я и уда

Первой просыпается боль. Тупая боль, бьющая наобум в виски, в затылок, в темя и прямиком в лоб, стискивающая тугим узлом. В глаза бьет пробившийся сквозь задернутые шторы солнечный луч, и Чимин с тихим стоном отворачивается. Во рту так сухо, что кажется, словно язык превратился в жесткую наждачку. Откуда-то слева звучит тихим фоном старенький телевизор и шум воды с кухни. Пухлые пальцы скользят по прикроватной тумбочке, сшибая сотовый телефон и часы, доставшиеся в подарок от мамы. Когда кожи касается прохладное стекло, Чимин с жадностью присасывается к краю стакана, осушив полностью и облив подбородок. Он никогда не думал, что у обычной воды вкус божественного источника. — Чимин-а, ты проснулся, — засуетился Джей-Хоуп, вытирая мокрые руки о старую футболку. Он сел рядом с болезненно стонущим Паком, прикладывая влажную ладонь ко лбу. — Как ты? Болит что-нибудь? — Хен, — хрипло прошептал Чимин, не узнавая собственный голос, словно он не говорил как минимум вечность, а голосовые связки атрофировались. Парень накрыл ладонь старшего своей, прижимая ко лбу как можно сильнее, впитывая прохладу чужой кожи. — Хен, как я попал домой? Ничего не помню, — жалобно протянул Пак, на пробу приоткрывая глаза. Выражение на лице хена сменилось с жалобного на озлобленное. — Ты совсем ничего не помнишь? — получив отрицательный кивок, Джей-Хоуп вздохнул. — Я забрал тебя после твоей… работы, — сказал, будто выплюнул, старший. — Избитого и наверняка накаченного наркотиками. Ты был фактически без сознания, едва ли мог различить что-либо и вообще узнать меня. На секунду я подумал, что могу потерять тебя. — Ох, Господи… — прошептал Пак, в ужасе уставившись на хена. — Н-но как ты узнал, где я? — Мне на телефон пришло смс с твоим местоположением. Я думаю, что эти ублюдки, испугавшись, что ты умрешь, просто выкинули тебя, как щенка дворового, — Хоуп поджал губы и поменял на лбу руки, потому что ладонь стала теплой. — Я упросил Агуста дать мне машину, и сразу поехал за тобой. — Ты отвез меня в больницу? — осторожно спрашивает Пак, опуская взгляд на свое тоненькое одеяло с узорами в виде закорючек. Головная боль все не хотела покидать, а желудок скрутился в жалобной мольбе. — Нет. Как бы я объяснил твой нагой и покалеченный вид? Я мог бы сказать, что тебя изнасиловали, но, а если в дело вмешалась бы полиция? Не думаю, что они бы не узнали о твоей специфической деятельности, — хмыкает он. — Я отвез тебя в Притон. Мы провели там почти два дня, откачивали, как могли. Ребята постоянно проверяли, как ты, давали таблетки и снотворное, чтобы ты как можно больше спал, а я пытался найти этих уродов, но, блять, у меня даже зацепки не было. И даже смс была отправлена с твоего телефона. Последней надеждой стало вычислить их по геолокации, но… — Хен, не лезь в это, — Чимин вскидывает голову, смотря в глаза напротив как-то по-жесткому. — У тебя своих проблем мало? Что ты печешься обо мне? Спасибо, конечно, но не лезь, хорошо? Я не хочу впутывать тебя в эту грязь. Чимин отталкивает от себя хоупову ладонь и пытается встать с кровати, наплевав на стреляющую боль и ослабшие конечности. Джей-Хоуп ловит его за торс, усаживая на свои колени, и утыкается носом меж лопаток, заставляя Чимина замереть. — Ты неблагодарный ребенок, Чимин-а, — говорит он приглушенно. — Никогда не проси меня об этом, понятно? Я никому не дам тебя в обиду. И этих мразей мы найдем, поверь мне, я сделаю с ними то же, что они сделали с тобой, — Джей-Хоуп ведет пальцами по выступающим позвонкам, заставляя Чимина дернуться в своих руках. Бесконечные синяки начали желтеть на бронзовой спине. Хоуп с тихим «ешь» поставил перед Чимином тарелку со скудным завтраком — яичницей без соли и дешевым яблочным соком. Паку кусок в горло не лез, он мог позволить себе только пригубить несколькими глотками сок вместе с анальгетиком. Хен уплетал свою порцию за обе щеки, игнорируя взгляд