banlieue

– Отдай! Гастроли закончились пару дней назад. Оставшееся время в поездке прошло нормально. Я не говорил с Луи о дочери Фадеевой. – Вообще-то за такое можно и в тюрьму попасть. Мы с мальчиком бегаем вокруг стола на кухне, я держу в руках фотографию. – Отдай сюда! С мокрых волос капает вода, я затягиваю пояс халата потуже. – Зачем ты это сделал? Луи сфотографировал меня – кхм – ню. – У тебя красивое тело, грех не сфотографировать. – Может, ты бы предупредил меня? Не знаю, можно же в нижнем белье сфотографироваться. – Это будет уже совсем другое. – Луи, это не смешно. – Ладно, прости. Можешь ее порвать, если хочешь, – я выпрямляюсь, еще раз затягиваю пояс, под ним ничего нет, а он почему-то так и норовит развязаться. – Зачем тебе вообще фотографии? – я и правда рву снимок. Он неудачный, мне не понравился. – Я в полном твоем распоряжении. – Небо каждый день в полном нашем распоряжении, мы видим закаты и рассветы, но почему-то все же их фотографируем и рисуем. – Но я же не закат или рассвет. – Все, закрыли тему. Луи забрал камеру со стола и ушел в спальню. Что такого его задело? Это ведь я должен обижаться. Я оделся и сел на кухне с чашкой кофе. Осень выдалась дождливой. Я не думал о возвращении в университет. Почему-то я считал, что больше там не нужен. Я думал, чем нам стоит заняться после. Если у Луи еще не все ясно с балетом, у меня уже все ясно с картинами. По-моему, я уже сделал все, что должен был в этой жизни. Луи все это время не выходил из спальни, я не слышал телевизора. На часах одиннадцать тринадцать вечера, я поставил вымытую чашку у умывальника и медленно пошел спать. – Луи? – он отвернулся, когда я ложился в кровать, спрятал руки под подушкой. – У Джека ведь никого не было, да? – пробубнил мальчик в подушку, я обнял его. – Да, – он повернулся ко мне, посмотрел в глаза. – Что-то случилось? – Мне так его жаль, – выдохнул, наклонился к моей груди. – Просто, когда вы пошли к нему на могилу, после возвращения, ты не разговаривал. И взгляд у тебя был странный, как будто – не знаю, это было просто странно. – Ты не хочешь говорить? – Нет, мне страшно, – я погладил его по голове. – Почему? Просто не бойся, скажи мне. Он тяжело вздохнул, почесав глаз. Я надеялся, что он не плакал. – Гарольд, скажи, ты тоже думаешь, что закончишь как Джек? Как объяснить момент, когда вас как будто бы стирают с лица земли? Я словно не умер, а попал в контейнер, пропал без вести. Я не знал, что ответить, я не мог. То есть, нет, я не думаю, что умру в одиночестве в своей квартире, возможно, тоже от чего-то такого тупого, как отрыв тромба. Я надеюсь умереть, как мой дед. В кресле от старости. Тихо, зато не в одиночестве. Да, позавчера мы ходили к Джеку на могилу, мы просто хотели поделиться с ним результатами нашей работы. Может, это странно, но нам было все равно. Мы верили, что он нас слышал. Рич также организовал в Сан-Франциско выставку всех работ Джека, просто чтобы люди вспомнили и больше не забывали. Рич занимался этим весь месяц, что мы были в пути. Он больше нас всех был огорчен смертью друга. – Просто знай, что ты так не закончишь. Не так скоро, не в такой обстановке. – Я знаю, милый, я знаю, – я положил ладонь на его щеку и попытался успокоить. Он начинал дрожать. – Я знаю, что ты будешь рядом, я знаю, что все случится еще не скоро. Просто жизнь Джека так сложилась. – У тебя тогда был такой взгляд, как будто ты ждешь смерти. Если честно, я не помнил, какой у меня был взгляд, как я себя вел. Я помнил, что вернулся домой, а после белое пятно в памяти. Я не придавал этому значения, такое иногда бывало у меня, но видимо сейчас это будет беспокоить Луи. Он снова говорил о динозаврах. Он так давно мне об этом не рассказывал, что все эти истории я словно слышал в первый раз. Это успокаивало его и меня. Даже его голос стал выше, тоньше, его руки игрались с тканью моей футболки, выводили узоры на моей спине и боках. Луи заснул, громко сопя, по-своему, что я обожал. Мы лежали на моей подушке, вернее, мальчик находился в моих