я и уда

— Он психопат, — сказал Тэхен, разделяя кредитной картой белый порошок на две ровные дорожки. Не слишком много, чтобы биться в экстазе, но достаточно, чтобы расслабиться. Ынха сидела напротив, кусая нарощенный ноготь на большом пальце. Ее эспрессо давно остыл, на губах не было почему-то неизменной алой помады и нагоняй Тэхену за употребление на рабочем месте она не спешила отвешивать. Ее взгляд, не скрытый под голубыми линзами метался среди сотрудников. — Ну и что? Главное то, что он клиент, который набивает твои карманы деньгами, остальное неважно, — ответила она. — Я к нему один больше не заявлюсь, — он пожал плечами и, зажав ноздрю пальцем, склонился к дорожкам. Снег осел белым осадком на слизистой носа, заставляя Тэхена тихо стонать от удовольствия, откидываясь на спину кожаного дивана и потирая переносицу. Он кинул равнодушный взгляд на позирующего мужчину, с которым у него проходила фотосессия, и на сосредоточенного Сокджина, почти лежащего на полу для удачного кадра. — Я не могу пойти с тобой, он настаивал только на твоем присутствии, — возразила девушка. — Ну значит будет кто-то, кто не ты, — хмыкнул Тэхен. Ынха вздохнула и, обхватив пальцами стаканчик с остывшим кофе, потянула его через трубочку. Непривычно молчаливая и отстраненная, она постукивала ногтями по пластмассовому стакану. Тэхен подался вперед, упираясь локтями в острые колени. — Нуна, в чем дело? — Да ни в чем, — рассеянно ответила Ынха, неловко передернув плечами. — Тогда не порти мне настроение своей кислой рожей, — хмыкнул Тэхен. — Оно и так у меня не к черту. Раздавались монотонные щелчки камеры и тихий джаз Майлза Дэвида, которого так любил Джин, из колонок. Вся эта атмосфера навевала фантомные воспоминания о далеких шестидесятых, пышных юбках, кубинских сигарах и бокалах портвейна. Ынха отвела взгляд в сторону, но Тэхен не заметил в ее лице обиды, лишь беспокойство и легкие подрагивания губ, когда через стеклянные двери заходил кто-то из персонала. Тэхен ждал своей очереди, чтобы сделать несколько фотографий для демонстрации новой коллекции. Шелк приятно ластился по чувствительной коже, отдаваясь током в кончиках пальцев. — У Лиз выходной? — неожиданно спрашивает Ынха. — У твоей подружки, что ли? — Ким поднимает брови, лениво глянув из-под приоткрытых век. — Я должен знать ее расписание, по-твоему? Она меня не ебет. — А тебя ничего не ебет, кроме наркоты и подставления задницы всяким богачам, — ощетинилась Ынха, метая уничтожающий взгляд в мальчика. Тэхен ухмыльнулся, пожав плечами. Что есть, то есть, а отрицать это — все равно что подтвердить прямым текстом. Белый снег был действительно тэхеновой отдушиной, особенно когда появился этот Чон Чонгук, словно возник из ниоткуда. Тэхен его не то чтобы боялся, нет, он просто людей таких раньше не встречал. Если его покупали затем, чтобы трахнуть и отвести для прикрытия фотосессию — они укладывались в день, а Чонгук вот уже четвертую фотосессию проводит под покровом ночи. Особая атмосфера, как он говорил. С каждым разом Тэхен все реже натыкался на стафф, в последнюю их встречу его почти и не было, только он, фотограф, Чонгук и его пальцы на тэхеновой шее. Все в этом человеке странно — не спешит сдирать с Тэхена одежду и раскладывать на своем столе, играется в кошки-мышки, и мальчика совсем не устраивает быть его мышкой. Его мордашку, конечно, иногда действительно покупали для рекламы, но зачастую — чтобы он раздвинул ноги перед пузатым аджосси. Чонгук вел игру, которую Тэхен не совсем мог понять. В черепной коробке порой раздавался хриплый смех, разорвавший тишину в его кабинете. — Лиз пропала, — успокоившись, сказала Ынха. Она потерла пальцами тонкую шею, отставляя стаканчик со своим кофе в сторону. — Может, у нее просто отпуск? — предложил