banlieue

– Давай же, Гарри, – после трех бокалов вина я еще мог собой совладать, но те два стакана виски были лишними. – Ты не будешь спать здесь, – мой мозг перекатывался в черепной коробке, словно мячик. – Ну же, – Луи навел объектив камеры на меня, я просто хотел спать. Мое тело хотело отключиться. – Тебе лучше улыбнуться, – яркой вспышки мои опьяневшие глаза не восприняли, я зажмурился. – Луи-и-и-и, – протянул я неожиданно для себя, что-то случилось с моим голосом, – хватит, – мальчик положил фотоаппарат на стол и снова вернулся ко мне. – Какой ужас, – он снял свой джемпер. – Тебе не идет быть пьяным, – хотел передать мне снимок, но мои руки не смогли подняться. – Я знаю, – я выглядел тогда очень глупо и непривычно мальчику. – Так вышло случайно. – Ничего страшного, Гарольд, у тебя же сегодня юбилей, – он упал рядом, прилег на меня. – Но тебе лучше не дышать даже в мою сторону, – я отвернулся, издал избитый смешок, улыбка вытянулась на моем лице. – Ладно. Луи заботливо помог мне раздеться и даже укрыл одеялом, но отодвинулся подальше. Я отключился почти мгновенно, не видел никаких снов. Было тяжело. Утром я открыл глаза от яркого февральского солнца, но перевернуться на другой бок не смог. Я выдохнул, мозг начал работать, я услышал голоса из телевизора, закадровый смех, смех мальчика. Я с трудом встал с кровати, поправил нижнее белье и волосы, кажется, это было самое ужасное утро в моей жизни; одно из самых ужасных. – Гарольд! Ты наконец-то проснулся! – по голове как будто ударили молотом. – Тише, милый, тише, мне болит голова, – моя рука на двери, взгляд устремлен на мальчика, что-то творящего с пирогом на столе. – Я испек его для тебя! – мозг с силой ударяет по лбу изнутри, я закрываю глаза. – Луи-и-и, – захожу наконец-то в ванную комнату. – Это лимонный пирог! – он как будто бы кричал специально. Шум воды был слишком громким, я глянул на себя в зеркало, чистил зубы. Первый день моих сороковых. Не могу сказать, что я чувствовал себя старым, у нас в это время жизнь только начинается, но все равно было как-то неудобно. Непривычно, что я такой старый, а Луи такой молодой. Впервые я ощутил эту огромную пропасть между нами, красные глаза никак меня не украшали. Я вышел, ноги шлепали по паркету, я не ощущал холода. – Быстрее садись, сейчас попробуешь пирог, – телевизор был выключен, я почесал свое плечо, снова засыпал. – Он не слишком сладкий, как ты любишь, – я улыбнулся, голубые глаза не смотрели на меня. – Спасибо, Луи, – мальчик быстро приставил ко мне тарелку с куском пирога, подал кофе. Луи умел печь пироги, Луи умел готовить, на самом деле, но он ленился и никогда не делал это без собственного желания. Я был голоден, поэтому ел все с аппетитом, он смотрел на меня, улыбался. Это утро резко перестало быть плохим, Луи уселся рядом, взял себе горстку конфет, мы сидели в тишине. Было хорошо. Я оглядывал его личико, изящные пальцы разворачивали карамельки быстро, умело. Проблеск аквамарина заставил мое сердце дрожать. Мы мягко улыбнулись друг другу. – Родственная душа, да? – Конечно, милый, я люблю тебя. – И я тебя. Я ушел в спальню довольным и удовлетворенным полностью, головная боль отошла на второй план, сейчас я думал только о том, что будет после. Вчера в ресторане я разговаривал со своими коллегами-друзьями, они подумали, что вернуться через десять лет снова на все главные полосы газет и журналов будет чем-то эпичным и абсолютно в моем стиле. Итак, выставка была назначена примерно на май-июнь следующего года. Луи уже будет семнадцать к тому времени. – Гарольд, – я сидел на нашей не заправленной кровати, – о чем думаешь? – он медленно двигался ко мне, мы смотрели в глаза друг друга. – Да так, неважно, – я надел футболку, аккуратными и точными движениями мальчик спустился на колени, сел напротив. – Чем займемся сегодня? – Я хотел, на самом деле, сходить и посмотреть какой-нибудь телевизор в нашу спальню. Большой, возможно, подходящий