руках, его голова лежала на моем плече. Его колено устроилось меж моих бедер, в начало этого холодного октября его тепло было мне необходимо. – Доброе утро. – И давно ты на меня смотришь? – он проснулся первее, но вставать не стал. Смотрел на меня все это время, насколько я понял. – Минут сорок, наверно, – проснулись мы почти в той же позе. Я протянул руку к часам, что лежали на прикроватной тумбе. – Девять утра, – я снова обнял мальчика, закрыв глаза. – Ты выспался хоть немного? – Да, – хихикнул он, перебирая мои пряди. – Утром ты почти не храпишь. Только мычишь что-то странное, – я чувствовал его ухмылку. Его наглую, широкую, самодовольную ухмылку. – Наверное, молю Бога избавить меня от тебя, – я укусил легонько кожу на его ребрах, Луи засмеялся. – Щекотно! – я прокашлялся, прижал его хрупкое тело к себе сильнее. – И что мы теперь будем делать? – Ну, надо сделать ремонт в одной из гостевых комнат в нашем родительском доме, – я поднял голову, чтобы посмотреть мальчику в глаза. – Зачем? – Все портреты в этой квартире не поместятся, мы оставим какой-нибудь или даже парочку, а остальное вывезем в Вашингтон. – Ты что, сделаешь для меня что-то типа комнаты восхваления? – Комнаты восхваления? – я засмеялся. – Не слишком ли ты мал, чтобы тебя восхвалять? – Я думаю, что я уже слишком взрослый для того, чтобы меня восхвалять. Меня пора уже давно обожествлять и приносить ради меня в жертвы таких мужчин как ты. – По-моему, мной уже кто-то пожертвовал. Одна его бровь тянется вверх, глазки сверкают, но вместо того, чтобы приблизиться ради поцелуя, которого я так ждал, он дергает своей ногой и ударяет по промежности коленом. Не сильно, но вполне ощутимо. Тишина, а потом его задорный вольный смех. – Прости, прости, прости, – целует лоб и гладит по голове, я сжимаю зубы. – Ты чертов, – не знаю, какое слово подобрать, чтобы точно его описать, чтобы он сказал «да, я знаю» или «спасибо за комплимент», – ты едкий стервозный мальчишка, – ох, этот довольный скупой взгляд. – Ты треплешь мне нервы, – я сжимаю его ягодицы, надеясь, что ему хоть немного больно. – Я очень стараюсь, спасибо, что заметил, – я оставляю его там. – Не подходи ко мне сегодня. За завтраком я терпел его ногу, лежащую на моем бедре, пятку, которая пыталась задеть мой член, и его выражение лица, такое, словно он меня не уважал. Знаете, кто так смотрит? Проститутки. Я не стал об этом ему говорить, знал, что это заденет его слишком сильно. Пропасть между двух его крайностей так сильно меня пугала и возбуждала. Иногда так и хотелось прокричать: «Ну вот, держи, забирай всего меня, все, что у меня есть, забирай все, оно мне больше не нужно!» – его губы, пытающиеся не растягиваться в улыбке, искривились. Скоро он ушел в спальню, а я расслабленно выдохнул. – Да, алло? – по поводу картин. Сейчас они находились у Рича. – Подождите минутку, – на кухне не было моей записной книги, пришлось идти в библиотеку. – Гарри, а кто это? – Это из клуба, насчет перевозки картин, – я подтянул немного пижамные штаны. Я встал у стены, зажав телефон между плечом и ухом. С этим всегда были проблемы и мне приходилось их решать. Вообще, я должен был убедиться, что картины не упаковывают вместе, как делали это однажды, и еще много этих мелочей. Луи вышел из спальни, ухмыльнувшись, я не знал, что он хотел. Он быстро шагал в мою сторону, я посмотрел на него, нахмурившись, стараясь слушать говорящего на том конце провода. Я думал, что Луи шел к холодильнику, но нет. Все было намного хуже. Он упал на колени с глухим стуком и в одно движение спустил мои штаны с нижним бельем. Я даже напрягся от неожиданности. – Погодите секунду, – я прикрываю микрофон ладонью. – Луи, какого черта? – он улыбнулся, зажмурив глаза, и положил руку на мои яйца. – Просто расслабься. – Это очень важный звонок. – Ну так говори, раз важный. – Оставь меня в покое. – Тише, тебя могут услышать. Жаль, что я не мог его просто пихнуть. Он бы неправильно меня понял. Пальчики сжались на чувствительной коже, рука начала быстро двигаться