«Восходящая звезда балета
Вчерашним вечером прошел именитый Фестиваль балета на главной сцене Нью-Йорка. Были ли вы в числе счастливчиков, что успели купить билеты и увидеть то, что увидели мы все? Самый младший участник фестиваля – Луи Томлинсон – сын того самого Гарри Стайлса выступил просто изумительно, мальчик покорил сердца всех, каждый аплодировал стоя, меня самого пробрало на слезы. А выбежавший следом за ним Гарри? Все его эмоции невозможно передать словами. Мы все прочувствовали эту связь отец-сын, и нам даже стало не по себе. Луи действительно восходящая звезда балета, никто не мог настолько хорошо исполнить то, что он показал нам. Как будто это были его личные эмоции. Будем надеяться, что мальчик такой грустный только на сцене. А пока я остаюсь лишенным слов, насладитесь всем величием Луи на сцене. Уникальный кадр. (фото 1)Тейлор Мур специально для Нью-Йорк Таймс. 17 Янв. 1980 год.»
– Мы с Гарри хотели бы побыть наедине, – я прощался с Луи у моей машины. – Конечно, дорогая, я все понимаю, – мы с сестрой хотели побыть вдвоем. – Я заеду за Луи, – оставляли детей вместе с ее мужем – Джонатаном. – Конечно, я думаю, мы весело проведем время, – Ноа выглядел озлобленным. Мы с Джеммой поехали на мою квартиру, хотели просто поболтать. Я планировал показать ей несколько новых картин, я всегда делился с ней этим. Она была рада, что оставила груз, что сможет вырваться хоть куда-то, даже ко мне. Я только волновался за Луи. – Сначала я сильно жалела, ведь больше не смогу иметь детей, но потом я поняла, что это мне уже не надо, – я ставил на стол покупные пирожные, Джемма грела руки о чашку. – Тебе повезло, тебе не надо рожать детей. – Меня пилят не меньше, – я сел напротив. – Это точно было законно? – В Техасе аборты давно законны. Мне делали его в больнице, – она глянула на меня, улыбнулась. – Почему ты решил взять Луи? – Ну, я привязался к нему за тот месяц, что там провел. Да и жалко было бросать его. – Детей так просто к себе не берут. – Я надеялся, что меня перестанут пилить, когда у меня появится ребенок. – Ты любишь его? – внезапно спросила она. Я неправильно ее понял. – Конечно, он мне как сын. Даже если все еще мой двоюродный брат. – Нет, Гарри, я имела в виду, – она смотрит на меня, я быстро глотаю кофе, не чувствуя вкуса, – по тебе видно, как ты любишь его, – она сделала акцент на «как», мозг перестал соображать. – И по нему видно, что он чувствует. – На что ты намекаешь? – Ты любишь его не так, как должен, но все равно правильно. Ты хороший человек, я знаю тебя, ты бы никогда не сделал ему больно. – Джемма… – я успокоился. – Я права? – на ее лице нарисовалась довольная ухмылка. – В этом нет ничего такого. Она читала меня как открытую книгу, без особых усилий. – Спасибо тебе, – мы держали зрительный контакт. – Я действительно люблю его. – Я всегда поддержу тебя, Гарри. Мы пошли в мою студию, я показал ей свои картины, она оценивала их, хвалила меня. Сказала, что моя выставка не должна провалиться. И я ей поверил. Это счастье, что у меня есть такая сестра, что она так хорошо понимает меня и всегда готова подставить свое хрупкое плечо. Я доверяю ей. Я абсолютно точно доверяю ей. – Да, после сорока секс тоже есть, – мы смеялись, стояли в моей студии. Она осматривалась. – Я была так огорчена тем, что забеременела. – Никогда не думал, что тебя расстроит беременность, – кофе в наших чашках уже остыл. – Аманде не нравится учиться в Индиане, она хочет в Вашингтон, к бабушке, – я удивился, посмотрел на сестру. – Да, мама ее выдрессировала под себя. Меня она не любит. – А Ноа? – она глотнула кофе, посмотрела на меня. – Он учится в частной школе для мальчиков, мы его только на выходные забираем. Он не горит желанием играть с другими детьми. – Можешь жить с нами. У тебя дома совсем нет любви. – Меня только Джонатан