* * *
В этот день Сплинтер сказал черепашкам, чтобы не шли на работу: мол, есть дело, которое ещё важнее. И они тренировались всё утро. И сенсей был как никогда строг и требователен к ученикам. Поэтому когда тренировка наконец завершилась, черепашки без сил повалились на диван. А Сплинтер сел в позу лотоса на ковёр перед ними. — Настало нам время поговорить об очень и очень важных вещах, сыновья мои, — медленно, с расстановкой произнёс он. — О том, чего вы без меня, возможно, не поймёте, когда придёт время. — Сенсей… — сдавленно выговорил Донателло. — Неужели… вы так же сильно больны, как Саки? Неужели мы вас… потеряем? — Увы, это так. И мы с вами расстанемся гораздо скорее, чем вы думаете. Поэтому я и должен прямо сейчас поговорить с вами. — О чём? — с таким же усилием, как и Донателло, произнёс Леонардо. — О сексе. Все четыре юных мутанта сначала вытаращили глаза от неожиданности. А потом — так же одновременно потупились. — Вот скажите мне: для чего вообще нужен секс? Каково его предназначение? — Ну… — заговорил Микеланджело. — Чтобы… дети рождались. — Совершенно верно. Вот только люди об этом почему-то забыли. — Это как? — удивился Рафаэль. — Если бы секс не приносил живым существам наслаждения — они просто не занимались бы им. И вымерли бы. Но вся беда в том, что ради этого наслаждения люди занимаются сексом не для того, для чего он предназначен… Вот ты, Леонардо, любишь нарезать пиццу катаной. А она разве для этого? — Простите, сенсей… — Да я не затем это говорю, чтобы тебя пристыдить. Я хочу, чтобы вы поняли… Ради удовлетворения сексуальных желаний люди совершают гораздо более глупые, нелепые, а нередко и ужасные вещи. Помните, что случилось с Миррой?.. Но ужас этот проявляется в разных формах. И одна из самых мерзких — это удовлетворение плотского желания неестественным способом. — Это… — хихикнул Рафаэль. — Это… типа как тот известный певец, про которого вчера в новостях говорили, что он… замуж вышел? — Именно. И вот это «замуж вышел» — гораздо ужаснее, чем случайные бездушные связи. Секс может возвышать и лечить человеческие души — когда используется по назначению. А может и осквернять, извращать и уничтожать их… Вы помните сказку «Алиса в Стране Чудес», которую вам читала когда-то Эйприл? — Это… про Белого Кролика и его волшебную нору? — И про красные и белые розы? — И про котлеты, которые украл Валет? — И про Чеширского Кота, Болванщика и Мартовского Зайца? — Именно. А вы помните имя автора? — Не-а… — Как-то на «Л»… — Льюис, кажется… — Вспомнил! Льюис Кэрролл! — Правильно, Донателло. Так вот, Льюис Кэрролл любил девушку по имени Алиса. Но его духовный сан не позволял ему вступать в сексуальные отношения. И поэтому они с этой девушкой дружили. Дру-жи-ли, и всё. Я очень сомневаюсь, что отсутствие телесной любви сделало их отношения беднее. Ведь душа важнее тела. А если души двух любящих друг друга людей вместе — это счастье. Любовь может быть и без секса. Даже любовь между мужчиной и женщиной… Но люди извратили само понятие «любовь», удовлетворяя потребности плоти с теми, которые должны быть для них или друзьями, или вообще никем. Причём первое — страшнее второго. Потому что в первом случае люди оправдывают свою извращённую похоть словом «любовь». И калечат свои души. И убивают свою дружбу, оскверняя её тем, с чем она соединяться не должна. Ибо не могут у двух мужчин или двух женщин родиться дети. А если не могут — зачем, спрашивается… Крыс-ниндзя, голос которого на этом недосказанном предложении зазвучал с несвойственными ему нотками ярости, смешанной с бессилием, на какой-то миг низко-низко опустил голову. Плечи его поникли. — А самое страшное — что таких людей невозможно убедить в их неправоте, — продолжал он, прерывисто вздохнув и немного помолчав. — В том, что они больны… Убедить их в этом — не легче, чем пытаться объяснить пьяному, что он пьян, или «Наполеону» из психбольницы, что… в общем, вы понимаете. Такие люди после этих объяснений только приобретут ещё больше уверенности, что с ними всё в порядке. А вы, сыновья мои, могли бы представить, что когда-нибудь дойдёте до этой стадии болезни? — Ну уж нет… — Мы вроде в своём уме. — Я лучше харакири сделаю. — А меня тошнит, как представлю… — Микеланджело, вдохни-выдохни… расслабься… вот так. Я положил жизнь на то, чтобы воспитать вас такими. Чтобы ваш ответ на мой последний вопрос был именно таким — как у нормального человека… или мутанта… который случайно вступил, извините, в собачью кучу на дороге. — Я недавно по неосторожности в такую влез, — пробурчал Рафаэль. — Еле отмыл потом ногу… — А многие люди не стремятся отмыться от этой гадости. Они влезают в неё с головой и наслаждаются этим, не понимая и не желая понимать, что больны. Вот вам преимущество того, что вы росли изолированными от мира людей: зараза, которой больны многие из них, обходила вас всех стороной. Но теперь я… боюсь за вас. Не хочу, чтобы вы позволили этой отвратительной болезни поселиться в вас и разрастись до этой последней стадии. — Сенсей, мы же единственные