для твоей приставки, – его ладони поглаживали мои бедра. – Неплохая идея, но я не думаю, что мне будут интересны все эти игры, – никакой скрытости в его глазах, распахнутое для меня сердце. – Но, если честно, может мои друзья будут чаще к нам заходить. – Наверное, не пылиться же подарку, – пальчики побежали вверх, остановились в сантиметре от полового органа. – Что ты делаешь? – Это всего лишь часть моего подарка, Гарольд, не волнуйся, – глазки блеснули, остро и горячо, вторая рука начала двигаться по тому же направлению. – Луи, перестань, – немой вопрос показался на лице, – пожалуйста. – Все хорошо? – я мягко и нежно улыбнулся, взял мальчика за подбородок. – Не надо портить момент, хорошо? – его голубые пуговички бегали, он растерялся. – Иногда мне кажется, что ты не знаешь, как выразить свою любовь, много говоришь, много делаешь, но, Луи, сладкий, я и так вижу, что ты любишь меня, ладно? – он перевел взгляд, осторожно убрал руки. – Иногда людям не хочется секса или даже поцелуев и это нормально. – Ладно, – я легонько приподнял его к себе, он обнял меня, и мы упали на кровать вдвоем. Моей голове было больно, но мягкая рука, прижавшаяся к моим ребрам, теплая, что-то сделала со всеми моими болезненными ощущениями. Я чувствовал его сердцебиение, хрупкое сердце билось часто, он глубоко вдохнул и выдохнул, я усмехнулся. Махровые носки немного щекотали мои голени. Мы полежали так, не разговаривали, не смотрели друг другу в глаза. И рядом с ним я не думал, что будет дальше. Что будет с нами, что будет после нас. Я был уверен, что мы будем в порядке. Мы точно будем в порядке, у нас будет отличная жизнь. – Если честно, то я хочу небольшой ремонт в нашей квартире, – идти с ним в магазин было нельзя. – Может быть, перекрасить стены в бежевый или повесить пару полок в гостиной, – я не слушал его. – Гарольд, что думаешь? – Даже не знаю, Луи, я не хочу ничего делать в своей квартире, – вижу его закатывающиеся глаза, улыбаюсь. – Я хочу, чтобы все стены были белыми, мне нравится. – А мне нет! – слишком громко и вспыльчиво, я кладу руки на его плечи. – Что-то не так? – он не смотрит в мои глаза, я наклоняюсь. – Почему ты так ведешь себя? – Ничего, – смотрит в пол, я вижу только его ресницы и сетки кровяных сосудов на веках. – Это не ответ, – жалостливо поднимает глаза. – Милый, все в порядке? – Да, Гарри, – он отстраняется, я становлюсь ровно. Что-то могло случиться с его настроением, но я не знаю, что именно. Его руки в карманах, яркая куртка привлекает внимание, кепка на голове. Но я не осуждал его за его выбор одежды. Хотя, его уши могли немного замерзнуть. Он раздраженно пнул воздух, развернулся. В тот день мы все-таки приобрели телевизор, а вечером установили подаренную одним моим другом приставку еще месяц назад. И как сам Луи сказал, эти игры были не для него и не для меня. Зато теперь наш комод относительно не пустовал. Луи вернулся в школу, Фадеева сейчас подготавливала людей для какой-то мелкой постановки, ее труппа заслуженно отдыхала. Теперь мальчик проводил много времени с друзьями и, как я понял, нашел еще одного друга в их компанию. Его зовут Марти, и оказалось, что он совершенно не похож на друзей Луи, просто он был один и еще он довольно симпатичный. – Ты мог позвать всех в субботу к нам, почему бы и нет? – мы ужинали, мы всегда вели разговоры за ужином. – Да, возможно, только придется забрать Марти и привезти его, он потеряется, – даже если Луи доставал до пола, он не упускал возможности поболтать ногами и задеть меня. – Ты говорил, что он из Ванкувера, да? – я заправил волосы за ухо. – Да, канадец, – мальчик протер пальцем губы. – Он веселый. Хотя все считают его странным фермерским мальчишкой, – улыбнулся, я поднял голову. – Почему? – Я даже не знаю, он не похож на такого, – его взгляд постоянно останавливался на случайных вещах поблизости. – Его папа был там директором какой-то фирмы, очень влиятельный человек. – Понятно. – Марти хорошо