banlieue

Второго июня мы уже находились в нашем пути в Аллош. Вчера Луи проводил Джессику у ее дома, но к счастью не плакал. Леонардо уезжает в июле, Лейла уедет через несколько дней и в начале августа вернется на недельку. А у Луи на сентябрь был расписан тур, они собирались выступать с культовым «Греховным ражем», и у мальчика это уже будет считаться за настоящую работу. До этого деньги перечислялись на его счет, без его ведома, мне почему-то казалось, что он зазнается. Университет я этот год посещал чуточку чаще, чем Луи школу, но все же последние деньки все могли отучиться без меня. Я хотел расслабить мальчика перед огромным туром по США, возможно, его родной дом немного прибавит ему уверенности и сгонит грусть. – Здесь очень тихо, – мы оставили наши чемоданы в доме и сразу отправились в магазин. Город действительно пустовал, стало даже еще грустнее. – Многие переехали, здесь стала разводиться зараза. Вы приезжие? – кассирша заговорила с нами. – Не совсем, это мой родной город, мы были здесь в том году, – Луи отвечал ей, я перебирал купюры. – С начала года умерло семь работников городской больницы, – я посмотрел в ее краснющие глаза. – В этом городе стало небезопасно жить, здесь проводили много анализов, брали у всех кровь. Зараженных увезли в Париж, в изолятор, – я был поражен. – И почему город не закрывают тогда? – Ну, дело не в нашем городе, в Марселе в больнице тоже лежит зараженный, по всему региону есть зараженные в больницах. – И что это за болезнь? – Говорят, что это СПИД, но я не совсем уверена, – она почему-то зашептала. – Вам лучше здесь долго не задерживаться. – Ясно, спасибо, – я так ничего и не сказал, я не придавал этому значения. Здесь было очень спокойно, учитывая, что вокруг нас не осталось соседей, я взглянул на куст клематиса, засохший, на дом Анжелы. Ее убили. Ее убил Бартоломью Валуа. Этим январем. Где ребенок, я не знаю. Я еще раз взглянул на солнце, уже садящееся, на переливы неба, оглянулся по сторонам. Было непривычно тихо, пусто. Совсем неприятно. Луи позвал меня в дом. – Может, нам уехать завтра же? – я пил кофе, а Луи – чай, мы пытались как-то развеселить самих себя. От города остались только пустые домики. – Хотя бы в Марсель, я думаю, что Циско примет нас. Я давно с ним не общался. – Нет, я хочу остаться, – я посмотрел в глубокие глаза мальчика. – Ладно, мы останемся, если ты хочешь. Большую часть времени Луи возился в саду, иногда гулял по пустым улицам. Мне было так неприятно смотреть на все это. Лес был ужасно засорен, здесь совсем ничего не осталось. Озерцо высохло, а пирс сгнил. Кое-где на деревьях висели выцветшие фотографии Анжелы. Сначала ее считали пропавшей без вести. Я думал о том, что было бы, если бы я оставил Луи. Если бы я наплевал на него. Если бы я не был заинтересован в его чувствах ко мне. Если бы я попытался забыть, ведь ребенок не может любить взрослого человека. Я смотрел на него сзади, я оглянул эту понурую фигурку в свете приходящего дня, в одних шортах, с руками на подоконнике. Мы спали в спальне его родителей. – Здесь становится лучше с каждым днем, – он не поворачивался, волосы светились. – Пустой город не так уж и плох, здесь хотя бы спокойно. – Ты совсем не грустишь? – я лежал под тонким одеялом. – Это ведь грустно, когда твой родной город пустеет. – Не всегда, – потянулся, повернулся ко мне. – Я не грущу по этому поводу. – Это хорошо. – Мы надолго здесь? – Не знаю, когда ты захочешь домой, мы поедем, – в дверь постучали, громко, мы хорошо услышали. – Кто это может быть? – Я даже не знаю, – я присел на кровати и потянулся к своим штанам. – Я пока пойду посмотрю, – я не хотел отпускать Луи, но он ушел. Я был сонным, было семь утра, здесь очень хорошо спалось. Нам с Луи ничего не надо было, кроме молчаливых вечеров в объятиях друг друга, кроме бьющихся в унисон сердец, когда мы оказывались близко, кожа к коже, когда он терся носом о мое плечо. Я застыл, солнце поднималось слишком быстро. Я глянул на фотоаппарат, что лежал здесь на тумбочке, на несколько новых снимков. Луи нравилось меня фотографировать. Я ничего не имел против. И общественность не должна иметь что-либо против. Мальчик извинился за то, что у меня проблемы из-за