banlieue

Примерно семнадцать месяцев назад Елена Хейс с мужем уехали в Эдинбург, в Шотландию, чтобы завести ребенка. Там какой-то оздоровительный санаторий. Не знаю, почему они вдруг так решили, но все получилось довольно-таки скоро, мы с ней поддерживали связь. И вот, в очередном письме она приглашала нас к себе погостить. Нам с Луи все равно заняться было нечем, поэтому мы уже ехали к дому Хейсов. – Скорее заходите, у нас так морозит на улице! – ну да, декабрь здесь выдался холодным. И снежным. Очень снежным. Я не был готов к такому. – Не то слово, тут просто Северный полюс какой-то! – мы с Еленой посмеялись из-за слов Луи, его красный носик спрятался в шарфе. – Я не чувствую рук! – Бр-р-р-р, – я пожал руку мужу Елены, Карл всегда был улыбчивым. – Господи, как же холодно, – я взял руки Луи в свои и пытался их согреть, но температура моего тела была, наверное, даже ниже чем его. – Карл, отведи их в ванную, а я позову Кейт, – по-моему, их дочке уже девять. Через три недели Рождество. Вернее, день рождения Луи, а потом Рождество. Недавно у нас с Луи состоялся какой-то странный разговор. До сих пор в животе неприятное волнение из-за его слов и мелкая дрожь в позвоночнике. Просто, пока у меня не было абсолютно никаких планов на будущее. И Луи не знает, что делать после такой громкой роли Беллы. Боится, что больше собой никогда не будет. Будет тенью из пьесы. Я пытался его успокоить. – Господи, твоя роль была просто бесподобной! Я так рада, что когда-то смогла помочь тебе! – удивительный человек. – Да ладно тебе, это просто балет, – я улыбнулся. Ну да, просто балет. – Это искусство, – вдруг произнес Карл, я кивнул. – А Кейт занимается балетом? – девочка смущенно улыбнулась, Луи смотрел на нее, тоже улыбался. – Нет, ей по душе бейсбол, – гордо сказал Карл, она засмущалась еще больше и сгорбилась. – Настоящая американка, – мы посмеялись. Обычно я не видел Луи, который взаимодействовал с детьми, то есть, взрослого (относительно) Луи, который взаимодействовал с детьми, намного его младшими. Но с Кейт он быстро нашел общий язык, они сидели на полу у камина и о чем-то болтали, перекидывая друг другу небольшой резиновый мячик. Его длинные руки тянулись к лицу девочки, поправляли ее тонкие хвостики, уголки губ стремились вверх от радости. Мы с Еленой сидели на диване, ее муж ушел к их маленькому сыночку. – Как он? – она осторожно придерживала чашку пальцами. – Луи? – она кивнула. – Замечательно, – я криво улыбнулся. – Правда? – Он подросток, поэтому да, с ним точно все в порядке, – не хотел говорить об этом. – К новому году он точно восстановит силы. Крупные гастроли всегда изматывают, – я чувствовал, что она на меня смотрела. Я на нее не смотрел. – Он говорит, что к нему плохо относятся там, в труппе, они не считают его за человека. – Потому что он младший? – Потому что он младший и все в этом духе. У всех всегда будут поводы его недолюбливать. – Гарри, успокойся, это просто люди, – я смотрел на Луи, по-моему, он начал слышать наш разговор. Уже так лучезарно не улыбался. – Я не знаю, что делать. – Он справится, – она улыбнулась и кивнула. Я тоже кивнул, хоть и соглашаться было не с чем. В гостиную зашел Карл с младенцем на руках, аккуратно замотанным в тонкое одеяльце. Этого необъяснимого умиления или что там еще испытывают, когда видят очень маленьких детей, я не чувствовал, к такому я был удивительно холоден. Но Луи, господи, его глаза так всполохнули и загорелись, я даже не заметил, как быстро и