я и уда

Мягкий теплый ветер лижет небритые щеки. Кроны могучих деревьев с тихим скрипом раскачиваются, пригибаясь ветками, полных сочных плодов, к земле. Птицы перекликаются звонким колоколом в вышине. Мужчина поднимает взгляд вверх, где по светло-голубому небу тянутся ватные облака. Ветер срывает с ветки два ослабших листочка, подхватывает в свой безумный танец и уносит ввысь, чтобы потом, наигравшись, оставить их погибать на остывающей после теплого лета земле. Трава только начинает приобретать зелено-желтый оттенок, пропитывая воздух ярким запахом прошедшего тепла. Запястья у мужчины натирает. Он отрывает взгляд от неба, упираясь расфокусированным взглядом в спину, скрытую под белым халатом. Мужчина знает, что на груди, возле сердца, сияет аккуратный бейдж с такими правильными инициалами — доктор К. Т. Дети сидят полукругом вокруг него, взрываясь ярким смехом, когда К. Т. раскидывал руки в стороны, рассказывая о жизни на Марсе и лунных колониях кроликов. Мужчина не мог видеть его лица, но знал, что тот улыбается. Он склоняет голову вбок, загипнотизировано — удав-кролик — наблюдая за спиной и узкими плечами. Пшеничные волосы заканчивались под воротом белоснежной рубашки, и как жаль, что мужчина не мог посмотреть на тонкие плавные изгибы, что кажутся такими знакомыми. Мужчина сжимал пальцы на его лебединой шее, и пальцы смыкались на затылке. Болезненно-худой прекрасный мальчик, К. Т. поправляет бантик на пушистых волосах рядом сидящей девочки, и мужчина хочет ее уничтожить. В груди, мерзким комком подбираясь к горлу, бурлит жгучая ненависть. Мужчина дергается, но тугие путы не пускают, натирая до болезненно стертой кожи. Из его горла вырвалось хрипение-рычание. Красные глаза впиваются в тонкое запястье, что покоится поверх кудряшек девочки, смотрящей на К. Т., как на самое большое чудо в мире. Мужчина хочет вырвать ее искрящиеся благодарностью глаза. — Что-то ты вновь разбушевался, — грохочет голос санитара. В его ладони блестит жидкость в тонком шприце. Мужчина, хрипя, дергается в инвалидном кресле, желая вгрызться острыми зубами в шею маленькой девочки, чтобы почувствовать теплую кровь в своем рту и первобытный страх ее трепетно дрожащего маленького тела. Из иглы на сухую землю упали пару капель. Санитар крепко сжал его руку чуть выше локтя, вгоняя иглу в синюю вену. Мужчина задергался, блестящими глазами впираясь в санитара, чье лицо оставалось в тени. К. Т. размылся в глазах, и мир на мгновение потух. Последнее, что донеслось до него из-под толщи воды, было: — Поспи немного. Антилопа убегает ото льва, что наступает, бежит по пятам и дышит смрадным дыханием в спину. Смерть распахивает свои ледяные объятия, приглашая почти нежно окунуться в пучину небытия. Антилопа убегает, подгоняемая инстинктами и первозданным страхом выжить. Но лев больше не гонится за ней. Сначала их разделяет метр, два, после — пятьсот. Антилопа сбита с толку, а лев перешел на шаг, следуя за ней не спеша. Антилопа оглядывается на льва в истинном недоумении, ведь — как это? Я — жертва, ты — охотник, на уровне генетики ты должен поймать меня, впиваясь клыками в брызнувшую теплой кровью плоть. Но, вопреки представлениям антилопы о жизни жертв и охотников, лев не спешит кидаться на нее. Вместо этого он нагоняет потерянную антилопу, идет наравне с ней, ступая мягкой поступью по сухой саванне. Его шерсть обдувает раскаленный ветер. Лев открывает пасть и высовывает язык, охлаждаясь. Ни один его жест не говорит о желании нападать и убивать. Антилопа удивляется — может быть, дело в ней? Она недостаточно хороша, чтобы быть убитой? Антилопа не радуется возможности убежать. Она задумчиво бредет за львом. Он встряхивает гриву и облизывает сухую пасть. В глухой тишине только копыта стучат о редкие камни. Лев словно и не замечает, что за ним следует безмолвный спутник. Антилопа думает, что это неправильно. Она — еда, он — потребитель, тогда почему он не спешит использовать то, что дано природой? То, что заложено на уровне днк? Лев приводит ее на окруженную деревьями пустошь. Он садится прямо по центру и начинает облизывать грозные лапы с мощными когтями. Он впервые бросает взгляд на антилопу, что стоит в пятидесяти сантиметрах от него. Антилопа смотрит в его бездонные глаза и понимает, что должна умереть. От деревьев отделяется несколько