брошенного щенка. Чимин, прижав сбитые коленки к груди, смотрел на старшего, активно орудующего челюстями. Из-под толстовки виднелись новые шрамы, и в груди неприятно потянуло. Слезы скопились в уголке глаз. Чимин отвернул голову к окну, наблюдая, как ветер срывает с деревьев листья, с тихим скрежетом гоняя их по асфальту. — Хоби-хен, почему? — тихо спрашивает Пак, с противным скрежетом елозя вилкой по тарелке. — Что почему, Чимин-а? — с набитым ртом спрашивает Джей-Хоуп, с громким «глыть-глыть-глыть» выпивая свой сок. — Почему ты делаешь это? — кивает младший на исполосованные руки, и Хоуп на мгновение замирает. Хоуп переводит взгляд на свои руки. Затянувшиеся рубцы переливаются радугой в лучах солнца, а с едва засохшей кровью до сих пор щипали, когда цеплялись за одежду. Чимин не сводит с хоупова лица твердого взгляда, с громким скрипом отодвигая от себя тарелку с нетронутой яичницей. Хен долго молчит, а после, оторвав взгляд от собственных рук, сказал: — Меня зовут Хосок, — Чимин удивленно приподнимает брови, и Джей-Хоуп поднимает ладонь, прося помолчать. Чимин послушно закрывает рот. — Меня звали так раньше. Я родился нежеланным ребенком, — его губы сломались в подобии улыбки. — Я любил, но любим не был. Мои родители не били меня, но они морально уничтожали изо дня в день. Отец упрекал в том, что я не позволил ему пойти вверх по карьерной лестнице, мать в том, что я не дал ей пожить для себя. Никого, в общем-то, не интересовало, что это была не моя вина, — тихо засмеялся он. — Когда я заикнулся об аборте, мать дала мне крепкую пощечину и назвала неблагодарным ублюдком. То был первый раз, когда родитель меня ударил. Отец начал выпивать, когда мне исполнилось одиннадцать, а мать пошла налево, находить утешение в сексе с едва знакомыми мужчинами. И как ты думаешь, кто в итоге оказался виноват в их грехах? — Хен… — тихо проскулил Чимин, видя, как в глазах напротив рождаются слезы. Пак протянул руку, желая коснуться его руки, но Хосок никак не отреагировал. — Плохая компания меня как-то сама нашла. Стабильные оценки пошли в пизду, туда же пошел и аттестат. Не видать мне было обучения хотя бы в колледже, а родители зашли дальше. Отец стал алкоголиком, мать — форменной шлюхой. Каждый божий день они винили меня в своих ошибках, алкоголь меня больше не спасал, пришло время отчаяния. Я понимал, что меня ненавидели те, в чьей поддержке я нуждался больше всего, и… я почувствовал себя настолько одиноким, Чимин-а. Будто я кричал во всю глотку, вокруг меня были сотни людей, но никто не слышал меня. Тогда я впервые взялся за лезвие. Я не пытался себя убить, мне просто… просто хотелось это сделать, — он кивнул на свои рубцы. — Это стало моим маленьким спасением. После каждого упрека или ссоры на моей коже становилось все меньше и меньше нетронутых мест. Мысли о смерти стали чем-то самим собой разумеющимся. Они больше не пугали меня, наоборот, как-то… успокаивали. Знаешь ведь, что если человеку сказать сто раз, что он дурак, на сто первый он действительно станет дураком? Так и получилось. Я уверовал в то, что все плохое, что происходит в жизни — моя вина и ничья больше. Не родителей, которые не предохранились вовремя, а моя. И… я захотел избавить их от этого бремени. — Ты хочешь сказать, что ты пытался… — Чимин не договорил, яростно тряся головой. Его нежно любимый хен пытался сделать то, о чем сейчас жалеет? — Да, Чимин-а, — подтверждает Хосок. — Тогда это казалось мне правильным. Но я выжил почему-то. Чудо? Наверное. Может быть, Бог не хочет, чтобы я умирал? Но я, проснувшись в ледяной алой воде, лишь расстроился от того, что вскрыл вены не слишком глубоко. К тому времени я нашел Притон, — он посмотрел в голубое небо, щурясь от яркого солнца. — И Агуста… Он стал моим вторым дыханием. Надеждой, если хочешь. Тогда я похоронил Хосока навсегда, становясь Джей-Хоупом, человеком, любящим всех вокруг без остатка. Я пытался