banlieue

– Гарольд, улыбнись! Я слежу за тем, чтобы в зале столы стояли ровно, чтобы закуски выносили аккуратно. Луи крутится рядом, щелкает все, что видит. Я смеюсь и не успеваю повернуться к нему полностью. Я прижимаю его к себе за плечи и смотрю снимок. – Он такой размазанный, – недовольный, но любящий тон, я чмокаю мальчика лоб. – Зато красивый. Посмотри, – я взял фотографию из его рук и приподнял вверх. – Иногда такой эффект создает чувство присутствия и неожиданности. – Ты несешь бред, как всегда, – я отталкиваю его, совсем легко, без ненависти, Луи смеется и убегает. Предварительный показ только для близких и избранных, это начало июня. В нашем клубе художников, в котором я состоял, было принято угощать присутствующих на первых показах. «Желтая волна» подарила мне все, о чем я и не мог мечтать. Это клуб, общество, где было приятно находиться. Луи в своем черном вельветовом смокинге, я в обычном, цвета чайной розы, а в кармашке лежит красная искусственная роза. Я еще раз осматриваю картины. Их двадцать три. Меньше, чем в тот раз. Многие картины я просто не включил в выставку, но разместил здесь, как отдельную коллекцию. – Итак, друзья, – здесь нет Джеммы, потому что я не могу ее видеть. Луи стоит впереди и снова делает снимок. Кроме тридцати человек здесь еще два журналиста. – С чего бы я хотел начать, – я держал бокал с вином в руке, – вы все уже ознакомились с картинами, надеюсь, никто из вас не разочарован, – я улыбался, глупо и неуместно. – Часть картин, а именно те двадцать три, на которых изображен мальчишка, – я улыбнулся шире, заметив Луи, старательно прятавшем фотографию в карман, – это «Banlieue», – я прочувствовал свой акцент в этом пустом помещении, не пустом, но все же, для меня здесь было пусто. – А остальные картины принадлежат неофициальной коллекции «Новое начало», – я глянул на мальчика, который улыбался, гордо и привлекательно. – Вы, наверное, хотите в лицо знать мою модель, ведь так? – его глаза вдруг открылись широко для меня, сверкали как летнее небо, покрытое лучами солнца, его черты лица смягчились и проглядел в нем все того же ребенка, какого встретил пять лет назад. – Иди сюда, Луи, милый, – его внимание вдруг рассеялось, он вдохнул глубоко и выдохнул уже около меня, я приобнял его за плечи. – Вот он, человек, который вдохновил меня на все это. Он сиял. Он часто дышал, и я не могу передать всех эмоций. Смотреть на его лица здесь, на многочисленные пары глаз, каждая из которых была своего собственного оттенка, это подарок судьбы или Бога. Я не знал, как сильно люблю Луи, на самом деле. Его руки сцепились от волнения, ненужного, но вполне уместного. – А как вы можете описать Луи, мистер Стайлс? – мои друзья из клуба отшучивались, Кайл смотрел в мои глаза, дергая своими бровями. – На самом деле, – я посмотрел на мальчика, затем снова на людей, – я не мастак хороших и длинных речей, – снова легкий смешок прошелся по толпе, за это я и любил клуб. Беззаботность. – Но я могу сказать, что Луи представляет собой смесь чего-то удивительно благовидного и дивного. Как Прованс, со всеми его полями и источниками, со всеми добрыми людьми и чистым небом, с храбрым воздухом, – я похлопал по крепенькому плечу мальчика, он улыбнулся. – Это нечто, что собирает в себе все заветные мечты и любовь, – я остановился, я следил за реакцией на, возможно, лишние слова. – Но, он мой кузен и я считаю, что это прекрасно. – Кузен? – противно переспросил один из журналистов, все на него обернулись. – Да, сын моего дяди, – тишина, такая напряженная, я слышал только удивленные вздохи тех, кто прочтет эту информацию в скором времени. Тот день длился вечность и по своим ощущениям напоминал какой-то очень светлый праздник любви, наполненный благородством души. Я чувствовал себя невообразимо любимым, правильным, нужным. Луи общался со всеми, много смеялся и кокетливо наклонял свою голову в стороны, морщинки вокруг глаз играли с искусственным светом помещения. Я не мог перестать смотреть на него, люди рассеялись