Тэхен, подпирая щеку кулаком. — Может и так, но никто не знает, почему так внезапно она пропала. — Наверняка залетела от директора, — ухмыльнулся мальчик. Ынха смерила его равнодушным взглядом. — Ты ведь Кванхи объездила. — Не сравнивай меня с ней, — отмахнулась девушка. — Она сказала мне накануне, что хочет разобраться с черной бабочкой. С самим Кииоши. — Да что ты? — поднял брови Тэхен. — Что-то частенько у меня он на слуху. Загадочный кровожадный Кииоши, даже поджилки трясутся от страха. Что же делать, что же делать, — смеется он. — Может, он за ней пришел? И за нами скоро придет? — Очень смешно, Тэхен, — проворчала Ынха. — Слушай, плевать я хотел на мафию и их мафиозные разборки. Мне для счастья достаточно несколько упаковок кокаина, красного вина и сборника стихов По. И тебе советую, — он склонился над второй дорожкой, жадно вдыхая. Тэхен собрал пальцем остатки белой пыли, облизывая подушечку. — А если ты так переживаешь, так возьми и навести ее, а не еби мне мозги. — И тебя вовсе не пугает, что они вернулись? — удивляется Ынха. — Неа. Мне-то какое дело? — Не знаю, — Ынха хмуро отвернула голову к большому окну, наблюдая, как солнце медленно плывет по горизонту. Тэхен оставил ее без ответа, поднимаясь со скрипом с дивана, и подошел к Сокджину, листающему в фотоаппарате получившиеся фотографии. Прохладный ветерок из кондиционера слегка трепал его пахнущие мятой волосы. Тэхен облокотился на его широкое плечо, заглядывая в экран. Мужчина смотрелся красивее на фото, чем в жизни — чистая заслуга Джина, света под правильным углом и работы стилистов. Мальчик провел носом по накрахмаленной рубашке к его оголенной шее, касаясь губами кожи нежно, невесомо — трепетное касание крыльев бабочки. Сокджин улыбается краешком пухлых губ, встречаясь глазами с расслабленным взглядом. — Что тебе на этот раз нужно? — спрашивает он, вешая фотоаппарат на шею. — Разве я не могу просто поцеловать своего хена? — с лукавой улыбкой спрашивает Тэхен, обнимая Сокджина за шею, почти привставая на носочки. Тэхен едва доставал его плеч, потянувшись своими губами к его — Сокджин послушно наклонился, а его ладони уже покоились на подтянутых ягодицах, сжимая сквозь ткань отглаженных брюк. Объектив камеры, словно дуло пистолета, уперся в грудь. Их губы почти встретились в поцелуе, но Сокджин ухмыльнулся, скептически вздернув бровь. — Ты — нет. Так что тебе нужно, Тэхен? Тэхен шикнул, отпуская сокджинову шею и слегка пихнул в плечо. На чужих губах играла улыбка. Джин сложил руки на груди, в ожидании смотря на фыркающего мальчика, дующего губы и нахохлившегося, словно воробей. Иногда он напоминал ребенка, если забыть о наркотиках и беспорядочных связях. В груди неприятно заныло, и улыбка сползла с его лица. — Ничего сверхъестественного, просто твое присутствие, — Тэхен развел руки в стороны. — Можешь побыть со мной на съемках? — Всего-то? — его брови взметнулись вверх в удивлении. — Хм, а как же пустить к себе, обогреть, наркотики достать, выпивку, убить кого-нибудь на крайний случай? — Тэхен издает смешок. — Всего лишь посидеть с тобой на съемках? — Может быть, в другой раз, но сегодня лишь это, — подтверждает мальчик. Сокджин смотрит на него некоторое время, словно ищет подвох, но, не найдя его, просто жмет плечами. Тэхен-таки привстает на носочки, чтобы запечатлеть на сладких губах недолгий поцелуй с капелькой крови прокушенной губы — Джин шипит в поцелуй и шлепает по манящему бедру. Тэхен тянет губы в лисьей ухмылке и отстраняется, упираясь ладонями в сокджинову грудь. — Мастер-ним, не портите товар, — шепчет он в прокушенные губы, а после уходит к декорациям, примериваясь, в какой позе он будет выглядеть лучше всего. Джин не успевает сказать, что Тэхен — не товар. Стеклянный глаз камеры запечатляет красоту