поддержать всех вокруг себя, чтобы они не чувствовали себя такими же жалкими, как я. А я… я действительно думал, что родился другим человеком. Но потом… потом появилась эта модель, — Джей-Хоуп поджал губы. — И призрак прошлого меня вернулся. Агуст словно помешался на нем, а я вновь стал не нужен. Даже когда он ненавидел меня, раздражался от моих тупых шуточек, придуманных специально для него, я думал, что я ему… важен? Не знаю, Чимин-а. Может, это зовется любовью? — он сморщился. — Когда я почувствовал то, что пытался забыть, я решил убить себя во второй раз. Я… повесился. Но Бог, видимо, слишком любил меня, потому что я срочно понадобился Агусту. Он и вытащил меня из петли. А потом мой старый друг, я, конечно, имею в виду Бога, послал мне своего ангела, чтобы он спас меня, — Хосок подается вперед, обхватывая аккуратные пальчики своими, прохладными. У Чимина забавно покраснел нос, и слезы спешат сорваться с аккуратных ресниц. — Именно поэтому я буду лезть, чтобы спасти тебя, потому что ты спасаешь меня. Лучшее во мне — это ты, — тихо заканчивает Хосок. Чимин не сдерживает всхлип, сорвавшийся с пухлых губ. Он перебирается на колени к хену, прижимается красным носом к изгибу шеи, и касается теплыми губами острой ключицы. Хосок зарывается носом в мягкие рыжие пряди, и целует проколотую мочку, прижимая за талию всхлипывающего мальчика к себе. — Я не могу сдерживать эти порывы, когда тебя нет рядом, — шепчет тихо на ухо Джей-Хоуп. — Ты мое спасение, Чимин. — Х-хен, я буду р-рядом всегда, — заикаясь, прошептал младший. Он отстраняется и смотрит в улыбающееся лицо, обхватывая впалые щеки маленькими ладонями. — Пообещай мне, что не сделаешь себе больше больно. Никогда. Ни за что. — Обещай, что не бросишь меня. Никогда. Ни за что. — Обещаю, — хрипит Чимин и, услышав в ответ тихое «тогда я тоже обещаю», прижимается губами к чужим губам. Они сидели молча, каждый думая о своем. Чимин перебирал пальцами подвеску на хосоковой — теперь его хотелось называть только так — шее, едва касаясь подушечками оголенной кожи, а Хосок вдыхал запах огненных волос и вслушивался в пение птиц за окном. Неожиданно Чимин вскинул голову, обхватывая его лицо пальцами. — Хен, я хочу показать тебе кое-что. Перед тем, как это увидеть, они купили в магазине около тринадцати шоколадок — Хосок точно не считал — и килограмма три конфет. Чимин пробурчал что-то про «Миссис Бао мне точно влепит затрещину», и ехали на метро до конечной станции. Чимин все время улыбался, поглядывая на задремавшего Хосока на его плече. Он в предвкушении долгожданной встречи теребил лямки рюкзака и постоянно ерзал. Услышав заветное «район Гансу», Чимин вскочил, совершенно забыв о задремавшем Хосоке, от чего тот едва не шлепнулся на пол. — Йа! Чимин-а, ты что творишь, — зашипел Джей-Хоуп, сонно потирая глаза. — Мы уже на месте? — Прости, хен! Я слишком взбудоражен, — Чимин неловко хихикнул, схватив хена за руку и потащив прочь из вагона. На улице встретил прохладный ветер, с радостью начавший трепать не уложенные чиминовы волосы. Хосок поправил шапку, съехавшую набекрень, и забрал у Чимина пакеты, закидывая их на плечо. Младший бодро вышагивал, едва ли не подпрыгивая, а Хосок крутил головой, насколько позволяла человеческая натура. Иногда он жалел, что не родился совой. Вокруг — множественные высотки, которые с каждым поворотом сменялись на более низкие и старые, но от этого даже какие-то уютные дома. Какая-то пожилая женщина, копошившаяся в маленьком саду, подняла ладонь, обтянутую резиновой перчаткой, и поздоровалась: — Чимин-и! Давненько я тебя не видела здесь, — она поднялась с колен, и Хосок почти услышал хруст старческих костей. Женщина подошла к маленькому заборчику, выкрашенному в зеленый с кое-где облупившейся краской, и облокотилась на него. — Где пропадал, сынок? — Здравствуйте, госпожа Лиен, — Чимин поклонился на девяносто градусов, улыбаясь, отчего глаза