него, но в этом не было ничего страшного. Я спускался, Луи с кем-то вел беседу. – Доброе утро, – я приподнял занавеску, что висела в дверном проеме. – Здравствуйте, мистер Стайлс, – очень странный паренек, я взглянул на велосипед, что лежал на траве. – Я Бен, – меня только что ударила молния, – Бен Альфред, – он протянул мне руку, я заметил, что Луи улыбается ему. – Приятно познакомиться, – внутри меня начинался ураган. У него светлые волосы и такие предательски светлые голубые глаза. Яркие и привлекающие внимание. Ровные зубы, он был довольно плотным, но не таким как Марти, просто был хорошо слажен. – Взаимно, – могу поклясться, что мой зеленый цвет глаз превратился в черный, Луи положил руку на мой торс. – Рад был тебя встретить, Луи, – он подмигивает мальчику, тот светится, как рождественская елка, я не знаю, куда деть себя. Луи зашел в дом первым, я еще некоторое время простоял, ощущая всю прохладу утреннего воздуха и росу, пропитавшую деревянный пол крылечка. Цепь старого велосипеда звенела, неприятно, я проводил Бена взглядом, укоризненным, я не знал, куда деть свою ревность. Луи так улыбался ему, что у меня свело мышцы. Когда я вошел в дом, он быстро облачил себя в футболку, зашел на кухню. Я был напряжен. – Это тот самый Бен, да? – он не смотрел на меня, набирал в чайник воду. – Да, он совсем не изменился, – сказал как-то безразлично. – Понятно, – я сел. – А что он тут делал? – Он проверяет проводку в домах, раз в неделю. Где-то отключает, если люди уехали, – мальчик повернулся ко мне, кидая коробок спичек на стол. – Он знал, что мы вернемся, ведь наш дом всегда закрыт. Сбежавшие не закрывают свои дома. – Ясно, – я смотрел в его глаза внимательно. Они что-то прятали. – О чем вы болтали? – Да так, я рассказывал, что теперь занимаюсь профессиональным балетом, а он о своей жизни. Его младшая сестра умерла из-за вируса. – Так, ему сейчас девятнадцать, да? – Да, – взмахнул своей челкой. – Ты откуда знаешь? – Твоя мама говорила мне. – Ясно. Все это не представляло никакого смысла, вечером Луи как будто гнал меня в кровать. В десять, когда только-только опускался сумрак, он уже был готов ко сну, звал меня. Я не понимал его. Мы не ложились так рано, мы всегда наслаждались вечером, пили кофе, он – чай, обсуждали разные темы, раз за разом узнавая что-то новое друг о друге. Иногда мы играли в шашки, в шахматы, скрэббл. Но тогда он рано лег, и из-за его нытья мне пришлось лечь к нему, хотя я был еще бодр. В его руках я уснул, я уснул, мое тело и сознание предали меня. Я просто уснул в его руках, пока он уверял меня, что любит. Я должен был что-то заподозрить, что-то предпринять. Это я должен был взять его в свои руки. От открытого окошка отражался свет прямо в мои глаза, я перевернулся на другой бок и осознал, что это сторона кровати мальчика, моя нога свисала. Я открыл глаза, пели птицы за окном, я услышал порхание крыльев. – Луи? – тишина. Здесь было пусто, постель была холодной. Болело сердце, я встал, прошелся по дому еще без осознания настоящего. Я зашел в ванную, умылся, посмотрел на себя в зеркале. Пошел обратно в спальню, взял свои часы. Восемь тридцать две. Я спустился на кухню, еще, кажется, не понимая всей ситуации, не осознавая. Без сознания, я находился тогда в бессознательном состоянии. С чашкой кофе я вышел на улицу и завернул за дом. И там ничего не было. Никого. Мимо пробежала кошка, спрятавшись на соседнем участке, я потупил, смотрел на зачем-то восстановленные мальчиком клумбы. Земля там не была разрыхленной, и это означало, что его не было здесь утром. Ноги были мокрыми из-за травы, я вышел босиком. Еще раз глотнул кофе, я ничего не понимал. В голове прокручивались события предыдущего утра, они не могли болтать только о чем-то не личном. И вот я уже тринадцатую минуту обходил этот райончик, подмечая, что здесь еще все-таки остались люди. Около восьми домов еще были с людьми. Я спрашивал у них, не видели ли они Луи. И никто не видел. Я потерялся, кажется, уже вышел к центру города, к шоссе, развернулся и шел обратно. Меня не было дома почти сорок минут. Но почему-то меня не охватывала паника. Я хотел волноваться, но не мог. Безразличие, почему-то, прямо сейчас решило показать