умело он взял ребенка в руки. – Он такой маленький, – мальчик даже сморщил нос от переполняющей его нежности к крошечному существу. – Ты где-то учился держать младенцев? – Этан не плакал. – Нет, – Луи принял этот комплимент, Елена не торопилась забирать сына из рук моего мальчика. – Он такой милый и мягкий, – ладно, даже я улыбнулся. Никто не мог забрать ребенка у Луи, потому что он быстро к нему привязался. Но вскоре Елена забрала ребенка, чтобы его покормить, мы с Луи ушли в свою комнату, Карл, по-моему, в курсе наших отношений не был, но он ничего не сказал. И когда я уже лег, чтобы крепко уснуть, мальчик бросил меня, чтобы уложить ребенка, а Елена только хитро улыбнулась. Я нахмурился и снял наручные часы. – Он такой милый и такой сладенький, – Луи вернулся через пятнадцать минут. – Ага, – он был холодный, поэтому крепко ко мне прижался. Я улыбнулся. – Тут почти так же холодно, как и в анти-аду, – я засмеялся в его шею, обнял. – Ну правда же! – Да, почти, – анти-ад, господи, я запомнил это на всю жизнь. – Спокойной ночи, Гарольд. – Сладких снов. Мальчика не было рядом, когда я проснулся, поэтому я лишь разочарованно вздохнул, когда вставал с кровати и весь съежился от холода. – Только очень осторожно. Луи в мятой футболке, которая задралась немного, и в широких пижамных штанах с ребенком на руках, обмотанным тем же желтеньким одеяльцем. Елена передала ему бутылочку с чем-то белым, и мальчик осторожно начал кормить Этана. Луи выглядел таким уютным, домашним, теплым, я не знаю, таким светящимся и спокойным. Этан только немного дергал ножками, Елена быстро поправила носок сына, и Луи усмехнулся. – У вас тут что, школа матерей? – она ударила меня по плечу и ушла в гостиную. – Отцов, – Луи покачивал малыша на руках. – Ты вообще спал? – Луи поставил бутылочку на стол и вытер подбородок Этана платком. – Почти, ага. Мы сели завтракать после того, как младенца забрали у Луи и он даже немного расстроился что ли. А потом вообще знаете что? Луи заплел Кейт косички, и они ушли на задний двор делать снеговика. Он помог девочке надеть варежки и даже застегнул молнию на ее ботинках. Елена заметила мой в изумлении открытый рот и слегка толкнула бедром. – Луи теперь нянька? – она закрыла дверь и прошла мимо меня. Мы словно в тупом ситкоме. – Ему нравится возиться с детьми, я не могу отказать ему, – я прошел на кухню. – Что если сначала парень говорит тебе, что хочет большой семейный дом, а потом еще оказывается, что у него прекрасное отцовское чувство? – Что? – Луи хочет дом, хочет семью, – я не хотел говорить с такой досадой в голосе. – Ты же знаешь, что я не такой человек. – Гарри, так скажи ему об этом. Просто поговори с ним. – Он думает, что я черствый. Ну не могу я возиться с детьми, никогда даже желания не было, – мои пальцы на руках странно дрожали. – А он просто, не знаю, порядочный папочка, – Елена усмехнулась. – Я ноль в воспитании, я же не гожусь в отцы, – мне было грустно. – С Луи ведь все вышло. – С Луи ничего не вышло, он вырос сам, я имею в виду, его воспитали, после двенадцати детей незачем воспитывать. – Гарри, – она положила руку на мое плечо и сжала его, – не загоняйся. Все будет хорошо, главное, чтобы ты был готов. – Ты так говоришь, как будто я буду беременеть и вынашивать ребенка. – Ну мало ли, – она начала смеяться, я только спихнул ее руку и выдохнул с улыбкой на лице. Знаете, что я еще заметил? Елена попросила Кейт с Луи вернуться домой, там начинался снегопад, да и вообще было