превратились в полумесяцы. Он подошел к женщине, поманив Хосока за собой. — Не было возможности прийти, простите меня. Госпожа, познакомьтесь — это мой друг, Джей-Хоуп. — Добрый день, — Хосок последовал примеру Чимина, почтительно кланяясь. — Чудесная шляпка, — сделал комплимент парень, разглядывая плетеную шляпку с ореолом искусственных цветов поверх седых пышных волос. — Какой негодник! Ты всем старушкам делаешь комплименты? — рассмеялась женщина, и Чимин хихикнул в кулак. — Отнюдь! Только таким прекрасным, как Вы, — Хосок улыбнулся, обнажая ямочки. — И Вы вовсе не старушка, госпожа. — Чимин-а, мне нравится твой друг, — сказала женщина, улыбаясь. — Ты к ребяткам идешь? — Конечно, — подтвердил Пак. — Я давненько у них не был, мне очень совестно из-за этого. Они наверняка все соскучились. — Особенно малышка Тиен, — вздохнув, женщина приложила ладони к сердцу. — Чимин-а, раз такое дело, будь добр, отнеси пирог. Я хотела сходить к ним сама, но что-то суставы ломит, — пожаловалась она. — Ох, как жаль… Они были бы рады Вас видеть. Но я им передам, что Вы зайдете в другой раз. — Тогда подождите пару минут, ребятки, я скоро вернусь, — и ушла, с трудом переставляя ноги. Хосок повернулся к насвистывающему отдаленно знакомую мелодию Чимину, вопросительно приподнимая брови, но получил в ответ лишь пожатые плечи и извиняющуюся улыбку, мол, потерпи еще немного. Парню было интересно, кто же такая эта миссис Боа, малышка Тиен и вообще «ребятки». Забрав укутанный в вафельное полотенце пирог, Пак распрощался с пожилой женщиной, клятвенно обещая прийти на чай, как только выпадет свободная минутка. Хосок лишь улыбнулся, роняя «До свидания, госпожа Лиен». Они прошли квартал, усеянный частными домами по типу того, в котором жила Лиен — двухэтажные, но небольшие с вальмовыми красными крышами. Друг от друга они отличались лишь цветом стен, и то не всегда — в основном преобладал розовый, напоминая Хоупу дома для кукол с разбитым перед входом цветочным садом. За очередным поворотом домов оказалось меньше, и выглядели они много старее предыдущих. Но Чимин почему-то запищал и ринулся вперед — Хосок от неожиданности отстал на несколько шагов, но быстро сориентировался, кидаясь следом. — Там, там! — вскрикнул Чимин, тыкая пальцем в здание. — Это там! Хосок не особо разделял чиминову радость, увидев здание вблизи. Кое-где пошли трещины, краска давным-давно облупилась, а «рэй оф хоуп» покрылась ржавчиной от частых осенних дождей. Перед зданием высились деревья, царапающие старые окна и, кажется, гладь неба скрюченными ветками, а прямо перед порожком — нарисованные зайчики, выцветшие на солнце. Неподалеку находилась игровая площадка — почти развалившаяся беседка, карусель с поломанными креслами и песочницами с тысячелетним песком, в котором утонули ведерки и лопатки. Было похоже на детский сад или… Пак толкнул тяжелую дверь, и та так жалобно заскрипела, что Хоуп на мгновение испугался, будто им на голову свалится потолок. Чимин юркнул внутрь и придержал дверь для Хосока с не озвученным во взгляде вопросом: «Ну, чего стоишь?». Хосок вошел следом, не удивляясь почему-то такой же старости внутри. На стенах — отрывающиеся обои, которые явно исправно клеят обратно, протертые ковры, повидавшие не одну пару ног и пережившие не один десяток лет, скрипучие половицы и безвкусные голубые занавески на окнах. Иногда на стенах попадались редкие картины, но Хосок был скуп в познаниях, со стыдом понимая, что он знать не знает таких картин и художников, написавших их. В здании было непривычно тихо, даже немного жутковато, но Чимин улыбался, и это как-то расслабляло. Он толкнул очередную дверь, вваливаясь в кабинет. — Миссис Боа! — взвизгнул он, подлетая к полноватой женщине и обнимая ее за шею, прижимаясь щекой к ее выкрашенной макушке с просачивающимися седыми волосами. — Чимин-а! — радостно вскричала она. — Наконец-то ты пришел! Тиен мне все