«Вся правда
По последним неофициальным данным, что мы получили от бывшего домашнего служителя из королевского дома семьи Стайлс (Томлинсон, при живом Генри Лукасе Томлинсоне), стала известна история Луи Томлинсона – внезапно появившегося из воздуха ребенка нашумевшего в семьдесят четвертом Гарри Стайлса. Если вы не готовы к жестоким реалиям, не читайте это. Это вся правда о семье Томлинсон. В далеком прошлом браки между родственниками были обыденной вещью. Дети в таких браках не жили долго, часто умирали от врожденных болезней. Такая практика часто использовалась для сохранения чистых королевских кровей, во избежание вливания в родословную какого-нибудь ненужного человека. Такое давно было принято неправильным, неэстетичным и неприятным. Браки между дальними родственниками тоже были запрещены. Мы все пережили королевские времена, мы с вами теперь живем в красивом обществе, где нет места чему-то подобному. Но, как я сказал вначале, от бывшего прислуживающего семьи Стайлс стало известно, что уже усопшая Энн Стайлс желала себе чистого наследника огромной кампании по изготовлению джема, которой владеет семья Томлинсон еще с прошедших времен. Чистого, это не оговорка. Энн была строгой женщиной, для своих детей она хотела только того, чего бы пожелала сама, поэтому муж ее дочери, Джеммы Морган, Джонатан Морган не нравился ей. Она хотела себе красивого наследника, у которого не было бы этих простых, «работящих» генов. Если вы еще не поняли, к чему я веду, то вот вам подсказка: Энн не была против всего того, что происходило раньше. Для нее ребенок от близких родственников был единственным спасением. Не хотелось произносить этих слов, но Луи Томлинсон – это ребенок Гарри Стайлса и его родной сестры – Джеммы. Девичью фамилию матери ребенок носит из-за того, что она достаточно популярна среди людей, она у всех на слуху. А мальчик может стать прекрасным владельцем всей кампании, раз уж он так долго прятался в тени своей бабушки и родителей. Действительно, отвратительно даже слышать такое, но это правда. В курсе последних новостей вас буду держать я. Оставайтесь на связи.Тейлор Мур специально для Нью-Йорк Таймс. 30 Мая 1980 год.»
Я был в бешенстве. Никакие статьи обо мне никогда не могли так взбудоражить мой разум, всего меня. Скоро Нью-Йорк Таймс распространят эту информацию по другим издательствам, пустят в мир. Надо делать с этим что-то. Я не знал, как правильно поступить, но мою агрессию сейчас ничего бы не остановило. Итак, я рванул в это чертово издательство. Я рванул к офису этой желтой прессы, надеясь, что я решу с ними все эти вопросы прямо там. Изначально мне стоило успокоиться. – Мне нужен Тейлор Мур! Сейчас же! – им принадлежало несколько этажей в этом здании, пока я поднимался на лифте, уже придумал тысячу и один способ убить этого журналюгу. – Хорошо, хорошо, – за первым попавшимся на мои глаза столом сидела молоденькая девушка, в очень короткой юбке, весь этаж был заклеен газетными страницами. Я выдыхал. – Мистер Мур, вас спрашивают, – она не возвращалась обратно, смотрела на меня из-за открытой двери в кабинет, как я понял, того самого Мура. – Да-да, Хлоя, я уже иду, – за ней появился парень, серьезно парень, на вид ему было лет двадцать пять, худощавый, я уже видел его у школы Луи однажды. – Ох, мистер Стайлс, какое почтение, – он поклонился, быстро протянул мне руку. Я прожигающе смотрел ему в глаза. – Завтра же вы выпускаете опровержение или я закрою здесь всех вас! – я не сдерживался. Мои родители решили бы эту проблему спокойно, но я не думал об этом. Надо было действовать. Надо было показать, что я могу решить все самостоятельно. – Тише, мистер Стайлс, – он был уж очень спокойным. На минуту мне показалось, что он под наркотиками. – А разве то, что там написано, неправда? – он еще смел говорить со мной. – Вы что, издеваетесь? Где ваш главный редактор или директор?! – на мой крик уже подходили люди, среди них и оказался это незаурядный командир всея. Мне стало плохо от того, с чем я имею дело. – Прошу вас, это Рикки Окленд, – мужчина, одетый точно так же, как и все молодые журналисты здесь, выглядел