Маскарад смерти

Каждый раз, когда приходил рассвет, такие как я «засыпали». Мне никогда не снились сны, я просто теряла осознанность и проваливалась в глубину своего подсознания. Такой провал не давал чувства отдыха, лишь краткое избавление от испытаний ночи. Когда солнце садилось, меня будила жажда крови. Мне не составляло труда охотиться на смертных. Я никогда не выпивала человека до суха, не оставляла никаких повреждений, кроме укуса. Только этим я могла себя оправдать, ведь без крови прожить теперь было невозможно. Беккет решил меня навестить и нашел меня в баре. Мы вышли подышать и заодно прогуляться на свежем воздухе. Тепло, оставшееся от душного летнего дня, все еще можно было ощутить на коже, но лишь на пару часов. Взамен ей очень резко приходила ночная прохлада. — Как твои дела, Рейчел? — спросил Беккет, неспешно гуляя со мной по улице. — В плане клана? Вроде бы прижилась у анархов, — ответила я. — Я не сомневался в этом. Бруха лишь кажутся дикарями. — Тебя давно не было в городе. — Я занимался своими… Поисками. Как и всегда. — В разговоре с Таксистом ты упомянул, что интересуешься нашим происхождением. Как далеко ты в этом продвинулся? — Не так далеко, как тебе кажется. Могу лишь сказать, что это связано с библейским писанием о Каине и Авеле. Простая и поучительная история. Почти каждый ее знает. Однако, в ней сокрыт смысл перерождения смертного в существо, стоящее на более высокой ступени эволюции. — Интересная теория. А почему ты решил вернуться в Даунтаун? — Я пока не уверен, не хочу делать поспешные выводы, но это очень важно. Я считаю, что чума в городе — всего лишь знамение худшего, что может произойти. — О чем ты? — Ты не поймешь, если я просто тебе об этом скажу. Ты должна увидеть это своими глазами, но придется ехать в Санта-Монику. — Найнс куда-то пропал. Он будет в ярости, если я поеду без его разрешения. — Хм, а он держит тебя в еще более строгих рамках, чем князь. Неожиданно для него. — Да, это ему свойственно. Хорошо, поехали пока есть время. Я надеюсь, что мы успеем вернуться к рассвету. — Думаю — да. Мы прошли вдвоем до машины таксиста — сородича и назвали ему адрес. Он вез нас сначала молча, но потом решил заговорить со мной. — Не боишься возвращаться к прошлому? — спросил таксист. — Прошлое в прошлом. Санта-Моника больше меня не держит, — ответила я, избегая разговора о семье. — Нет, дитя. Я говорил о том, что у тебя в кармане. — Как? Ты не мог видеть его, — ответила я, засовывая руку в карман куртки и сжимая нераспечатанное письмо от ЛаКруа. — Видеть что? — вмешался Беккет. — Не важно. Мне больше интересно как ты смог узнать? — уже более настойчиво, я обратилась к таксисту. Он хрипло посмеялся, уже останавливаясь напротив кафе «Diner» в Санта-Монике — Удачи, дитя. Не будь строга к черному королю. Шахматы — дело тонкое. — Я ни слова не понимаю, что ты говоришь, но спасибо, что подвез. Мы с Беккетом вышли из машины. Он повел меня в «Diner». Забегаловка ничем не изменилась со времени моего отъезда. Для вида мы заказали себе два стакана газировки и направились к дальнему столику. Было довольно необычно возвращаться в это место. Никогда не любила это кафе, но почему-то сейчас оно навевало нежные и горькие чувства одновременно. — Беккет, ты же не поужинать меня сюда привел? Объясни уже, что происходит, — спросила я. — Терпение, Рейчел. Подожди еще немного. Они скоро придут. Я уверен, — ответил он и мы просидели еще минут десять. В кафе зашла пара — девушка и парень, влюбленные судя по всему. Нескончаемые поцелуи, объятья, романтичные шутки и намеки. Они принадлежали только себе. Мир вокруг них был просто фоном. Я в душе позавидовала девушке. Ее парень просто не мог насмотреться на нее, осыпал ее кучей комплиментов, не выпускал ее руки из своей. Все как в красивом кино. Я вспомнила свои ночи с Найнсом — настроение тут же упало. Я не понимала, действительно ли он так скрывает наши отношения или просто их не хочет. — Вот и они, — прервал мои мысли Беккет. — Действительно зловещее предзнаменование, — с сарказмом отметила я, ковыряя от скуки вилкой деревянный стол. — Посмотри внимательнее. Я все-таки перевела взгляд на парочку, уплетающую свои бутерброды. Меня затошнило — реакция на смертную еду. Алкоголь мне тоже не особо нравился, но все же он был не так противен и я могла иногда выпивать с анархами. Я услышала имя девушки — Лили. Наконец, я поняла, что не так с Лили. Она излучала тепло, ела бутерброды, но она была мертва. — Она вампир? — Да. Только прошу, тише, — ответил на мой вопрос Беккет. — Это самое мерзкое, что я видела за последние ночи. — Она слабокровная. Такие сородичи избегают нас и не напрасно. Их истребляют. — Подумаешь ест бутерброды, что в этом такого? — Рейчел, она их и днем ест. — Так… Это уже интереснее, — я задумалась, как такое вообще может быть. — Вот именно. Слабокровные и раньше появлялись, но редко. Мы их называем упырями. Но так, чтобы они спокойно могли жить и питаться в дневное время — относительно недавно. — Давай вспомним о том, что ты и сам пережил спокойно совместное со мной утро. Тебе тоже солнце не наносит вред. — Я не слабокровный. — Тогда как тебе это удалось? — Рейчел, мы сейчас