играет в футбол, он даже записался в нашу команду, но ты же знаешь, в этой школе одни зубрилы, никто нормально играть не умеет. – Лейла больше не встречается с тем плохим парнем? – Нет, Робби переехал вместе с родителями, еще летом, – он встал, убрал свою тарелку в умывальник. – А почему ты спрашиваешь? – Да так, просто интересно, – он хлопнул меня по плечу, когда уходил. Луи сказал, что нет ничего страшного в том, если я останусь дома в субботу. Он сказал, что его друзья считают меня крутым взрослым, поэтому у меня нет необходимости куда-то уходить. Утром субботы я тщательно прибрался в нашей спальне и в гостиной, пока Луи вместе с друзьями отправились за Марти. Я оставил им сладости и освободил место на вешалке, поставил ровно обувь. На самом деле, мне хотелось увидеть этого симпатичного парня, потому что Луи часто говорил о нем слова «красивый», «привлекательный», «обаятельный». За входной дверью послышались голоса, затем звонок. – Здравствуйте, мистер Стайлс! – я придерживал дверь для них, Марти зашел последним, был слегка растерян. – Здравствуй, Марти. Паренек догонял меня по росту, да и по телосложению, серьезно, он был очень плотным и широкоплечим, мне было неловко. У меня, как казалось, даже не такие широкие плечи и не такая атлетичная мускулатура. Он снял свою куртку, откуда сразу показались крупные руки, ничем не прикрытые, он был в одной футболке. Луи и Джессика сразу схватили его за плечи и потащили в спальню, просили расслабиться. Я попросил Лео и Лейлу взять с собой все закуски и еще попросил не мусорить. Эти дети быстро мне кивнули и исчезли. Я оглянулся на разбросанную обувь, у Луи ноги были совсем маленькими, как у его подруг, у Леонардо они были тонкими из-за его природной худобы, но кроссовки Марти были огромными. Кажется, он профессиональный спортсмен, или хотя бы занимался чем-то на дому. То есть, быть большим от природы – одно дело, но быть таким подкаченным может не каждый. Я был в изумлении. Не могу честно сказать, показался ли мне Марти симпатичным, но его подругам он нравился. Обычный старшеклассник. Игры, что вместе с приставкой подарил мой друг, нравились ребятам, судя по шуму, который они создавали. Я отдыхал на кресле в библиотеке у окна вместе с хорошей книгой. Дети шумели, и когда кто-то выигрывал, в квартире раздавался победный возглас, а затем бесконечно льющийся задорный смех, среди которого я так четко для себя определял смех Луи. Я не следил за временем и полностью погрузился приключенческую историю, когда чуть не подавился кофейной гущей. Это привело меня обратно в реальный мир, и я понял, что стало очень тихо. Когда я проходил мимо спальни, все притихли, слышно было только тяжелое дыхание Марти. Я не придал этому значения, сполоснул свою чашку, поставил чайник, насыпал кофе. Я хотел спросить у ребят, надо ли им еще что-нибудь, подошел к двери и прислушался. – Фадеев? – Джессика или Лейла, я не различал. – Если его зовут Ричард, то это точно он, – я прикрыл рот рукой. – Несколько лет назад она говорила, что он умер, – Леонардо. – Он не говорит и у него косые глаза, – Луи. – Это из-за того взрыва, она не хотела, чтобы ее считали женой сутенера, – снова девичий голос. – Откуда у тебя вообще такие мысли, Джесс? – У меня дома есть страница из газеты, моя бабушка обожала собирать информацию о борделях, она там когда-то работала. – Какой ужас! – Да нет, она много зарабатывала, но вскоре их стали вытеснять несогласные. Поэтому бордель Фадеева взорвали, когда он был там. – Разве нельзя было это просто решить через полицию? – очень грубый голос Марти. – Нет, нельзя, раньше даже таких законов не существовало. – Но ты говорила, что он содержал там детей. – Да, именно, поэтому его взорвали. Все считали это верхом мерзости. Никто не мог сношаться с детьми. – Говори тише, Гарри все услышит, – я напрягся. – Там были очень худые и некрасивые мальчики и девочки, совсем еще юные, их часто избивали, – теперь они