вверх-вниз, кончик языка игрался со мной. Я дышал часто, старался не выдыхать в микрофон. А там, как назло, сидел кто-то медленный и тупой, говорящий постоянно: «Я не расслышал». – Да, я сейчас запишу, – рука хаотично задергалась, я не мог держать ручку. – Одну минутку. Его пламенный язык сводил меня с ума. И да, ладно, мне это нравилось. Луи терпеливо облизывал головку, стараясь вывести меня из себя. Я снова напрягся, за что получил шлепок по бедру, но это не помогло мне расслабиться. Я смог записать то, что мне сказали, хоть я и не соображал, что писал. Его рука прижала член к моему животу и губы осторожно спускались вниз, затем вверх побежал острый язык, мальчик ухмыльнулся, выдохнув, я сдержанно промычал. – Дадите мне время? Мне надо сказать об этом нашему водителю. – Конечно, конечно, – облегченно вздохнул я. Горло этого сорванца сжалось, он меня освободил, я держал трубку телефона у уха, старался не шуметь. Луи еще раз взял меня полностью, я не выдерживал этого, его ногти вонзились в мою кожу на бедрах, я очень старался не толкнуться глубже. Его губы зажали член у самого основания, больно и неприятно, я даже сгорбился от этих сдавливающих ощущений. Я мягко простонал, а в телефоне кто-то снова говорил со мной. – Я вас слушаю, – не-а, я даже не пытался. Я опустил голову, чтобы посмотреть на своего талантливого мальчика, его правая рука находилась в его штанах. И это меня взорвало. Прям изнутри. Его ладошка двигалась в том же темпе, что и его голова, левая рука придерживала мое бедро. На серых светлых штанах появилось мокрое пятно. Его незрелость в этом вопросе тоже меня возбуждала. Мокрая правая рука взяла мой член у основания, Луи отдышался, его красные щечки заставили меня улыбнуться. – Вы можете позвонить ему прямо сейчас? Я перезвоню вам через десять минут. – Да, конечно. Они все хотели меня сегодня довести. – Луи, Луи, дай мне поговорить с Ричем, – я пытался набрать номер, но рука не слушалась. – Пожалуйста… Он ничего мне не ответил. Продолжил. Я его за это ненавидел. Он снова, действуя на нервы, игрался с головкой, целовал низ моего живота, облизывал кожу по всей длине. Его издыхание наполнило помещение. К счастью, Рич говорил быстро и по делу, я только откидывался краткими «да», «нет», «возможно». Пятно на штанах Луи стало больше, его липкая ладонь снова взяла колечком член, начиная медленно оглаживать каждую вену. С самым довольным видом мальчик быстро слизал каплю спермы, засунув член в себя снова, я почувствовал, как он попытался глотнуть слюну. – Возьми трубку, Гарольд, – я не слышал звонка, клянусь, я откинулся к стене и больше ничего не чувствовал. – Еще раз позвонят, – он положил руки на свои колени. – Луи, пожалуйста, – я открыл глаза, чтобы посмотреть на него. Подбородок весь мокрый и блестит, я хотел снова почувствовать его маленький ротик. – Гарри, возьми трубку, или ты так и останешься стоять. – Я тебя ненавижу. Я несвязно говорил, почему-то я чувствовал себя сонным, слабым и наполненным. Его язык пластом лег на яички, рука дрочила быстро и неумело. Его горло снова сжалось, я не сдержался и подался вперед, пока проговаривал по памяти телефонный номер родительского дома. После каждой цифры я жмурился, выдыхал, старался не кричать от боли и оргазма. – Да, хорошего вам дня. Последние две минуты я шептал, не говорил, ручка выпала из моей руки. Я не с первого раза повесил трубку на место, я рвано дышал, голова начала болеть. Я слишком долго себя сдерживал. – Черт, черт, черт. Холодный кончик носа прижался к лобку, я прочувствовал его словно рвущийся на свободу язык и полный рот слюны с моей спермой, вытекающей по уголкам рта. Я сжал его голову своими ладонями, мягкие волосы слегка щекотали мои пальцы. Я жалостно выдыхал, мычал что-то непонятное для себя. – Я тебя так сильно, – Луи встал на ноги с довольным видом и с высоко поднятым подбородком пошел к ванной комнате, – люблю. – Я тебя тоже, – за ним закрылась дверь. Его носик покраснел, когда мы добрались до родительского дома. Луи сразу же скинул с