и прибились к картинам, поодиночке или в небольшой компании, много говорили и тыкали пальцем на детали. Я смотрел на Луи, игриво кладущего ладонь на плечо моего друга, улыбающегося широко, отсмеивающегося, я глотнул вина из своего бокала, жажда этого мальчика избивала мой бедный мозг. Я прищурился и полностью погряз в своих неприличных мыслях, прямо как в тине, откуда вытащил меня Кайл. – Итак, Гарри, – вино в стакане немного перемещается из-за толчка, который я получил. Я улыбнулся. – Твой уровень высоко поднялся. Все портреты приятны глазу, на самом деле, я даже и не знал, что ты так умеешь. – Я тоже, это просто Луи, – теперь и он смотрел на мальчика, его карие глаза всегда излучали этот особенный горячий свет, желающий все предметы вокруг в свою власть. – «Новое начало» не такое как картины с Луи. – Зачем ты назвал выставку так? – Потому что мы с ним повстречались в пригороде, – я совсем себя не сдерживал. Еще раз глотнул вина, прокатившегося по горлу как ком. – Потому что Луи похож на тот самый пригород. – Я так и знал. – Что? – я удивленно отрываюсь от мальчика и поворачиваю голову к Кайлу. – Двенадцать лет прошло, – память напрягается изо всех сил, пытаясь вспомнить. – Все эти картины нарисованы с особенным и неприятным чувством, слабым и неподходящим тебе чувством, Гарри, – я опустил голову, пытаясь скрыть свои эмоции. – С любовью, ты не скрываешься, Гарри, совсем нет, – Кайл сжимает мое плечо. – Я просто надеюсь, что ты сделал правильный выбор. Он уходит, а я остаюсь со своими флешбэками, отдающими в груди некой особой болью. Неприятным чувством наполнения, не того, какое я хотел бы чувствовать. Мне двадцать восемь, мы в Северной Каролине, конкретно город я не помню, где-то на побережье, я проиграл в покер. Но, так как деньги не являлись для меня, для нас какой-то проблемой или азартом, у нас были желания. Вернее, задания, иногда выходящие за рамки. На днях один мой друг сказал мне, что я не должен смотреть на детей так, как смотрю. Они долго шутили по этому поводу, но я не придавал этому значения. Так вот, меня отправили в бордель. В бордель с детьми. Девочки обычно были в борделях с женщинами, редко они бывали вместе с мальчиками. Я не провел с этим ребенком ночь, я ничего вообще с ним не делал. Его звали Эйбел, ему нравилась его жизнь, и он ничего более не желал. Мы поговорили около двух часов, было интересно пообщаться с ребенком. С ребенком, оказавшимся в такой ситуации. Я даже не целовал его, не трогал совсем. Он сидел на кровати, уже начинал раздеваться, но я попросил его не делать этого. Я стоял у двери все два часа. Я не гордился этим. Тогда уже я был в товариществе «Желтой волны», уже тогда я готовил свою выставку. В этом не было ничего такого, но я не гордился этим и получал много неуместных шуточек от своих друзей весь последующий год. – Знаешь, что мне еще нравится? – вот и мы с Луи стоим в окружении моих близких друзей и немного пьяных Гектора и Джека. – Ты сменил имидж. Твои длинные волосы тебе идут, – мальчик улыбнулся, глянув на говорящего мужчину, я тоже улыбнулся, смущенно. – Даже молодят! – мы засмеялись из-за Джека, Луи обнял меня за талию, всего лишь нежно уместил свою руку, пощекотав меня. – Да не такой уж я и старый! – обиженно произнес я, мы снова засмеялись, мальчик по-своему красиво и мягко, я слышал только его смех и смотрел на слегка взъерошенные волосы. – Ну да, сорок один, еще вся жизнь впереди, – улыбки украшали наши лица в этот замечательный вечер, я передал свой бокал официанту. – Конечно еще все впереди, а как же наследники? – Джерри никогда не оставлял тему семейного бизнеса. – Или Луи станет наследником? – мальчик удивленно посмотрел на меня. – Да, я думаю, – мы смотрели в глаза друг друга, я тонул там, не понимая, как такое могло свершиться, – да, он определенно будет хорошим бизнесменом. – А балет? – они все помнили. Они все видели Беллу в исполнении Луи. – Эм-м-м, – Луи с сентября не было на балете, иногда дома он разминался, просто чтобы не потерять свои