мальчишечьего тела. Джин почти чувствует тупой укол ревности, когда Соджун — модель, с которым Тэхен напару демонстрирует коллекцию, — кладет свою ладонь на хрупкое плечо, но, стиснув зубы, фотографирует, скрепя сердце понимая, что кадр отличный. В частности, благодаря Тэхену. Он послушно ластится к Соджуну, позволяя пожирать себя похотливым взглядом. Соджун — мужественность, стальной стержень и вековая закалка, а Тэхен — юношеская непосредственность, безрассудство и вечная юность в чистом виде. Краем глаза Тэхен видит, что Ынха так и не сдвинулась с места и кофе остался нетронутым. Она набирала кому-то по десятку сообщений, вновь сгрызая ноготь практически до основания. Сделав последний кадр, Джин опустил камеру, одобрительно кивая. — Хорошо поработали, молодцы. Можете быть свободны, — не отрывая взгляда от экрана, сказал фотограф. Тэхен начал расстегивать верхние пуговицы дорогой шелковой рубашки, расшитой цветами цвета золота и растрепал уложенные волосы. Он склонил голову к плечу, упорно смотря в глаза игнорирующего его Сокджина. Мальчик улыбнулся уголком губ, обнажая острые ключицы и узкие плечи — у Джина слегка дернулся глаз, вызывая у младшего тихий смешок. — Ну так что? — задал вопрос Тэхен. — Что? — вздохнув, переспросил старший. — Выделишь мне свой вечер? — Почему я должен уделять его тебе? — с ударением на последнее слово сказал Джин, убирая фотоаппарат в чехол. — М-м-м, — задумчиво промычал Тэхен, возводя глаза к потолку. Шелк соскользнул с его рук, с тихим шорохом падая на пол — Джин готов был молиться на то, как эстетично и порочно это выглядело. — Ты ведь любишь своего донсена. Джин ухмыльнулся, вздернув бровь. Он окинул — по крайней мере, постарался, — самоуверенного мальчишку снисходительным взглядом, зачесывая пятерней волосы назад. Его кожа с прорезью голубых вен, обнаженная закатанными рукавами, сверкнула в свете заходящего солнца. Тэхен для убедительности собственных слов облизал накрашенные тинтом губы. — Я соглашаюсь только потому, что мне совершенно нечего делать этим вечером. Тэхен нахально улыбнулся, всем видом показывая «я так и думал» и, расстегнув молнию на своих брюках, ушел, чтобы переодеться. Джин вздохнул, несильно ударяя себя кулаком в лоб — снова купился, как пятнадцатилетняя школьница на старшеклассника, что посветил перед ней своими бицепсами. Иногда он хотел, чтобы ему кто-нибудь отвесил хорошенького подзатыльника, но Тэхен — настоящий змей-искуситель, а Сокджин — жалкая Ева. Его взгляд упал на притихшую Ынху. Он подошел к девушке, садясь напротив. Что-то не заметил он сегодня, чтобы нуна стояла со своей подругой поодаль от Тэхена и болтала в своей привычной манере, даже разрешила тому сегодня употребить. Вообще-то она никогда не разрешала — он просто ее не слушался. — Нуна, ты сегодня необычно тихая. Что-то стряслось? — поинтересовался Сокджин. — Тэхен довел? Ынха покачала головой, прожигая взглядом телефон в своих руках. Потом вздохнула как-то устало и перевела взгляд на фотографа, ожидающего какого бы то ни было ответа. — Да так, неожиданные проблемы. — И я тебе уже сказал что с ними делать, — вмешался Тэхен, сжимающий ручку рюкзака, взъерошенный и уютно-родной в своей заправленной в штаны рубашке. Под мышкой он сжимал книгу в кожаном переплете. — Ынха, хватит загоняться. Все, бывай, — он махнул ладонью на прощание, толкая стеклянные двери и обернулся на ходу, крича: — Хен, быстрее. Ты меня сегодня отвезешь. — Вот же засранец мелкий, — цыкнул Сокджин, вызывая легкую улыбку у нуны. — Эй, слушай, позвони мне, если что стрясется. Я буду на проводе. Хорошо? Ынха вновь кивнула, и Сокджин поднялся, спеша за развеселившимся от принятой дозы Тэхеном. В студии осталась лишь она одна, сидящая на кресле и сжимающая в пальцах свой телефон с двенадцатью