теней — маленькие львята бегут к отцу, спотыкаясь о невысокую траву и радостно подвывая. Лев отрывает взгляд от антилопы и смотрит на своих зверят, что несутся к нему. — Теперь ты понимаешь, что я должен тебя убить. Антилопа склоняет голову. У нее ничего нет за спиной — бессмысленное существование, заключенное в спасании от хищников, чтобы в итоге быть растерзанной и убитой посреди саванны с выпущенными наружу кишками, и только мухи будут чтить нелепую смерть. А у льва есть то, ради чего он должен убивать — его маленькие львята, что ждут отца-охотника с внушительным подарком между белоснежных клыков. Лев вновь смотрит на антилопу, и та понимает его. Он не хочет, он обязан быть монстром. Она хлопает огромными глазами и подходит ближе. Лев издает гортанный рык, и, спрыгивая с деревьев, львы несутся к загнанной антилопе, разрывая ее плоть на части. Только несколько капель теплой крови омывают морду льва. Женщина поправила манжеты на рукавах чонгукова пиджака. Он стоял на подставке, критично осматривая чужую работу в зеркале. Высокий воротник приятно холодил горло. Из-под темной ткани пиджака, расшитого узорами-бабочками, выглядывал белоснежный атлас, собранный гармошкой и окаймленный вышивкой. Чонгук был похож на молодого графа. Его брюки облегали крепкие мышцы ног и подчеркивали накачанные бедра. Туфли блестели в отражении заходящего солнца. Только волосы несколько выбивались из составленного образа — не уложенные и взъерошенные, но Чонгук не позволил их тронуть. Намджун прижался плечом к дверному косяку, нервно поглядывая на свои золотые ролексы. — Ты куда-то спешишь? — замечает Чонгук, бросая на своего помощника взгляд через зеркало. — Волнуюсь, чтобы мы успели вовремя, господин, — ответил Ким, одергивая край своего смоляно-черного пиджака. — Веселье не начнется без главного героя, — ухмыляется мужчина, и сходит с подставки, принимая из рук женщины подвеску. Он застегнул замочек на шее, опуская небольшой кровавый с вкраплениями черного камень на грудь. — Его уже привели? — Да, господин, он уже ждет Вас. Но зачем этот сопляк на таком мероприятии? — Что мешает Тигровым змеям притащить свою шлюху на переговоры? — спрашивает Чонгук, не смотря на собеседника. Он поправляет импровизированную прическу, смотря в зеркало. — И Акулы не брезгуют таскать подстилок на наши встречи. Почему же я должен держать такую куколку в тени, Намджун? — Вы не допускаете мысли, что он может привести кого-то на хвосте? — хмыкает Намджун. — О, что они могут сделать бедной беззащитной бабочке? — улыбается Чонгук. Намджун хмыкает. И вооруженные до зубов подчиненные Чонгука ни о чем не говорят. Его лицо скрыто за отросшими волосами. Он одет в пиджак цвета грозового неба, как в ту ночь, где распятие сверкало кровью, в белоснежную накрахмаленную рубашку и брюки, что велики. Он сам словно стал вдвое меньше с последней встречи — Чонгук успел изголодаться по острому телу. На бледной шее сияет черной полоской расшитый чокер. Длинные пальцы переплетены, а плечи ссутулены. Пшеничных волос касается холодный воздух кондиционера. Чонгук проходит мимо него, словно и не заметил, а Намджун отворачивает голову, приказывая одному из охранников сопроводить мальчика до машины. — Пошевеливайся, не хватало, чтобы господин из-за тебя опоздал, — прошипел он Тэхену, несильно пихая того в плечо, явно сдерживаясь от порыва сделать это грубее. Тэхен поднял тяжелый взгляд, видя перед собой не лицо человека, а маску, перечеркнутую жирной надписью «убийца». Каждый сегодня взведен, едва удерживая агрессию в узде. У каждого за спиной пистолет с полным магазином, под ремешком, скрытым на лодыжке, кинжал, в багажнике — навороченные автоматы и биты, усыпанные шипами. Мальчик не обратил внимания на болезненный толчок, и подниматься не спешил, а у охранника глаза кровью наливались. — Ты не слышишь меня? — он тянется к Тэхену, чтобы схватить за грудки, но вовремя останавливает себя. Тронуть вещь господина означает повторить судьбу тех людей, что гниют в его подвале и чьи части тела залиты в банке формалином. — Я же сказал, господин спешит, — более мягко говорит он. Тэхен ухмыляется. Львы, что растерзали антилопу по первому рыку вожака. Мальчик тяжело поднялся, стараясь идти ровно и не опираясь о стены. Жажда новой дозы дробит грудную клетку и склизким комком