себя. У жителей этого дома иногда была привычка оставлять дверь незакрытой, как я сейчас и сделал. Я больше не искал его. Я даже боялся своих чувств. Мне было все равно. Я открыл бутылку лимонада, стоял на кухне, смотрел в узкое окно, здесь было очень пыльно, но мне не хотелось убираться. Я не понимал сам себя. Бормотание доносилось с крылечка, я поднял голову, в проеме, где не было дверей, я видел темную тень Луи. Он поднимался наверх и не заметил меня. Он был грязный, его футболка была порвана, волосы были мокрыми. – Луи, – позвал я его, он снимал свою футболку в спальне. – Где ты был? Он молчал, я немного понимал его. Я выдержал паузу, рассматривая царапины на плече, синяк на боку. Я вскипал. – Луи, я задал тебе вопрос. Он все еще стоял ко мне спиной, за футболкой на пол отправились шорты. Мальчик осторожно прогнулся, я пересчитывал позвонки, его белье тоже было грязным. Все в какой-то земле и траве. – Милый, тебе лучше ответить. Он что-то рассматривал на своей руке, я заметил, что кулона на нем не было. – Луи, пожалуйста, – я находился на грани, я не знал, что мне делать с ним, – скажи мне, что случилось, я прошу тебя, – я, кажется, плакал. Через две секунды упала первая слеза, проложившая путь остальным, он повернулся ко мне, на лице показалась еще одна царапина, щеки красные, кровь засохшая. Только грусть и тоска в глазах, он ничего не сказал мне. Он совсем ничего мне не ответил. Прошел мимо, раздраженно, я почувствовал тепло на секунду, которое убежало вместе с ним. Он сидел в ванной, я не трогал его несколько минут, стоял у двери, слушал. Я вошел, посмотрел на лицо под водой, на зажмуренные глаза, на кровь, покидающую его тело сквозь узкие щели. На скуле царапина была окружена аккуратной желтизной. Я сидел на полу, когда он смотрел в воду, смотрел тихо, слабо дышал, я слышал только собственный пульс, отдающий по барабанным перепонкам болью. Я долго смотрел на него. Я ждал реакции. Я ждал слез. Извинений. Оскорблений. Хотя бы чего-нибудь. Но ничего. Я не выдержал первым, ушел из ванной через семь минут, вода, должно быть, остывала. Он вышел следом. – Собирайся. Этот образ на фоне голубоватого кафеля застрял в моей голове, застолбился. Я смотрел на мальчика в самолете, он следил за облаками, а затем заснул. Я смотрел на него, зарисовывал в своем блокноте, пытался сквозь вздохи достучаться. Я больше не расспрашивал его. Я так не мог, я не умею давить на людей. На любимых и близких людей. Я только смотрел в эти глубокие глаза цвета сапфира, которые избегали меня. Однажды он расколется, я очень надеялся на это. – Приве-ет! – Аманда скучала в этом огромном доме, была рада нас видеть. – Привет, – впервые я услышал голос мальчика за последние двое суток. – Как вы? – я только кивнул ей, у меня забирали чемоданы. Луи сразу же ушел наверх, в свою отдельную от моей комнату. Вместе с прислугами, они должны были помочь ему. Я следил за его ногами, осторожно ступающими на ступеньки, как будто ему было больно. Аманда смотрела на меня. – Так, у вас все хорошо? – она совсем немного изменилась, стала носить макияж. – У Луи тело в синяках, – я махнул рукой служащему, который пошел в мою спальню. – Гарри? – Не знаю, хорошо у нас все или плохо, – я улыбнулся ей, но мне было больно. – Я думаю, что он тяжело переживает свой переходный возраст, – она могла понять меня. Я более не хотел затрагивать эту тему. Мы не ужинали, я сидел в наполненной ванне, пытаясь не думать о том, что Луи мог делать с этим проклятым Беном, я не хотел думать о том, откуда у него столько следов от побоев. Вы можете понять меня неправильно, но я действительно не мог просто надавить на него и заставить говорить. Я считал это неверным, так вы заставляете своих близких ненавидеть вас. Я стоял у дверей в его спальню и боялся зайти. – Я хотел только пожелать тебе спокойной ночи, – дальше дверного проема я не продвинулся, Луи не взглянул на меня, сидел на кровати вместе с книгой. Я выдержал неприятную для себя паузу, нахмурился. – Я люблю тебя, – ноль эмоций. Никакой реакции. Совсем. На нем не было моего кулона, не было. – Я хочу, чтобы ты помнил, что ты заслуживаешь любви и заботящихся людей рядом, я хочу, чтобы ты, – он как будто меня