непринятыми. Кровавые лучи заливали чонгуков кабинет, отражались от стеклянного пола и неприятно слепили глаза. Напротив Чонгука — толстый колумбиец, жалкий, но тем не менее способный открыть Чонгуку новые пути. Он взмок, над черными с серой проседью усами скопился пот, лицо с непривычно загорелой кожей взмокло и раскраснелось, рубашка с гаваийским принтом неприятно липла к спине — резкий контраст с расслабленным мужчиной в кресле, чья отглаженная рубашка ничуть не стесняла движения неприятной влагой — он был необычно свеж и пах дорогим одеколоном. Его свиные глазки бегали от Чонгука к Намджуну, стоящему позади, сцепив пальцы за спиной. Чонгук крутил между пальцев ручку, внимательно вглядываясь в лицо потенциального коллеги. — Значит, вы хотите миллиард долларов? — не скрывая сарказма, спросил Чон. — И не долларом меньше, — сказал мужчина твердо. Чонгук рассмеялся вслух, заставляя Намджуна напрячься. Ким знал этот смех — тревожный звоночек, своеобразный способ сказать «взвести курки». Но Чонгук искренне смеялся, едва ли не утирая слезы. Ручка в его руках сломалась. — Роберт, ты держишь меня за форменного идиота, не так ли? — резко спросил он, когда кабинет оглушило тишиной. — Не нужно лезть со своими играми туда, где правила не ваши, — Чонгук ухмыляется, откидываясь на спинку с тихим скрипом. — Я плачу вам пятьсот миллионов долларов. — Мы согласны только на миллиард, иначе никаких разговоров, — он качает головой. Чонгук вздыхает, задумчиво потерев пальцами подбородок. Он повернулся спинкой кресла к колумбийцу, лицом — к Намджуну, и поднял на него медленный взгляд, растянув губы в оскале. Намджун коротко кивнул, кашлянув в кулак. Люди Чонгука тут же взвели пистолеты, целясь в затылки двух охранников, которых притащил с собой Роберт. Чонгук встает со своего кресла, заводит руку за спину и вытаскивает «пустынного орла»* из-под ремня. Он натянул вежливую улыбку, смотря в глаза колумбийцу. — Кажется, вы не расслышали меня? — он вновь засмеялся, вытащив магазин, начиная считать патроны: — Вот смотрите, раз, два, три, четыре, — он перекатывает их в руке, вставляя обратно в магазин, — пять, шесть. Итого у меня шесть патронов. Как думаете, с какого раза я попаду вам промеж глаз, если буду специально промахиваться и попадать, например, в ногу? — с его губ не сходит улыбка. Охранники Роберта вскинули стволы, целясь в лицо Чонгуку. — Что вы себе позволяете? — вскрикнул колумбиец, с трудом поднимаясь со своего кресла. — Я не оставлю этого вот так! Вы, амиго, накликаете на себя большую беду! — Так вы испанец, мой дорогой Роберт? — фальшиво удивляется Чонгук, не спеша убирать пистолет, а два ствола, направленных на него, словно и не замечает. — В таком случае, estás listo para morir**? Раздаются выстрелы — кровь пачкает стеклянный пол и бумаги, покоящиеся на чонгуковом любимом столе. Охранники колумбийца падают с глухим стуком, словно мешки с картошкой, а Роберт визгливо кричит, шарахаясь в сторону. Чонгук поднимает ладонь, велев своим людям опустить оружия. Он снова натянул улыбку, вскинув брови. — Что ж, надеюсь, вы понимаете всю серьезность моих слов, — Чонгук обходит стол, надвигаясь на колумбийца, как пантера на загнанную антилопу. — Это не в моей власти, глупый ты мальчишка, — кричит Роберт, пятясь к выходу. Он раскраснелся пуще прежнего и выглядел психически больным, хотя Чонгук уверен — ему не в первой. Глаза нервно бегают, ладони вспотели и вмиг стали горячими, второй подбородок противно трясется — Чонгука почти выворачивает. — Есть люди, стоящие намного выше меня, амиго! Я не могу согласиться, мне дали четкую установку! — Намджун, слышал его, а? — смеется Чон, хлопая себя свободной ладонью по ноге. Намджун сдержанно улыбается и кивает. — Ты действительно считаешь нас