стоит в глотке, но Тэхен отчаянно старается ей сопротивляться. Он бредет на парковку и безошибочно находит нужную машину — ее дверь приглашающе открыта. В большом салоне только Чонгук, отпивающий из бокала янтарный бренди, и три шлюхи, две из которых уселись по обе стороны от него, а третья — между ног. Блевать от этого вида захотелось еще больше. Тэхен сел напротив, отвернувшись к окну. Он не хотел спрашивать, почему Чонгук берет его с собой, да и все равно ему было. Задавать вопросы и искать ответы — последнее, что ему сейчас хотелось. Он откинул голову на спинку сидения, с усилием воли игнорируя, что одна из шлюх в блядско-красном платье с вырезом, позволяющим увидеть ореол потемневших сосков, лезет на его колени. Крепкая рука Чонгука сжимала ее силиконовую задницу. Вторая вылизывала его шею надутыми губами, причмокивала и опускалась на уровень ключиц. Тэхен сжал зубы, играя желваками. Сейчас как никогда хотелось вдохнуть кокаин и врезать по роже, что смотрела прямо на него, игнорируя рот третьей девицы на своем паху. Он мял пальцами их пышные груди и накачанные задницы, задирал платья, чтобы провести пальцами по внутренней стороне бедра к мокрым кискам. Тэхен подался вперед, резким движением открыл встроенный мини-бар и достал самую богатую на вид бутылку, откупоривая крышку и глотая залпом. Температура в машине повысилась на несколько тысяч градусов. Тэхена по голове бьет тупая злость и неконтролируемая ревность. — Разве я тебе позволял трогать мои вещи? — спокойно спрашивает Чонгук. Девушки хихикнули, словно идиотки, готовые лизать его задницу за любое слово, чтобы папик погладил по головке, сунул в лифчик несколько свернутых купюр и похлопал по попке на прощание. В черных омутах читается насмешка, и Тэхен замирает с бутылкой в руках. Шлюхи смотрят на него высокомерно. Мальчика начинает трясти от ярости. — А меня разве ебет? — огрызается он. Чонгук рассмеялся, а Тэхен наспех закрыл бутылку, откидывая ее подальше, едва сдержавшись не бросить ее в сторону одной из шлюх. Он раздраженно уставился в окно, где сумерки проглотили оставшийся позади город. Теперь вокруг — пшеничные и лавандовые поля, устилающие мягким ковром землю. Следом за чонгуковой машиной ехали еще три, впереди — одна. Ничтожные глотки дорогого алкоголя выветрились, а вот вколоть новую дозу героина хотелось сильнее. Тэхен ломал пальцы. Чонгук с ухмылкой наблюдал, как лунный свет отражается на дне чайной радужки. А шлюхи, седлавшие его бедра, порядком поднадоели. Он скинул их с колен прямо на пол, заставив тупо хлопать нарощенными ресницами. Тэхеновы губы изогнулись в улыбке, которая сразу же пропала. — Ты повел себя очень грубо при гостях, принцесса, — с нажимом говорит Чон, вновь наливая в бокал бренди. — Разве я могу позволить, чтобы точно такая же шлюшка шла против моей воли? — он склонил голову, смотря в плещущиеся ненавистью глаза. — Иди к папочке. — Пошел ты нахуй, — рыкает Тэхен, одергивая лацканы пиджака. Чонгук тихо вздыхает и отпивает из бокала. Он завел руку за спину и, выхватив из-за пояса пистолет, направил его промеж глаз одной из шлюх. Раздался крик, и две другие вжались в кресло, прижимаясь друг к другу. Девушка, что находилась под прицелом, задрожала, поджимая пухлые губы. В ее глазах родился нескрываемый страх. У Тэхена сжалось сердце. — Ты уверен в своих словах? — мужчина ухмыляется. Покрутив в пальцах бокал, он вновь пьет. — Кровь скольких людей должна омыть твое лицо, чтобы ты склонил голову? Ким Сокджин, Лизбет О’Коннор, эта невинная шлюха, которая никогда в жизни не видела тебя и не сделала лично тебе ничего плохого, должна умереть из-за тебя? И эти две? — Чонгук перевел пистолет на девушек, прижавшихся друг к другу, и те заплакали. — Скольких призраков ты в себе уместишь? — он расставляет ноги по-хозяйски и откидывается на кресло. — Или, может быть, тебе плевать, кто должен умереть из-за тебя, только бы это был не Мин Юнги? А что, если… — Господин, — криво улыбается Тэхен, молясь, чтобы в тусклом свете не блестели слезы, и перебивая, не дав ему договорить, но Чонгук позволяет. — Простите свою шлюху. Я не смел так говорить. Тэхен опускается с сиденья сначала на колени, после — на четвереньки. Девушки, что застыли с немым ужасом на лице, шокировано смотрели, как Тэхен почти ползет к господину, что все еще