поддерживает. Я не знаю, как бы жила без него, – она посмотрела в окно, опустила глаза под подоконник, где стояли горшки с лилиями. Луи хорошо ухаживал за ними, они хоть и не цвели, но все равно остались. – Энн просто ненавидит его. – Да-а, она же хотела тебя выдать за какого-то англичанина? Или кем он там был, – Джемма засмеялась. – За шведа. Такого зануду еще поискать надо, – я засмеялся тоже. – Это что за цветы? – Лилии. Джоанна, она выращивала их в саду, Луи решил забрать их к нам. – Да, лилии, они ведь очень красивые. – Очень. – Ему ведь хорошо с тобой живется? – Да, он не жалуется. Через почти час я уже стоял в их номере в отеле, обнимал Джемму, Луи быстро одевался, хотел сбежать. Мы с ними быстро попрощались, Аманда даже не глянула на меня, Ноа все также озлобленно смотрел на Луи. Действительно, надо быстрее уезжать, нагнетающая атмосфера выводила меня из себя. Уже в нашей квартире Луи выдохнул, сказал, что с такими чудовищами еще не сталкивался. Он включил себе телевизор и разложил игрушечную железную дорогу в гостиной. – Ноа сказал мне, что игрушки для маленьких детей, – я сидел за столом, наблюдал за мальчиком. – Я сказал ему, что я и есть маленький ребенок. У него глаза чуть не выкатились, – Луи посмотрел на меня. – Я точно его уделал, – улыбнулся. – Ты хорошо себя вел? – он хитро на меня посмотрел. – Аманда попросила меня замолчать, и я стал говорить громче, – стал двигаться в мою сторону на четвереньках. – Она злая и недовольна всем. – Ты плохо вел себя, – он полз медленно, я смотрел ему в глаза. – Ноа сказал, что я не читаю книг, я начал рассказывать ему о самолетах. Джонатан смеялся с нас. Он был расслаблен. – Ты меня позорил перед ними, – три метра между нами преодолевал неторопливо. Я повернулся боком к столу. – Разве что немного, – подтягивался ближе. – Я очень плохо вел себя, папочка. – Луи… – его руки потянулись вверх по моим ногам, он не дал мне их сомкнуть. – Перестань, – устроился между бедер, мягко их поглаживал. – Не-а, – оставил локти на бедрах, пальцы скрестил между собой, положил голову на свои руки. – Ты можешь наказать плохого мальчика, – наклонил голову в сторону, смотрел прямо на меня. – Лишить тебя телевизора или карманных денег? – я улыбнулся. – Нет, такое на меня не подействует, – он выдохнул. – А что на тебя подействует? – он встал на ноги. – Что-то жесткое и справедливое, – прошептал, наши лица находились на расстоянии пары миллиметров. – Ты же мужчина, Гарольд, – посмотрел на мои губы, поднял взгляд снова на мои глаза. – Милый, – я посадил его на бедро, – иногда нужно подождать. – Ясно-о-о, – слез, снова пошел к железной дороге. – Ты скучный. Я глянул на него прищурившись, он уселся на пол, просто играл с поездами. Поменялся, я смотрел на него и думал, как можно оставаться таким прекрасным. Мы снова остались с ним одни, снова жили так, как будто ничего вокруг не существовало. Быстро целовались за завтраком, обнимались перед сном, он много рассказывал мне о машинах и динозаврах. Я не любил праздновать свой день рождения как-то по-особенному, получил несколько звонков от друзей и коллег, Луи испек для меня пирог, который, кстати, получился очень вкусным. Зима перестала быть такой холодной в середине февраля, очень скоро дороги уже были сухими, погода радовала слабо греющим солнцем, Луи расцветал на глазах, быстро рос, менялся. Он часто сидел в моей студии, рассматривал картины под разными ракурсами. О нас ничего больше не писали, письма от женщин стали приходить реже, на улицах люди перестали неприлично на нас глазеть. Луи больше не оплакивал родителей, жил хорошо, весело проводил время. Джемма часто звонила нам, уже звала мальчика на каникулы к себе, он охотно соглашался.Третьего марта моя мать умерла от сердечного приступа. Утром, в пятом часу мне позвонил отец. Он не плакал. Он сказал, что этого стоило ожидать. Они уже давно не молодые люди.