кретинами! Но, — ствол чонгукова орла упирается в лоб. — Ты проебался, Роберт. Единственный кретин здесь — это ты. Неужели ты действительно думаешь, что я бы терпел шавку вроде тебя в своем кабинете, если бы не знал, что никаких «выше» нет? — Чонгук обходит трясущегося Роберта, встав сзади, и прислоняется к его уху губами, напевая: — Пойман на лжи-и-и… — Я н-не лгу! — заикаясь, вторит Роберт. Намджун видит, как в его маленьких глазках рождаются слезы. — Лжешь, а потому подписывай, если не хочешь, чтобы твои мозги омыли мои туфли, — Чонгук улыбается тому в ухо, но Роберт этого не видит. Колумбиец медленными, тяжелыми шагами подходит к столу, трясущимися пальцами хватает ручку и широко расписывается, явно желая воткнуть эту ручку Чонгуку в глаз. Чон из-за плеча смотрит, как на бумаге расцветает робертова подпись и как порт, перевозящий наркотики, отходит к нему. — Ну вот, — говорит Чонгук, ставя свою подпись рядом с подписью Роберта. — Очень приятно иметь с вами дело, Роберт. Мужчина протягивает открытую ладонь, ожидая рукопожатия, и улыбается почти тепло. Намджун опускает глаза в пол, где над головами двух убитых охранников расцветают кровавые букеты, едва касаясь его обуви. Роберт протягивает свою пухлую мокрую ладонь, принимая рукопожатие, и оглядывается на трупы своих охранников. — Но что же мне делать с этим, Кииоши? — спрашивает Роберт. — Ох, вы про них? — Чонгук смотрит на убитых так, словно только их заметил. — Хм-м, дайте подумать, — с его губ не сползает улыбка. Он переводит взгляд с одного трупа на другой, и радостно сообщает: — О, придумал! Отправить вас к ним, — последнее, что видит Роберт — черное дуло пистолета, и пуля разрывает его мозг, пачкая пиджак Чонгука каплями крови. — Мразь, — Чон пинает труп упавшего. Чонгук срывает с себя пиджак, брезгливо вытирает руку, которой только что пожимал, скрепляя согласие, ладонь Роберта, и кидает его на пол, оставаясь в одной лишь хлопчатой рубашке темно-ультрамаринового цвета. Он присаживается на корточки, рассматривая безжизненные глаза Роберта, уставившегося куда-то за спину Чонгуку. — Arde en el infierno, la carroña***, — говорит Чонгук и сплевывает на его тело. — Сделка прошла отлично, — говорит Намджун, складывая договор в папку. — Вы хорошо постарались, господин. Чонгук хмыкает, открывая мини-бар и доставая янтарный бренди, налив его в пузатый невысокий бокал. Сделка заключена, Намджун подхалимничает, алкоголь приятно обжигает горло — но все не то. Ким достает из нагрудного кармана какую-то коробочку, кладя ее на стол. — Что? — спрашивает Чонгук, кивая на коробку. — Ципралекс, господин. Вы должны его принимать. — Потому что так сказали мозгоправы? — хмыкает Чонгук, осушив бокал. — Обойдусь без этого дерьма. Мне после него хочется убивать больше обычного. «Куда еще больше», думает Намджун, но лишь улыбается и кивает, пообещав отправить сюда уборщиц сию секунду, а сам с позволения Чона удалится. Чонгуку откровенно похуй — он наливает в бокал половину бутылки и пригубляет мелкими глотками, несильно раскачиваясь из стороны в сторону. Янтарная жидкость медленно плещется о края, создавая ленивые волны. Чонгук смотрит сквозь жидкость на заходящее солнце, и мир приобретает кровавый оттенок. Телефон вибрирует в заднем кармане. Чонгук цепляет его пальцами, вчитываясь в сообщение: «Он уже выехал». На его губах появляется оскал. То, чего не хватает. Чонгук отворачивается от окна. Его взгляд падает на коробку антидепрессантов. Побочные действия — возникновение неконтролируемой агрессии. Чонгук достает таблетку и запивает ее оставшейся в стакане жидкостью. — И что ты мне предлагаешь делать? — спрашивает Сокджин, осматривая студию. Он удивляется довольно непрофессиональному обустройству — свет неподходящий, камера не из лучших, даже, кажется, не