холодно, девочка неохотно проскулила: «Ну, ма-а-а-а-ам!» – не имея желания идти домой, но затем Луи сказал ей: «Пойдем, Кейт, выпьем какао», – и она, широко улыбаясь, побежала за ним. Теперь я помогал Кейт раздеться. Хотя никто меня не просил. Девочка протерла влажный нос рукой и посмеялась, смотря прямо в мои глаза. Ладно, я улыбнулся, что-то внутри растаяло. Да, я считал детей очаровательными, но не настолько, чтобы идти и сюсюкаться с ними. Луи тоже улыбнулся, я взял его пальто. – Спасибо, – он кивнул, положил руки на плечи Кейт. – Всегда пожалуйста, – я постараюсь для него. Мы с Еленой болтали на разные темы в течение дня, Луи помогал Карлу с Этаном, даже играл с Кейт, он делал все, чего я от него никогда не ожидал. Я не думал, что Луи семейный человек, он просто, не знаю. Я думал, что он как я, он никогда не давал мне поводов для того, чтобы я думал, что он готов жертвовать любовью ради семьи и обязанностей, ради всего этого, чего я никогда не понимал. – Ладно, но вы все должны меня подстраховать, – я решился взять ребенка в руки. Луи сказал, что я должен хотя бы попробовать. Я даже Элизабет не держал, только когда она подросла, про племянников вообще молчу. – Мы подстрахуем, не волнуйся. Главное не напрягайся, – Луи встал на носки, чтобы передать Этана прямо в мои руки. Я уже передумал. – Он такой… – я выпрямился, – легкий. – Да, Гарри, ему трех месяцев нет еще, – скривившиеся от умиления лица напротив вызвали неоднозначные чувства. – Ладно, забирайте, я больше не могу, – мальчик положил ладонь на мое плечо и погладил его. – Ты все равно молодец, – Елена ушла, а у меня неприятные внутри чувства. – Разве тебе не страшно, что ты его уронишь, заденешь ему что-нибудь, или что он заплачет без видимых на то причин? – я тараторил, потому что волновался. – Так ты его боишься? – Кейт за спиной засмеялась. Я надеялся, что она нас не слышала. – Немного, просто, это же не кто-то там, это маленький беззащитный ребенок,– я нервничал слишком сильно. – Успокойся, Гарри, главное практиковаться. Сегодня десять секунд, завтра – пятнадцать, – он смеялся. Да, Гарри Стайлс не ладит с младенцами. Я сложил руки на груди и повернулся к в голос смеющейся Кейт. Такую бурную реакцию вызвала поломанная кукла. Ну, слава богу, что не я. Луи присел рядом с девочкой и взял в руки отломанную часть тела игрушки. Это была рука. Кейт покраснела от того, как сильно смеялась и даже не могла успокоиться. А Луи говорил ей что-то, что я не слышал. Девочка засмеялась громче, и я заметил сощуренные глаза Луи. – Она теперь пират! – Кейт подняла куклу высоко вверх и прокричала: – Йо-хо-хо! – Луи как-то влюбленно на нее смотрел. – И где корабль пирата? Вот что их всех цепляет. В тот момент я понял, что такое благодушность. Кейт была искренне радостна от того, что у ее куклы отломалась рука. Она сразу нашла этому применение. В тот темный вечер мое сердце разрывалось на части. Я понял. Дети Джеммы были сдержанными, дочь Циско – Бетти – часто плакала из-за мелочей, что меня раздражало. А так я больше и не взаимодействовал с детьми. Вообще-то, они те еще эгоисты и малодушники. Но в тот момент Кейт просто зажглась как свеча. Теперь у нее есть однорукая кукла и по-моему это все, что нужно было ей для счастья. – Что с тобой? – я стоял в дверном проеме в гостиной с чашкой кофе. Елена толкнула меня вперед и зашла в помещение. – Ничего, – я наблюдал за тем, как Луи пытался сложить кораблик из бумаги для Кейт. – Она сломала куклу. Почему ей