Темно-зеленый - писк сезона

Я плыву в темно-зеленом густом мареве, медленно покачиваясь, как водоросль в мутных течениях океана, как растущий эмбрион в околоплодной жидкости. Сравнение нелепое и печальное – меня не покидает мысль о том, что мне уже никогда не будет жизни. Мне не родиться, мне не быть – я обречен завянуть и сгинуть с этих пустых, чужих водах. Это ведь воды Леты? Или же сразу – Стикс? Слезы бессмысленны – они смешиваются с потоком воды, чтобы покинуть меня, как и все, что было мне дорого. Я помню – во всех легендах и мифах была эта река, река, отделяющая мир живых от мира в мертвых. Не быть мне ни тем, ни другим, раз уж я нахожусь в ней. Как горько. Океан разрастается, накрывает меня с головой. Были ли реки, или это только почудилось мне? Или же берега настолько далеки от меня, что я принимаю эти расстояния за бесконечность? Я понимаю, как у меня мало времени, я чувствую нарастающую тревогу. Я старательно пытаюсь добиться цели моего пребывания здесь, цепляясь за разбитые осколки памяти, осыпающиеся на дно. Нет, Лета, молю, не забирай их. Сон-воспоминание разворачивается передо мной медленно, словно панорама, написанная сюрреалистом, словно кадры немого кино, предназначенного для какого-нибудь арт-хаусного фестиваля. Когда-то давно я посмотрел такое, и сейчас меня охватывает такое же чувство непонимания и легкой брезгливости – я не был любителем подобных вещей. И тогда, и сейчас появляется мерзкое чувство, будто я что-то упускаю из вида, но мозгов не хватает понять скрытый смысл. Отвратительно. Я цепляюсь всеми силами за это видение – я не могу его упустить, я чувствую, что оно предельно важно. Чувство невыносимой потери отзывается тянущей болью в груди, и я пытаюсь его побороть, упорно вглядываясь вдаль – за тысячи световых лет от меня, одну вечность отсюда, за границами мира, которого никогда не существовало, я вижу, как торжественно разворачивается спираль. Та цепь, что я помнил с прошлого раза, оказалась лишь участком пути – настоящий вид был еще более потрясающим. Это было восхитительное зрелище – настоящий триумф жизни, прекрасное и лаконичное отображение бытия: тысячи жизней, следующих в строгом порядке друг за другом, тысячи форм и обличий – чем ближе к краю, тем сложнее. Люди, растения, животные, грибы, водоросли, древние папоротники, архибактерии, не знавшие еще кислорода – сложность и разнообразие уменьшается, сходясь к центру. Или же, как посмотреть – спираль расходится, разворачивается вширь, растет, как ребенок в утробе матери – чтобы породить копию всего мира. Я небрежно и нервно оглядываю все обличья, подспудно понимая, что следует уделить им больше внимания, но не имею сил побороть одно отчаянное стремление. Я ищу взглядом самый центр спирали, я пытаюсь рассмотреть именно его – но в отличие от всех остальных вех пути, он не стремится открыть свои тайны, все так же ускользает от меня, насмехаясь над моей отчаянной жаждой и непониманием! Я понимаю, что полезнее было бы просмотреть любую из тысячи жизней и вынести из нее что-либо существенное, но не могу отвести взгляда от меняющей очертания таинственной точки – я даже не понимаю, есть она или нет. В один момент она кажется бесконечно малой, в другой – бесконечно большой, и я, в страхе кануть в нее вслед за своим упавшим на непроницаемую поверхность взглядом, нервно пытаюсь отпрянуть назад и словно слышу от бездны жизни-нежизни издевательский смех. По вискам течет пот – или же мне это просто мерещится в этом бесконечном никогде? – нервы совсем расшатаны из-за моих бесполезных, бессильных попыток, и я сдаюсь, устало отводя взгляд от картины. Я все еще вижу свой круг – но смотрю теперь равнодушно, ничего не ожидая и не желая. Как я мог поверить, что это странное явление откроет мне все свои тайны? Теперь я подозреваю спираль, предавшую мои ожидания, во всех самых страшных грехах – возможно, она здесь для того, чтобы свести меня с ума? Она представляется сплошной ловушкой, и я даже рад, что не ринулся изучать другие жизни – возможно, тогда бы я потерял последнее, что у меня осталось – себя самого. Я нервно вздыхаю и делаю последний рывок: мое дело ещё не закончено, и остались еще вопросы. Спираль, словно замершая во время, пока я ее изучал, продолжила свой ход, но было в этом что-то неправильное. Предчувствие скорой беды охватило меня – словно дрогнули оковы самого мироздания, моего мироздания. Величавое колесо сломалось и дало обратный ход. Я побелел от шока, понимая – спираль движется не в ту сторону. Жизнь, солнце, бытие движется совсем в другую сторону, к закату, сломанная спираль же – к рассвету, стирая свое прошлое и само существование. Медленно и неумолимо она сворачивалась, словно улитка, прячущаяся в раковине, слепленной не из кальция, а из небытия, а я смотрел, понимая, что мне это не остановить – никакому человеку не было бы под силу это остановить. Медленно и неумолимо исчезала память о всех живых существах, которые когда-то были мной: стиралась жизнь, и круг сходился к центру – к той самой точке неопределенности, в которой я не мог разглядеть ничего. Я не мог на это смотреть и зажмурился, но понимал, что знание все равно останется со мной. Когда я открыл глаза, я уже знал самое главное – там, в центре спирали, остался я. Я – все, что осталось; я нахожусь в той самой точке на границе живого и мертвого - я и есть эта граница и центр всех моих перевоплощений. Возможно, я появился там, чтобы занять свое место в последнем ряду, но не успел, когда все пропало, и навсегда остался беспокойным призраком несбывшегося будущего. Но я жил! Я был, я был воплощен, я был рожден, я жил настоящей жизнью – почему же я остался здесь, а не тот нерожденный, что следует за мной? Как вообще могло произойти подобное? Я не сомневаюсь в противоестественности произошедшего, так чья же жестокая и немилосердная воля могла стереть тысячу судеб из самого мира? И, главное, зачем?! Кому мог я – мы – мешать? Как жестоко.