зашептались. – Ты не можешь знать таких подробностей, Джесс. – В этом нет смысла. Зачем бить товар? – Не отзывайся о них так, Лео! – Вещи надо называть своими именами. – Вот похитили бы тебя и сдали в такое место, мы бы посмотрели на тебя, товар. – Меня бы не украли, я не хожу по улицам в одиночку. – Почему этих детей не искали? – Я не знаю, я принесу в понедельник газеты, все вам покажу. – Мне кажется, Розалина не светила бы своим мужем тогда, раз он у нее такой плохой, – снова слышу голос Луи. – Ты же видел его? – Да, он сидел иногда на занятиях в зале. – Не говори только, что смотрел на тебя. – Ну, немного, может он вообще не на меня смотрел, у него же косоглазие. – Тебе стоит держаться от него подальше. – Я все равно до апреля, вроде бы, свободен. Они замолчали и снова включили телевизор, я ушел к свистящему чайнику. Да ладно, чего дети только не придумают, чтобы напугать друг друга? Я старался не воспринимать их слова серьезно. Но было сложно, соглашусь, им уже не по десять лет, и так просто такая серьезная леди как Джессика врать не будет. Хотелось самому, что ли, проверить эту информацию. Но к шести вечера я уже забыл об их разговоре. – Уже уходите? – я сидел за столом на кухне, читал ту же книгу. – Да, мои родители попросили прийти к ужину, – Марти улыбался, неловко прятал свои руки сзади. – Ох, понятно, – я встал, чтобы проводить их, он все еще смотрел на меня, но Джессика попросила его поторопиться. – Спасибо вам за приглашение и, – он очень простой и легкий на подъем, протянул мне руку, Луи выпрямился, смотрел на нас, – я хотел сказать, что ваши картины чудесны, мы с семьей были на двух выставках, я все хорошо помню, – я улыбнулся ему, слабо кивнул. – Спасибо, я очень рад, что твоей семье нравятся мои работы. – Да, мой отец приобрел одну, к сожалению, я не помню, как она называется, – только сейчас мы отпустили наши руки, Луи подал Марти куртку. – Там изображено море вместе с корабликом, очень насыщенная картина. – Кажется, это Гватемала, я был там как-то, на побережье, – его зеленые глаза светились, Марти было со мной интересно, я полагаю. – Умиротворяющая картина, замечательная, – я поражался его языку. Канадцы обычно не выражались красиво. – Спасибо, я очень рад был встретиться с тобой, – он очень быстро обулся, Луи подталкивал его к выходу. – До свидания! В школе у Луи пока что все было в порядке, я очень гордился им. Он попал в десятку лидеров по успеваемости, что я так просто оставить не мог и все-таки купил ему ту самую куртку, о которой он уже и забыл, но зато вспомнил, когда крутился у зеркала. И его не волновало, что она была женской. В конце марта раздался такой устрашающий телефонный звонок, Розалина снова звала Луи на тренировки, обещала до лета ничем серьезным не нагружать. Мальчик был рад вернуться в балет, ведь тогда у него было меньше времени, чтобы думать о скором расставании со своими друзьями. Все, кроме Марти, уезжали в другие города. Иногда это выливалось в надоедливое нытье по вечерам, когда Луи просто не мог уснуть, слоняясь по дому. Около двух недель он спал по четыре часа, и мы совсем ничего с этим не могли сделать. Снотворное только заставляло его засыпать на уроках, и в школу я тогда наведывался часто. – Сладкий, это уже третье за эту неделю, – я подал ему пачку замороженных овощей, теперь на брови будет еще один шрам. – Он полез первым, – апрель был очень тяжелым для нас месяцем. – Никогда нельзя опускаться до драки, Луи, ты же приличный и воспитанный юноша, – я подтер, очень осторожно, каплю крови на его скуле. – Ромео всем надоел, – его затуманенный взгляд был направлен в сторону. – Я понимаю, Луи, но вы же уже не дети. – Нет, я ребенок и еще огромная обуза, – я смотрел на его руку, что держала пакет с овощами. – Луи, ты же знаешь, что я так не считаю. Я люблю тебя, а любимые люди не могут быть обузой. – Все так считают, кроме тебя, Гарольд, – слишком жесткий тон, он впервые произнес (не) мое имя вот