не слушал. Мне не хотелось кричать в пустоту и унижаться перед каким-то там подростком. – Чтобы ты знал, – мне казалось, что это я не в порядке, – что я всегда буду рядом, пока ты не захочешь обратного. Что могло произойти за одно утро? Что такое могло случиться? Тогда я не уснул. Я лежал и думал о том, что все не могло рухнуть в один момент. Он не мог разлюбить меня за одну ночь, проведенную с другим парнем. Если до этого, конечно, он любил меня. Я думал, что я накручиваю себя. Я много думал. Почему же я влюбился в Луи? Во что такое в нем я влюбился? – Доброе утро, – слава богу, он ел. Вместе с Амандой они завтракали на улице, куда меня привел дворецкий. – Ох, Гарри! – она была одета не так, как ее учила моя мать. Короткая юбка-шорты, майка, оголяющая плечи и шлейки ее бюстгальтера. Я удивился. – Принесите Гарри приборы и посуду, срочно! – даже я сжался от такого тона. Луи не смотрел на меня. Он спокойно ел, и я был очень этому рад. Я присел рядом с ним. Весь завтрак мы так и не обменялись с ним словечком, он не разговаривал со мной, и Аманда, поняв, что происходит, тоже перестала говорить. Но обстановка не была напряженной, вокруг нас бегали слуги, постоянно что-то подавали и подставляли, хотя я привык обслуживать себя самостоятельно, все давно знали об этом. Аманда как будто ввела новые правила для них. Луи встал из-за стола и просто ушел. Я следил за его тонкими ножками, ступающими на землю избирательно. Казалось, что ему что-то болит, но сейчас я был беспомощен. – Гарри, – я повернулся к ней, – что происходит? Я опустил взгляд, как будто мне было чего стыдиться. – Не знаю, – она покачала головой. – Он перестал говорить, когда рядом появился ты. – О чем он говорил? – Да так, о своем городе. Там люди умирают от СПИДа? – Еще не доказано, что это СПИД. – Мне поговорить с ним? Спросить о чем-то конкретном? – я посмотрел в ее глаза. – Будь ему хорошим другом. Его друзья разъехались. – Хорошо, – улыбнулась, она была очень похожа на мою мать. Я сидел в студии, каждые двадцать три минуты ко мне подходил человек, наливающий кофе в мою чашку, я стоял у окна. Аманда играла с Луи в гольф. Она умело объясняла ему правила. Мячик полетел в сторону фонтана. Мама оторвала бы им головы. Я усмехнулся. – Войдите, – я попросил служащего не стучать, но они были все по-другому воспитаны. – Ваш кофе, сэр, – здесь было много новеньких. Я то и дело натыкался на незнакомые лица. – В следующий раз не стучите, пожалуйста, – я ему улыбнулся, они явно к такому не привыкли. Аманда навела здесь порядок. – Конечно, извините за неудобства. – Все в порядке. Когда я приехал из университета на целый месяц, впервые, я уже был отвыкший от постоянных дозоров и помощи даже с застегиванием пуговиц собственной рубашки. И тогда я попросил их всех не помогать мне с обычными человеческими потребностями. Я помню, как в первый вечер я зашел в свою спальню и там стоял человек, держащий полотенце. «Ваша ванна уже готова», – я прокашлялся, растерялся. «На самом деле, я хотел лечь спать, я измотан», – я чувствовал себя таким виноватым. «Ох, – он опустил свои руки, – извините, мистер Стайлс», – я думал, что провалюсь от стыда. Было странно. «Все в порядке, все в порядке, не волнуйтесь», – я улыбнулся, этот мужчина поспешил уйти. После этого у меня были особенные отношения со служащими. – Он ничего мне не рассказал, он вообще обходит тему о тебе, – шесть утра, Аманда, оказывается, ходит бегать по утрам и делает зарядку. – Ясно, – я произнес это на выдохе, совсем тихо и печально. На балконе жарило утреннее солнце, но нам было все равно. – Гарри, что случилось? – ее тон был таким дружелюбным и заботливым. Она положила руку на мое голое плечо. Я посмотрел в ее глаза, глубокие, определенного оттенка бирюзового. Я находил ее привлекательной. Мы просто помолчали, я ничего не смог ей ответить. Но Аманда не могла держать язык за зубами, поэтому где-то через два часа меня позвали к телефону. – Джемма, – я не был удивлен. Это наш четвертый день здесь, Луи еще спал. – Аманда обеспокоена тем, что у вас с Луи происходит, – она охрипла. – Я заметил, – меня оставили одного. – Расскажи мне. – Джем, дорогая, – я протер свои глаза, – я не хочу об этом