***
Чонгук всегда был ярким, словно бенгальский огонь или пламя зажжённой восковой свечи. Светил, ослепляя, откидывая охристые блики. Любые компании всегда обожали Чона, с головой погружаясь в его обаяние, харизму и талант. Некоторые слишком впечатлительные личности, порой, цитировали его слова. Но при всей внешней яркости, дружелюбии и доброте, внутри он был совсем другим. Одиночество. Разочарование. Боль. Три самых страшных для любого человека чувства стали его спутниками по жизни. Репортеры, что писали колонки в жёлтой прессе, могли считать его нахальным юнцом, музыкальные критики — молодым дарованием, а его приятели — самым приятным человеком в мире, но ни одной из этих личностей он не являлся. Разочарование. Он разочаровывался за свою недолгую жизнь бесконечное количество раз, но самым ярким отпечатком так и осталось детское воспоминание. Малыш, единственный раз решивший прийти домой, не скидывая отцу смс-ку, разрушил всё. Он был виной развода родителей. Это он, будучи совсем ещё наивным ребёнком, просто спросил у мамы: «А что отец делал с той тётей в вашей спальне?». Одиночество. Отец лишил ребёнка матери. Просто подкупил судей, и на заседании мнение ребёнка, которому только-только исполнилось девять лет, никто учитывать не стал. С уходом матери пропал домашний уют, исчезли вечерние посиделки всей семьёй, не стало ни тепла, ни матери, ни отца. Последний вообще отказался разговаривать с сыном, лишь иногда задавая вопросы длинной пару слов. Но Чонгук видел, читал в глазах, что отцу совершенно не интересно знать ответ. И ни один друг не смог бы помочь маленькому Гукки почувствовать родительское тепло и заботу. Боль. Она всегда была внутри. Преследовала, омрачая своим присутствием все воспоминания, шла по пятам, не отпуская. Иногда начинало казаться, что он настолько привык к ней, что и не чувствует ее совсем, она просто стала частью рутины Чон Чонгука. Он перестал чувствовать вовсе. Пустота. Он привык так жить. Чонгук не искал перемен. Не жаждал любви, разочаровавшись в этом чувстве абсолютно, считая его лишь выдумкой и сказкой для девочек. Его сердце давно было отдано музыке, да и творчеству в целом, по-другому и быть не могло. Он стал бесчувственным. Он не хотел чувствовать. Любил только музыку. И мысль о Ким Тэхёне, что зудела в голове больше недели, невероятно раздражала и пугала его одновременно. Он просто посмотрит на него, убедится, что этот парень — очередная пустоголовая кукла, и выдохнет спокойно. Ему не нужны проблемы. И Тэхён Чонгуку тоже совершенно ни к чему.***
— …Молодой человек, ещё раз повторяю, я не могу пропустить вас, — охранник, дежурящий у входа в зал, повышает голос. Чонгук, спрятавшийся за поворотом, сильнее сжимает кулак и тяжело выдыхает. Он слышит, как Хосок извиняется и направляется к нему. Едва завернув за угол, Хосок яростно начинает шептать проклятия в адрес Чона и, вскинув указательный палец к потолку, выдаёт с надменным лицом: «Ну я же говорил!». Чонгук на это только усмехается и прикладывает палец к губам, шикая на друга. Ему не нужно, чтобы охранник решил проверить кто тут шепчется. — Ты прочитал его имя на бэйдже? — едва слышно выдыхает другу на ухо Гук. Тот лишь кивает коротко и сразу хватается за телефон. Встряхнуть охранную компанию «Х» и добыть нужный номер для Хосока не проблема, нужно лишь заводить правильных знакомых. Чонгук ведет Хосока в найденное не так давно открытое помещение. Они заходят в неосвещённую каморку, напоминающую кладовку, и чуть не падают. Прямо на пороге стояли ведро и швабра. Менеджер набирает номер мистера Ким Чхоля, того самого охранника, и, пройдя как можно глубже, нажимает зелёную кнопку на дисплее своего смартфона. — Здравствуйте, это Ким Чхоль?.. Да, замечательно. Видите ли, я работник ресепшена и… Нет, что вы, ничего серьёзного… Нет. Вас не собираются увольнять… Нет… Я не знаю… Да дайте же вы сказать! — Чон прячет усмешку в кулак. — Вас просят подойти… Откуда мне знать кто? Посетитель, очевидно… Всего доброго, — Хосок смотрит на смеющегося Чонгука со злостью и обидой. Чон одними губами произносит «извини» и выставляет большой палец, одобряя проделанную работу. Когда они выходят из каморки, с другого конца коридора, с невероятной скоростью проносится охранник. — Думаю, его уволят, — Чонгук сузив глаза, пристально смотрел вслед безответственному работнику. — Это всё из-за тебя, — Хосок мотает головой из стороны в сторону и идёт вперёд. — Если бы он имел хоть толику ответственности и мозга, то не оставил бы рабочее место без присмотра. Хосок лишь пожимает плечами, и они, не без усилия, отпирают железную дверь и входят в зал.***