себя пальто, ушел на кухню, чтобы согреться, я снял шарф, следил за тем, чтобы картины заносили осторожно. Их все повесят в одной из комнат, куда падали лучи заходящего солнца. Я думал, что смотреться все будет просто прекрасно. Люди оказались быстрыми и аккуратными, все скоро оставили меня одного. Я не мог перестать смотреть. Даже не верилось, что это создал я. – Джемма, – я давно с ней не говорил. Она подобно призраку появилась в комнате. – Привет, Гарри, – кратко улыбнулась. Завела руку за шею, поправила бусы. – Они красивые, – я наклонил голову. – Спасибо, – пожал плечами, спрятал руки в карманах. – Как у вас с Джонатаном дела? – Да вроде живем, – это звучало странно. – А вы как? – Мы в порядке, – я сжато ей улыбнулся. В комнату вошел Луи, Джемма повернулась к нему, он как-то напугано на нее посмотрел. – Привет, – они друг другу улыбнулись. – Ты так вырос! – моя сестра прижала мальчика к себе, он ответил ей объятиями. – Я скучал, – мы с ней усмехнулись, Луи шумно вдохнул. – Я знаю, – по-моему, никто из нас не держал больше зла. Вечером мы вчетвером ужинали. Джонатан сидел на месте отца, мы с Луи с одной стороны. Как будто мы вернулись в самое начало. Когда я привез Луи, он смущенно болтал ногами и улыбался. Его рост не позволял больше болтать ногами, но аккуратности у него не прибавилось. Иногда мне казалось, что он ведет себя так назло. Горничная быстро протерла его бедра, где на штанах расплывались жирные пятна. Джонатан на нас не реагировал, был уже весь седой, Джемма спокойно ужинала. По-моему, они сидят вот так каждый вечер и даже не говорят. Меня это напрягало, а Луи шептал всякий бред мне на ухо, надеясь, что в этом тихом помещении его не будет слышно. Он в очередной раз сказал какую-то глупость, Джемма засмеялась, поднимая на нас взгляд. Джонатан посмотрел на нее, та тут же спрятала глаза, наклонившись. Я ничего не понял. – Ты скоро? – мне не хотелось тут задерживаться. – Никогда не думал, что буду стоять в комнате, где на стенах висят одни лишь мои портреты, – я улыбнулся, прошел в помещение, закрыв дверь. – Их так много, и когда мы только успели? – Не знаю, честно, – я обнял мальчика со спины, поцеловал голову несколько раз. – Это просто, не знаю, у меня нет слов, – он положил ладони на мои руки. – Это невероятно. Мне кажется, что я сплю. Это не может быть реально. – Что именно? – Просто, как сказать, – он прилег на мое плечо. – Мне говорили, что у меня не будет счастья в личной жизни, и я в это искренне верил. – Кто мог сказать такое кому-то такому, как ты? – Ну были люди когда-то в моей жизни. – Не хочешь рассказать о них? – Это уже неважно, – мальчик встал ровно и повернулся ко мне. – Я люблю тебя. – И я тебя. Я никогда не видел, чтобы прислуга нарушала личные границы. Этим утром в половину седьмого утра в нашу комнату вошел служащий, собиравшийся распахнуть тяжелые шторы на окнах и оставить мне (Луи не должен был спать здесь) стакан воды. Странные правила, но Джемма в очередной раз сменила персонал и подстроила все под себя. Разбудил меня гулкий звон серебряного подноса, разбившийся кувшин со стаканом, который уронил этот впечатлительный мужчина. Его бурной реакции послужил я, прижимающий Луи к себе. Мальчик, к счастью, не проснулся. Я попросил слугу поторопиться. Поняв, что больше я не усну, я сам раздвинул шторы и ушел на кухню. – Утро не задалось? – Джемма бегает по утрам. Я удивлен. – Надо было попросить прислугу не совершать утренний обход по нашим комнатам, – я пью кофе. Сестра часто дышит, не знает, по-моему, что сказать. – Прости, забыла предупредить. – Они у тебя впечатлительные. – Просто не привыкли к тебе, – почему-то не садится рядом. Я прошу сделать мне еще кофе. – К вам с Луи, – я поднимаю голову, она выглядит растерянной. – К нам никто никогда не привыкнет, – эти хотя бы работали быстрее. – Мы уедем сегодня, не хотелось тут задерживаться надолго. – Гарри, я забыла еще сказать кое-что, – ее голос дрожит, я не понимаю ее, хмурюсь. Джемма садится на стул рядом. – Тебе не звонили? По-моему, у них даже нет твоего номера, просто, в Шайенне, там произошла авария на фабрике, никто к счастью не пострадал, но надо, чтобы ты приехал, как президент кампании. – Что? Почему я узнаю об этом только сейчас? – да, я косвенно всем заправляю, но ..