говорить. – Придется. – Мне уже сорок лет, я не собираюсь ныть тебе о собственных проблемах. – А мне уже сорок шесть и ничего, все еще звоню младшему брату, чтобы помочь, – я улыбнулся. – Это неловко. – Гарри... – Я уже взрослый мужчина и решу все сам. – Отлично, взрослый мужчина, не забывай хотя бы, что я люблю тебя. – Я тоже люблю тебя. – Когда будешь готов, позвони мне. – Ладно. Я любил наши с Джеммой отношения, разница в возрасте нас совсем не разлучала и с годами хуже не становилось. Она удивительный человек, понимающий, я всегда был благодарен за то, что она была у меня. Я в студии, как обычно, Луи в бассейне. Информацию о нем мне докладывают слуги. Так мне было спокойнее. Я рисую его подбитое личико в ванной. Я думаю, что эта картина будет личной, она не выходит точной, детальной, хотя, она просто не походит на ту, которая должна висеть в галерее. – Он ушел на улицу, мистер Стайлс, – в студию вошла девушка в обычном костюме горничной. Мне не совсем нравилась эта устаревшая традиция – наряжать всех в эти неудобные одежды. – Хорошо, позовете его на обед, а меня не трогайте, – я повернулся к окну, надеясь увидеть его. – Как вам будет угодно, мистер Стайлс. Солнце пригревало и мне не нравилось то, как в солнечном свете смотрелись цвета красок, все не было таким серым, каким должно было быть. Через четыре минуты ко мне уже мчались люди вместе с тяжеленными шторами, я был слегка зол, я даже не знал, почему. Аманда собиралась в город, хотела пройтись по магазинам, Луи изъявил желание пойти с ней, я не был против. Я знал, что он не захочет остаться со мной. Мальчик оставался отчужденным и невеселым, я старался не напрягать его и не ставить в неудобное положение. Меньше всего мне хотелось, чтобы он стал меня ненавидеть. Я хотел, чтобы он знал, что я чту его желания, его личное пространство, его тишину. – Все было в порядке. Они только что вернулись, на часах семь пятнадцать, ужин мы провели по традиции, в нашей столовой, мне уступили место отца. Когда нам принесли еду, я взглянул на Луи, протягивая ему свою руку. И, о господи, он впервые за эту неделю посмотрел на меня. В мои глаза. В мои темные и уже не совсем мои глаза. Он сожалел. Он извинялся и извинялся, за эти долгие три секунды я успел прочитать все. Я простил его. Его руки были мягкими, пальцы придерживали мои совсем нежно, аккуратно, как будто он отвык от меня. – Я думаю, что бокал вина тебе не помешает, – глубокая ночь. Я не спал, Аманда тоже не спала, зашла в гостиную вместе с бокалами и бутылкой. – Чего не спишь? – я посмотрел на нее, снял свои очки, закрыл книгу и отложил ее. Горела всего одна лампа. – Тебе очень идут очки, Гарольд, – искра в глазах, она присела на подлокотник кресла. Вопрос проигнорировала. – Мы должны пересесть на диван, тебе неудобно, – ее шелковая сорочка была слишком короткой, ее бедра оголились. – Не думаю, – пышная грудь выглядела очень хорошо без бюстгальтера, я поднял свои глаза. – Ты должен рассказать мне, что же все-таки у вас с Луи происходит. – Я сто раз говорил уже, что я не знаю, – бутылка была откупорена, она подала мне бокал. – Я так не думаю, – казалось, она уже была немного пьяна. – И мама так не думает. – Твоя мама беспокоится по поводу и без, – Аманда повернулась немного ко мне передом, горбилась. – Ну же, Гарольд, – она произносила это имя не так, как Луи. Мне это не нравилось, – я умею хранить секреты. – Нет у меня секретов. – У всех людей есть секреты, – она опустошила свой бокал моментально. – Я не такой, – я старался не обращать внимания на ее флиртующие с моими ноги. – А у тебя есть секреты? – Да, – снова наливала себе. – Ты хочешь узнать? – посмотрела на меня, ее локоны спали на плечи. – Только обещай, что никому не скажешь. – Хорошо. – Я влюблена в человека, которого не могу любить, – улыбнулась, закрыла глаза. – Я такая глупая, – улыбнулась шире. – Ну, я думаю, что однажды ты разлюбишь его. – Как и ты? – свое негодование я запивал вином. Оно не было крепким. – Что ты имеешь в виду? – Кого же ты любишь, Гарри Стайлс? – она закинула ногу на мои бедра, я игнорировал это. – Такой загадочный и неприступный. Неужели нет человека, который бы попал в твое сердце? – Не думаю, – я прокашлялся в