весело? – Елена посмеялась, села. – Потому что теперь это Барби-пират, – таких простых человеческих радостей я не знал, но я пытался понять. – Это же странно, – я не мог перестать следить за руками мальчика, за его пальцами, проглаживающими сгибы. Кейт от интереса высунула кончик языка. – Она ребенок, в этом нет ничего странного. Снежный Эдинбург, горячий кофе, холодный камин, запах сладкого печенья, ребенок с перепачканными в шоколаде руками, смеющаяся любовь почти всей жизни и человек, учащий меня кормить младенца. Луи сидел рядом и направлял легонько мои руки. Этан смотрел на меня своими темно-синими глазами, пытаясь, наверное, привыкнуть к незнакомому лицу. А я избегал его пронзительного взгляда. Его глаза казались мне слишком большими. Этан заерзал, Елена только забрала бутылочку и сказала, чтобы я еще подержал ребенка. Кейт села с правой стороны и смотрела на брата, с левой к моему плечу прижался Луи. И тут младенец захныкал. – Так, все, забирай его, – я передал ребенка в руки Луи, тот встал и начал качать малыша. Я протирал потеющие ладони о брюки. Кейт положила свою маленькую ладошку на мою. – Дети плачут, не волнуйтесь, – ее слегка растрепанная челка приятно обрамляла лицо и скрывала брови. – Я почти не волнуюсь, – я улыбнулся, сжато. Дома у Хейсов было душно. Луи приложил палец к губам за ужином, Кейт, сидевшая напротив меня, улыбнулась и тут же спрятала улыбку рукой, неуклюже поправила волосы. После ужина Луи еще почитал с девочкой книгу и только после вернулся в спальню. Я слышал, что Елена говорила с ним, только я так и не понял о чем. Мальчик зашел в спальню с яркой улыбкой на лице, поцеловал меня в лоб, когда лег. Он молча закрыл глаза, уложив голову под моей рукой. – Почему тебе не страшно брать его в руки? – Что? – если меня что-то беспокоит, я об этом спрашиваю. Надо бы перестать. – Этан, он просто, он же такой маленький, почему тебе не страшно брать его в руки? – Ну, не знаю, просто, – он явно не знал, что сказать. – Он ребенок, да, он беззащитный, но ничего ужасного с ним не случится, пока он будет лежать у тебя на руках. – Когда я его брал, вы чуть ли не список составили того, что мне можно делать, а что нет. Руки не напрягай, не прижимай сильно, головку поддерживай и вообще.. – Гарри-и-и, – он протяжно выдохнул, а я мял одеяло. – Твоя мама почти не брала тебя на руки, правда? – Я не помню, я не могу помнить. – С вами ведь никто даже не игрался, – я не понимал, причем тут все это. – Мой папа катал меня на спине до восьми лет, а потом начал катать на шее, а я представлял, что лечу. – Очень интересно, – я не хотел выслушивать это. – Гарри, тогда почему, по-твоему, ты его боишься? Я выдержал паузу. – Пока Аманда росла, я учился и приезжал, когда мог, домой. Она ведь росла в родительском доме и для нее родители наняли пять нянек. Пять, понимаешь? Они ее не воспитывали, они скинули ее каким-то девушкам. И еще после трех лет для нее взяли учителей и воспитателей, не просто нянь. И она росла, находясь в кругу этих людей, она не называла Джемму мамой. – Тебя недолюбили, поэтому ты боишься недолюбить кого-то? – Это непросто. Я имею в виду, что каждый раз, когда ты делал что-то неправильно, я думал, что это моя вина, ведь я твой опекун и я должен был научить тебя. – Гарольд, – только сейчас он на меня посмотрел, – это не твоя вина. – Но это я не состоялся как воспитатель. – Ты состоялся, ты прекрасный человек, отец, – он усмехнулся. – Мне было с тобой комфортно. – Спасибо, – прошептал