держал пистолет в руках. Мальчик остановился, когда дуло уперлось ему прямиком в лоб. Он криво улыбнулся, облизывая пересохшие вмиг губы. Чонгук провел большим пальцем по его впалой щеке, коснулся кромки волос и подцепил блестящий чокер, потянув за шею на себя. — Мои туфли недостаточно блестят. Исправь это, принцесса, — Чонгук улыбается уголком губ, — своим ротиком. А вы, сучки, займитесь друг другом. Тэхен застывает. За его спиной послышалось негромкое копошение и шуршание одежды. Чонгук не отрывает взгляд от его глаз и пистолет ото лба. Девушки начали фальшиво стонать по очереди, трясясь от страха и, Тэхен уверен, даже не смотря в их сторону. Но от такого позора хотелось, чтобы Чон прямо сейчас нажал на курок. Чонгук заново вскрыл еще даже не начавшую затягиваться рану, и засунул в нее руку по самый локоть. Тэхен все еще засыпает под безжизненным взглядом выжженных глаз, а Лиз склоняется так низко над его лицом, что Тэхен может почувствовать касание шелковых локонов к своей коже. Готов ли он добавить к своим демонам еще одного — безымянного? Готов ли омыть руки в крови, что выпустят по его вине? Мальчик крепко жмурится, чтобы не выпустить слезы, и опускается. Язык касается лакированных туфель. Тэхен давится от стыда и собственной слюны. Соленые капли слез падают на чужие туфли, марают разводами и скатываются на пол салона. Чонгук довольно скалится, осушив бокал одним большим глотком — горло разожглось адским огнем. Две шлюхи трахали пальцами третью, а та вылизывала их влажные киски. Салон заполнился мерзким хлюпаньем, причмокиванием и едва слышными всхлипываниями. В воздухе витал запах дорогого одеколона, смешиваясь с потом и морским бризом, которым пах Тэхен и его теплые слезы. Чонгук жадно вдохнул. Крепче сигарет и головокружительнее наркотиков. Член пульсировал, упираясь в ширинку. Тэхен облизывал его туфли, выпячивая задницу так, словно просился быть оттраханным. Одна из шлюх бросила на него голодный взгляд, разжигая в чонгуковой груди не сдерживаемую злость. — Поднимись, — приказывает Чонгук, и Тэхен тут же повинуется, вытирая губы, не сдержавшись. Чон склоняет голову. — Теперь ты вовсе не чувствуешь себя принцессой, верно? Ты — шлюха. Ты точно такая же подстилка, как и они, — он кивнул в сторону девушек, намеренно не стараясь говорить тише. — Место твоего рта — на моем члене. Будешь его открывать тогда, когда я прикажу отсосать мне. Ты понял меня? — Чонгук подается вперед, крепко впиваясь пальцами в тонкую шею. По его руке потекла слеза. — Да, господин, — хрипит Тэхен, игнорируя невыносимый взгляд его глаз. — А теперь отсоси мне. Тэхен покорно улыбается, проводит языком по внутренней стороне бедра через штанину и останавливается на вставшем члене. Он едва ощутимо прикусывает его, заставляя Чонгука выдохнуть сквозь сжатые зубы. Мужчина вплел пальцы в волосы цвета кокаина, сжимая кулак на загривке. Мальчик расстегнул пуговицу на чужих брюках, позволяя ширинке разъехаться самой. На боксерах виднелся влажный след от естественной смазки. Тэхен размашисто провел языком по члену через боксеры и, оттянув край, достал его член, тут же припадая губами к покрасневшей головке. Чонгук зарычал, приподнимая бедра. Он взял свой член в ладонь и, оттянув тэхенову голову за волосы, провел головкой по его пухлым губам, размазывая предэякулят по трепетно порозовевшей кожице и щекам. Тэхен раскрыл рот, жадно обхватывая головку адским жаром. Шлюхи пошло стонали, меняясь местами и выставляя истекающие сквиртом киски, чтобы Чонгук мог получше разглядеть, но ему от их вида только блевать хотелось. Он уперся взглядом в Тэхена, что сидел между его ног в блядском чокере, от вида которого хотелось вставить ему по самые яйца. Тэхен начал двигать головой, заглатывая член почти полностью. Чонгук прошипел, наматывая отросшие волосы на кулак, а мальчишка лишь быстрее двигался, позволяя головке упираться в заднюю стенку горла, и втягивал щеки так, что у Чонгука искры перед глазами вспыхивали. Тэхен сжал своими невозможными длинными пальцами его яйца, и мужчина не смог сдержать рык-полустон. Мальчишка брал наполовину, обводил языком каждую выступающую венку и сочащуюся головку, с жадностью глотая. Он так сильно ненавидел Чонгука в этот момент. Тэхен отстранился, выпуская с хлюпаньем член изо рта, и обхватил его