так. Меня пробрало. – Милый, что-то снова происходит? – я подошел к нему, присел напротив на корточки. – Скажи мне, пожалуйста, расскажи, что не так? Что-то снова на балете или тебя дразнят в школе? – Ничего не происходит, просто иногда ты слишком, – поднимает голову, убирает сверток с пачкой от лица, смотрит на пятно крови на полотенце. – Слишком что? – по его взгляду было понятно, что он не хочет говорить. – Я не знаю, – глаза начинают слезиться, он быстро моргает. – Просто, я просто расстроен из-за всего, и я не знаю, что мне делать, я не понимаю. – Луи, – я нежно взял его в свои руки, поцеловал макушку, – твои друзья не будут забывать тебя. Ты можешь один год ничего не делать, выбирая колледж, ты можешь и вовсе ничего не выбирать, а работать в труппе, – он поднял свои глаза на меня. – Понимаешь, это не окончательный выбор, твоя жизнь не закончится на выбранном колледже без друзей. У меня есть всего один школьный друг, который еще не забыл обо мне, у меня есть много друзей из университета, которых я все еще встречаю на улицах разных городов, – этот благородный голубой сверкал. – Некоторые мои друзья появились у меня уже после тридцати, и это нормально. В жизни постоянно все меняется, все уходят и возвращаются, или их заменяют другие. – А ты останешься? – он вытер свою слезу пальцами. – Я очень сильно постараюсь остаться, Луи, если ты этого захочешь. – Хорошо, – что-то с ним происходило, что-то плохое и необъяснимое. – Я хочу этого. – Все будет хорошо, милый, ты не должен расстраиваться. Следующим утром я проснулся уже под играющим не совсем громко Queen, без мальчика в постели. Сегодня я разрешил ему не идти в школу, его бровь не сильно рассечена, возможно, мы обойдемся без видимых шрамов. Я поцеловал его в лоб, когда уходил в университет, попросил просто отдохнуть и целый день ничем не заниматься. На балете они все равно пока что серьезного ничего не учили, один день он мог провести в тишине и спокойствии. В школе меня встречали как своего, было уже привычно приходить сюда. Сначала меня вызывали из-за его успехов, но за апрель он успел пять раз подраться и один раз прогулять занятия. Но я не пытался вот так бездушно его наказывать, я всегда пытался выяснить, что заставило его так сделать. Насколько я понял, его друзья совсем не расстраиваются из-за того, что уезжают. И это еще больше расстраивает Луи. Тот же Ромео на стуле, его мать, она стала больше в размерах. Она вела бессмысленный монолог, не давая высказаться мне или директору, всячески меня оскорбляла. Я спокойно выслушал ее, пытаясь не смотреть на мальчика, который был раза в четыре шире Луи, немного выше. Луи еще легко отделался, хотелось подметить. И таким образом проходил апрель, в мае все вроде бы наладилось. По каким причинам Луи дрался, я так и не понял, что-то просто происходило с ним, с чем я пытался бороться и, в конце концов, победил. – Джессика уже собирает вещи, – грустно раздалось в моей студии, пока я стоял у еще чистого холста. – Сегодня ее родители уже забрали документы. – Еще целый месяц учиться, почему она уже собирается? – мальчик присел на стул, опустил взгляд. – Первого июня у нее собеседование в колледже, – вздохнул. – А когда у вас итоговые экзамены? – Двадцать восьмого и двадцать девятого. – Три экзамена? – Да, – спрятал лицо, я заметил, как он зажмурился. – Все будет хорошо, господи, милый, – я взял его на руки. – Она говорит, что хочет уже скорее уехать, – совсем сломанный голос мальчика разбил мое сердце. – Ей тут надоело, – по шее к ключицам побежали слезы, но мне не было некомфортно. – Они с Лео только об этом и говорят, в последнее время им уже даже гулять не хочется, – сглатывает очень громко, я услышал приглушенный всхлип и продолжительный скулеж. – Я не хочу, чтобы они уезжали. – Все будет хорошо, сладкий, успокойся, – я легонько его покачивал. – Ты говорил им, как сильно будешь скучать? – Нет, – он протер слезы рукой, снова обхватил мою шею. – Ты