хоть и старше, но ни капли не умнее. – Я хотел бы попросить вас срочно написать опровержение этому. Это сущая ложь. – А что там? – он протянул руку к газете, что я держал. – Ах, это. Извините Тейлора, он завтра же все напишет, из его зарплаты вам выплатят компенсацию, – ему было просто наплевать, я полагаю, он даже не читал статью. – Да, я надеюсь, – Мур уже стоял с повисшей челюстью, я застегнул пуговицу своего пиджака. – Спасибо вам огромное за оперативность, – я пожал ему руку, весь пылал. – Проконтролируйте его, пожалуйста. Ему действительно было плевать. Никогда не мог даже предположить, что таким крупным и информативным издательством занимаются люди вроде таких. С этих самых пор я точно перестану даже в руки брать эту газету. Даже не буду читать заголовки. Я думал, что такое может дойти до суда, или хотя бы до каких-то доказательств того, что Луи не мой родной сын, что он мне даже не родственник. Не кровный родственник. Но пока есть такие журналисты, мир будет питаться ложью. Я возвращался домой медленно, уже не торопился, газету оставил в мусорном баке рядом с тем офисом. – Гарри, где ты был? – в гостиной Луи что-то вытанцовывал медленно. – Обычно, ты раньше возвращаешься. – Я решал кое-какие вопросы, – на нем была странная накидка, вроде той, что я видел сегодня утром на его подружке. – Как день прошел? – Отлично, – Луи убрал иглу электрофона с крутившейся пластинки. – Мы на спор пили газировку. Джессика выиграла нас, – мальчик улыбнулся, его рука нежно скользнула вверх по ключицам, он поправил цепочку подаренного мной кулона. – Мы много гуляли и набрели на распродажу. Она любит распродажи. Да и Лео не против закупиться чем-нибудь, – медленно шел ко мне. – Тебе нравится? Этот укороченный топ мне выбрала Джессика. У нее много таких, – он говорил очень расслабленно. – И накидка эта подошла к нему, – взял мои руки. – И эти желтые шорты понравились мне, они очень короткие, кажется, девчачьи, – потянул меня за собой. – Но они очень классные, хорошо сидят на мне. – Я люблю тебя, – Луи снова запустил электрофон. – Потанцуешь со мной? – Конечно, – я запомнил тот вечер на всю свою жизнь. Мы просто танцевали, я забыл, почему был зол еще пару часов назад, быстро целовались. Ночью я не смог уснуть, в своей студии уже прикидывал то, как будет на полотне выглядеть Луи, во всей своей одежде, которую он купил на какой-то там распродаже. Его друзья тоже из богатых семей, достаточно обеспеченных, родители у них моего возраста, все люди хорошие. Следующим утром вышла статья, опровергающая все, что написал Тейлор Мур, уже от другого автора, этого парня уволили, как я узнал из той же статьи. Компенсация быстро пришла на мой счет в банке, я даже не нуждался в этих деньгах, вернул все обратно тем же вечером, попросил лучше следить за выходящими в свет статьями. – Гарри, ты мой герой, – Луи уже прибежал со свеженьким выпуском, я только вымыл нашу посуду. – Что такое? – я улыбнулся, мальчик быстро скинул с себя босоножки. – Они написали извинения, – он обнял меня, я не успел опомниться. – Много извинений! Ты мой защитник, – смотрел мне в глаза по-особенному. – Вчера Леонардо читал эту статью для меня, а Джессика сожгла газету, – он говорил открыто. – Ты так быстро с ними расправился. – Для тебя, милый, все что угодно. Он перечитывал газету снова и снова, а после убежал гулять, я даже забыл попросить его попозировать мне, стоял у холста, хотел превратить эту работу во что-то очень красивое. Действительно красивое. Я медленно рисовал ее, мальчик с охотой позировал мне, много смеялся и не стоял на месте. Я не мог никак это завершить, мне чего-то не хватало, его фигура, спина дугой на балконе у перил, высокие носки, один из которых сполз, его еле заметные колебания мышц как-то не передавали суть, не запоминались. Плотный закат, украсивший стену в нашей гостиной с фотографиями, пробирающийся без помех через французское окно, дополнил картину. Луи уперся локтями о перила, ноги вытянул вперед, посмотрел на меня, прячущегося за полотном. – Ты такой красивый, когда занят работой, – все еще стоял там, хотя я только