говорим не о том. — А в чем собственно разница? Ты хочешь понять природу их адаптации к солнцу. Начни с себя, что тебе послужило источником такой силы? — Это скорее проклятье, чем сила. Однажды, между мной и сородичем завязался бой. Утро быстро приближалось к полю нашей битвы. Чтобы выжить я преодолел огромное расстояние в пустыне. Так я в первый раз пережил солнце. Просто подумал о том, что должен это сделать. — Просто подумал? — моему удивлению не было придела. — Это было всего раз. Позже я создал зелье, способное помогать мне избегать воздействия солнечного света. — Твои открытия и впрямь впечатляют. — Я беспокоюсь о том, что теперь это могут делать слабокровные. Видишь ли, это является предзнаменованием появления патриарха — древнего вампира, питающегося кровью сородичей. — Теперь я понимаю твои опасения. — Я бы не хотел, чтобы об этом пока узнали. Чуть позже я сам расскажу все князю, а пока мне нужно время на то, чтобы завершить свои исследования. — Конечно, Беккет. Я не стану никому рассказывать, раз для тебя это важно. — Хотел тебя еще кое с кем познакомить. Ее зовут Роза. Она ясновидящая. — Мне хватает таксиста с его проницательностью. Не знаю почему я оставила письмо. Я не хотела его читать, но все же не выбросила. Теперь оно мертвым грузом лежало у меня в кармане и я не могла понять, что именно мне с ним нужно делать. Я согласилась встретиться с Розой и Беккет повел меня на пляж. Мы были одни, ждали когда появится ясновидящая. Я сидя на песке касалась руками пены приближающихся и убегающих обратно вдаль волн. Беккет отошел от меня, чтобы поближе рассмотреть импровизированный костер на берегу. Я вытащила руку из кармана. Уже совсем помятый и истершийся конверт лежал у меня в руках. Решившись, наконец, я вскрыла конверт. На бумаге красовалась надпись золотыми чернилами. Всего одно предложение: «Вернись ко мне». Я порвала бумагу и выбросила в волны океана. Не стоило это читать. — Беккет, она с тобой? — с опаской посмотрела на меня подошедшая темноволосая девушка. — Да, Роза. Все хорошо. Это Рейчел. Она не опасна для тебя, — успокаивал девушку Беккет. — Приятно встретиться с тобой, — сказала я ей, вставая и отряхиваясь от песка. — Мне тоже. Прошу меня простить, моя госпожа, — пролепетала Роза и поклонилась. — Нет, Роза. Я никакая не госпожа. Ты можешь увидеть мое будущее? — Да. Оно темнее всякой ночи. Твой король падет от рук осиротевшего птенца. — Найнс? Кто ему угрожает? — Не могу сказать, это слишком далеко. Птенец не тронет тебя. Твой возлюбленный наденет на тебя кандалы. Лишь Отец сможет тебя спасти. Внемли его словам, обрати свой взор к солнцу и он избавит тебя от смерти. — Ты говоришь не ясно. Найнс не поступит так со мной, - полный бред, пронеслось у меня в мыслях, - И я не дам ему пасть. — Прости, если сказала тебе, что-то обидное. Это то, что я вижу. Заметив, что я начала нервничать, Беккет поспешил встать между мной и Розой. Он закрыл спиной и без того испуганную провидецу. Конечно, я не собиралась на нее нападать. — Тебе самой вершить свою судьбу Рейчел. Нам пора возвращаться, — Беккет увел меня с пляжа. Я спешила вернуться в Даунтаун и убедиться, что с Найнсом все в порядке. Дорога прошла быстрее от таившегося нервного комка в моем горле. Простившись с Беккетом, я вернулась в «Last Raund». Никого не было, потому что оставался всего час до рассвета. Найнс стоял возле барной стойки и курил. — Где ты, черт возьми, была? — грубо спросил он. — Прости. Я не знала, когда ты вернешься. Меня не было всего несколько часов, — быстро произнесла я заготовленные заранее фразы для оправданий. — Простить? Посмотрим, сначала, что ты мне расскажешь, — он приблизился ко мне, смотря на меня злобно. — Найнс, я ничего плохого не сделала. Прошу, успокойся. — По-твоему я на прогулку ходил? — Нет. — Тогда уясни, что я должен знать о любом твоем перемещении, тебе ясно? — последнюю фразу он произнес громче. Я не знала, что мне сделать, чтобы он перестал злиться, но было уже поздно. В порыве гнева он схватил стул и бросил его в стеллаж со спиртным. Десяток бутылок разбился в дребезги. Найнс орал как сумасшедший, не разбирая кого материть — то Камарилью, то Шабаш, а в итоге и меня. Он впал в безумие, а глаза его налились кровью. Я быстро заблокировала входную дверь, чтобы он не смог выбраться наружу и кому-то навредить. Спустя немного времени он успокоился и сел на стул. — Тебе станет легче, если я расскажу, где я была? — Нет. Уходи, — ответил Найнс, допивая оставшуюся в его стакане выпивку. Другого ответа мне было и не нужно. Я вернулась в его квартиру и легла на кровать. Схема повторялась раз за разом. Он успокаивался и возвращался ко мне. На этот раз он лежал рядом, рассказывая о том, как важен для него этот город, о том, как ему нестерпимо больно видеть его чумным, грязным и не принадлежащим ему одному. Я гладила его, прижимала ближе. Лишь в эти моменты он мог открыться и рассказать, что его терзало. Засыпая рядом с ним, я убеждалась в том, что он не слышит и говорила ему тихо «люблю» — то, что он ни разу не сказал мне. Найнс не пытался узнать, где я была. Его гневом стало не мое отсутствие, а несдерживаемая ревность и ненависть к Камарилье.