– Ты весь день собираешься проваляться? – Луи не пошел в школу, стоял в дверном проеме в пижаме. – Да, – я перевел взгляд в потолок. – Может, тебе помочь с чем-нибудь? – мальчик лез под одеяло, положил голову на мою грудь. – Луи, ты ничего не сможешь сделать, мне жаль, – он водил пальчиком по моему животу. – Можешь поговорить со мной или поплакать, если надо, – он вел руку вниз, проглаживал мое тело. – Я не думаю, что это поможет, – его пальчики скользнули под резинку моих пижамных штанов. – Луи… – Гарри, это должно помочь, – я не знал, что делать, не хотел останавливать его. Его рука осторожно оттянула край нижнего белья, холодные пальцы притронулись к горячему члену, он мягко его обхватил и начал водить колечко пальцев вверх-вниз. Я расслабился. Его осторожные прикосновения не сильно помогали, но, возможно, они могли хоть немного меня расслабить. Луи очень осторожно и не торопясь проглаживал уже стоящий член, ощупывал каждую венку. Я все еще был расслаблен, он хотел помочь мне, я поддался. Он привстал, я почувствовал движения его ног под одеялом, не придал этому нужного значения, пропустил. Я лежал с закрытыми глазами, Луи отпустил мой член, так и не закончив. – Что ты делаешь? – он садился на меня уже без штанов и нижнего белья. – Луи? – Не бойся, – я встал на локти, смотрел на него. – Гарольд, все в порядке. – Я не хочу, чтобы ты думал, будто обязан. Мы можем закончить прямо сейчас. – Я хочу этого, – он сказал серьезно. – Я хочу тебя. Медленные прикосновения, он очень осторожно вводил в себя мой член, аккуратно и не напрягаясь садился. Я сел, обнял его, прижался лбом к ключице, что выглянула из-под расстегнутого ворота его пижамной рубашки. Я немного помог ему, провел ладонью вниз по позвоночнику до самой поясницы, помассировал ее. Я до конца вошел в него, Луи остановился, расслабился. – Все в порядке? – я целовал его шею, он все еще не двигался. – Все хорошо, – обнял меня тоже, скрестил руки на затылке. Я никогда не был так обходителен ни с одной женщиной, когда-либо со мной спавшей. Луи нерасторопно поднялся выше, снова опустился, садясь на мои бедра, тяжело выдыхал. Я не двигался, я боялся, что ему будет больно, но он даже не реагировал на это как-то боязливо. Ему нравилось, ему действительно нравилось, он бы прыгал на мне быстрее, но это была не та ситуация, неподходящий момент. Наш секс был медленными, мы держали друг друга в крепких объятиях. Луи не ускорялся, он ждал меня, затяжно погружая мой член внутрь и выпуская его. Мне нравилось то, что мы не торопились, чувствовали друг друга на уровне атомов, спокойно двигались, я держался до последнего. Наш первый раз был именно таким, каким бы я хотел, чтобы он был. Луи отпустил свою левую руку и правой схватил член у его основания. Подскакивал быстрее и резче. – Можешь кончить в меня, – я посмотрел ему в глаза. – Луи, милый… – он взял меня за подбородок. – Пожалуйста, – сказал тихо и умоляюще. – Гарри, я люблю тебя, – поцеловал меня в нос. – По-взрослому. – И я люблю тебя по-взрослому, – наши губы сцепились страстно, он простанывал мое имя, пока я кончал в него. Ему было хорошо. Я быстро целовал его, даже остервенело и рвано, закусывал губу, когда переворачивал его на спину. Луи хихикал в мои губы, просил перестать. Я опускал руку на его гениталии, молочный цвет кожи манил меня. Мальчик сомкнул бедра и потянул вниз рубашку, прикрылся. – Милый, – я поднял голову, посмотрел на него, – все хорошо? – Просто не надо, – я заправил волосы за ухо, короткие пряди выбивались. – Ты уверен? – Луи смотрел на меня. – У меня даже не встал, – я широко улыбнулся. – Он еще недоразвит. – Правда? – я не сдержался, засмеялся не очень громко. – Ты так считаешь? – Тебе придется подождать немного, – он