уши прожужжала, когда придет братик, — она коротко засмеялась, но, заметив в помещении чужого, прищурилась. — Милый, а это кто? Представишь нас? — Да-да, простите, — с поклоном ответил Пак. — Миссис Боа, это мой друг — Хоуп, хен — это миссис Боа, директор этого детдома. …или детдом. Хосок кивнул сам себе и улыбнулся женщине, почтительно поклонившись. — Очень приятно познакомиться, миссис Боа. — Взаимно, — алые губы изогнулись в улыбке. — Но, Чимин-а, неужели ты снова с подарками? Ах, ты ведь и так многое делаешь для нас! — Не начинайте этот разговор снова, нуна, — взмолился Чимин, морщась. — Лучше давайте не будем терять время! Хоуп плелся сзади, держа в одной руке пакет, а в другой — пирог. Чимин болтал с директором, коротко смеялся, и парень мог заметить радостный блеск в глазах младшего. Он улыбался непонятно почему — то ли от того, что Чимин счастлив, то ли… нет, второго варианта у него не было. Только потому, что счастлив Чимин. Чем больше они проходили, тем больше на стенах появлялось разводов от разноцветных мелков, смешных картинок со зверьками и карикатурными человечками, в воздухе витал запах цветущих растений, нежащихся на подоконниках в теплых лучах, и атмосфера в целом была теплой, а здание уже не казалось таким жутким и тихим. До ушей доносился детский смех и обрывки голосов, непонятно о чем беседовавших. Пак толкнул дверь, вваливаясь в комнату, где на мгновение воцарилось молчание. — Братик! — взвизгнула маленькая девочка со смешными хвостиками и, подскочив с пола, побежала к Чимину, тут же падая в его объятия. — Я так скучала. Где ты был? — почти обиженно прошептала она. — Тиен-а, — Пак прижал малышку к себе, утыкаясь носом в ее русую макушку. — Прости плохого оппу, он был занят, — Чимин сморщился, словно готов был расплакаться, и девочка тут же кинулась обнимать его, приговаривая «Чимин-оппа, не плачь!». Джей-Хоуп стоял в стороне вместе с женщиной, пока остальные дети окружали Чимина, что стоял на руках с маленькой девочкой, здоровался с каждым и трепал взъерошенные детские волосы — дети счастливо улыбались и без умолку болтали, не желая отходить от старшего, а Хосок не набрался смелости подойти сам. — Они его очень любят, — тихо сказала миссис Боа, наблюдая за этой картиной вместе с Хосоком. — Я думаю, что понимаю их, — ответил Хоуп. — Чимин — все, что есть у этих ребят. Вот, посмотри на Ушина, — женщина указала пухленьким пальцем на мальчика в круглых очках, похожего на растрепанного воробушка. Он, казалось, единственный был равнодушен к визиту Чимина. — Он невероятно умный и рассудительный не по годам мальчик. Родители отказались от него, едва он родился. Как жаль его… Он хоть и редко показывает свои эмоции, но он чаще всех спрашивал о Чимине. Чимин занимается с ним математикой, когда есть время, и с особым интересом выслушивает законы молекулярной физики. А это Мэй, — палец переметнулся к девочке с пушистыми, точно облако, волосами. Девчушка прицепилась к чиминовой ноге, улыбаясь ртом, в котором не хватало два передних зуба, а щечки и маленькие пальчики были перемазаны свежей краской. Но Чимин не оттолкнул ее, наоборот — прижал, погладил по волосам и совершенно наплевал на перемазанные джинсы. — Прирожденная художница. Ты ведь наверняка видел картины в холле? — она повернула голову к Хосоку, и, получая положительный кивок, продолжила: — Некоторые нарисовала она. Разве ты отличишь их от произведений мирового искусства? — Не думаю, что смог бы. Они прекрасны. — Прекрасны, — со вздохом повторила она. — Такие таланты пропадают здесь, когда могли бы быть в своих семьях, любимы и обогреты. — Никто не знает, как было бы, если бы не это место, не Вы и не Чимин, — Хосок пожал плечами. — Да-да, в этом ты совершенно прав, — она покивала несколько раз. — Я говорю лишь о том, что мы всех их любим абсолютно чистой любовью, но никто не заменит им родителей. Чимин так старается, он обеспечивает нас