«"Нет, вы все верно расслышали, я их не продаю"»
«Гарри Стайлс не собирается продавать картины»«Гарри Стайлс рассказал о своем сыне»
«Что показывает нам новая выставка Гарри Стайлса?»Г а р р и С т а й л с Г а р р и С т а й л с Г а р р и С т а й л с
Произношу я свое имя по буквам, засматриваясь на очередной заголовок. Я снова на первых полосах, я снова ловлю репортеров, снова убегаю от журналистов, караулящих у нашей квартиры. Да, я не собираюсь продавать картины с мальчиком, и это привлекло так много внимания и ко мне, и к Луи, что теперь все поголовно пытаются разузнать мой секрет. До середины декабря, устраивая небольшие уик-энды в Нью-Йорке, мы успели побывать в двух десятках разных галерей. Штаты я уже объездил, мы пока решили отдохнуть и вернуться в дорогу только к моему дню рождения. – Я попросил тебя слезть со стола, – двадцать четвертое декабря, уже обед. Луи пожелал никого не звать и сюрприз-вечеринок не устраивать. – А я не слезу, я сегодня именинник, – он вытягивает шею, улыбаясь широко и нагло, лукаво. – Ты действуешь на нервы, – проговариваю я, когда кладу очередную стопку газет на журнальный столик у дивана. – Я знаю, я очень стараюсь, вообще-то, – через две секунды я слышу звук разбивающегося фарфора. Поворачиваюсь к нему. – Зачем ты это сделал? – его ноги на столе. Луи улыбается, подпирая щечки руками. Я осматриваю осколки чашки. – Мне скучно. – Я же говорил тебе, что надо было поехать в ресторан. – Нет, я хочу отметить день рождения только с тобой. – Интересно почему, – я подхожу к нему осторожно, мальчик сразу кладет руки на мою талию. – Ну, просто так. Не хочу я видеть всех тех людей. – Марти звонил с утра, вы давно с ним не виделись. – Я надеюсь, что ты не ждешь от меня какой-то ответственности или чего-то еще взрослого, – тень улыбки проясняется на личике, он наклоняет голову. – А чего мне от тебя еще ждать? – Ничего, – показывает свои белые зубки, убирает руки. – А с Марти я встречусь завтра, – голос изменился, Луи вытягивал гласные, засмотрелся в мои глаза. – Сегодня только ты и я, – прошептал, захихикал, совсем не смущенно, я улыбнулся и сделал шаг назад. – Ты слишком много о себе думаешь. – Ну так, как себя такого и не любить? И не думать? – я просунул руку в карман, усмехаясь, достал оттуда серебряный браслет. – Я понял, что ждать торжественного момента не стоит, – мальчик вытянул свою левую руку, расслабил пальцы. – Вообще-то, я хотел футболку с тираннозавром, – браслет чуть спал вниз с его тонкого запястья, Луи покрутил немного руку. – Ее я тоже купил, – улыбнулся я, приближаясь к его лицу. – А новую камеру? – Ее получишь на Новый год, – я прошептал, невесомо прижимаясь губами к его щеке, опускаясь чуть ниже, целуя уголок рта. – Неси уже мне мою водку, – я усмехнулся. – Ты любишь портить моменты, Луи. Я в центре этой чертовой вселенной. У меня есть власть, красота, талант, деньги. Мы с Луи вышли в торговый центр и теперь не можем выйти, ведь к выходу прибежали репортеры, которых силой пытаются выгнать. Несколько патрульных машин, звуки сирен и все в этом роде. Я чувствую, что держу всех на коротком поводке. Грубо ухмыляюсь, покручивая кольца на пальцах. – Гарольд? – окликает меня Луи, я опускаю взгляд. – Что? – Все нормально? – Да, а что, что-то не так? – У тебя глаза потемнели, – теперь я усмехаюсь по-доброму, прижимая мальчика к себе. – Все хорошо. В машине я отшвыриваю очередной журнал на задние сидения, Луи поправляет шарф. Мне казалось, что он меня испугался, ведь после он даже не смотрел в мою сторону. Но я ничего не могу с собою сделать, я наслаждаюсь всеобщим вниманием. Теперь я им наслаждаюсь. Это не описать. Когда я вижу всех этих полицейских, внутри взрываются лампочки одна за другой, я стараюсь не ставить себя выше других, но у меня не выходит. Я знаю, что я лучше. Талантливее. Умнее-богаче-красивее. Грешная у меня душа, я знаю. – Снимай свою курточку, – пакеты небрежно брошены у входной двери, я подхватываю мальчика у стены, избавляясь от своего пальто и обуви. Луи как-то неохотно расстегивает молнию. – Гарри, – успевает произнести он, но я тут