все еще держал рубашку, прикрываясь. – Ради тебя я готов ждать. Мы поцеловались в последний раз, Луи удалось развеселить меня, я готовил нам завтрак. Похороны должны состояться послезавтра, я собирался забрать Луи туда, в родительский дом, Джемма собиралась приехать туда тоже, мы хотели немного побыть с отцом, чтобы ему не было так одиноко. В нашу последнюю встречу в театре мы даже не обменялись ни одним хорошим словечком с мамой. Иногда люди уходят слишком быстро. – Не грустите, у вас еще есть я и Гарри, – Луи обнимал отца, люди уже уходили, были одеты в черные костюмы. Я не мог смотреть на Луи спокойно в его черном смокинге. – Я знаю, Луи, я грущу совсем немного, – мальчик подошел ко мне, я положил руки ему на плечи. Мы приехали сюда вчерашним вечером, Аманда была очень подавлена и расстроена, пришла на похороны в одном из платьев матери, Джемма не могла успокоить ее. Ноа не был ребенком, который знал что такое чувства, поэтому даже не напрягался и не делал вид, что ему хоть немного жаль бабушку. Я постоянно засматривался куда-то, Луи приводил меня в чувства касанием и просил не грустить. Мы устроили поминальный ужин, мамин портрет, обмотанный черной лентой, стоял на комоде в гостиной. Аманда не переставала плакать. Джемма с детьми и я с Луи сидели в этой большой комнате. – Да хватит уже лить слезы, Аманда, – Ноа не выдержал первым. – Ноа, замолчи, нельзя говорить так о бабушке, – Джемма держала руки на коленях дочери, пыталась ее успокоить. – Она сдохла потому, что была стара как мир, все, – Луи шел к нему. Я никогда не встревал, потому что дети Джеммы все равно не слушали меня и могли оскорбить. – Ноа! – Если бы сдох ты, она бы не плакала, – мальчики стояли слишком близко друг к другу. – Да ладно, тебя вообще слушать никто не будет, лягушонок! – я шел к ним. – Беги к своему художнику-неудачнику! Мы все замерли. У Луи на лице застыл озлобленный оскал, он тяжело дышал. Каждая клеточка его организма ненавидела Ноа. Аманда больше не всхлипывала, Джемма раскрыла рот, я остановился. Ее сын всегда был таким, и ничто уже не могло научить его уважению. Он знал все правила этикета, но не знал правил жизни. Никаких. Это то, чему учила его моя мать. Именно поэтому я не любил ее. Не любил так, как должен был. – Ну что, ребенок, струсил? – после этих слов Ноа уже лежал на полу, заливаясь кровью, что сочилась из его носа, Джемма вскочила, я подбежал к Луи. – Это ты струсил, – его костяшки были окровавлены, это была не его кровь. Я увел Луи, Ноа через минуту пришел в себя, заревел, Аманда повеселела, засмеялась, вышла с нами, сказав, что давно пора было ударить это невоспитанное чудовище. К Джемме уже выбежали медики, крови там было предостаточно, белая рубашечка и черный костюм уже были ею пропитаны. Луи достойно держался, когда его немного поцарапанные костяшки обрабатывали спиртом, даже не зажмурился. Аманда была рядом с нами. – А ты смелый, Луи, – он был голоден, точил печенье, что принесла кухарка. – Я знаю, спасибо, – ее даже не смущал его набитый рот или отсутствие хоть маломальской аккуратности. Я сидел рядом. – Ты не должна грустить, иногда люди просто умирают. – Ты когда-нибудь терял кого-то? – она не знала. Я быстро перевел взгляд на Луи. – Мои родители умерли в том году, – Аманда посмотрела на меня, извиняясь. – Это нормально, грустить иногда, но нельзя так убиваться. Твоя жизнь продолжается. – Спасибо, – она поправила прическу. – Может, ты хочешь погулять где-нибудь? – Я хочу в сад, – Луи облизывал пальцы. – Нет, Луи, милый, сегодня нельзя, – я понимал, что так просто в сад к деревьям мальчик не пойдет – Ладно, Гарольд, – он спрыгнул со стула, Аманда посмотрела на меня. – Ты же не заставишь меня извиняться перед этим мелким чудовищем? – Нет, ты мог бы заставить его извиниться перед сестрой и мамой. – Ноа не