для профессиональных съемок, из декораций — белый фон. Но вслух он ничего не говорит. — Подрочить на меня, если хочешь, — Тэхен ухмыляется. Сокджин замечает в его глазах лихорадочный блеск. — Когда ты успел принять еще? Сколько всего? — Ну… четыре или пять… Какая, нахер, разница? — хмыкает Тэхен, скидывает рюкзак, отдав его Сокджину. — Я пошел одеваться. Джин вздохнул. Он замечает в углу кресло и плюхается в него. В студии он один, и выглядит даже как-то жутко. Кажется, скажи он что-нибудь — вмиг разлетится призрачное эхо. Ынха так и не позвонила, видимо, все наладилось. От скуки Сокджин просто листает ленту в своих соц.сетях, ставит «нравится» парочке фотографий и глухо смеется с дедовской шуточки. Тэхен из гримерки возвращается почти обнаженным, только полупрозрачная шаль «скрывает» его тело. Сокджин почти вываливает телефон из рук, вовремя успев запихнуть его в карман. Тэхен кошачьими шагами приближается к нему, не сводит горящего взгляда и почти плотоядно улыбается. Сокджин не успел моргнуть, как тэхеново лицо оказалось в паре сантиметров от его собственного. Его руки скользнули по тонкой талии и подтянутым ягодицам, Сокджин ощутил фантомную гладкость кожи, которая на самом деле была от шали. Тэхен тяжело выдохнул куда-то в его шею, хрипло прошептав: — Тебе нравится, хен? — губы накрывают дергающийся кадык, засасывая кожу до начавшего алеть засоса. — Д-да, — запнувшись, ответил Сокджин. Он сжал пальцами тэхеновы ягодицы до красных отметин, почти задыхаясь в таком Тэхене — чертов демон, которого хочется разложить и оттрахать так, чтобы он захлебнулся в собственных стонах. Тэхен размыкает губы, жарко выдыхает на чувствительную кожу, почти касаясь его губ своими. Сокджиново тело отзывается, член в штанах до тесноты дергается, желая ворваться в жаркую узость. — Хочешь трахнуть меня, хен? — улыбается уголком губ Тэхен, двигая бедрами на отчетливом стояке. Джин почти воет в голос. Он вгрызается губами в тэхеновы, целует и засасывает так жадно, чтобы этот несносный мальчишка понял, как по нему тоскуют. Жаль только, что сейчас в Тэхене от него самого почти ничего не осталось — кокаин течет по венам, вытесняет шестнадцатилетнего мальчишку, оставляя после себя лишь голодную до секса блядь. Ягодицы Тэхена двигаются на его члене, имитируя толчки, и Джин почти умирает прямо на этом кресле. — Так-так, — хрипло говорит Чонгук, прислоняясь плечом к дверному косяку. Тэхен тут же отстраняется, оттянув кожу на покрасневших губах. Расфокусированный взгляд ловит черную приближающуюся фигуру, что хватает за горло так, что Тэхен слетает с чужих колен. Сокджин хотел дернуться вперед, врезав кулак в наглую рожу, но Тэхен поднял ладонь, призывая его оставаться на месте. Его губы потянулись в улыбке. Черные омуты смотрели в его прогнившую душу. — А вот и папочка, — радостно объявляет Тэхен, облизывая искусанные губы с осевшим вкусом сокджиновых губ. — Главный герой. — Кажется, ты, шлюха, не понимаешь, что я не потерплю чужих рук на моих игрушках, — в голосе сквозят нотки Антарктиды. Его пальцы сжимаются на тонкой шее, едва сдерживая порыв сломать ее. — Что происходит? — хмыкает Сокджин, все-таки поднимаясь с места. Чонгук пожирает глазами прикрытое шалью тело, с жадностью впитывая плавные изгибы и тонкие линии запястий. Он швыряет Тэхена к белому фону, возле которого, не выражая никакого интереса, стоит фотограф. Тэхен скалится, шепчет одними губами «моя взяла», и уходит, готовясь отдать свое тело на растерзание фотовспышке. Чонгук сжимает и разжимает пальцы, короткими ногтями впивающиеся в кожу до полумесяцев. Сокджин так и стоит с повисшим в воздухе вопросом. «Что происходит?», вновь думает он. Кто этот мужчина и какое право он имеет называть Тэхена своей вещью, а после, как дворового