навыки, – я даже не знаю, я думаю.. – Я буду заниматься балетом, конечно! – продолжил за меня мальчик, я расплылся в теплой улыбке, смотрел на него. – Буду ждать всех на следующем шоу! – И когда оно будет? – Думаю, в Рождество, – он улыбнулся широко, радостно и дивно, я загляделся. В нашей квартире было душно, хотя на улице было непривычно для этого периода прохладно. Мы зашли, я оставил на столе все приятные подарки от друзей, в частности алкоголь и конфеты. Луи сразу ушел в спальню, я смотрел на него, следил за движениями, четкими, отточенными, его балетная походка будоражила всего меня, и я чувствовал, как электрический ток бежит по костям. Легонько переставленные ножки отыгрывались, его руки снимали пиджак, скорее всего неудобный для него. Я улыбнулся, пошагал за ним, щелкнув перед этим выключатель на кухне. – Мне сказали, что я выгляжу как девчонка, – он расстегивал рубашку, снял ее также искусно и красиво. – В каком смысле? – я не раздевался, я застрял у двери, был слегка пьян. – У меня женское тело, Гарри, люди стали говорить об этом, – он завел руку за спину, чтобы почесать местечко под лопаткой, не смотрел на меня. – Оно не женское, – потянул штанину в сторону, положил брюки на кровать. – Оно твое и оно прекрасно. – Оно женское, маленькое, неуместное и слабое, – в его глазах показалась злоба и ненависть, слова он просто выплюнул. – Оно ужасное. – Луи, – он вздохнул, осмотрел комнату, руки были опущены, – посмотри на меня, – грустно переводит взгляд, его глаза слезились. – Меня это задело. – Я заметил, – я шел к нему, Луи сделал шаг навстречу и прижался ко мне в объятиях. – Да, оно не такое, как у других мальчиков твоего возраста. Ты немного их ниже. Талия у тебя тоньше, – не сдержавшийся всхлип прорвался наружу сквозь сомкнутые губы. – Но твое тело все равно очень красивое, милый, оно картинное и живописное. – Экстерьеристое, – я улыбнулся, выдохнув смешок. – Конечно, – его кожа была мягкой и вкусной на вид. – Не слушай их, они просто не понимают, что это обижает. Ты красивый, Луи, ты очень красивый, перестань, – его всхлипы участились, били прямиком в сердце. Уже минутой позже я целовал его на нашей кровати, откидывая вещи в сторону, пытаясь в промежутках ухватиться за что-то на его теле, почувствовать кожу, почувствовать его полностью, воссоединиться. Его руки были прижаты к его груди, кисти сложены в кулачки, наши кулоны прозвенели, столкнувшись, Луи улыбнулся, пока я исследовал форму его прикуса, пока я пересчитывал эти уже тридцать зубов. Мы оторвались, я смотрел в его бездонные глаза, где безвозвратно терялся, его глазки бегали, были слегка красноватыми. Он шмыгнул носом, когда я стал опускаться по рельефам его туловища вниз, ощупывая каждый сантиметр этой оболочки губами. Его грудь подалась навстречу моему языку и пальцам, которыми я щекотал его соски, они были прохладные, но в моем рту стали горячими, его сердечко забилось быстрее, мальчик выдохнул протяжно, со свойственным скулежом, я пошел вниз, пересчитывая ребра, что так уязвимо показались. Луи напрягся, а я улыбнулся, подмечая его бугорок под хлопковой тканью нижнего белья. Мои волосы щекотали его кожу, я пытался убрать их каждый раз, но безуспешно. Я присел на кровати, оторвался от своей сладости буквально на секунду, только чтобы стянуть с себя ненужные брюки и нижнее белье, Луи смотрел на меня. – А-ах! – вырвалось у него, когда я закусил кожу внизу живота, запуская пальцы под резинку трусов, цепляя ногтями его слабеющую оболочку. Вслед за трусиками, что щекотали его бедра, пошли и мои губы, целовавшие это благолепное существо, открывавшее для меня границы своей сущности, потому что именно в тот момент меня вытянуло на что-то романтически прекрасное. Я люблю его, я абсолютно точно люблю его. И я должен его поблагодарить за последние пять прекрасных лет жизни. Я поднял его правую ногу, целовал щиколотку, на улице послышались сирены полицейских машин, я улыбнулся. Его ножка осталась на моем плече, я потянул мальчика к себе, наши разгоряченные