Громкие басы клубной музыки, лёгкая завеса сигаретной дымки, литры алкоголя, килограммы наркотиков, куча шлюх и, конечно, кошельки, доверху набитые долларовыми бумажками. Личности, которые имели отношение к шоу-бизнесу, испытывали нездоровую тягу к иностранной валюте, предпочитая её корейским вонам. Неоновые светильники погружают помещение в мягкий розово-малиновый цвет. Стробоскопы, словно раскалённый нож, разрезают приглушённое неоновое освещение. Вращаясь из стороны в сторону, они подсвечивают танцпол, где, редко попадая в такт музыке, танцуют пьяные тела. — Не хочешь развлечься, мальчик? — Чонгук вздрагивает, как от пощёчины и резко оборачивается. — Не волнуйся, я заплачу достаточно. — Перед ним, едва держась на ногах, стоит дама в возрасте, с расширившимися от препаратов зрачками, липким взглядом, который буквально облизывает Чона с ног до головы и отталкивающей улыбкой-оскалом. — Не интересует, — коротко, без сомнений отвечает. Та только пожимает плечами, разворачивается и нетвёрдой походкой уходит прочь. Чонгук уже начинает жалеть, что согласился на это. Когда они с Хосоком вошли в зал, где проходил показ, персонал убирал оборудование, а люди, мерным потоком переходили в импровизированный «клуб». После многих закрытых показов именитые бренды устраивают афтепати и, конечно, показ от одного из самых популярных модных домов во всем мире входит в этот список. Чонгук предложил другу пойти с ним, развеяться, но Хосок, презирая клубы, алкоголь и наркотики отказался. Сказав лишь: «Не напивайся, умоляю, ты не умеешь себя контролировать». Но когда просьбы Хосока останавливали его? Гук не брезговал употреблением наркотиков или походом в клубы, но того, что сейчас происходило в этом рассаднике разврата и похоти, он не видел никогда. Чон ещё раз осматривается в поисках Тэхёна, но, так и не увидев знакомого лица, направляется в сторону барной стойки. Расслабиться сегодня всё равно нужно, даже если модели тут нет. Вливая в себя шот за шотом, он надеется, что назойливые мысли о самом элегантном человеке, которого он когда-либо встречал, исчезнут. Но, увы. Образ Тэхёна против воли всплывал в его голове. Чонгук думал: Он такой красивый, такое вообще возможно? Интересно, у него есть кто-то? Наверняка есть, он просто не может быть свободным. Такой милый и хрупкий. Мой Тэ. — Я что, назвал его своим? — бормочет себе под нос Чон и пьяно хихикает. — Красиво звучит. — Мне тоже нравится. Чонгук переводит взгляд на источник звука, который находится по его правую руку и расплывается в глупой улыбке. На него, своими невероятными карими глазами, смотрит само совершенство и ухмыляется. — Иногда я так обожаю свои пьяные галлюцинации, Тэхённ-и, — Чон смотрит пристально, впитывает каждую черточку малинового от ламп лица. Тэхён стремительно приближается и прямо в подбородок выдыхает томно: — Разве это похоже на галлюцинацию? Губ Гука касаются такие мягкие, словно взбитая пуховая перина, губы. Тэхён на вкус невероятно сладкий, карамельный, с нотками мяты и кофе. Чонгук обожает кофе. Поцелуй долгий и тягучий. Ким прерывает это безумие и смотрит прямо в глаза. Гипнотизирует. Просит разрешения. И Гук разрешает, повторно, едва ощутимо, прикасаясь к сводящим с ума губам. Чон чувствует, как тонкие пальцы зарываются в волосы на макушке и массируют нежно. Он обхватывает Тэхёна за талию, мягко оглаживая, запускает ладони под сорочку и ведёт пальцами по теплой коже. Губу музыканта прикусывают, повреждая нежную кожу, едва ощутимая боль заводит ещё больше. Тэхён углубляет поцелуй, отчего у Чонгука под закрытыми веками искры пляшут, и фейерверки взрываются. Воздух вокруг них электризуется, отстраняя их от окружающего мира. Кислород в лёгких кончается, но Чон не готов отстраняться и прерывать это сумасшествие. Потому что сладко. Потому что правильно. Потому что так надо. — Ммм, папочка, это невероятно, — Тэхён томно выдыхает в губы и смотрит так преданно своими бездонными глазами и льнёт поближе, вжимаясь всем телом, что у Гука крышу сносит. Внизу живота всё скручивает в тугой узел, а ширинка начинает причинять ощутимый дискомфорт. Ким снова вовлекает его в поцелуй. Он чувствует, как язык Тэ проталкивает ему таблетку. Экстази. Кажется, эта ночь обещает быть невероятной.