котенка, швырять в сторону от себя? Чонгукова грудь часто вздымалась и опускалась. — Простите, что, эм, мы позволили себе такое, — извиняется Сокджин, протягивая мужчине ладонь. — Меня зовут Ким Сокджин. Чонгук переводит на него взгляд, в котором нет ничего, даже мускул на лице не дернулся, он, кажется, даже смотрел сквозь него. Сокджин сжал протянутую ладонь в кулак, опуская ее и засовывая в карман. Чонгук рассмеялся вслух, и Намджун знал этот смех. Мужчина ходит загнанным зверем из угла в угол, наблюдая, как Тэхен выгибается, как проводит пальцами по опухшим губам и прикрывает в наслаждении глаза, оглаживая грудь и едва касаясь ногтями потемневших бусинок сосков. Чонгук едва сдерживается, чтобы не раздвинуть эти блядские ноги прямо на глазах лжефотографа и Ким Сокджина. Он несколько раз, словно мантру, повторяет в голове его имя. Ким Сокджин, Ким Сокджин, Ким Сокджин, труп, труп, труп, труп… Чонгук кидает нервный взгляд в его сторону. Тот сидит, мысленно почти трахая Тэхена на этом полу, а у Чонгука ладони вспыхивают и орел обжигает ледяным холодом поясницу. Тэхен — личное психотропное, только побочные эффекты слишком сильные. Он выглядит порочно и настолько развратно, что у Чонгука в штанах становится тесно от одного взгляда на красные губы. Мальчик кидает на него недвусмысленные взгляды, ухмыляется мысленно — Чон почти чувствует ухмылку на ментальном уровне, и стакан, что он держит в своих пальцах, лопается. Алкоголь обжигает глубокие порезы, но Чонгук кидает сухое «перешлешь мне фотографии» и, с громким хрустом наступив на стекло, уходит из студии. Эта блядь выбила его из колеи. Чонгук сидит в кресле, расслабив галстук и широко расставив ноги. Намджун предоставил ему игрушку на этот вечер, с его слов: «Пыталась вынюхать о бабочке». Мужчина тянет губы в оскале, когда девчонку с завязанными глазами приводят к нему. Под атласной тканью скапливаются слезы, одиноким потоком скатываясь по щекам. Она дрожит, словно осиновый лист — Чонгук стучит пальцами по вновь наполненному бокалу. Мужчина кивает одному из трех человек, приказывая снять с глаз повязку. Девчонка, совсем еще маленькая, с круглым миленьким лицом, губками-бантиком и огромными карими глазами щурится от тусклого света, что заливает комнату, а после смотрит испуганно, шарахаясь в сторону. Ее губы истерично задрожали. — Лизбет О’Коннор, если я не ошибаюсь? — Чонгук тянет губы в ухмылке. — Студентка художественной академии Цинциннати, — мужчина не спрашивал — утверждал, склоняя голову в бок. Удав — кролик. — Приехала в Корею для практики. Двадцать один год. Что же у молодежи за привычка такая, искать встречу со смертью в таком молодом возрасте? — В-вы… ублюдки, должны быть наказаны, — ее голос дрогнул, но она выплюнула слова, не желающие рваться из груди. — Ах, эта маленькая птичка так жаждет справедливости, — Чонгук ухмыляется, отпивая из бокала. Он замолчал на мгновение, рассматривая девчушку напротив — маленькую, смотрящуюся совсем хрупкой в руках трех амбалов. Чонгук вновь покручивает бокал в пальцах, создавая ленивые волны, а после смотрит сквозь янтарную жидкость на девушку, где ее тело приобретает кровавый цвет. — Что ж, господа, давайте покажем юной леди обратную сторону медали. Когда ее потащили к столу, насильно заставляя вдохнуть белый порошок, она кричала и лягалась, рассыпая бесценную пыль по полу. Чонгук с нескрываемым интересом смотрел, как одна жалкая шлюха пытается бороться за право жить. Пытается бороться с ним. С Кииоши. С ебаным Богом. Лизбет царапалась и пыталась укусить держащего ее мужчину, но выбилась из сил где-то на третьей минуте. Он сгреб всю оставшуюся пыль в свою ладонь, обмазывая ее лицо, заставляя дышать и судорожно кашлять. Слезы смешивались с кокаином на ее лице. — Она ваша, ребятки, — беззаботно