органы столкнулись, что вызвало у обоих всплеск искр в глазах и вырвало удовлетворенное, но не до конца, мычание. Луи откинул руки по обе стороны, схватил край подушки, напрягся, вдохнул глубоко. Я запустил руку под его попку, прошелся пальцем меж ягодиц, мальчик сжался и зажмурил глаза. – Не надо, Гарри, – он выдохнул, распахнул свои глаза, я оказался прямо напротив его лица, стоя на одной руке. Его губы показали его ровные зубки и язычок, поблескивающий из-за слюны на нем, я рванулся к этим вкусным губам, Луи прокричал в меня, когда я оказался внутри него, он очень сильно сжал колечко мышц, его ягодицы стали твердыми. Я не двигался, я целовал его лицо, умоляя расслабиться, потому что мне самому становилось больно. Его растяжка позволяла прижать к его груди его собственное колено, в то время как вторая нога лежала на кровати, слегка согнувшись, я улыбнулся, оставляя поцелуй на его густых ресницах, слизал слезу, что так спешно старалась потеряться в волосах на его виске. Я два раза толкнулся в него, ловя это тельце, двигающееся вверх, затем сел на колени и еще ближе притянул его к себе, ладонь мальчика легла на его живот. Луи закрыл глаза, притягивая к себе подушку другой рукой, я уложил его на свои бедра, держал его за бока, оглаживая тазовые косточки большими пальцами, я не сдерживался. Я ухмылялся, замечая, как Луи прячет свои глаза, закрывая их, как выгибается и пытается ухватиться за подушку крепко, как за что-то дорогое и обеспечивающее безопасность. Поэтому я наклонился к нему, толкнувшись, он ухватился за меня, пальцами давил на кожу на спине, я почувствовал его яйца и напряженный член, определенно требовавший внимания. Я приподнялся и смотрел в его открытые глаза, запуская руку меж наших животов, ощупывая его вены и намокающую расселину, он закрыл глаза от накатившего наслаждения и выгнулся подо мной. – Гаро-о-ольд, – губки в форме идеально круглой [о], за которые я зацепился, на вкус были словно вишневое вино. Ему не понадобилось много времени, чтобы кончить, наши тела почти слиплись, было грязно, в ушах шумело, я слышал только его громкие издыхания, я чувствовал их, его сердце и его трепещущую душу, что показывала себя сквозь эти ярчайшие глаза, сейчас переливающиеся подобно лунному камню, отражающие все его мечты и желания. Потому что на романтику меня тянет только тогда, когда подо мной любимое мною тело, которому я готов посвятить все на свете. Его четкие скулы вдруг сжались, а губы вытянулись в тонкую полосу, он зажмурился, а я прижался к нему настолько, насколько мог, чтобы не придавить мальчика. Наши ребра ударялись друг о друга с каждым моим дерзким толчком, я находился на грани, а Луи терпел то, что я делал с ним, сдерживая крики внутри. Его волосы, в которые я запустил руку, стали грязными и липкими из-за спермы, я протер большим пальцем пот на его лбу. Мальчик сжал кулачки, я перестал двигаться, все еще пряча эту тонкую фигуру под собой. И уже тогда я не сдержал сладостный звук наслаждения внутри себя, простанывая слова любви прямо в его маленькое ушко, щекоча при этом шею намокшими волосами. – Я люблю тебя, – низко произнес я, хриплым голосом, перебитым моими вздохами. – Я тоже люблю тебя, – я вышел из него и опустился к грязному туловищу, вылизал местечко у его пупка и закусил кожу на боку, сильно, чтобы оставить метку. К черту все мои грязные мечты, к черту все те ночи с женщинами. Вот оно, то, чему теперь я буду вечно верен. Я протрезвел, я принимал ситуацию, я принимал его горящее подо мною тело, испепелившуюся душу. Этим маленьким сердцем Луи любил меня, а я любил его. Прямо сейчас я скучал по портретам, что остались в галерее, прижимая мальчика, уместившегося на моей груди, к себе ближе, ведя пальцами по его плечу к локтю, после по предплечью, опускаясь к самой кисти, проглаживая меж костяшками. Заснул я тогда только к часам четырем, когда Луи отрекся, недовольно сводя брови, я усмехнулся и поцеловал его руку, которую он спешно спрятал под подушкой. – Луи, милый, – произнес