пальцами, надрачивая быстро, рвано, вылизывая головку. Чонгук сжал его щеки, отталкивая в сторону, и прорычал: — Юмин. Девушка, которая выступала пассивом, с трудом поднялась, на коленях подползая к господину. Ее грудь четвертого вывалилась из платья. Тэхен вытер стекающую по подбородку вязкую жидкость тыльной стороной ладони, сжав зубы. Девушка распахнула перекачанный ботексом рот, жадно впиваясь в член Чонгука. — Она должна всю работу за тебя делать? — Чон ухмыляется, вгрызаясь взглядом в тэхеновы расширившиеся глаза. Тэхен, сдерживая отвращение, вновь приблизился к его члену, что Юмин так усердно вылизывала и не была похвалена даже взглядом в свою сторону. Она раздраженно хмыкнула, позволяя Тэхену, проглатывая комок тошноты, присоединиться. Они вдвоем лизали его член, посасывали головку и стукались губами. Тэхен чувствовал себя грязной шлюхой, которой его сделал Чонгук. Обделенные вниманием господина девушки начали ласкать друг друга, целуясь жадно, словно желая съесть друг друга. Тэхен почувствовал пальцы в своих волосах, сжимающихся на макушке. Юмин потянулась к нему за поцелуем, положив свое тонкое запястье на тэхенову шею. Чонгук прижал пистолет к ее виску и нажал на курок. Выстрел на мгновение оглушил. Теплые капли брызнули на тэхеново лицо. Он смотрел в глаза Юмин, откуда жизнь ушла за пять — Тэхен считал — секунд. Она упала с глухим стуком. Кровь из простреленной головы начала образовывать небольшую лужу. — Она испортила мою рубашку, — буднично замечает Тэхен, заставляя Чонгука засмеяться. Мальчику не было ее жаль — она умерла по собственной глупости, а не по его вине. Чонгук провел пятерней по его волосам, напрочь портя укладку. В его глазах мелькнуло всего на долю секунды странное тепло, словно он смотрел на результат своей работы. Они смотрят друг другу в глаза, Тэхен — облизывая припухшие губы, Чонгук — едва сдерживаясь, чтобы не разложить его по всей горизонтальной поверхности машины, и не замечали задавленные всхлипы девушек. Тэхен никогда не видел этого места — высокое здание с пикообразной крышей, подъездной площадкой, выложенной из белого булыжника, темный лес вокруг, над которым сгущались сумерки. Тихий скрип стволов разметался по округе. Возле входа стояло около девяти машин, преимущественное большинство из которых — черные. Тэхен завороженно крутил головой, вытягивая шею. Здание построено из камня, окна в нем — резные, металлические и само оно выглядит таким старым, будто раньше в нем жили великие графы и графини. Чонгук идет рядом с ним, словно позабыв об инциденте в машине или вовсе не придав ему значения. Его люди держатся поодаль, держа сцепленные в замок руки за спиной. Тэхен не знает, будет ли правильно взять Чонгука за руку, но они не парочка, Тэхен — его подстилка, и он сомневался, что Чон такой поступок оценит. Чонгук упрямо смотрел вперед, лишь однажды обменявшись взглядом с Намджуном, который напряженно впивался взглядом в тэхенову спину. Тэхен ухмыльнулся про себя, но сжирающие пытливые взгляды предпочитал игнорировать. Двое дворецких распахнули перед Чонгуком и его свитой массивные двери, с почтительным поклоном ровно на девяносто градусов сгибая старческие спины. Мужчина коротко кивнул на «Добро пожаловать, господин Кииоши», и шагнул в полутемный коридор. Его шаги отражались от стен тихим перезвоном. — Главы каждой организации собираются в Кровавую ночь, чтобы обсудить итоги проделанной работы, заключить сделки или получить многомиллионные контракты, — неожиданно сказал Чонгук. — Здесь собираются сливки мафиозного мира. Веди себя тихо, куколка, и не показывай свой стервозный характер. Я думаю, тебя знает хотя бы половина зала. Не открывай свой рот, пока я не прикажу тебе это сделать, — мужчина останавливается, заставляя охранников в сопровождении Намджуна остаться, и сжал пальцами тэхенов острый подбородок. — Ты понял меня? — Да, господин Кииоши, — Тэхен улыбается уголками губ, желая потянуться вперед и впиться в точеные губы жадным поцелуем. Чонгук ухмыляется и собирается уходить, как Тэхен задает вопрос: — Кровавая — потому что проливается чья-то кровь? Чонгук оставляет вопрос без ответа, а Намджун ловит тень его улыбки. Двери перед Чонгуком вновь открываются, и он шагает в залитый кроваво-оранжевым светом зал. Тэхен приоткрывает губы, как ребенок поднимая голову, рассматривая