я, уложив ладонь на его щеке. Это было совершенно спонтанно, но знаете, к черту. Побыв неделю у Хейсов и все взвесив, я помчался в Париж в полном одиночестве. Я сказал, что появилось место для некоторых моих картин в парижском выставочном центре, еще я сказал, что у Циско появились проблемы, и что я ему нужен. Я поцеловал Луи, я весь горел от нетерпения. Лицо мальчика так светилось, я забрал его за день до его дня рождения, не знаю, о чем он думал, но я точно смог обрадовать его. Я передумал. Вернее, я нашел компромисс для нас обоих. Может быть меня недолюбили, может быть я не хочу быть отцом из-за детской травмы, может быть я просто не хочу быть отцом. Я не знаю. В Париже было намного теплее, здесь розовато-персиковые дома словно согревали. На незамысловатых странных вывесках висели гирлянды, люди ходили с большими или маленькими коробками в руках. Мы ехали в такси, и Луи тыкал пальцем на разные вещи. Много смеялся и улыбался. Он был просто рад тому, что мы отметим его день рождения и Рождество здесь. В такие моменты в нем просыпался французский дух. – Луи, стой, – я перехватил его руку, он угрюмо повернулся ко мне. – Что? – Сначала я дам тебе кое-что, ладно? – глазки загорелись ярким голубым пламенем, а на лице нарисовалась счастливая улыбка. И он еще даже не знал, что я собирался отдать ему. – Недавно мы с тобой говорили о кое-чем важном, и я долго об этом думал, – я засунул руку в карман пальто. – Так вот, я знаю, твой день рождения только через, – я быстро глянул на наручные часы и достал подарок из кармана, – приблизительно, пять часов, но я подарю сейчас, – он не до конца понимал, что такое я подарю ему. – Давай сюда свою руку, – клянусь, я заметил, как его сердце упало, он подумал, мне кажется, что это кольцо. – Погоди, – брелок прозвенел, ударившись о большой ключ, – только не говори мне, что ты… – Что я купил нам квартиру? – Господи, Гарри! – он набросился на меня, чуть ли не сбив с ног. Я также крепко его обнял. – Ты купил квартиру! Нам! Получается, нашу? – Да, Луи, она наша, – он хотел поцеловать меня, но в последний момент передумал делать это здесь. – Когда ты только успел? Я недолго ее выбирал. Циско помог мне. Честно, меня тянуло на небольшие квартирки, типа моей нью-йоркской, такой простой, минималистичной (серой и скучной). Мы выбрали большую квартиру. С кофейнями рядом и большим цветочным ларьком, который в холодное время года продавал искусственные цветы, что из окон этой квартиры выглядели как настоящие, и широкие атласные ленты. – У тебя какой-то фетиш на гостиные, совмещенные с кухней? – я только посмеялся, Луи скинул ботинки и прошел дальше. – Я вижу лестницу, значит, она должна быть просто, – голова покрутилась, поднялась к потолку, – огромная. – Да, просторная и удобная. Луи оставил пальто на перилах и медленно поднимался наверх. Мягкий стук его носков о дерево отпечатался на извилинах и быстро стал родным. Я пошел за ним. Квартира была красивой, вместительной, не белой, приятного теплого бежевого оттенка. Совсем светлого, но очень сочного. Луи зашел в каждое помещение и покрутился, потрогал стены и мебель. – Тут некоторые комнаты пустые, – мы сели за стол на кухне, я писал список того, что нам еще надо. Бытовая суматоха казалась Луи веселой. В общем, кухня и гостиная, ванная комната, кладовая и моя студия на первом этаже, а на втором – спальня, гостевая, библиотека-кабинет, еще одна ванная и пустая комната. Ремонт требовался в библиотеке и той пустой комнате. Опять