же снова прижимаюсь к его губам. Сегодняшние события опьяняют. На нем еще ненавистный мною свитер и футболка, я озлобленно мычу в его рот, заставляя ускориться. – Гарри, – его руки уперлись о мою грудную клетку. Я пропускал его слова мимо ушей. Я был сильнее, поэтому мальчишка все еще был зажат у стены. – Стой! – острая коленная чашечка, упершаяся в мою промежность, заставила меня сделать шаг назад. Я посмотрел в его глаза. – Все в порядке? – Да, – я хмурюсь и снова приближаюсь к нему. – То есть, нет, Гарри, успокойся, – на шее все равно появилось покрасневшее пятнышко. Но оно скоро пройдет. – Что-то не так? – Что с тобой? – Ничего, – я пожимаю плечами, наклоняясь к брошенному пальто. – Ты странно ведешь себя сегодня, – он легко пинает мои ботинки ближе к вешалке, там же оставляет свои. – Почему? – я по-джентльменски беру его куртку. Мы проходим на кухню. – Хотел спросить у тебя, – Луи снимает свой свитер, кладет его на стул. – Хей, – я беру его округлое личико своими ладонями, – прости меня, ладно? – Да, – он вздыхает, в глаза не смотрит. – Все будет хорошо, – я прижимаю его к себе, проглаживаю волосы рукой. Надо себя сдерживать. Надо попытаться. Но популярность опьяняет и бодрит, поэтому я покидаю нашу постель в третьем часе утра, оглядывая спящую фигуру своего зацелованного мальчика. Я не хочу, чтобы он меня боялся. Через две недели мне сорок два. Я не хочу терять его. Любовь должна перевесить мою славу. У зеркала в ванной словно стоял не я. – Луи, кто там? – около пяти вечера того же дня, я сонный. – Привет, Гарри, – Джемма. Бледная и очень худая, сливается со своим светлым пальто. – Зачем приехала? – я стою у двери в ванную комнату, не хочу подходить ближе. Луи закрывает дверь. – Я хотела поговорить. – Нам не о чем разговаривать. – Наедине, Гарри, – я вздыхаю, переводя взгляд на мальчика. Я думаю несколько секунд. – Луи, милый, иди, пожалуйста, в библиотеку. – Ладно, – быстрый топот его пяточек слегка меня расслабляет. – Я даю тебе десять минут. – Откажись от попечительства над Луи, – мой мозг отключился. – Что? – Передай его нам на воспитание, – она сделала шаг навстречу. – С какой стати? – Гарри, передай опеку нам по-хорошему, или я пойду в суд. – Джемма, что ты несешь? – я совсем ее не понимал. – Ему уже есть восемнадцать, опеку над ним не возьмешь. – Если мы пойдем в суд и проведем все нужные экспертизы, ты сядешь в тюрьму, – я зол и начинаю ломаться. – Да какое ты имеешь право?! – больно слышать это от нее. – Ты не разрушишь мою жизнь, ясно тебе? – грозно тычу в нее пальцем, немного наклоняясь. – Гарри, в этот раз ты так просто не отделаешься, – я поправляю волосы и сжимаю кулак. – У нас уже есть несколько свидетелей, что дадут показания против тебя. – Я не делал им больно, ни одному из них, так просто до меня не докопаться, – не в наших интересах было ворошить прошлое. Она долго к этому готовилась. – Ты не помнишь, кто собственного сына бросил умирать? Теперь пытаешься заполнить пустоту Луи? Моим Луи?! – Хватит! – Это ты пришла в мой дом и пытаешься разрушить мое счастье! Я не виноват в том, что вы так просто дали ему умереть! – нельзя растягивать такое. Лучше говорить все и сразу. – У меня не было выбора! Это все превращалось во что-то ужасное. Этот вечер не должен был появляться в моей памяти. – Выбор есть всегда, – воспоминания словно уворачиваются от пуль, начинает болеть голова. – У нас был брат, – она протягивает ко мне руку, кладет ее на щеку, я уклоняюсь от противного материала перчаток. – Мне не интересно. – Его подстрелили какие-то охотники, ему было одиннадцать, – я не знал о нем. И сейчас мне было все равно. – Ему должны были ампутировать ногу. – Зачем ты рассказываешь это сейчас? – Ему дали умереть, – что-то не так. Это сон. – Дедушка сказал, что инвалиды ему не нужны в семье. Особенно со смешанной кровью. – Он ненавидел нашего отца. – Его звали Эдвард. – Джемма, это все равно не оправдывает тебя. Уходи. – Гарри, просто передай его нам, пожалуйста, – слезы на моей щеке засыхали. На ее щеках только появлялись. – Он не игрушка, чтобы просто передавать его из рук в