огромную железную люстру, с которой свисают массивные стеклянные бриллианты, роспись золотых узоров на потолке и игру лунного света в отражении стекол. В центре зала танцевали люди, одетые в дорогие костюмы известных брендов, платья, расшитые золотыми нитками, пышные юбки в пол, наштукатуренные слоем косметики и с бокалами игристого шампанского в пальцах. Мимо туда-сюда сновали официанты, держащие одну руку за спиной, а во второй — подносы с бокалами. Чонгук схватил два бокала у мимо пробегающего парнишки, протягивая один из них Тэхену. Мальчик улыбнулся, склонив голову в благодарность. Чонгук ухмыльнулся, отводя от него взгляд — послушная сука. Чона ведет от такого покладистого Тэхена до тесноты в штанах. Он не спеша продвигается в конец зала, где стоит стол, за которым восседают главы всех известных организаций, распивают дорогой алкоголь, проигрывают в покер целые состояния и отваливают на зеленую поверхность деньги пачками. Рядом с ними сидят элитные шлюхи, седлающие колени старых папиков, терпящие поползновения под свою короткую юбку и в глубокий вырез, усердно показывающие, как же им это нравится. — Кого я вижу! Господин Кииоши, — восклицает пузатый мужчина, у которого на коленях сидит молодая девушка, жадно вылизывающая его заплывшую жиром шею. — Вы припозднились. — Непредвиденные обстоятельства, господин Минджун, — с вежливой улыбкой ответил Чонгук. Его люди рассредоточились по залу, решительно держа руку на спине, где под кромкой ремня покоится пистолет. — Бывает, бывает, — кивает несколько раз Минджун, как китайский болванчик, от чего его подбородки начинают трястись. У Тэхена от этого выпитый алкоголь просится наружу. — А кто же Ваш прекрасный спутник? — спросил мужчина с пошловатой улыбкой. Тэхен перевел взгляд на Чонгука, который коротко кивнул. — Ким Тэхен, господин Минджун, — Тэхен натянул улыбку, поклонившись. — Твоя мордашка кажется мне знакомой, — задумчиво протянул он. — Не ты ли рекламировал новую коллекцию гуччи? — Верно, господин. — Прелестный молодой человек, — ухмыляется Минджун, шлепая сидящую на коленях девчонку, и потребовал, чтобы она проваливала. Чонгук расположился на кресле напротив, расслаблено переплетая пальцы в замок. Тэхен переминался с ноги на ногу, не зная, куда присесть или спрятаться до конца вечера. Но Чонгук, заметив его потерянное лицо, крепко сжал тонкое запястье, рывком сажая на свои колени. Минджун прокашлялся, отпив из своего бокала бордовую жидкость. — Не желаете пообщаться с представителями других организаций? Кто-то очень хочет задать Вам парочку вопросов по поводу колумбийского порта, — он повел бровью, улыбнувшись. Хитрый прищур никак не хотел покидать его лицо. — Они меня не интересуют, — равнодушно ответил Чон, поглаживая тэхенову ногу от бедра до колена ленивым движением. У Тэхена мурашки пробежались по хребту. Он покрепче сжал свой бокал с шампанским, отпивая короткими глотками. — Куда больше меня интересует Ваш японский порт, который я бы с удовольствием получил, — сказал Чонгук, заставляя мужчину зайтись лающим смехом. — Может быть, ты еще хочешь мою ламборгини? Или мой дом? Или мой пост? Не смеши меня, мальчишка, — ухмыляется Минджун. Чонгук молча на него смотрит, а у Тэхена поджилки трясутся и внутренности сворачиваются узлом. Минджун не перестает самодовольно смотреть на Чонгука, словно тот — ноль, ничего не значащий в мафиозном мире слюнтяй, но Чонгук свое получит. Честно или нет — уже и не важно. Неожиданно Чонгук улыбается. Он подзывает к себе парня в строгом костюме, приказывая объявить о начале игры. — Если не хотите продавать, тогда давайте сделаем по-другому. Если выиграю я — порт мой, а Вы не имеете к нему никакого отношения, даже те поставки, что пришли до этого, переходят ко мне. — И что же, если выиграю я? — Минджун хмыкает. — М-м-м, — Чонгук делает вид, что думает, но на самом деле он все давным-давно решил. Он ухмыляется, кивая на Тэхена. — Вот эта шлюшка твоя. Тэхен в шоке разворачивает голову к Чонгуку, но тот игнорирует его взгляд. Больной удар в грудную клетку на мгновение обездвижил. Как он мог подумать, что все будет иначе? Как мог решить, что отношение Чонгука изменится? Как он мог допустить, что он для него не обычная красивая дырка, а… человек? Он для него даже не человек. Игрушка. Тэхен поднимает