я, еще даже не открыв глаз. Я повел рукой к его стороне, но там было пусто. Я уже и забыл, что хотел от него. Я приподнял голову и осмотрелся. Вокруг беспорядок, наши костюмы валяются на полу, вся простынь в беловатых, местами липких пятнах, как и одеяло, я протер глаза, сел. Снова осмотрелся, в квартире было тихо, хотя я не слышал даже улицы сквозь открытую балконную дверь. Я протянул руку к своему нижнему белью, спешно надел его, параллельно вставая с места. Я прокашлялся в кулак и вышел в коридор. – Луи, – он крутился у зеркала в одних трусах, – что делаешь? – я двигался к двери в ванную комнату. – Оно мне не нравится, – он опустил руки и сгорбился. – Оно маленькое и слабое. – Перестань, милый, у тебя все в порядке с телом, – он не смотрел на меня, трогал тело руками, пренебрежительно сжимая кожу до красных пятен. – Пять футов и пять дюймов, Гарри, – я не подходил к нему, сначала надо привести себя в порядок. – Да я еле до ста фунтов в весе дотягиваю. – Луи, с тобой все в порядке, ты выглядишь изумительно. – Нет! – он развернулся, махнув руками. – Почему я не выгляжу как ты? – я напрягся, оставил в покое дверь ванной, подходил к нему. – Потому что мне уже сорок один, а тебе всего семнадцать, – его расстроенный вид расстраивал и меня. – Все еще у тебя будет, я тоже был не самым крупным среди сверстников. – Не будет, я всегда буду низким и слабым. – Ты не слабый, – я прижал его к себе, он не мог дать объятия в ответ, потому что был сильно разочарован в себе. – Луи, перестань, ты не можешь говорить о себе такие вещи. – Это правда. – Да, это правда, но это не делает тебя хуже, – он всхлипывал, тихо, часто. – Я люблю тебя не за твое тело. – А за что тогда? – Ты любишь меня только из-за того, как я выгляжу? – Нет, – я прочувствовал слезы, попавшие в сгиб моего локтя. – Внешность идет как дополнение. – Вот видишь, – я грустно натянул улыбку, Луи положил ладонь на мое плечо. – Но меня же не за что любить, Гарри, – я провел рукой по его влажным волосам. – Луи, не говори так, ты удивительный человек, – я говорил твердо и быстро. – Ты очень хороший и я рад, что мы с тобой вместе, ясно? – он кивнул. – Даже если это неправильно, я здесь для тебя, прямо как и ты для меня. – Конечно. Я потрепал его по голове и ушел в ванную, сегодня проходит открытый показ для всех желающих, я собирался немного опоздать. Луи отказался идти, я не спорил с ним, я хотел узнать, кто же сказал о нем такие вещи. Но мальчик не помнил имени. Он не поцеловал меня на прощание, сидел на диване в пижаме, поедая прямиком из коробки глазированные кукурузные колечки. В тот момент я в очередной раз увидел в нем того маленького Луи, которого встретил в Аллоше. – Вы сказали, что Луи – ваш кузен, не так ли? – перед огромной публикой я обычно не изворачивался. Я появлялся на таких показах чисто ради вопросов. – Да, – ответил я женщине, что подошла с сегодняшним выпуском ежедневника. – Не находите ли вы эти картины слишком откровенными? – она смотрела в мои глаза спокойно, твердо, я даже растерялся. – Откровенными? – спросил я, оглянул зал. – Что вы имеете в виду? – То, как он стоит на некоторых картинах, его взгляды, – я потоптался на месте, выдержал паузу. – Мистер Стайлс, я давно интересуюсь искусством и человеческой психологией, – очень интересно. – Я просто вижу это и хотела спросить вас. – Вы не думаете, что это может быть неуместным? – нападать на нее было неверным решением, но это не я. Это человеческая психология. – Луи всего-навсего мой двоюродный брат, который потерял родителей слишком рано, а я оказался рядом. Не кажется ли вам, что это совершенно неприлично и отвратительно? – Извините, – она опустила голову и исчезла. Я поправил ворот своей рубашки и снова оглядел картины. Ничего не скрыто, все его чувства выставлены напоказ. Я застрял на глазах цвета морской волны, на портрете, висевшем среди таких же прекрасных творений. Я почувствовал тепло его тела и шепот у уха. Он шептал слова любви. – И что дальше? – к моему приходу домой он справился