извинится. Он никогда не извиняется, – она больше не стеснялась. – Луи его заставит, правда? – мы оба посмотрели на мальчика. – Мне можно еще раз его ударить? – Нет, Луи, – Аманда издала легкий смешок. Было странно видеть ее такой. Когда Луи убежал в гостиную, мы с Амандой начали незатейливый разговор. О ее учебе, о моих картинах, о наших жизнях. То есть, она действительно разговаривала со мной. Мне было двадцать три, когда я разговаривал с ней в последний раз. Ей тогда было четыре. Она достаточно интересная девушка, она сказала, что читает все статьи обо мне и с нетерпением ждет новой выставки. Джемма сначала не поверила своим глазам, когда увидела нас, весело разговаривающих вместе. – Бабушка запрещала мне приближаться к вам. И вообще к мужчинам, она сказала, что найдет мне хорошего мужа, – я улыбнулся. Моя мать такая. – Вы что, разговариваете? – Ноа лежал в спальне, Джемма осталась в гостиной, Луи тоже сидел здесь. – Ага, – мы с Амандой засмеялись. – Мы умеем говорить. – Да, мам, все нормально, – Джемма улыбнулась. – Гарольд достаточно приятный человек. – Мое имя не Гарольд, – Аманда посмотрела на меня. – Но, Луи назвал тебя… – Луи не понимает, что мое имя Гарри само по себе, – мальчик глянул на меня. – О, боже, извините, – она пошла к матери на диван. – Все в порядке, – я улыбнулся. – Гарольд мне даже больше нравится, – Джемма посмотрела на меня и тоже улыбнулась, Луи ухмыльнулся. Поминальный ужин прошел тихо. Молитва длилась дольше, чем нужно, Ноа сидел со своим немного синим носом, вместе с ватой в нем, не мог дышать. Мы не разговаривали, портрет принесли сюда, я не понимал, зачем. Атмосфера нагнеталась. Первым из-за стола встал отец, выбежал из столовой, мы все понимали его. После ужина все ушли в свои комнаты, не высовывались. Мы с Луи рано легли, я стал чувствовать себя хуже, мальчик только просил не держать все в себе. Я не мог заснуть, Луи крутился, я лежал к нему спиной. Не знаю, сколько прошло времени, но я все никак не мог даже закрыть глаза. – Гарри, ты плачешь? – я разбудил Луи своими всхлипами. Мне было грустно. – Гарри, – он положил руку на мое плечо, – повернись, – я медленно повернулся к нему, надеялся, что он не будет смотреть на меня. – Тише, все хорошо, – его хрупкое тело стало для меня спасательным кругом, я прижался лбом к его грудной клетке. – Это нормально, – шепот проносился по комнате, окутывал меня со всех сторон. – Я люблю тебя. Я никогда не чувствовал себя более защищенным. И уж точно никогда не мог даже представить, что буду чувствовать себя так из-за тринадцатилетнего мальчика. Мне было грустно даже не из-за того, что умерла моя мама, больше из-за того, что так легко потерять людей. Луи, наверное, чувствовал себя намного хуже, когда умерли его родители. Это странно. В это долго не верится. Мы просто продолжили лежать так, Луи гладил меня по голове. Я тогда заснул раньше мальчика, полночи мы точно провели в сознании. Общество определяет возрастные рамки для нас и наших любовников, я никогда даже не думал смотреть на детей. Но Луи. Луи взрослый и ребенок одновременно. Никогда ни с кем я не ощущал чего-то такого. Вся его сущность меня привлекала. – С добрым утром, – мы с Луи проспали завтрак, нас никто даже не разбудил. – С добрым, – мы с ним спустились вниз в пижамах, на кухне Джемма с детьми завтракали. – Почему не в столовой? – они уже были одеты. – Там отец, он хочет позавтракать в одиночестве, – Ноа открыл рот, чтобы сказать что-то, но затем передумал. – Возможно, мы поторопились, когда думали, что ему нужна компания, – Луи сел рядом с Амандой. – Может, ему не нравится то, что мы остались. – Не знаю. Мы уедем сегодня, Ноа надо в школу. – Мы же договорились остаться на пару дней, нет? – Он неуправляемый. Ему надо домой, – я взглянул на сына сестры, Луи тянул со стола бутерброды, ему