глаза, чтобы не позволить горячим слезам упасть с ресниц. — Ты издеваешься надо мной, мальчишка? — искренне рассмеялся Минджун. — Как бы сильно я не хотел его натянуть на свой член, думаешь, я променяю порт на эту сучку? — Годовая партия качественного порошка из Бразилии и миллиард долларов сверху, — повышает ставку Чонгук. — Да, так-то лучше. Раздавай карты, — гаркает мужчина на парня в костюме, и Чонгук впервые переводит взгляд на едва сдерживающего слезы Тэхена. Он встает с чужих колен, но Чонгук не спешит его останавливать. Карты разложены, ставки сделаны, занавес поднят и игра начинается. Главы остальных организаций смотрят издалека, перешептываются и скалят акульи зубы. Тэхен не знает, что ему делать. Его поставили на кон, как игрушку или личную вещь, у которой нет своих чувств, нет эмоций и желания жить свободно. Отчего-то вспоминается родное далекое лицо Юнги и плакать хочется вдвойне. Или, по крайней мере, закинуться наркотиками. Тэхен уходит. Только когда он оказывается в коридоре, что ведет на выход, он позволяет себе расплакаться. Слезы обжигают щеки. Тэхен прислоняется плечом к каменной холодной стене, сгибаясь. Желудок скрутило противным спазмом. Он кашляет, плачет и уверен на тысячу процентов, что выглядит отвратительно. Мерзкий чокер душит, не давая спокойно дышать. Тэхен срывает его, с отвращением кидая на пол. Его блевать тянет не только от Чонгука, ему хочется блевать от одного этого места, пропитанного мнимой властью, что на самом деле — деньги, ненасытная жажда и пушки за спинами. Тэхену хочется орать в голос. Он здесь — никто, пылинка на плече Чонгука или жвачка на подошве, которую сотрут/сдерут и не заметят. Он сомневается, что здесь вообще кто-то видит в нем человека. Тэхен, опираясь о стену, плетется в дверь, которую раньше не заметил. На стенах висят картины, некоторые из которых кажутся смутно знакомыми. По щекам бегут жгучие слезы обиды. Если сейчас Чонгук проиграет, Тэхена начнет трахать другой папик, и он не знает, будет ли это хуже того, что было с Чонгуком. Он до сих пор с содроганием вспоминает распятие в себе, что царапало и разрывало нежные стенки до кровавых полос. Мальчик, тяжело дыша, останавливается в конце коридора, где стоит ваза с цветами и огромное старое зеркало. Он прислоняется ладонью к нему, где его отражение тянется в ответ, и смотрит на себя словно впервые. На кого он стал похож? Припухшие красные губы, растрепанные волосы и дорогие шмотки-подачки, которые хочется сорвать с себя и сжечь, наслаждаясь обжигающим пламенем. Или хорошо сгореть самому. Тэхен скучает по Юнги. По хриплому прокуренному голосу, по юнгиевым сигаретам в своих пальцах, которые он никогда не курил, по Коту, по фонарикам, что вспыхивают и гаснут, и даже по старому дивану, где пружинки упираются в лопатки. Тэхеновы пальцы сжимаются в кулаки. Он опускает голову и кричит, заходясь в рыданиях. Все рассыпалось, как карточный домик от дуновения ветра. Вот только Чонгук — шторм. Тэхена от него сносит, ударяет по скалистому берегу и не позволяет встать на ноги. Чонгук его внутренности через мясорубку пропускает, он играет им легкими движениями пальцев. Тэхен боится вставать по утрам, боится приезжать к Чонгуку, чтобы не увидеть холодный труп Юнги, что будет смотреть на него пустыми безжизненными глазами. От этих мыслей в горле стоит склизкий комок, который ни проглотить, ни сплюнуть. Впервые в жизни Тэхен хочет помолиться. Но кому — неизвестно. А если его молитву услышит не тот Бог, все будет кончено. Тэхен закрывает глаза. Лунный свет лижет прохладой его горячую кожу. Бабочка опускается аккуратно на его ладонь. Тэхен медленно разлепляет глаза и кричит, скидывая черную бабочку со своей кожи. Он пятится назад, едва ли не падая на спину, и плачет истерично, раздирая собственную кожу до крови. Бабочки в его теле, плывут по его венам-артериям, словно по океану, царапают изнутри эпителий, разрывают мышцы и дробят кости. Тэхен кричит, пока не сорвутся связки. Он резко разворачивается, и замирает. Перед ним стоит Сокджин. Его голова склонена вбок, выжженные глаза смотрят в тэхеновы, а на губах улыбка. Тэхена скручивает спазм. Он не может отвести от Сокджина взгляд, и пятится, пока не упирается спиной в зеркало. — Я не хотел, — хрипит он, мотая головой. — Я не хотел, я не хотел, я не хотел! — кричит