Versace On The Floor

      Яркий солнечный свет заливал медово-жёлтым светом припорошенный снегом асфальт. На улице было прохладно, несмотря на вышедшее, наконец, солнце. Чонгука обдувало ледяным северным ветром. Тонкая полоска шарфа не обеспечивала никакого тепла, а полы коричневого кашемирового пальто то и дело расходились в разные стороны от особо сильных порывов морозного воздуха.       — Нет, нет. Я же уже говорил тебе, что это не то, чего я хочу от обложки, — проговаривает сквозь зубы не терпящим возражений тоном. — Хосок, мне абсолютно наплевать, что от меня требуют менеджеры. Я вложил в эту пластинку душу, почему они не могут обеспечить мне свободу в такой мелочи?! — Чонгук восклицает громко, намного громче положенного, привлекая ненужное внимание прохожих, и перекладывает телефон в другую руку.       Натянутая по брови шапка и огромные солнцезащитные очки, по мнению Гука, обеспечивали ему идеальную маскировку в толпе и минимальную узнаваемость у проходящих мимо людей.       — Да, это принципиально. Я не хочу, чтобы на обложке было моё лицо. Да, конечно я красавчик, признаю, но моё лицо на обложке будет противоречить концепту.       Толкнуть стеклянную дверцу и вдохнуть превосходный запах кофе. Терпкий аромат кофейных зёрен и различных сладко пахнущих топпингов создают непередаваемый аромат, который для Чона — самый яркий и сильный наркотик в мире. Он испытывает невероятную слабость к этому напитку, к его запаху, вкусу. Пожалуй, его можно назвать одержимым. Да, Чонгук точно одержим кофе.       — Нет, ну ты сам подумай, я пою о любви. Чувстве, которое буквально сносит крышу, бросая тебя из крайности в крайность. Чувстве, которое заставит тебя испытывать бурю, переживать взрывы тысячи маленьких вселенных внутри себя каждый день. О любви, которая может подарить тебе невероятное счастье или уничтожить полностью, выжигая внутренности и ломая кости. Но если на обложке буду я, то какой тогда смысл?       Чонгук, кажется, прописался в этой кофейне, поэтому весь персонал знает, что ему: « — Эспрессо без сахара, с мягкой обжаркой зёрен и взбитыми сливками. Имя не подписывайте, пожалуйста».       — Не обязательно ставить туда человека, которого я люблю. Нет, Хосок, боже, не нужно даже выдвигать кандидатуру моей матери. Не об этом же. Сам подумай, я о том чувстве, что испытывает муж к жене, девчонка, скромно устремляющая глаза в пол, к мальчику на пару классов старше, если тебе будет угодно, молодой мужчина к своему боссу. Я просто хочу передать образ. Понимаешь, образ. Невинного, как новорожденный малыш, только совершивший первый вдох, но в то же время рокового, словно светская красавица на фешенебельной вечеринке, чувства.       Кофейня, как это обычно бывает, полностью заполнена посетителями, даже яблоку некуда упасть. Кажется, свободных мест совсем нет. Но для Чонгука всегда в резерве одинокий столик у окна, так что он просто забирает готовый напиток и идёт в давно заученном направлении. Не всегда звёзды сцены становятся постоянными покупателями в небольшом кафетерии на углу тихого района.       — Я не знаю. Я запутался, не лезь. У меня даже представления нет, кто может нам помочь. Всё, давай, обсудим этот вопрос ещё раз, когда я вернусь в студию.       Напиток приятно согревает застуженные на улице кончики пальцев. Чонгуку тепло, повсюду витает запах кофе и имбирного печенья, на которое сегодня акция. За окном крупными хлопьями падают снежинки, спускаясь медленно, плавно, едва ощутимо. Солнечные лучи отражаются от снега и слепят глаза певца. Парень морщится и нацепляет на нос очки, что так необдуманно снял на кассе.       Спокойно отпивая напиток и рассеянно глядя на пейзаж за окном Чонгук и не заметил, как над его столом нависла тень. Всё-таки глупо было снимать очки в помещении, заполненном толпой людей. Чон уже готов к тому, чтобы дать автограф и сделать пару селфи на чужой смартфон.       Гук вытаскивает один наушник и медленно поворачивается к потревожившему его человеку, натянув самую милую и приветливую улыбку, на которую только был способен.       Улыбка медленно сползает с лица, сменяясь на сведенные к переносице брови и плещущееся в глазах удивление.       — Можно присесть? — элегантный указательный палец чужой руки направлен на диванчик напротив. На лице неожиданного гостя ухмылка с вызовом и вздёрнутая кверху бровь. Чон понял, что разрешение ему явно не требовалось.       С момента их последней встречи прошло уже больше недели, но Чонгук, зная только имя парня, совсем запутался. Хотелось бы ему в суматохе рабочих будней забыть тот дерзкий, цепляющий взгляд. И он почти забыл. Да, забыл.       — Я… да, наверное, садись, — Гук берёт себя в руки, захлопывая рот и делая вид, что заблокированный экран телефона — самая интересная вещь в мире.       Он слышит короткий смешок, резко вскидывает голову и бросает недоумевающий взгляд в злато-карие омуты напротив.       — Серьёзно? Бибер? Чонгук-щи, я думал вы эстет до мозга костей. Бах или Моцарт — это про вас, — кивком головы указывает на лежащий на столе наушник, из которого слишком громко льётся мелодия.       Чон немного смущается и зачёсывает чёлку назад, из-за чего непослушная прядь выбивается из укладки и падает на лоб.       — Я так похож на человека, который слушает классику? — он немного дезориентирован. Да, он слушал её, когда учился в музыкальной школе, но исключительно для того, чтобы сдавать зачёты или экзамены. Он никогда не славился любовью к этому музыкальному жанру.       — Вы точно не похожи на человека, который слушает Бибера, — незваный собеседник наваливается локтями на стол и смотрит прямо в глаза Гуку, будто хочет найти в них что-то.       — Откуда тебе знать, как выглядят люди, которые слушают Джастина?       Златовласый перегибается через стол и, приблизившись так близко, что миллиметр между их лицами остаётся, едва слышно выдыхает:       — Они точно не выглядят так, как ты, папоч… — паршивец уже начал заправлять выбившуюся прядь из причёски певца за ухо, соблазняя слишком явно. Гуку надоело. Он шлёпнул нахала по руке и грозно глянул из-под нахмуренных бровей.       — И как, по-твоему, я выгляжу? — сердито, даже слишком.       — Хочешь поговорить об этом? — он, кажется, словно никак не отреагировал на выпад Гука, сев на сиденье и невозмутимо втягивая напиток, — В любом случае, очки, которые ты сегодня надел, выглядят отвратительно. Тебе стоит разобраться с этим. В них ты похож на колхозника, который первый раз приехал в столицу и увидел витрину с аксессуарами. Они женские, ты же в курсе? — он явно издевался.       Чонгук заминается, опуская голову, мотая из стороны в сторону.       — Будто ты что-то понимаешь в моде, — Гук смотрит с вызовом. — выглядишь как подросток, которого выгнали из дома с парой тысяч вон в кармане и, в приступе небывалого отчаяния, тот решил обокрасть помойку.       — В моде я разбираюсь точно побольше вашего, — улыбается приторно, слащаво и не отводит взгляда. — Ну же, Чонгук-щи, не делайте вид, будто вам не нравится то, во что я одет. Я же выгляжу как настоящий вор сердец и обаятельный стервец.       Чонгук усмехнулся. Яркая улыбка помимо воли заползла на алебастровое лицо.       — Ты точно не выглядишь как стервец, а уж тем более — вор сердец. Я бы, скорее всего, назвал тебя… — Гук серьёзно задумался, нахмурив складки меж бровей и приложив указательный палец к губам.       — Посмеете разрушить мой образ крутого парня, и никогда в жизни не заполучите самую идеальную модель на вашу обложку, — он сверкнул глазами, и не успел Чон моргнуть, как тот уже исчез за стеклянными дверьми кофейни.       — Постой, что ты имел в… — певец в спешке собирается, сгребая все вещи со стола к себе в рюкзак, и вываливается на улицу.       Неудивительно, что из-за таких долгих сборов, к тому времени, как Чонгук выбегает наружу, на улице, кроме спешащих по своим делам прохожих, никого нет. Нет человека, имя которого отдаёт приятной карамельной негой на кончике языка. Тэхён. Сладко и тягуче.

***

      Вернувшись в студию, всё идёт из рук вон плохо. Чонгук, забывшись, в приступе сильных эмоциональных потрясений выпил кофе, которое он купил для Хосока по дороге. Получил от последнего по голове и выслушал кучу лестных эпитетов в придачу. А работа над последней песней на пластинке застопорилась. Музыка не шла, написанные строки казались банальными, неживыми, отстранено-бездушными и безликими. Так мог любой, Чонгук же не хотел быть обыкновенной посредственностью.       Последняя, самая эмоционально-сильная, по его мнению, песня, должна была быть идеальной. Настолько идеальной, чтобы каждый слушатель, во время прослушивания погружался в момент первой любви, о котором Гук пытался спеть.       В голове роилось огромное количество мыслей, одна из которых, горя красными буквами с обратной стороны глаз, волновала и вгоняла в краску.       — Хосок, помнишь того парня с показа?       У Чонгука на носу ещё и выбор модели для обложки, а в голове опять этот глубокий бархатный голос, что сладко шептал решение, по крайней мере, одной волнующей проблемы.