махнул рукой Чонгук. — У нее как раз три дырки, — и скалится, видя мелькнувшее удовольствие в глазах своих подчиненных. Член приятно дергается, требуя к себе внимания, но Чонгук упорно смотрит, как с невинной девушки сдирают ее платье, что болталось на одной бретельке, как один из здоровяков ставит ее на колени, шлепая увесистой ладонью по миниатюрной попке, и не скупится на грязные слова, когда врывается в ее тело. Помещение заполняется криком — Чонгук отчетливо слышит в нем отчаяние и просьбу, но мужчина, трахавший ее, лишь ускоряется, шлепает по бедрам и натягивает на себя. Лизбет кричит и плачет, помада на ее губах размазалась по щекам, а тушь потекла. Она выглядела самой настоящей шлюхой. — Я не хочу слышать эту сучку. Минсок, заткни ее, — говорит Чонгук, впиваясь пальцами в край подлокотника. Минсок, явно возбудившийся от этой картины, оскалился, встав перед Лизбет на колени. Он схватил ее за пшеничные волосы, расстегнул черные брюки и насильно пихнул член в рот, прошипев, словно змея: «Только попробуй прикусить, сука». Чонгук с улыбкой наблюдал, как вырывают белоснежные крылья у девочки, возомнившей себя героиней супергеройского кино. Через призму янтарной жидкости они все были в крови. Девчонка расслабилась под действием кокаина, организм пожалел ее, собираясь отключиться, но она получила лишь удар по ангельскому лицу и заполненный спермой вперемешку с собственной кровью рот. Но мужчине надоело, когда полуживую девчонку пустили по кругу в третий раз. Собственный член, истекающий смазкой, хотел разрядки. Чон приказал остановиться, и от лежащей на полу девчонки, перепачканной кровью, потом, слезами и спермой, отступили. Мужчины похабно скалились, пряча члены в штаны. Чонгук поманил девчонку пальцем, но та даже глаза открыть не смогла. Минсок схватил ее за волосы, протянув по полу, и бросил прямо к ногам господина. У Лизбет под носом запеклась кровь, и уже было непонятно, где кончалась помада и начиналась алая жидкость. Девочка всхлипнула, с огромным усилием поднимаясь на трясущихся руках. В ее глазах блеснула надежда, на которую Чонгук почти нежно улыбнулся. — А теперь, птичка, отсоси своему господину, — Чон почти видел, как она умерла. — Сука, ты глухая? — взревел Минсок, приставляя ствол автомата к ее виску. Чонгук ухмыльнулся — дикие звери в его руках. Дай слабину — растерзают. Но Чонгук — самый дикий из зверей, первородный, сосредоточивший в себе агрессию только зародившегося мира. Девчонка тянется пальцами с забившейся под ногтями грязью к его ширинке, расстегивает и неумело берет в рот колом стоящий член. Мужчина хватает ее за волосы, натягивая на собственный орган. Девчонка давится и пытается откашляться, но он двигает ее головой, используя как простую игрушку для удовлетворения желания. Чонгук предпочитает имен не знать, видеть лишь оболочку, чтобы без сожаления пустить пулю в лоб. Знать имя — значит очеловечить мясо. Он двигает бедрами рвано, совершенно без всякого ритма, чувствуя, как соленые капли падают на его дорогие брюки, и грязные пальцы упираются в колени. Лизбет — маленький человек с большими розовыми очками на носу, которые лопнули стеклом внутрь. Девчонка плачет из последних сил, Чонгук упивается глухими всхлипами, и кончает той на лицо. Минсок тут же оттаскивает ее от господина, слизывающего остатки янтарных капель со своих губ. Дуло упирается девчонке в лоб, и, Чонгук уверен, она искренне молится, чтобы он спустил курок. Но Чон лишь ухмыляется, пробасив: — Накачайте ее героином. Не кормите, не поите, не давайте спать. Ее рацион теперь будет состоять только из героина, — мужчина поднялся со своего места, поправляя штаны. — Ах да, можете трахать ее сколько хотите. Чонгук покидает комнату, слыша смех гиен за своей спиной и хруст разорванной плоти.