уже несли чай. – Ладно. – Здесь останется Аманда, она будет учиться в колледже неподалеку. – Да, – девушка посмотрела на меня, – я остаюсь. Я привезла половину вещей, вскоре родители привезут все остальное. – Отлично, – я слабо улыбнулся. Мы завтракали, вокруг нас бегали слуги, помогали Ноа, мальчик вел себя более чем просто отвратительно. Мы перестали обращать на него внимания. Аманда говорила, что она будет делать здесь, чем будет заниматься. Мы с Луи решили остаться здесь еще на несколько дней, для него не было сущей катастрофой прогулять школу. Ноа смотрел на него так же, как смотрела моя мать. Вскоре Луи стал бегать вокруг да около, принес в этот дом частичку счастья. Он не делал ничего, что нельзя было делать. Мне пришлось установить некоторые правила, иногда у него тоже не срабатывали тормоза. Ноа весь оставшийся день только ныл о том, как он хочет домой, Джемма с мужем начали собираться. – Удачной дороги, – мы провожали их у дома. Ноа уже сидел в машине. – Да, пап, спасибо, не скучай, – Джемма обнимала отца, мы стояли рядом. – Луи, жду тебя в Индианаполисе! – Я надеюсь, что Ноа не будет рядом, – они обнимались, сестра уже подходила ко мне. – Он будет в школе на каникулах. – Отлично! Я приеду, – Джемма садилась в машину. – Пока! – До свидания! – она помахала нам, мы быстро вернулись в дом, холодало. Папа не общался с нами, на просьбы Луи поиграть с ним во что-нибудь или поговорить о чем-то умном не соглашался. Аманда сидела с ним в библиотеке, мальчик был грустным, даже не хотел выйти на улицу или поиграть с кем-нибудь другим. – Почему он грустит? – на балконе было прохладно, я пил горячий кофе. – Луи, его жена умерла, он будет грустить, – мальчик вышел ко мне с накинутым на плечи пледом. – Он же сам сказал, что этого стоило ожидать. – Любую смерть стоит ожидать, но от этого людям не становится легче. – Мне кажется, становится. – Нет, Луи, когда кто-то смертельно болен, все ожидают его смерти, но от этого им становится только грустнее. – Я думаю, что если люди знают, что кто-то умрет, они подготовятся. – Папа потерял любовь всей своей жизни, они прожили вместе почти пятьдесят лет. Это так просто не забывается. – Ты проживешь со мной пятьдесят лет? – Я очень надеюсь, – он обнял меня, я положил руку ему на голову. – Пообещай. – Обещаю. – Я обещаю, что буду вести себя хорошо. – Замечательно. Мы остались здесь на три дня, вернулись домой полными сил и энергии. Луи удалось развеселить отца, он не отходил от него ни на шаг, везде сопровождал и интересовался всем, что мой папа делал. Луи даже перестал замечать меня, мы больше не ели по расписанию, в столовой провели только один вечер. Я снова взялся за книгу, на самом деле, я закончил ее. Ну, почти. Много времени я проводил с Амандой, мы разговаривали много о чем, пили кофе вместе, она спрашивала меня об искусстве. Я и не догадывался, что знал ее настолько плохо. – Так, ты будешь адвокатом? – мы сидели на диванчике в гостиной, я поставил чашку с блюдцем на журнальный столик рядом. – Да, я хотела бы выучиться на адвоката здесь, в Индиане мне не нравится, – она тоже поставила свою чашку, закинула ногу на ногу. – Почему? – я прилег немного, очень устал и чувствовал себя расслабленно. – Ну, там все знают, что ты мой дядя и не дают прохода, – она игриво улыбнулась. – Правда? Ты меня стесняешься? – Нет, они лезут со своими вопросами о тебе, – уперлась рукой о диван, приблизилась ко мне. – Люди иногда бывают такими. Я посмотрел в ее глаза, они бегали по моему лицу, мне стало неудобно. Я хотел спросить что-то у нее, но ее губы на моих отшибли мне память. Я в прострации, я напуган. – Извините, – она покинула комнату. Я действительно тогда ничего не понял. Именно поэтому мы и уехали, я не хотел давить на нее своим присутствием, возможно, ей надо обдумать кое-что.