же, совместный ремонт вызывал внутри Луи целую бурю. – Да, мы начнем здесь собирать библиотеку, а еще одна комната в полном твоем распоряжении, – я улыбнулся, мальчик прикусил палец. – Тогда мы ее просто оставим пустой, – он незаметно пожал плечами. – Я думал поставить там станок и сделать стену напротив окна зеркальной, – он нахмурился. – Не хватало мне тут еще балетной студии. – Ну да, почему бы и нет? Я бы смотрел на то, как ты тренируешься совершенно один. – Фу, господи, Гарри, любая фраза из твоих уст звучит пошло, – я засмеялся. – Это тебе хочется услышать пошлость. – Гарри Стайлс всегда будет Гарри Стайлсом, – лукавая ухмылка вытянулась на этом лице. – Так, что нам еще надо? – в голове только сладкие причмокивания губ мальчика. – Может, продолжим завтра? – И чем мы займемся? – он встал. – Наверное, опробуем мягкость нашего нового матраса, – подмигнул и убежал к лестнице. – Пошляк, – я оставил ручку на столе. Не хочу лукавить, эта лестница мне уже нравится. За то, что тут же на ней Луи оставил свой свитер, за то, что его ноги с балетной точностью ступают, настолько осторожно, как лепесток лилии касается земли. За то, что его узковатые брюки обтягивают все нужные места, и тугой шов проходится точно там, где необходимо. Когда я зашел в нашу новую спальню, Луи уже стягивал с себя футболку. Он смеялся, расстегивая свой ремень. Я снял водолазку и бросил ее на пол, мальчик протянул ко мне свои руки. Он встал на колени на кровати и помог стянуть мою майку. Мы смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили. Его изящные пальцы пощекотали мои бока, опустились к ремню. Губы прислонились к груди, я положил руку на его затылок и наклонился. – Я люблю тебя, – он дышал, раскрыв немного рот, смотрел в мои глаза. – Я тоже тебя люблю. Мы медленно легли на кровать, он неустанно извивался и пряжки ремней редко ударялись, что сопровождалось раздражающим звоном. Он поцеловал меня, вытягивая свой ремень из брюк, я сделал то же самое со своим. Луи чуть приподнял свою голову, чтобы видеть ширинку моих брюк, которую умело расстегивал. Я усмехнулся, опустился к его телу, целуя мягкую кожу у ключиц, спускаясь чуть ниже. Он выгнулся, хотел большего, хотел начать все быстрее, я присел и принялся стягивать его штаны. Мальчик нежно хихикал, одну руку откинул выше головы, другую прислонил к груди и кокетливо покусывал свой палец. Я улыбнулся, пощекотал щиколотки моего удивительного создания. – Ты медленный, – проговорил он, присев. – Да ладно? – я скинул его одежду на пол. – Да, – он улыбнулся. Луи немного приподнялся, вцепился в мои губы, он их кусал, не целовал, его пальцы осторожно зарылись в моих локонах. Я крепко обнял его за талию, почувствовав, как сердце забилось быстрей. Оно пыталось меня догнать. Забилось часто, гулко, я и не заметил, как оказался под изнеженным телом Луи. Он засмеялся, а мне нечего было ответить и смеяться не хотелось тоже. Твердые бедра сжали мои, он немного качнулся назад и резко опустил, насколько смог, мои брюки. За такую дерзость я снова прижал его к матрасу. – Ну как, мягко? – посмеялся я, укладывая тонкие запястья в свою ладонь. – На семерочку, – он не сопротивлялся. – По-моему, на все восемь, – я прижался губами к бледной шее. – Не-а. Я его просто обожал. Податливое тельце тут же засмущалось, когда на нем не оказалось ничего, я отпустил его запястья, но руки он не сдвинул, смотрел в мои глаза. Он был словно сладкая вата на вкус, на ощупь, так и таял на языке. Ноги