле нее, тоже на пути автомобиля, наверняка оно бы и пальцем не пошевелило ради ее спасения. Хотя пальцем оно и так не шевелило, вообще не шевелилось… Нелепая мысль почему-то показалась ужасно смешной, и она сдавленно захихикала, тут же задаваясь вопросом, последствия ли это стресса или же мама угадала мечту ее сегодняшнего вечера. Но чай ни на вкус, ни по запаху подозрений не вызывал, так что оставалось лишь списать все на собственную слабую психику и дурное чувство юмора. — Ты уверена, что оно не следило за тобой? — Если только оно не умеет быть невидимым, то нет. — Эмма невесело усмехнулась. Кто мог сказать с уверенностью, на что оно на самом деле способно? Да и ее домашний адрес в редакции достать ни разу не сложно. Но об этом думать не хотелось. Не сегодня. — Хорошо… Это хорошо. В понедельник ты едешь со мной. Неожиданный приказ — а это был именно он, а не простое предложение — мгновенно вырвал из приятного пофигистического расслабления, и Эмма вскинулась, как-то сразу вспоминая, что она вообще-то уже не маленькая. — Мама! Здесь мой дом, моя работа… — Эмма, газеты существуют и в Бернсвилле, представь себе. И я не оставлю тебя здесь, рядом с этим… — Да какая разница, где я буду, если оно может телепортироваться?! Или что оно там делает, чтобы так внезапно исчезать и появляться. — Эмма, — мать предупреждающе вскинула руку, не позволяя ей говорить дальше, — послушай. Я знаю, что ты уже не ребенок, я знаю, что ты можешь позаботиться о себе сама. Я ни в коем случае не предлагаю тебе провести остаток жизни, прячась за моей юбкой. Но подумай, просто представь на мгновение, что будет, если оно придет к тебе домой, а ты будешь совершенно одна? И подумай о том, что буду чувствовать я, не зная, как ты тут, все ли в порядке или, может, тебя уже захватили инопланетяне на опыты. — Она криво улыбнулась, давай понять, что пошутила. Точнее, попыталась. Эмма невольно вздрогнула. — Мам, ты не сможешь меня защитить, даже если я днем и ночью буду рядом с тобой. Не от этого существа. — Посмотрим. И вот сейчас перед Эммой совершенно точно была не мама, а полковник Валери Бойд, смелая, решительная, сильная. Наверное, слишком сильная, чтобы жить счастливо в браке с обычным человеком, с печалью подумала Эмма, вспоминая отца, по-своему хорошего и, наверное, по-своему интересного, но всегда теряющегося на фоне жены, как дворняжка возле породистого бойцовского пса. Устыдившись некрасивой мысли, она смущенно потерла висок, пряча глаза. Порой ей казалось, что мать без труда узнает по ним обо всем, что происходит у нее в голове. — Пойду-ка я спать, — сказала она, выпутываясь из уютного одеяльного кокона и вставая с дивана. — И, мам, никакого Бернсвилля. Я серьезно. — Поспи с этой мыслью, сама поймешь, что я права. И оставь свет в комнате, не играй в храброго солдатика. — Я не маленькая! — Конечно нет, милая. Но не думаю, что тебе будет приятнее, если посреди ночи я прибегу тебя успокаивать, верно? — Не беги. Будто я прошу, — буркнула Эмма, прекрасно понимая, что обиделась сейчас как раз в духе маленького ребенка. Мать советовала, потому что знала. Прекрасно знала Эмму и наверняка не хуже нее помнила ее кошмары, ставшие со временем все более редкими, но так и не исчезнувшие насовсем. А уж после такой встречи… Она обернулась, посмотрела на мать, все так же сидящую в кресле — короткие светлые волосы взъерошены в тщательно выверенном беспорядке, изящные руки с идеальным маникюром сложены на коленях поверх строгой юбки, осанка прямая, но при этом создающая ощущение полной непринужденности, и только в карих глазах больше напряжения, чем Эмме когда-либо доводилось видеть, — и улыбнулась: — Прости, что-то я совсем сегодня расклеилась. Обещаю, что ночью буду паинькой. Если бы это еще от нее зависело.