кулак, Аманда накручивала волосы на палец, выглядела неподобающе леди. – Но я же вижу, что ты влюблен, – еще раз кончила свой бокал раньше меня. – Как я, – налила себе еще, в бутылке осталось совсем немного. – В кого-то, кого нельзя любить, – я отвернулся, усмехнулся. – Мне надо идти, – она не дала мне встать. – Не так быстро, вы, как джентльмен, должны составить даме компанию в эту одинокую ночь, – налила остаток вина в мой бокал. – Гарри Стайлс, будьте мужчиной, – мне это совсем не нравилось. – Я твой дядя, и, кажется, ты еще ребенок, которым можно командовать, – она посмотрела на меня, глаза потемнели. – Ты можешь мной командовать, – прошептала, наклонилась, – конечно, Гарольд, – сказала на ухо, я отрекся, отодвинулся от нее. – Аманда, я думаю, ты пьяна и тебе надо выспаться. – Тише, я сижу здесь чуть больше пяти минут, – я отпил немного, не смотрел на нее. – Ты, Гарри, очень интересный человек и самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречала. – Я не думаю, что ты можешь говорить так о дяде, – я снова пил, это помогало мне не обращать внимания на нее. – Да разве любви есть дело, в кого влюблять нас, простых людей, – пересела с подлокотника на мои колени. – Ох, – захохотала. – Извини! – посмотрела в мои глаза, я хотел встать. – Иногда я такая неловкая и неуклюжая! – алкоголь затмил ее красивый ум. Я не любил пьяных людей. – Тебе лучше встать, Аманда, это не совсем удобно, – я пытался как-то вежливо поднять ее и встать самому. Это надо было прекращать. – Хей! – она ударила меня по руке. – Не трогай меня, мне щекотно, – улыбнулась, болтала ногами. – Потерпишь. – Встань, пожалуйста. – Нет. – Аманда. – Ты ничего со мной не сделаешь, я хочу сидеть здесь. – Твое поведение просто отвратительно. – Я знаю, Гарольд, но, о боже, никто не может остановить меня. Это напряжение вокруг нас накаляло воздух, становилось жарко, она схватила меня за подбородок. – Мое сердце. Сжимала его сильно, от ногтей уже остались следы. – Ты такой неблагодарный и заносчивый, Гарри Стайлс. Мне это не нравилось, я смотрел в ее глаза, но ничего не делал. – Ты думаешь о себе слишком много, используешь женщин и их сердца. – Ты пьяна. – Не перебивай меня, – опустила взгляд к моим губам. – Ты жалкий, на самом деле, – снова смотрела в мои глаза, строго и пытаясь обвинить меня в чем-то. – Я все знаю о тебе. Статьи не печатаются на пустых доводах. Доля правды там все-таки присутствует. – Ты пьяна и не понимаешь, о чем говоришь. – Не. Перебивай, – приблизилась, ее взгляд бегал от моих губ к глазам и наоборот. – Ты высоко мнения о себе, но я знаю, что ты ничего не достоин, – ерзала на моих бедрах, чего-то ждала. – Я знаю, что ты засматриваешься на молоденьких. Я знаю, что ты любишь кого-то, кого нельзя любить, – я был напуган. – Как я, мне тоже все детство запрещали любить, – сантиметр между нашими лицами. – Любить тебя. Я выронил бокал из рук, от него откололась ножка, содержимое расплескалось на ковер. Аманда вцепилась в мои губы, голодно и так нетерпеливо, закусывала губу, стервозно пыталась вылизать остатки вина, ее язык был горячим и острым, но мне нравилось. Внутри я корил себя за происходящее, но я ничего не мог с собой поделать. Моя рука опустилась на ее тело, я оглаживал ребра, большим пальцем цепляя ее твердые соски. Мы испробовали друг друга, ее бокал был на столике, грудь прижималась к моим ключицам, мы не заметили, как сменили положение. Мои руки на ее спине, ее промежность трется о мое бедро, я не знаю, что делать с собой. Куда деть себя. Через минуту я отстраняюсь. Я смотрел на себя в зеркале, хотел ударить. Мне было неприятно и больно из-за самого себя. Я чувствовал себя отвратительно, я не понимал, почему так поступил. Она моя племянница, племянница, ничего более, ничего более быть не должно. Аманде было пять, когда она впервые поцеловала меня в щеку. Я привез ей подарок. Она поблагодарила меня объятием и поцелуем в щеку. Она три часа стояла в углу гостиной, потому что ей так нельзя было делать. Мы с Джеммой пытались оправдать ее, ведь она ребенок, в ней нет ничего такого, чего боялась моя мать. После этого Аманда стала обращаться ко мне по фамилии и только по необходимости. Больше она мне ничего не