со всеми своими эмоциями. Луи сидел у умывальника на столе, руки уперлись о его край. – Будем ждать приглашения в другие галереи, – сегодня на улице было гораздо теплее, а мальчик закрыл окна в квартире. – А почему бы не попроситься в другие галереи? – я расстегнул верхние две пуговицы рубашки, повернулся к нему, убирая волосы назад. – В каком смысле? – Ну, Розалина не ждала приглашения труппы, она просила у директоров принять нас. – Это не в моем стиле, люди должны возжелать меня и мои картины, – он улыбнулся. – Ты самовлюбленный придурок, Гарольд, – смотрел на меня мягко, я тоже улыбнулся. – Совсем немного, разве что, – я подошел к нему и взял его руку в свою. – Я люблю тебя, – Луи смотрел в мои глаза, смотрел настойчиво и влюбленно. Я прекрасно это понимал. – Я хотел поблагодарить тебя, – я зашептал, потому что эти слова предназначались только ему. – Я хочу сказать много слов благодарности, Луи, милый, – теперь его глаза бегали, растеряно и безысходно. – Я люблю тебя, я очень сильно люблю тебя, я отдаю тебе свое сердце, – я улыбнулся, глаза намокли. – Мне никогда не было так хорошо с кем-то, – я совсем распался на части. – И мне, – он тоже шептал. – Я люблю тебя, Гарри. Мы поцеловались. Без языков, просто столкнулись губами, Луи совсем немного раскрыл свой ротик, но лишь для того, чтобы поцелуй стал слаще. Мои слезы теперь были на его лице, мы оторвались друг от друга. На секунду, посмотрели в глаза друг друга, я заметил зеленый проблеск в них, крапинку моего зеленого. Готов поклясться, что Луи заметил в моих глазах остатки голубого. – Ты чего плачешь? – я отошел немного и протер свое лицо. На самом деле только размазал все слезы. Я пожал плечами. – Я не знаю, – я улыбнулся, мальчик спрыгнул и подошел ко мне. – Ты у меня такой ранимый, – он меня обнял и прижался к груди. – Я-то? – я поцеловал его голову и взъерошил немного волосы. – Ага, – выдохнул он в ткань моей рубашки, там стало тепло. – Как и ты, – мы синхронно издали смешки. Вот так. Я никогда не думал, что что-то будет происходить так медленно и быстро рядом с ним. Через две недели мы отметили нашу пятую годовщину, что до этого не делали. Я видел его каждый день рядом в постели, обычно я просыпался раньше, но бывали утра, когда он будил меня своей музыкой и приятным запахом тостов, приготовленных лично для меня. Я смотрел на него в постели, когда солнце отражалось от блестящей ото сна кожи, когда верхняя губа открывала вид на передние зубки, и его нос дергался из-за моих прикосновений. – Я принес ужин, – сегодня было собрание клуба, они все собирались продвигать мою выставку. Всего лишь дружеская помощь. – Что это у тебя в руках? – Это? – мальчик приподнял бокал вверх мне навстречу, я проглядел там розовую жидкость. – Это розовое вино. – Розовое? – на столе стояли две бутылки вина. – Не помню, чтобы мне дарили розовое вино. – Я изготовил его сам, – он опустошил бокал и прополоскал им рот прежде, чем глотнуть. – Немного белого, немного красного, и voi la (вуаля)! – его акцент смог загладить его вину. Я прищурился. – И как оно? – он снова наливал в бокал содержимое бутылок, я заметил, что он уже был пьян. – А ты попробуй, – на стол упала капелька красного, Луи быстро вытер ее пальцем и облизал его, передавая мне бокал. На вкус ничего. – Неплохо, – я сделал всего один глоток, чтобы прочистить горло. – Но тебе надо поесть, иначе ты свалишься с ног от опьянения. – Если ты вдруг забыл, у меня уже был опыт, – он улыбнулся, сел на стул. – Да, причем не очень приятный, – я взял нам еды из итальянского ресторана. – Но да ладно, не будем вспоминать об этом, – у меня было хорошее настроение. – Я принес нам оссобуко и ризотто. Классика, – он снова сделал глоток вина. – И что же это? – По-моему, ты еще не пробовал. – Я бы все равно не запомнил, – я улыбнулся. – Конечно, вид уже не совсем ресторанный, но зато еще теплое, – я передал ему пластиковую упаковку, шагнул к вилкам. – А ты что делал целый день, кстати? – Да так, – бокал был пуст. – Я сделал несколько