руки. Я люблю его, – заглядываю в ее глубокие глаза. – Я не виноват в том, что ты лишилась обоих детей вот так. – Виноват. – Джемма, уходи, пожалуйста, – я не любил вспоминать. Не любил думать о прошлом. – Я дам тебе время подумать. – Нечего думать, – я глубоко вдыхаю, глаза пробегаются по интерьеру, стараясь все забыть. Черствая реальность. Дергаюсь от хлопка входной двери, повеяло холодом, упираюсь рукой о стену. Я легко забываю проблемы, я не люблю на них останавливаться. Я ищу самый короткий путь решения и избавляюсь от них. Потому что так меня воспитали. Мне было двадцать восемь, когда я понял, что возраст не должен быть помехой для любви. Я не признался кое в чем вам. У меня были отношения с детьми. Две девочки и один мальчик. Об этом никто не знал. Кроме семьи. Все отношения закончились плохо. Я не трогал этих детей. Я их любил, по-настоящему. Я выражал свою любовь в виде подарков. Я не трогал их, пока они не хотели этого сами. Я любил. Я любил и после срывался на легкодоступных женщинах. Потому что я не мог сделать больно ребенку, которого я любил. Все закончилось плохо. Родители подавали на меня в суд, мы откупались. Мое чистое имя стоило нашей семье всего каких-то тридцать четыре тысячи долларов. Тридцать четыре тысячи для амнезии у всех, кто знал о суде. Судьи, прокуроры, кто там еще, они все увольнялись. Семьи со своими детьми переезжали в другие города. Тридцать четыре тысячи долларов и хорошие места работы для отцов. Мы обеспечили их хорошей жизнью, они обеспечили меня чистой совестью. Мое имя не запятнано глупыми судебными разбирательствами. Гарри Стайлс не был судим. За любовь он точно никогда не будет осужден. Я изо всех сил старался это забыть, ведь таких как я, с моими потребностями, безжалостно тащат на расстрел. Теперь некому помогать. Родители мертвы, а от Джеммы не откупиться. Сердце начинает болеть. Я просто не хотел быть одинок. – Гарольд, все в порядке? – с Луи все немного по-другому. Я его новый родитель. Мы вместе навсегда, это точно. – Да, почти, – я протираю свое мокрое от слез лицо. Мне больно обо всем этом вспоминать. Я думал, что я буду счастлив. Мои родители меня осуждали. – Хе-е-ей, – он обнимает меня за шею. Я понимаю, почему меня осуждали. Я понимаю, но если бы они знали правду. – Все будет хорошо, слышишь? – я обнимаю его сильнее. Теми ночами я плакал, потому что я лишился своего счастья. Если бы я любил так кого-то взрослого, проблем бы не было. – Гарри, я люблю тебя. – Я тоже люблю тебя, – я обнял его еще крепче, наклонился немного, вдыхая приятный и родной аромат. – Они не смогут забрать тебя у меня. – Я всегда буду с тобой, Гарольд, – я заснул под его тихую колыбельную, стараясь не вспоминать прошлое. Я провел с теми детьми по несколько месяцев, надеясь, что они не предадут меня. Фелисите было пятнадцать и она яро за меня боролась. Она прогуливала ради меня свои занятия в художественной школе, утверждая, что я научу ее чему-то большему. Питер был спокойным и знал о своем влечении к мужчинам. В одиннадцать он поцеловал своего отчима. В двенадцать позволил тому «поиграться» с ним. В тринадцать встретил меня. Хельге тоже было тринадцать, когда мы встретились. Я знал ее отца. У нее были роскошные длинные кучерявые волосы. А еще много ненавистных подруг, от которых она сбегала ко мне. Они все клялись мне в любви. Они утверждали, что мы никогда не разойдемся. Питер боялся отчима, а Хельга боялась все тех же подруг. Они все обещали вечность. И где сейчас они, я не знаю. Я рассказал обо всем Луи, потому что я доверял ему. Он должен принять меня любым. Что он и сделал. В его руках я чувствовал себя безопасно и комфортно, словно это мое место. Джемма не заберет у меня мое место, никогда в жизни. – Надеюсь, что когда ты говоришь «всегда», ты и имеешь в виду «всегда», – дни обязательно будут ясными. Кошмары две ночи подряд и боязнь его потерять. – Ты во мне дырку прожжешь таким взглядом. Не прожгу, я просто не хочу терять тебя. – Извини. Но взгляд я не перевел.Теперь вы знаете секрет Гарри Стайлса. Он плачет из-за детей, с которыми по принуждению расстался.