рассказывала. Ничем не делилась, больше не считала родным человеком. – До чего же ты опустился, Гарри? Я стоял у двери в спальню Луи, в коридоре горел свет, но здесь никого не было. Я не хотел признавать того, что я почувствовал. Чертову симпатию, я ощутил то, что Аманда могла мне нравиться. Я открыл дверь очень осторожно, прокрутил ручку, аккуратно, еле слышимо. Полоска света упала на пол, где виднелся край моей тени, я прикрыл дверь за собой, но не закрывал ее. Я сделал шаг к постели, его руки были раскинуты, одеяло валялось на полу. Я невольно улыбнулся, вздохнул. Мои пальцы потянулись к его отросшей челке, я невесомо поправил ее, закинул немного наверх, его лоб был мокрым. Тело совсем тонкое, худенькое, с женскими очертаниями, никаких перекачанных мышц. Все маленькое и искусное. Я постоял там еще с минутку, затем открыл окно и вышел. – Доброе утро, – я в комнате Аманды. Я сожалею. Она стоит ко мне спиной. – Ох, Гарри, – поворачивается и улыбается. Я уснул в библиотеке, на минут сорок, теперь пришел к ней. Зачем, я так и не понял. – Что-то хотел? – на ней блузка из очень тонкой ткани, ее соски просвечивались, я старался не смотреть на них. – То, что было ночью, ошибка, и я думаю, теперь это наш личный секрет. – Ого, у самого Гарри Стайлса теперь есть секреты? – завязывала волосы, я перевел взгляд в пол, мои руки находились в карманах. – Это ошибка. Ты моя племянница и я не могу жить с этим, – она зашагала ко мне. – Мы должны забыть об этом. – Правда? – женская обида на лице, черты угловатые, злые. – Я люблю тебя, Гарри, – я сделал шаг назад. – Аманда, пожалуйста, – я перехватил ее руки. – Ты отвратительна. – Я расскажу матери. – Твоя мать знает, что я хороший человек, она знает, что это не моя вина, – глаза бегают, я сосредотачиваюсь. – Общественность мне поверит. – Аманда, ты знаешь, что это ты виновата. – Да ладно?! Когда моя жизнь превратилась в это? – Я люблю тебя! – закричала, я сделал шаг к ней и снова схватил руки. – Успокойся! – Я люблю тебя, Гарри Стайлс! – слишком громко. На этаже в этом крыле все точно слышали. – Аманда, перестань! – Нет, Гарри! Я люблю тебя! Она пыталась сделать что-то с собой, она не могла успокоиться. На лице обида, обычная, даже детская обида, которую я так часто видел. Ее глаза бегают по моему лицу, застревают на губах, я хочу отойти и пускаю ее руки. Все медленно. Аманда снимает свою блузку. – Оденься, – я закрыл глаза. – Нет, я хочу, чтобы ты смотрел на мое тело. – Я не буду. – Посмотри. – Аманда, ты сходишь с ума. – Посмотри на меня! – я не смотрел, отошел немного от нее. – Я люблю тебя, а ты просто заносчивая скотина! Она меня толкает, а затем целует, я прижимаюсь к ее туалетному столику у двери. Я старался отречься, старался отодвинуться, я не хотел ее трогать. В глазах искры. Старые воспоминания мчатся колесницей. Аманде семь, Джемма беременна, Джонатан не смог приехать на День Благодарения. Мы в городе, уже довольно поздно. Девочка засыпает на ходу, я предлагаю Джемме взять ее на руки. Та охотно соглашается, Аманда обнимает мою шею и шепчет: «Я люблю тебя». Я улыбаюсь. – Я тебя ненавижу! Черт, черт, черт. Частые шаги Луи, теперь я отталкиваю Аманду. Она ищет, чем прикрыться, я убегаю. Я облажался. Я не знаю, что мне делать. Я иду по звуку, который моментально теряется. Слезы на глазах, он не должен был видеть это. Он на низу лестницы в холле, держится за грудь, часто дышит. – Все в порядке? – он отталкивает меня. – Не трогай меня! – рев, раздавшийся из самых глубоких чертог его сердца. – Что это, черт возьми? – делает шаг в мою сторону. – Кто ты такой? – смотрит в мои глаза. – Кто ты такой, черт возьми?! – ударяет по животу, очень слабо. – Ты тупой извращенец, я тебя ненавижу! Я ничего не могу сказать, я терпел не одно крушение в этих глубоких океанах его глаз, взбунтовавшихся, выходивших из берегов. Луи убегает к выходу. Я в ступоре. Я потерялся. Я не знаю, что мне делать. – Я тебя ненавижу, надеюсь, ты сдохнешь! Исчезает за дверью, та громко хлопает. Вокруг люди. Я хватаюсь за сердце и осторожно спускаюсь на ступени. Я не в порядке. Я в гостиной, на диване рядом сидит Аманда. Я смотрю в ее глаза, она чувствует себя виноватой. Мне дают капли, врач еще