фотографий в агентстве, сегодня забрал их, – я подал ему прибор, мальчик смотрел на меня. – Я хочу снять портрет в нашей спальне. – Зачем? – Я повешу свои снимки, Гарольд, из-за телевизора все равно половина уже не видна. – Но это подарок, – я сел напротив, бутылки слегка мешали. – Но там я еще маленький, – он вздохнул. – Давай снимем? – Завтра? – Ладно. Мы просто ужинали, я убрал бутылки, но сам Луи уже не хотел пить. Двух бокалов ему хватило. Вообще, смешивать алкоголь очень опасно, но я думал, что мы обойдемся всего лишь рвотой и позеленевшим лицом. И это будет ему уроком на всю жизнь, потому что кто вообще мешает вино? Опускалась темнота, наш ужин затянулся на целый час, потому что мы бесстыдно флиртовали друг с другом. Смеялись и говорили о разных мелочах. Пьяный Луи мне определенно понравился. Я не стал ворошить память и вспоминать о случившемся два года назад. Это прошлое, я никогда не держусь за прошлое, каким бы оно ни было. Я сидел у дивана, Луи – на нем, мы смотрели какую-то мелодраму. Он игрался с моими волосами. – Если будет больно, то ты мне скажешь, – я кивнул, улыбнувшись. Мальчик расчесывал мои волосы, очень осторожно, я чувствовал его тонкие пальчики, дотрагивающиеся до кожи, массирующие мою голову. Он хотел попробовать что-то заплести, но судя по вздохам мало что получалось. А я сидел и улыбался. За окном послышался ветер, очередной вздох мальчика и разочарованное цоканье. – У меня не выходит, – проговорил он, я усмехнулся. – Ты просто устал, – я повернулся. – Пойдем спать. – Хорошо. Луи отключился. Я прижал его к себе, чувствуя учащенное сердцебиение и тепло. Я улыбался. Я заснул, улыбаясь, потому что это то, о чем я даже не мог мечтать. Испарявшийся через кожу алкоголь придал ему тот самый терпкий вкус, я поцеловал его плечо несколько раз, как и кисть руки. Его дыхание дарило ощущения абсолютного покоя и счастья. Поэтому у меня и полились слезы, снова. Я не знал, что и делать с собой, прижимая спящее тщедушное сейчас тельце этого мальчика, выпуская все эмоции наружу. Я был благодарен судьбе, или кто там еще сводит людей, которые по умолчанию не должны быть вместе. Я был бесконечно благодарен. – Гарри! – еще секунду назад свет вырвал меня из крепкого сна. Я не сразу все понял. – Гарри-и-и! – Луи потряс меня за плечо, я открыл глаза. – Что? – лицо опухшее, залитое слезами. – Что случилось? – я сел на кровати, мальчик стоял напротив. – Вот, – выдавил он, выставляя мне свои предплечья. Мне потребовалось время, чтобы понять, что происходит. Я протер глаза, стараясь разглядеть на его руках что-то, что так его напугало. Небольшие пятна разной формы, красноватые, показались не только на руках, но и на шее. Больше их нигде не было. Пять утра. Мы мчимся в больницу, Луи не может перестать лить слезы, и я не решаюсь успокоить его. Это очень похоже на ВИЧ-инфекцию. Я давлю на педаль, город только-только просыпается, машин нет совсем. Ожидая самого худшего, мое сердце болело за Луи. У него не может быть такой плохой конец. – Это аллергия, – я протер свое мокрое лицо ладонями, выдохнул. – Мы еще выясняем на что именно, может быть, вы помните, что он такого вчера съел или выпил? – Ну-у, – потянул я, стараясь собраться с мыслями, – он ел итальянское оссобуко и ризотто. – Понятно, – врач странно на меня смотрела. – С ним все в порядке, можете успокоиться. – Спасибо, – прошептал я, кивнув. Мой разъяренный и пугающий вид быстро поднял всех на уши, я потребовал сделать анализы как можно быстрее, лишь бы убедиться, что у моего мальчика все хорошо. Сейчас уже семь утра, Луи в комнате покоя, я сижу еще у кабинета врача, выжидая последующих инструкций. У меня пронеслась перед глазами жизнь, когда я увидел те пятна на его руках и теряющее надежду лицо. Я тогда очень старался не терять надежду, но у меня не получалось. Я не совсем верил, что с ним все в порядке. А еще я понимал, что тоже могу болеть. И почему-то я поставил себя в приоритет. И сейчас я смотрел на белую дверь в кабинет и думал, почему же я такой.