Ни войны, ни мира

Люциус вернулся из Ньюкасла уже за полночь. "Хорошо, что в такой развалюхе есть работающий камин". Малфой остался удовлетворён пристрастным осмотром бара и прилегающей к нему территории. Конечно, само здание и изнутри, и снаружи выглядело весьма удручающе, но великолепный земельный участок, на котором оно располагалось, представлял для Люциуса самый живейший интерес. "При должных вложениях там может получиться неплохое место отдыха". Малфой аккуратно повесил на спинку дивана мантию и поставил на стол бутылку ирландского виски, подаренную владельцем бара. Апрельские ночи в Ньюкасле, который находился на берегу Кельтского моря, теплом не баловали, поэтому строительство он решил отложить до середины мая. Мэнор был детищем многих поколений Малфоев, и Люциус всегда мечтал передать его Драко таким, каким сам получил от отца, зато в Ньюкасле планировал сделать всё по своему дизайну. Помимо основного здания хотел построить несколько отапливаемых беседок. Эдакий ресторан, где каждая семья ощутит уют домашнего очага. "За месяц надо определиться с возможными расходами и получить в Министерстве необходимые разрешения. Если удастся". Люциус не питал напрасных иллюзий: совершенно неподкупный Кингсли мог отказать стороннику Волдеморта, не утруждая себя необходимостью объяснять причины, и со столь заманчивой перспективой придётся распрощаться. Снова и снова жизнь жизнь показывала, каким бессильным он стал. От былого влияния не осталось и следа. — Тод, — позвал Малфой. — Слушаю, хозяин, — эльф посмотрел на Малфоя сонными глазами. — Приберись в кабинете. Быстро. Хотелось, чтобы дом снова наполнился звуками. Подчас Люциус чувствовал себя здесь, словно в роскошном мавзолее. Он поднялся в свою комнату, закатал рукава, тщательно вымыл руки, вытер их, собрал документы и спустился в кабинет. Тод мгновенно прекратил уборку, поклонился и исчез. Люциус положил бумаги на стол и открыл окно. Он уже не помнил точно, когда в последний раз появлялся здесь. Гермиона рассеянно рисовала карандашом разные узоры в тетради со сменными блоками, которую часто использовала вместо пергаментов. Этим утром сосредоточиться на своих обязанностях не получалось: всё валилось из рук. Обычно, после отдыха она довольно легко настраивалась на работу, но сегодня после пробуждения даже с постели вставать не хотелось. И это притом, что за окном светило мягкое апрельское солнышко, которое просто обязано было вселять радость, бодрость и прекрасное настроение. «Нам нужен отпуск после отпуска», ― так всякий раз говорил отец, когда они возвращались домой. Через пятнадцать минут Кингсли ждал её у себя, а голова Гермионы была занята мыслями о встрече с Роном, которого намеревалась завтра после работы застать в магазине. Они оба нуждались в откровенном разговоре. В возможности совместно оплакать их общее горе. А на обеденный перерыв среды Гарри договорился с продавцами насчёт осмотра дома. Вчера перед тем, как уснуть Гермиона думала о том, какую мебель лучше всего купить в гостиную, как обустроить кабинет, какого цвета шторы повесить в свою собственную спальню. «Видимо, поэтому и не выспалась», ― она навела порядок на столе и отправилась к министру. — Заходи, миссис Уизли, присаживайся, — шутливо поприветствовал её Кингсли, возвращая на полку своей небольшой рабочей библиотеки одну из книг. Он был единственным человеком, который до сих пор обращался к ней по фамилии Рона. Для остальных Гермиона сразу же после развода снова стала Грейнджер. И от этого почему-то было больно. Будто люди заранее знали, что их брак долго не продлиться. — Доброе утро, мистер Шеклболт, — поздоровалась Гермиона и устроилась на маленьком диванчике. Именно тут Кингсли предпочитал решать дела. Перед ней сразу же появилась чашка с ароматным кофе. — Сейчас Гарри дождёмся и начнём, — Кингсли открыл ящик стола, убрал туда стопку пергаментов и уселся рядом с Гермионой, — как прошёл твой отпуск? — Неплохо. В Гавре мало интересного, но Этрета — волшебное место, — Гермиона сделала осторожный глоток горячего напитка. — Прекрасно. Значит, с новыми силами ты справишься с увеличением нагрузки. В этот момент в кабинет вошёл Гарри. Он в отличие от Гермионы не выглядел удивлённым, словно заранее знал и суть встречи, и то, что Кингсли позовёт их обоих. Сердце кольнула тревога. Мужчины обменялись коротким рукопожатием, и Гарри уселся между Шеклболтом и Гермионой. — Привет, успокойся. На сей раз ничего смертельно опасного нас не ждёт, — улыбаясь прошептал он ей на ухо. — Приятной эту миссию тоже назвать сложно, — возразил Кингсли, — но