дополнял картину штрихами. Мне не хотелось относить ее в студию, в моей спальне вдохновения было больше. – Такой особенный и прекрасный, – я не смотрел на него. – Мужественный, хочется сесть на твои колени, – я быстро глянул, он прихотливо дернул уголок губ вверх. – Взять эти большие руки ладонями и расцеловать лицо, уже немного заросшее. – Я побреюсь завтра. – Ты такой горячий, – я снова посмотрел на него, держал кисть. – А я все жду, когда ты на меня посмотришь. – Тебе всего лишь тринадцать… – Уже тринадцать с половиной, – он снова повернулся к городу. – Так красиво. Если бы я умел, я бы все время рисовал закаты и тебя, – его голос был расслаблен. – Что с тобой? – он встал ровно, подошел к дверному проему, остановился. – Ты странно себя ведешь. – Просто я что-то чувствую, – прислонился головой к косяку, простучал пальцами по подоконнику. – Что? – Как будто бы я заведен? – он посмотрел на меня, подняв одну бровь вверх. – Как будто бы я люблю тебя, и мне хочется сделать что-то, чтобы доказать. – Тебе необязательно делать что-то, чтобы доказать это. – А как же ты поймешь, что я люблю тебя? – мы улыбнулись, Луи даже как-то смущенно. – Ну, я знаю, ты смотришь на меня так, как будто любишь. – А если я закрою глаза? – он улыбнулся шире, закрыл глаза и встал ровно. – Тогда я почувствую твое сердцебиение, – показывал, заигрывая, свои зубки. – Ну ладно, Гарольд, ты меня убедил, – он все еще улыбался, открыто. – А что сделаешь ты, чтобы доказать, что любишь меня? – Я рисую только тебя, – я нежно на него посмотрел, закат давал достаточно света в эту комнату. – Ну ладно, ты снова меня убедил, – медленно шел ко мне. – Мне кажется, у нас очень красивая история любви, не находишь? – я положил все на мольберт, освободил руки для мальчика. – Мы все такие красивые, – детская наивность ослепляла меня с самого первого дня нашего знакомства. – И мне достался кто-то очень смелый, изящный. – А мне кто-то живописный и экстерьеристый, – я взял его на руки. – Что это значит вообще? – Вычурный синоним к «красивый», – Луи провел пальчиками по моему щетинистому подбородку. – Ты любишь вычурные вещи. – Особенно тебя, – моя рука пробежалась по его худому тельцу, мальчик засмеялся. Луи стоял на коленях на кровати, снимал свою футболку, я стягивал с себя брюки и нижнее белье. Он лег, вместе с шортами по ногам поднимались трусики, его гольфы тоже не остались на его теле. Я скинул с себя майку, руки были немного перепачканы краской, особенно пальцы, Луи улыбнулся. – Ты уверен, что не хочешь? – я уже был на кровати, расположился над мальчиком. – Нет, – он очертил рукой мышцы моей груди, было щекотно. – Тебе придется подождать еще немного. – Ладно. Он постепенно раздвигал свои ножки, не чувствовал стеснения, я поцеловал его нежно, наши языки столкнулись у него во рту, рука повелась по моему плечу к локтю. Мягкий толчок, самый первый, Луи поджал свои пальчики на ногах, выгнулся, закрытые глаза попали под полоску света, проходившего сквозь плохо задвинутую штору, ладошка схватила мою напряженную руку. Рот открылся, я находился слишком близко к нему, чувствовал его персиковую кожу и запах апельсинового леденца, вкус которого уже частично был у меня на языке. Выпуская из горла, как из самого сердца, стоны, его ребра раздвигались, вбирая кислород в легкие, он не был таким уязвимым еще ни разу. Спустя время, мальчик открыл глаза, наполненные проблесками солнца, аквамаринового цвета, я неторопливо, избирательно в него вдалбливался, чувствовал его маленькие яички. Луи тяжело простонал, почти прокричал мое имя, его фирменное «Гарольд», протягивая [o]. Его кожа, уже успевшая набраться лучами солнца, потемнеть, по-особенному смотрелась при розово-оранжевом свете солнца, пропитавшим комнату запахом лилий и корицы. Я опустился к его худой шейке, его руки дернулись вверх, он перебирал мои волосы на затылке, мягко сжимал его. Слеза, невольно выкатившаяся из его левого глаза, попала мне за ухо, я еще раз поцеловал его шею, поднялся по линии челюсти вверх. Губы были словно заварное пирожное, я опробовал их полностью, промычал, снова прислонился к его