представители своего вида на весь этот мир, — сказал Донателло. — Если бы мы даже захотели этим заразиться… — Но вас-то четверо. — Учитель, вы… — запнулся Леонардо. — Вы намекаете, что мы когда-нибудь… друг с другом… — Если вы не прекратите — я побегу в ванную… чтобы здесь не вырвать, — простонал Микеланджело. — Прекрасно, что вы именно так это воспринимаете, мои черепашки. Но вы сейчас ещё очень юны. А когда вырастете… и меня рядом не будет… в голову вам начнут приходить и такие мысли. Пожалуйста, не перебивайте… Хотел бы я быть уверенным, что вы, несколько лет прожив одни, не начнёте потихоньку приносить сюда кассеты с «фильмами для взрослых». Хотел бы я надеяться, что никогда вы не посмотрите друг на друга, как на… — Мы вам обеща… — Нет, Леонардо. Никто из вас не может мне этого обещать. Это сейчас вы чистые, наивные дети. А потом… Я не прошу вас ничего мне обещать. Я прошу вас не забывать своё детство… Пусть Микеланджело не забудет, как его тошнило от одной только мысли о том, что через несколько лет начнёт, возможно, казаться ему нормальным. Я прошу вас всегда слушаться своего внутреннего ребёнка, сыновья мои… любимые мои дети… Пока вы помните то время, когда были по-детски чисты, — вам не грозит зараза, которая разъедает этот мир изнутри. Разъедает, словно раковая опухоль. Вы непохожи на тех, кто, подобно Льюису Кэрроллу, дал обет непорочности. Но ваша судьба сложилась так, что вам придётся жить монахами в этом мире. Я прошу вас, чтобы вы это запомнили. Вот и всё… — Мы будем помнить, сенсей, — как никогда серьёзно ответил за всех братьев-черепашек Леонардо. — Не обещаем, но будем… Ой, черепахофон!.. Алло! Эйприл, что случилось? — Черепашки, срочно приезжайте вместе со Сплинтером в мою съёмную квартиру! Жду!* * *
— Так вы… навсегда уходите в тот мир вместе с Миррой и Саки? — прошептал потрясённый Донателло, невольно опустившись на диван Эйприл. — И… нам нельзя пытаться найти вас с помощью моего генератора порталов? Хотя шансы всё равно мизерные… но… — Да, нельзя. Потому что, во-первых, вы можете застрять в том мире навсегда, а ваше место здесь. Ваша задача — делать этот мир чище. Предотвращать попытки таких, как Крэнг, завоевать Землю и превратить в рабов её обитателей. А во-вторых, в том мире вы не смогли бы жить среди людей. — Почему? — А потому, Леонардо, что там все болезни лечат пением. Как только я попаду туда и услышу голос матери Мирры, которая обладает этой чудесной способностью, — тотчас же превращусь обратно в человека. А в том мире всегда и везде звучит пение. В том числе и таких людей, как она, Тамиса. — Так мы превратились бы там в обычных черепах! Теперь понятно… О-ох… Не выдержав, Леонардо заплакал — как и его братья. — Подойди ко мне, Эйприл, — попросил Сплинтер. — Выслушай меня, прошу… Те слова, которые у меня вырвались тогда, предназначались не тебе. Увидев седую прядь в твоих волосах, я просто… на мгновение увидел перед собою лицо той, которую люблю. Лицо рыжей девушки Шеоры, которая сейчас уже наполовину седая. И с которой мы будем жить как муж и жена, когда я превращусь в человека. — Ох, Сплинтер… А я-то невесть что подумала… — Я всегда любил тебя как родную дочь. Не забывай меня, дитя моё… Не забывайте, сыновья мои, всего, чему я вас учил. А особенно — того, о чём мы беседовали сегодня. И не плачьте… Пока вы помните мои уроки и наши беседы — мы с вами будем вместе. Всегда… Мы — одна семья. Хамато Йоши… С этими словами сенсей вытянул вперёд правую лапу. — Хамато Леонардо, — положил на неё трёхпалую зелёную ладонь черепаший лидер. — Хамато Донателло, — накрыл своей ладонью руку брата черепашка-изобретатель. — Хамато Рафаэль… — Хамато Микеланджело… — Эйприл Кайндхарт… Погоди, Мирра! Не надевай пока что кулон. Журналистка подошла к кровати, на которой лежал Саки, и присела рядышком с ним. А он протянул здоровую руку, которую Эйприл тут же накрыла своей. — Только не пытайся говорить, — негромко произнесла она. — Тебе же трудно… Спасибо за то, что ты, похищая меня, ни разу не воспользовался моей беззащитностью, Саки. И за то, что в тот вечер выслушал меня и доверился мне. Мы с тобой друзья… Правда? Ниндзя на какой-то миг сильнее сжал её руку. И медленно отпустил… — Прощай, Саки, — произнёс Леонардо, который тихонько подошёл к кровати вместе с братьями. — Надеюсь, ты исцелишься в том мире, — сказал Донателло. — С тобой было весело воевать, — чуть улыбнулся Рафаэль. — А оказалось, ты не такой уж и плохой чувак… — Про-сти-те… за… всё, — с огромным усилием выговорил наполовину парализованный ниндзя. — Уже простили. — Забудем… — Что было — то прошло. — Замётано, чувак… В следующий миг яркая серебристая вспышка заставила четверых черепашек обернуться. В комнате образовался сияющий проём — что-то наподобие межпространственного портала, который изобрёл Крэнг. И Сплинтер с Миррой, осторожно подняв Саки с кровати, понесли его к этому проёму. Через несколько мгновений все трое исчезли — будто бы их в нашем мире никогда и не было. А в следующий миг исчез и светящийся проём.