мальчик. Сокджин сжимает костлявые пальцы на его горле. В зеркале отражается только Тэхен, бормочущий одну фразу — «я не хотел». Он крепко жмурится, глотает слезы и пытается игнорировать запах разложения и трупных червей, что мелькает в глазных дырах его тела. Сокджиновы губы загноились и лопнули, гниющую плоть разъели черви, из его горла вырывается только булькающий звук и, вперемешку с кровью, вытекает гной. Его лицо так близко, между их губами считанные миллиметры, бабочки режут крыльями тэхеново лицо. Сокджин впивается грубым поцелуем в его губы, проталкивает разбухший язык в его рот, заставляя Тэхена кричать и извиваться, только костлявая рука все сильнее вжимает в ледяное стекло. Бабочки заполняют его рот. Тэхен заходится кашлем, а Сокджин лишь плотнее сжимает пальцы на его горле. — Бешеная сука, — рычит Сокджин чонгуковым голосом. Тэхен не помнит момент, когда встречается лицом с зеркалом и разбивает его. Над бровью начинает скапливаться кровь, капая на глаз и скулу. Мальчик беззвучно плачет, когда мужчина прижимается губами к его уху, рыча: — Кто тебе разрешал уходить, шлюха? Тэхен распахивает глаза. В разбитом отражении он ловит смоляные волосы, огромные злые глаза и непропорционально большой нос. Рука, что сжимает его горло, облачена в пиджак с расцветкой-бабочками, и мальчик готов разрыдаться от облегчения. Он пытается прошептать хриплое «господин», но из горла выходит только хрипение, и Чонгук, хмыкнув, отстраняется. — Почему ты снял чокер? Ты испытываешь мое терпение, куколка, — говорит он, застегивая на тэхеновой шее удавку. — Не снимай, если не хочешь ходить с поводком. Я приручу тебя, сученыш, — он ухмыляется, кусая оголенную под чокером шею. — Г-господин, — шепчет Тэхен, с трудом разворачиваясь в кольце сильных рук. Чонгук смотрит на его лицо, залитое кровью, и размазывает ее большим пальцем, собирает багровые капельки, а после слизывает кончиком языка. — Пожалуйста, не покидайте меня. Я больше не смогу… — шепчет мальчик, вжимаясь в крепкую грудь. — Я больше никогда не смогу быть один. — Бог всегда рядом с тобой, видит и слышит твои молитвы, — ухмыляется Чонгук, облизывая губы. Он провел ладонью по спине и волосам мальчика, прижимая за талию к себе. — У меня есть для тебя подарок, принцесса. Тэхен не задает вопросов, позволяет завязать свои глаза атласной лентой и увести подальше от зеркала, где на него вновь напала обратная реальность. У него просто помутнение рассудка. Сокджин умер, он зарыт под метрами земли, он не целует его лопнувшими губами. Мальчик предпочитает считать шаги до подарка, что приготовил Чонгук. Раз, два, три… — Господин, я теперь… принадлежу Минджуну? — тихо спрашивает Тэхен, уверенный, что Чонгук слышит. Он улыбнулся, только Тэхен этого не видел. Мужчина опустил ладонь на его худое бедро, сжимая пальцами до побеления костяшек. Двадцать, двадцать один, двадцать два… — Как я могу проиграть тебя, куколка? Я получил то, что хотел. Даже больше, — в его голосе скользит ничем не скрываемое удовлетворение. Тэхен глотает мерзкий комок. Сто, сто один, сто два… Сто два шага, и они останавливаются. Тэхен не слышит, чтобы что-то происходило, он даже дыхания рядом не слышит. Но потом двери со скрипом отворяются, и Чонгук подталкивает Тэхена вперед. Тэхен чувствует, что наступает во что-то липкое и вязкое. В нос бьет резкий запах металла, что буквально режет носовую полость. Чонгук опускает пальцы на его затылок и развязывает ленту, позволяя ей соскользнуть на тонкие плечи. — Я сделал это для тебя, — хрипло шепчет Чонгук в его ухо. — Сюрприз! У Тэхена в горле застревает крик. Перед его глазами — трупы двухсот человек. Море трупов. И все — главы, шлюхи, подстилки, приглашенные, официанты и дворецкие смотрят на него. Тэхен мечется взглядом от одного трупа к другому, с женщины на мужчину, с главы на его подстилки. Вокруг их голов расплываются причудливые кровавые реки. Кто-то лежит на столе, марая белоснежную скатерть своей винной кровью, кто-то на полу под неестественным углом, у кого-то отсутствует половина лица, у кого-то тело нашинковано свинцом, но неизменно одно — они все смотрят только на Тэхена, виновника сего торжества. Мир окрасился в кровавый. Красивые женщины лежат у его ног. Тэхен медленно опускает взгляд, а его ноги тонут в крови. Тэхен кричит. Чонгук смеется.