груди, вставшие соски упирались в мою кожу. Я грязно и быстро кончил в него, Луи прижался щекой к моему уху, поцеловал, еле дотянувшись, шею. Мы пролежали, обнявшись, некоторое время, когда пришли к выводу, что вставать смысла нет, ведь уже поздно. – Я люблю тебя, – сложенные под щекой ручки, Луи смотрит в мои глаза. – Мне так хорошо с тобой. – Я знаю, – мы не оделись. Ветерок пробирался под тонкое покрывало. – А тебе со мной хорошо? – Конечно, милый, – он вытянул свою руку к моему лицу, прошелся по скуле. – Ты красивый, – я смотрел на него, в относительной темноте его глаза сияли ярко. – Ты тоже. – Мне нравится, что твои глаза зеленые. Они прекрасны. – Спасибо, – я мягко улыбнулся, мальчик водил свои пальцем по моей щеке. – У тебя благородный оттенок голубого в глазах, это завораживает. – Ты обыграл меня в комплиментах, Гарри Стайлс, – сказал твердо. – Вам должно быть стыдно, – я улыбнулся веселее и прикрыл глаза. – Спокойной ночи. – Спокойной, – его острое плечо вжалось в мой живот. Луи считал дни до поездки в Калифорнию, мы навестили Джорджа, он жил в большом и богатом доме, но не настолько большом, как мои родители. Луи быстро нашел с Джей-Джеем общий язык, мальчик был стеснительным, до жути, после смерти матери общался только с отцом. Луи вывел его и на разговор, и на общую игру в прятки, что превратилась в очень громкую. Я не сомневался в том, что они подружатся. С самого утра Луи собирался к полету, к счастью в солнечный Сан-Франциско из Нью-Йорка был прямой рейс, утром я был в университете. Луи завораживал самолет, вечером они включили фонари, белый отлив корпуса смотрелся действительно хорошо. Маленький Джей-Джей спрятался за своими отросшими золотистыми волосами, мальчик был очень похож на мать. Уже утром мы прибыли на место. – Мы будем спать раздельно? – на окраине города, у самого океана расположились съемные домики, полностью передававшие сочность и экзотику пляжа. – Видимо, да, – Джордж позаботился о нас, снял домик с двумя одноместными кроватями. Хижина из дерева дарила чувство внутреннего баланса. – Но я отвык спать один, – я снял шляпу, вдыхал запах океана и песка. – Гарольд! – Луи, ну что? – он посмотрел на меня жалостливо. – Я хочу спать с тобой, – я поставил чемоданы, наконец, прошел в другую комнатку. – Не капризничай, – здесь было прекрасно. Мне давно надо было посетить это место. Я люблю все то, что похоже на тропики. – Гарри! – мальчик пошел за мной, я все еще был одет в брюки и не очень строгую рубашку. Мы вышли на улицу. – Луи, хей, ты начинаешь плохо себя вести, – я помахал Джей-Джею, что стоял на крылечке домика рядом, уже в плавках и с полотенцем на плече. – Иди, ты никогда не видел настоящего океана, – я повернулся к нему. – Ты не выспался в самолете? Можешь поспать немного, если хочешь. – Ладно, – развернулся, ушел с поднятым подбородком. За Джей-Джеем вышел его папа, они весело пошли к океану, что находился в метрах пятидесяти от домиков, ровно поставленных в ряд. Скоро на улицу вышел и Луи, солнце пригревало, я накинул шорты, полотенце на плечо, пошел за ним к океану. Там было красиво. Там было невообразимо прекрасно. Вода была теплой, идеально подходящей под все эти чувства, обогревала мое тело и мою душу. Мы с Луи плыли под водой, держась за руки, выныривали вместе, Джей-Джей сидел на песке, строил замок, Джордж заботливо надел ему панамку на голову. Мы снова нырнули. Луи развеселился, мы осознали, что наши дети были очень голодными, только во втором часу, забежали в домики, переоделись, прихватили пухлые бумажники. Я не любил разбрасываться деньгами или хвастаться ими, а Джордж перестал так делать после того, как его жена умерла, мы спокойно провели остаток дня в городе, в окраинном городе. Забегаловки, хорошая еда, никаких фастфудов – Сан-Франциско, который мне нравился. Стоило только на километр лишний проехать вглубь города – все тот же Нью-Йорк, немного ярче, возможно, зеленее, как и все города. Мы все вернулись домой очень расслабленными и бессильными. У нас с Джорджем болели ноги от почти что пяти часов прогулки, а у младших с этим проблем не было. Мальчики сидели