раз слушает сердце. Мне трудно дышать, сконцентрироваться. Врач что-то спрашивает, Аманда отвечает. Он смотрит на меня, я перевожу взгляд на окно. – Вам надо отдохнуть, – тяжело вставать, ко мне подгоняют дворецких, те кладут мои руки на свои плечи. Но я не был настолько беспомощен. Прошло пять часов. За пять часов я выспался. Рядом сидела Аманда, смотрела на меня с сожалением. Она принесла зеленый чай и капли. Мне болит сердце. Я боялся, что сегодня закончу эту жизнь. Я принял капли, чай пить не стал, я не пью чаи, но кофе мне ближайшую неделю нельзя. Он перегружает сосудистую систему. Ранние инфаркты и все в этом роде. Мы с Амандой молчим. Мне жарко, чувствую мокрую на спине ткань. – Где Луи? – это единственное, что мне надо было знать. – Я не знаю. Голос тихий, почти шепот, я посмотрел на нее. – Я спросил, где Луи. – Гарри, я не знаю, он просто убе- – Двадцать человек в доме и еще десять на улице! – чашка с чаем летит в сторону с тумбы. – И вы не знаете, где ребенок?! Она уходит. Убегает, вернее. Мне хочется исчезнуть. Я снимаю рубашку и ложусь на спину. Закрываю глаза, в голове одни образы заливающегося слезами мальчика и звезды. Я часто видел их, когда приходил в комнату Луи в Аллоше, тогда, первые дни там. Он всегда очень красиво спал. Я наблюдал за ним по полчаса. Постоянно. Я не могу оправдывать себя. Он понравился мне с самого первого мгновения. Я снова уснул. Часы шумели, я старался не кричать на всех подряд, но они не могли найти Луи. Они нигде его не видели. В пределах этого огромного участка земли его нет. Мое сердце сжималось, я еще раз выпил капли. Аманда не выходила из своей комнаты. Тот вечер мог бы продлиться вечность. Я проверил третий этаж и котельную. Там было пусто. Мы все были на нервах, во всем доме горел свет, и люди раз за разом проверяли одни и те же помещения. На улице бегали сторожевые собаки. У нас было пять доберманов. Я не считал этих собак особенными, никакой привязанности или отвращения, в детстве с ними строго-настрого запрещали играть; конечно, псы сторожевые и не избирательные, одно неверное движение – и вы их сегодняшний ужин. Я думал, что доберманы не бывают такими. Вообще, я не интересовался собаками. – Я в студию, – команда служащих не отходила от меня последние полчаса, хочу подметить, что они стали меня бояться и жалеть. Уже было темно, мы надеялись, что Луи не перелазил этот высокий бетонный забор, потому что через центральные ворота он не уходил. Вообще, дальше в саду, вернее, за самим садом были только прутья, как бы объяснить, забор из железных палок. Я быстро напряг свою память, пытаясь вспомнить, какое расстояние между прутьев, пытаясь понять, смог ли мальчик пролезть. Я вошел в студию и услышал свистящий звук. По комнате расплылось мягкое сопение. – Луи? – у меня здесь стояли упакованные холсты, все они чистые и новые, огромных размеров. – Хей? – я стал быстро смотреть за ними, звук доносился как будто сразу из всех углов. Луи лежал на полу, за одним из холстов, мое сердце растаяло, когда я увидел знакомое личико мальчика. – Милый.. Я взял его на руки, аккуратно, без раздумий. Его личико сморщилось, спряталось в моей груди, я улыбнулся. Он очень крепко спал. Я держал его на руках целую вечность, мое лицо было мокрым из-за слез. Было очень тяжело. Последние дни были очень тяжелыми. Я смотрел на него, его дергающиеся ресницы и нос, на его царапину, которая заживала, на брови, где его также украшали небольшие шрамы. Его рука потянулась к глазам, когда он хотел поменять положение, когда понял, что больше не лежит на полу. – Гарольд? – сорок четыре минуты. За сорок четыре минуты его лицо наконец-то было высечено где-то на моем черепе. – Я люблю тебя, – я прошептал. – Прости меня, – его взгляд сразу ушел куда-то вниз. – И ты тоже, – а я не мог перестать смотреть на него. – Мне жаль, – я поставил его на ноги. – Я не хотел к нему идти, – я протирал свои слезы, быстро, улыбаясь. – Я сожалею, – теперь я избегал этих глаз. – Я потерял кулон в лесу, Гарольд, мне так жаль. – Тише, – я обнял его. – Я люблю тебя, я люблю тебя, – во мне не могло быть столько слез. – Я тоже люблю тебя, очень сильно. В конце концов, у нас красивая история любви, не находите?