почти полностью, дарит ребятам подарки и главное — свое внимание и заботу, но у меня ощущение, что он совершенно не живет для себя. Только для них, — в ее взгляде читалась любовь к этим детям и неподдельная благодарность, когда ее взгляд падал на Чимина. Хосок улыбнулся краешком губ. — А они взамен любят его своей искренней детской любовью. — И ему этого хватает, — ответил Хосок, наблюдая, как Чимин подкидывает Тиен в воздух, а девочка заливается звонким смехом. — Лучшей платы, наверное, быть не может. — Ребята! — прервал гул Чимин, помахав ладонью. — Я хочу представить вам моего друга — Джей-Хоупа. Позаботьтесь о нем, — Пак перевел взгляд на замершего Хоупа, смеясь в ладонь. — Привет, — неловко поздоровался Хосок, протягивая пакет с шоколадками ребятам. — Это вам. Дети наперебой кричали «Привет» и растащили сладости стремительно быстро, только Ушин скептично вздернул бровь и хмыкнул себе под нос. Хосок улыбнулся, протягивая ему последнюю шоколадку, что осталась в пакете. — Ты не взял, — заметил Хоуп, когда как другие дети уже почти умяли свои порции. Пирог забрала миссис Боа, чтобы они позже выпили чай с испеченной сладостью. — Похоже на подачку, чтобы у меня к Вам проснулась благодарность. — Это не подачка, это — подарок. — Некоторые подарки основываются на получении подарка взамен. — Эй, да ты двенадцатилетний философ. Это обычная шоколадка. Полезно для мозга, глюкоза и все такое. — Мне тринадцать. А еще полезно для развития кариеса. — Ушин-а, — раздраженно сказал Хосок. — Возьми чертову шоколадку. Ушин ухмыльнулся, поправляя очки на переносице. Он скептично поднял бровь, смотря, как хосоковы щеки раскраснелись и ноздри раздулись. Чимин выслушивал какой-то рассказ, которым, активно жестикулируя, делилась Тиен, и не обращал никакого внимания на Хосока. — Ну, что ж, ладно, — сжалился Ушин. — Будет честно разделить эту шоколадку между самыми младшенькими. Ушин забрал шоколадку из прохладных пальцев и ушел, а Хосок сел в самый дальний угол на протертое кресло, подперев кулаком подбородок. Чимин смеялся, дул щеки и показывал какие-то уродливые рожицы, заставляя детей заливаться хохотом. Только Ушин кружил вокруг, словно ястреб кидая на Хосока подозрительные взгляды. «Тяжело сходится с новыми людьми», решил для себя Хосок. За окном тихо сгущались сумерки, а его веки отяжелели. Насыщенный на эмоции день выдался. Хосок лишь на мгновение прикрыл глаза, когда услышал тихий смешок. — Хен, — тихо позвал Чимин. — Нам пора. — А? Уже? — встрепенулся Хосок, потирая глаз. Чимин кивнул и, обняв на прощание детей — особенно долго он обнимал Тиен, — сжал хосокову ладонь и повел на выход. Солнце утонуло за горизонтом, уступая место темноте — на небе появились первые звезды. Хосок обнял себя за плечи, ежась от прохладного ветра. — Почему тебе так важно это место? — спросил Хосок, поднимая лицо к небу. Чимин молчал долго. Он спустился по ступенькам, пиная попавшийся под носок камень, и выдохнул клубок пара, словно собирался с мыслями. Хосок вновь протянул ему свою ладонь, а тот сжал ее в ответ крепко, переплетая пальцы. — Потому что я сам отсюда. Хосок прижал дрожащее тело Чимина к себе. Он провел ладонью по огненным волосам, еще хранившим солнечное тепло, отозвавшееся фантомом на кончиках пальцев. Губы Чимина — теплые, нежные, отзывающиеся сладостью на кончике языка. Пальцы Чимина бегут по рубцам, скрытым слоем одежды, и останавливаются аккурат под сердцем. Телефон тихо вибрирует в кармане. Чимин со вздохом отстраняется, и вытаскивает его, крепко сжимая пальцами. Легкая улыбка сползла с его губ. — Ты не должен, — тихо говорит Хосок. — Должен. И ты теперь знаешь почему. Хосок видит, как темнота раздвигает челюсти, и Чимин, послушно опустив плечи, шагает в ее пасть. Теперь он знает, почему. Он оборачивается и смотрит, как «рэй оф хоуп» сверкает в лунном свете. Потому, чтобы эти дети жили в свете, он должен жить во тьме.