на песке у домиков, во что-то играли, что-то обсуждали. – Здесь хорошо, – я сидел в помещении, что должно было быть кухней, пил лимонад. – Мы когда вернемся в Нью-Йорк? – Еще не скоро, – Луи упал на диванчик, где сидел я. – Это хорошо, – прилег на меня. – Я так устал. – Почему? – Джей-Джей знает очень много о динозаврах, – он закрыл глаза, я протянул руку с бутылкой к столику сбоку. – Но мою идею не поддерживает. – А у него есть идея? – Он считает, что настоящие динозавры вымерли. Сейчас остались только маленькие динозаврики, типа ящериц. – Понятно, – я улыбнулся. – Когда-нибудь ты докажешь свою теорию. – А что значит «экстраординарный»? – он не смотрел на меня, лежал на коленях. – Ну, что-то очень необычное, выделяющееся. – Ясно, – он зевнул. – Я хочу спать. – Я вижу. – Пойдем? – Хорошо. Следующие две недели мы провели здесь, сын Джорджа буквально похорошел. Мальчику давно нужен был друг. Джордж много раз благодарил меня, о Луи не расспрашивал, так как был хорошо воспитан. Спросил, как мой отец ведет бизнес, как ему удается содержать сразу все фабрики самостоятельно. Я этим не интересовался. Я сразу для себя решил, что никогда не стану частью всего этого, мне не было интересно предпринимательство, торговля и все в этом духе. Да и родители, поняв, что нам с Джеммой это неинтересно, как-то перестали говорить об этом. Луи сначала не хотел уезжать, все время проводил в океане, я смотрел на него с берега. А в последний день собрался самым первым, сказав, что очень устал от такой жизни и скучает по шуму города. – Гарри, ты не спишь? – глубокая, но светлая ночь, я слышу шелест листьев через открытое окно. – Сплю, – наша одиннадцатая ночь здесь. Я не знал, почему Луи не может заснуть. – Я хочу искупаться в океане, – мне пришлось открыть глаза. Нам всегда хватало места на односпальной кровати. Всегда. – Завтра утром пойдешь на пляж, – он перевернулся на спину. – Я хочу сейчас, – глянул на меня. – Луи-и-и-и, – я спрятал лицо в подушку. – Милый, я не хочу вставать. – Ну пожалуйста, – он повернулся, прилег на меня. – Ты же любишь меня, – водил пальцем по затылку. – В данный момент я больше люблю сон, – он легонько шлепнул меня по спине. – Тогда я пойду сам, – специально с силой уперся об меня, когда вставал. – Люби свой сон дальше. – Ладно, – я сказал громко, сел, – я уже иду! Свет давали только факелы, подожженные по периметру всего комплекса. Я сидел на прохладном песке в пижамных штанах и накинутой рубашке, был сонный. Луи исчезал и появлялся на горизонте, я закатал свои штаны, зашел в воду, она была прохладной. Я позвал Луи к себе, надо было возвращаться, он меня не слушал. Вскоре подошел, стоял где-то по пояс в воде, улыбался. – Давай же, Гарольд, я тебя не за этим вытащил, – брызгал на меня воду, штаны стали немного мокрыми. – Вода холодная, тебе пора выходить, простудишься, – я стоял неподвижно, не улыбался ему, пытался быть строгим. – Иногда ты такой занудный, – еще раз капли соленой воды попали на меня. – Ты один раз проплывешь со мной и я отстану. – Луи, пойдем, – я протянул ему руку, мальчик посмотрел на меня. – Ты серьезно простудишься. – Давай же, Гарри, ты же не трус, – улыбался хитро, вода шумела. – Один разочек, для меня. Он посмотрел на меня, цвет его глаз был куда насыщеннее, чем цвет океана. Я согласился только на минуту в воде, она действительно была прохладной, мы привыкли к теплому океану. Я снял свою одежду, Луи ждал меня на том же месте, взял за руку, когда мы зашли. Минутой я конечно же не обошелся. В воде мы провели около получаса, мальчик не выпускал меня, я не хотел бросать его. Мы просто плавали и баловались, я никогда не чувствовал себя живее, тогда я понял, что не живу от картины к картине, от Нью-Йорка до Марселя. Рядом с ним я проживаю каждую секунду. Буквально каждую. Мы просто нежились в воде, играли в догонялки, падали в воду от сдерживающего ноги песчано-глиняного дна. Мы много смеялись, не боялись быть такими, я забыл о том, сколько мне. Я забыл о нашей разнице в возрасте и статусе. Я просто знал, что люблю его, что он любит меня. И еще я знал, что это все, что мне нужно.