выбора у меня нет, Гермиона. В июне вы отправитесь в Хогвартс принимать экзамены. Пока только у пятикурсников. Она ошеломлённо посмотрела на начальника: — Но мы даже профессорами не являемся. — Это так, — кивнул Шеклболт. — Однако почти все профессора, оставшиеся в живых после войны, либо покинули страну, либо преподают в Хогвартсе и не могут быть членами комиссии. Думаю, ты замечательно справишься с "Трансфигурацией" и "Заклинаниями", а Гарри — с "Защитой от тёмных искусств". Остальное Помона и профессор Тофти пока возьмут на себя. Понедельник не мог начаться более отвратительно. Об этом прямолинейная Гермиона и заявила другу, когда они вышли из кабинета министра. — Я и сам не в восторге, — сказал Гарри, — но его можно понять. Думал, ты обрадуешься. — Чему? Надо придумывать задания, а у меня целых четыре заказа на реставрацию. Видимо, до поры, когда мы сможем распоряжаться временем, как хотим, ещё очень далеко, — Гермиона обняла Гарри, желая показать, что не он причина её раздражения. Обедать она не пошла. Не отвлекаясь от работы, съела французский круассан, который купила вчера в Гавре, и выпила воды. Больше ничего не хотелось. Практически сразу после этого перекуса она почувствовала, что в кабинете стало нестерпимо жарко. Словно в далёкой Мексике, воспоминания о которой теперь сопровождались приятными эмоциями. Гермиона взяла стакан, приложила его ко лбу и снова устремила взгляд на документы. Раньше она чётко осознавала, каким хочет видеть мир, частью которого стала, но теперь полностью не была уверена ни в чём. "Если требовать от чистокровных равных прав на основании справедливости, как тогда относиться к тому, что волшебники вмешиваются в память обычных людей ради сохранения Статута?" Подобные мысли не раз заводили в тупик, из которого Гермиона не находила выхода. Сосредоточившись на законе, который приравнивал книги, содержащие особо жестокие обряды и ритуалы, к пропаганде тёмных искусств, она забыла о времени. Её начало знобить. Гермиона посмотрела на часы и обнаружила, что рабочий день уже закончился. Люциус покинул крошечный кабинет сектора по контролю за мётлами обнадёженным. Драко согласился на совместный субботний ужин и даже сделал ответное приглашение на воскресный обед. Двери лифта открылись, и Малфой на миг замер, увидев внутри Гермиону Грейнджер. На её щеках алел нездоровый румянец, глаза были крепко зажмурены, а рука так сильно сжимала поручень, словно тот являлся единственной связью с окружающим миром. Люциус вошёл, и лифт двинулся дальше. "Девчонка едва стоит на ногах". Малфою стало интересно, как она в таком состоянии дойдёт до камина. Гермиона хотела оказаться в своей маленькой съёмной квартире, улечься на кровать и сжаться в комочек. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Лифт ужасно трясло, и, когда он раньше времени остановился, волшебница мысленно поблагодарил человека, подарившего ей маленькую передышку. "Только один раз мне было так же плохо, как сейчас". Спустя несколько мгновений лифт снова пришёл в движение. Гермиона мечтала о глотке свежего воздуха. Её мутило, ноги были, как ватные. Она открыла глаза и напротив себя увидела холёного Люциуса Малфоя. На его губах застыла снисходительная, понимающая ухмылка. Наконец лифт остановился на этаже атриума. Малфой, покачивая тростью, вышел и направился к каминам. Гермиона двинулась вслед за ним. Он зачерпнул горсть пороха, бросил в камин, назвал адрес и сделал шаг вперёд. Гермиона, теряя сознание, рефлекторно ухватилась за край его мантии. " Это конец", — Люциус, боясь пошевелиться, стоял в гостиной мэнора и не отводил взгляда от неподвижно лежавшей у его ног Грейнджер. Если она мертва, то пожизненный срок в Азкабане ему обеспечен. Никто не станет слушать оправдания бывшего Пожирателя Смерти. Холодное отчаяние сковало душу Люциуса, лишая его сил и желания бороться. Всё равно это не приносило желаемого результата. Он присел рядом с Гермионой и дотронулся до её лба. — Великий Салазар, — прошептал Малфой. Грейнджер была горячей, как само пламя. А он-то полагал, что она заливает горе алкоголем. Идиот. Люциус взял девчонку на руки и положил на диван. Даже сквозь несколько слоёв одежды можно было ощутить жар, исходящий от её кожи. «Ненормальная». Что делать дальше он не знал. Можно попробовать дать ей немного бодроперцового зелья, но, как бы не усугубить и без того тяжёлое состояние. Малфой перенёс Гермиону в свою комнату и положил на кровать. Затем быстро написал на пергаменте несколько слов и отправил это послание Поттеру. Нельзя допустить, чтобы Грейнджер умерла в мэноре.