непроизвольно сжались, когда я уместил руку на его члене, поцеловав бедро. Прохладная кожа прижалась к щекам, я даже улыбнулся. Быть в таком плену одно удовольствие. Но Луи скоро раздвинул немного ноги, переместил руки, уложил их вдоль своего туловища и сжал покрывало. Я целовал его тело, пытаясь, наверное, добраться до сердца. Мальчик схватил меня за запястье, когда я прижался к его чувствительной коже острыми и холодными зубцами молнии. Он попросил делать все быстрее. Я положил ладонь на его голову, он выгнулся, заскулил, я прижался своей щекой к его и попросил быть потише. Луи пытался убрать мою руку со своего члена, но он не мог даже дотянуться. – Тише, – после этого он еще раз жалостно простонал. – Я люблю тебя, – и он ничего не смог даже ответить. Чтобы не мучить нас обоих и не испытывать его терпение, я приспустил нижнее белье с брюками. Его послушное, покладистое тело сжалось от боли и не совсем приятных чувств. Я снова взял его запястья и уложил их над его головой. Мальчик прикрыл глаза, дышал ртом, он вновь выгнулся, прислоняясь ко мне мокроватым животом. Я улыбнулся. Его неспелость в этом деле так сильно меня возбуждала, трогала сердце липкими и холодными пальцами, зачаровывала. Вроде Луи уже взрослый, такой открытый, но и несмелый во всем этом. Его краткие издыхания заполняли ушные раковины, а внизу живота такое терпкое ощущение заставляло прижиматься ближе к телу мальчика. – Все хорошо, – он напрягся, как будто пытался избавиться от меня внутри его, даже дернулся вверх. Я остановился. – Все хорошо, – повторил я уже шепотом, прислонив губы к его лбу. Луи что-то невнятно промямлил. Он не открывал глаза, только густые реснички дрожали, слеза покатилась по виску, мальчик выгнулся идеальной дугой, я подхватил его тельце. Рельефные мышцы плотно были обтянуты его бледной кожей, тату в прямом смысле светилось. Оно словно загоралось каждый чертов раз, когда я его замечал. Короткие ноготки царапали плечи, руки потом переместились на затылок. Мальчик открыл свой рот, но звук наслаждения застрял где-то в глотке, я поцеловал его, подхватывая остренький язычок своим. Его стон попал в мои бронхи, стало тепло внутри, приятно, сердце забилось еще быстрее. – Гарри-и-и! – я на него упал, я просто прижал его к нашей постели, поддерживая себя руками, совсем немного. – Ты восхитительный, – я остался в нем на мгновение, ему было некомфортно, он пытался подняться выше. – Тише, тише, – тонкие ручонки обхватили мои плечи. – Я люблю тебя, – и я его тоже любил. Тело осталось прижато к постели, покрывало под нами скомкалось и я уверен, оставило на спине Луи небрежные полосы, какие-то странные узоры. Я чувствовал, как сильно были напряжены его мышцы, все, особенно бедра, они вдруг стали каменными и пытались сомкнуться. Пришлось даже уместить руку на его колене и немного притиснуть к кровати. Он громко охнул, заежился, сопротивлялся. Я надеялся, что это рефлекторное, я немного его приподнял и крепко обнял, чтобы он почувствовал себя в безопасности. Я не двигался некоторое время, а он сжал тугое колечко мышц, у меня вырвался грубый стон. Луи сцепил руки на моем затылке и прижался к груди. Его хрупкое сердечко с каждым ударом заново и заново разбивалось о ребра. Под тонкой кожей показались синюшные вены. Он казался безжизненным. Дыхание было тихим, а бесслезный плач провоцировал головную боль. Я поцеловал его лоб, когда закончил, а он парой минут позже уснул и ничего мне не сказал. Я надеялся, что он в порядке.