должен сказать, – в моих руках ему было спокойно. – Не хочу распускать сопли, – я усмехнулся. – А сейчас ты что делаешь? – он улыбнулся, снова протер свои слезы. – Дома мне можно, а с ними нельзя. – Ты не должен стесняться своих чувств, Луи. Меня снова вызвали в школу, и по какой причине, я так и не понял. После университета я садился в свой Крайслер, быстро поправил беспорядочно лежащие локоны, думал о чем-то совершенно случайном, у Луи сегодня утром закончились хлопья. Шестнадцатое мая, ему легче не становилось, но теперь уже все обходилось без происшествий. У меня не было никаких предчувствий, я даже не позвонил Луи, когда уходил из университета, я просто забыл. Сегодня я был относительно растерян и легко себя чувствовал, совсем ничего не угнетало. – Мистер Стайлс, – в кабинете директора находился полицейский и сама миссис Белл, – присаживайтесь, пожалуйста. Вот тогда я полностью собрался с мыслями, когда я сел, мне сразу положили несколько снимков. Фотографии Луи, на всех четырех я. Я не совсем понимал, в чем проблема. – Мистер Стайлс, эти фотографии мы нашли у Луи, – я их рассматривал. На одной я спал, на второй был в одном полотенце, третья была размытой, но было видно, что я без футболки, на четвертой я стоял у мольберта, совсем задумчивый и непонимающий, что меня фотографируют. – Вы можете как-то объяснить их? – Объяснить что? – я поднял на нее голову, она не сидела, не было у нее такой привычки. – У Луи есть фотоаппарат, да, мы живем вместе, и он часто меня фотографирует, в чем проблема? – До этого вы уже привлекались к ответственности за растление малолетних, – я перевел взгляд, нахмурился. Она не могла об этом знать. – Было доказано, что я ее не трогал. – Конечно, можно и словами заставить ребенка раздеться. – Она не раздевалась при мне, во-первых, – я перешел на более жесткий тон. – Во-вторых, она взломала замок моей квартиры и проникла туда, как преступница, – я снова посмотрел на Белл, затем на полицейского. – Мы с Луи живем вместе уже достаточно долго, мы привыкли друг к другу и мало чего стесняемся. Вы не можете обвинить меня в том, что я хожу по дому без футболки. – Вами могут заняться органы опеки. – У них ничего не против нас, совсем ничего, – все это меня напрягало и раздражало. – У них будут показания мальчика и все нужные анализы, – я провел по своей щетине. – Подавать заявление или нет – это абсолютно ваше дело, вы принимаете меня не за того человека. – Мы просто должны удостовериться, – я встал. – Той девочке было тринадцать, и она не могла так просто появиться в вашей квартире. – Вы забываете, – я поправил пиджак, – что я был достоянием общественности в те годы, – еще раз глянул на полицейского. – Вы не представляете, как много писем от женщин я выкидываю, каждый раз почтовый ящик просто забит, – я старался не нервничать. – Заберите снимки, мистер Стайлс. – Конечно, миссис Белл. Уже в машине мой мозг решил прокрутить в голове события того дня. Когда после самой первой выставки прошел уже месяц, было лето, было жарко, я тогда уехал по кое-каким делам. День был замечательный, до моего приезда домой. Я никогда не забывал закрывать дверь, и когда дверь легко толкнулась внутрь, я даже немного испугался и думал, что меня ограбили. Я громко захлопнул ее и услышал испуганный визг, быстро заглушенный ладонью. В спальне на кровати лежала девочка, в моей рубашке, везде пахло моим острым парфюмом. Я ничего с ней не сделал. Я попросил ее одеться и уйти. Она постоянно выкрикивала слова восхищения, она яро признавалась в любви, но я не подпускал ее к себе. На следующий день меня вызвали в участок. Она много врала и постоянно рыдала. Все эти домохозяйки – подруги ее мамы – были настроены против меня, но об этом боялись говорить. Я выиграл дело, меня не посадили, а ее заклеймили. Я больше никогда не виделся с ней. И старался не вспоминать об этом. Я схватился за голову и не мог притронуться к рулю еще несколько продолжительных минут.