у меня было право знать, правда? – Я не знала, что ты не знаешь, вчера вечером звонил директор, судебного разбирательства, – она делает эту паузу для «к счастью», по ее выражению лица это было видно, – не будет, но около двухсот людей потеряли работу. – Сделайте что-нибудь тогда, вы же все предприниматели, – мой мозг не воспринимал эту проблему как свою собственную, я ведь ничего не делаю со всем этим. – Что там вообще произошло? – Один из станков вышел из строя и загорелся, по цепи загорелись соседние конвейерные ленты, но люди быстро среагировали и там еще пожарная станция рядом. Все люди живы и целы, один мужчина обжег руку, но это совсем мелочь. – Туда поедешь ты с Джонатаном, мне там нечего делать, – серьезно, я – формальность. – У нас нет такого права. – Джемма, скажешь, что я заболел, что я занят, что – не знаю, говори, что хочешь, от меня там толку не будет. – Ладно, – она ушла, снимая спортивную кофту. Я тогда протер лицо руками, пытаясь согнать ужас происходящего. Мой дед точно постыдился бы меня. Я понял, что отреагировал резко, меня просто сломил страх. Страх ответственности. Но после обеда мы были уже дома. В Нью-Йорке. Луи зачем-то развешивал фотографии той комнаты с картинами в моей студии. Он попросил увезти все картины, ведь тогда выставка будет в полном составе в одном месте, и это то, чего он хотел. Я не стал возражать. – Так что там случилось? Я лежал на нашей кровати на животе, Луи сидел сверху и массажировал мою спину. Я засыпал, фоном шел телевизор. – Загорелся станок, за ним – конвейерные ленты. Никто не пострадал, просто случился пожар в одном из корпусов. – Ужасно, – он сидел на моей пояснице и не мог перестать ерзать. – А это разве тебя как-то касается? – Да, я же владею всеми этими фабриками. – И что делают владельцы? – Проверяют бумаги, деньги, и все в этом роде. Ничего интересного. – А ты что делаешь? – Ничего, – он посмеялся. – Я в этом совсем не разбираюсь, да и мне не хочется. – Да ты просто ленивый, – снова посмеялся и слез с меня. – Ты не просто не разбираешься, ты ничего не умеешь, – я повернулся. – Просто кого-то надо взять на слабо, – он хитро улыбнулся. – С чем угодно, но не с этим. Серьезно, меня никто никогда ничему не учил. В конце концов, я не обязан, – Луи громко цокнул и сложил руки. – Ты до смерти занудный, – я присел на кровати, вытянув ноги вперед. – С чего это? – С того это, – мне показалось, он топнул ногой, поднял подбородок выше. – Мне ску-у-у-у-у-учно, – свел свои бровки и надул губки. – Это правда, что ты разговаривал с девочками о своем необычном теле? – видно, что этот вопрос просто сбил его с толку. Я даже не помню, зачем спросил его. – Что? – Фадеева сказала мне, что ты открыто говорил с девочками о своем теле как о женском. – С каких пор вы с Фадеевой снова разговариваете? – Луи? – Что? – Ответишь или лучше скроешь правду? Луи вдохнул и выдохнул, смотрел на меня. – Просто мне надоело слышать от тебя «красивое, оно красивое» и ничего по делу. Я должен был знать точно. Я занимаюсь балетом, причем достаточно давно, а моя мышечная масса меньше, чем у Майли, которая всего пять футов в росте. Серьезно, я чуть-чуть ее тяжелее, меня это пугало, – он истерил. – Прости, что не смог поддержать. – Да дело не в тебе, ни в ком, даже не во мне. В этом тупом теле, – он тараторил, его это раздражало и злило. Он начал тараторить еще быстрее: – Я просто, не знаю, Гарри, мне скоро девятнадцать, а я выгляжу как пятнадцатилетняя девочка. – Ты так не выглядишь. – Не спорь со мной, – я замолчал. Он злился сильнее. Я уже жалел о том, что спросил его. – Ты же видел, какие все спортивные, какие у них рельефные мышцы, какие тела. Я раньше весил больше, чем должен был, и сейчас я просто не могу набрать даже один необходимый килограмм. – Это просто твоя особенность, вот и все. – Я рос нормальным, что со мной стало? – Пойдешь со мной на свидание? – его слезы злили меня. Он не должен плакать из-за чего-то такого. – Что? – Пойдешь сейчас со мной на свидание? – Ты придурок. – А ты не должен плакать из-за такого пустяка. Проблема в том, что ты неосознанно пропускаешь приемы пищи. С завтра у тебя будет расписание, как у ребенка. – Точно придурок, – хихикает, снова вытирая слезу. – И ты любишь придурка, – кивает. – Прости, что не заметил этого, что не помог тебе, что ты искал поддержку у своих коллег по труппе. В первую очередь, это моя обязанность – помогать тебе. – Все нормально. – Тогда собирайся. Мы вышли в половину девятого. Было холодно и сыро, но улыбка мальчика меня приятно согревала. Он надел мой севший по его вине гольф. Мы уехали в самый центр города, где было почти так же светло, как и днем, где яркие вывески ослепляли. – Все так сияет, – его пальто было расстегнуто. – Твои глаза сияют изящнее, – он лишь улыбнулся на нескромный комплимент. Почему-то тогда я не боялся. Того, что нас могут заметить, что нас обязательно заметят, что нас могут высмеять или осудить. Я просто наслаждался вечером с Луи. В зале остался только один столик, как раз для нас, я не скрываясь ухаживал за мальчиком. Он даже покраснел немного, и я снова сделал ему комплимент. Это, все-таки, свидание. Наше первое официальное свидание. Пусть и спонтанное. – Гарри… Гарри Стайлс? – к нам внезапно подошел официант, у него заметно тряслись руки. – И – о господи – Луи, – что ж, это было приятно. Хоть и совсем немного мешало. – Да, – я мягко улыбнулся бедному растерявшемуся парню. Странно, что в такой ресторан взяли кого-то такого. Нетактичного. Глаза Луи бегали от меня к официанту, затем тот попросил наши автографы на салфетке и спросил, чего мы хотим. Наконец-то. Луи поправлял приборы от скуки и иногда поглядывал на меня, улыбаясь. – Так это был твой грязный план? – я почти забыл о том, что за рулем. Нам принесли вино и мальчик забрал оба бокала себе. – Споить меня, да? – я смеялся. – Да ты просто извращенец. – Говори тише, тебя услышат люди, – Луи залпом выпил бокал вина. – Пусть слышат, что ты глупенький дурачок. Как можно было приехать на машине на свидание? – и сразу приступил ко второму. – По-моему, ты спаиваешь себя сам, – я заметил, что на Луи смотрели люди. Да, в этом ресторане так еще точно никто не делал. – Перестань, ты ведешь себя как алкоголик. – Зато скучно не будет. – С тобой соскучишься. – Со мной нет, а вот с тобой – запросто, – ну все, началось. Я много смеялся из-за него. Луи говорил какие-то странные вещи, шутки на уровне десятилеток, бессмысленные, но только один его смех заставлял меня улыбаться. Очень широко, искренне. Все его ребячество в тот момент мне не мешало, не раздражало, оно было хоть не совсем уместным, но таким очаровательным. Он использовал все салфетки и на одной оставил свой «винный» поцелуй. Луи засунул палец в бокал с вином и увлажнил губы терпкой жидкостью, приложил салфетку к губам и после отдал ее мне. Вернее, кинул скомканную. Прямо в мое лицо. Из-за его смеха и поведения на нас обращали слишком много внимания. Он быстро опьянел. Людей становилось меньше, и я понял, что нам тоже пора. – Это пальто такое неудобное, – это он затащил меня на задние сидения и сел сверху. – Луи, давай домой, – мне немного нравилось, но мы стояли почти у самого входа, и нас было видно. – Нет, я хочу тебя, – он беспорядочно меня целовал и кусал губы, тяжело дышал перегаром. Вино пропитало его ткани. – Нет, нет… – Луи, что такое? – он резко отрекся и даже задел потолок машины головой. – Нам надо домой. – Ладно, конечно. Я все списал на его нетрезвое состояние, с утра он даже не вспомнил. Но это было очень странно, как будто он что-то осознал. Не знаю, на самом деле, что происходило в его голове в тот день. Он сразу же приступил к алкоголю, невзначай намекал на мою извращенность, глупо шутил и привлекал внимание. Мой истощенный ум думал, что мальчик снова меня провоцирует.