***

От тяжелого сна я очнулся резко и незамедлительно, без перехода в сонную полудрему - как только взял от этого видения все, что мне нужно. У меня не было никаких сил оставаться там больше необходимого. Оглядел комнату, которую мы сняли вчера, убедившись в реальности окружающего мира. С наслаждением прислушался к тихим шорохам, скрипам досок, тихому дыханию ребенка у меня под боком, шелесту дождя – ко всем этим чарующим, сладким звукам настоящего, живого мира, таким желанным после одинокого беззвучия того отвратительного сна. Все, что мне приснилось – бессмысленная белиберда, фантазия измученного разума, не более. У меня есть настоящее тело из плоти и крови, и живу я в настоящем, овеществленном мире. Я знаю, что я был изменен – но я не был изменен какими-то странными силами по непонятной мне прихоти природы, я уверен в этом. Природа равнодушна к чужим судьбам, она не карает и не награждает – она живет по неизменным, всеобъемлющим законам, и не знает ничего кроме простой целесообразности. Она порождает уродов, лишь чтобы их убить. Я был переделан по чужой воле, а воля есть лишь у разумных существ. А я знаю, что у всего есть своя цель и причина - мне нужно просто найти их у произошедшего. Этот сон, каким бы правильным и достоверным бы ни казался, лжет, и лжет в главном. Мое изменение носит совсем иной характер – поменялось мое тело, его характеристики, состав крови и прочее, и все это принадлежит материальному аспекту, подлежит изучению и исследованию. Какие-то радикальные перемены в метафизическом аспекте моего бытия – пустой звук и ненужная заумь. То, что меня якобы стерло из мироздания, не сделает меня быстрее, сильнее и выносливее. Я вообще не представляю последствий подобного – или же просто боюсь представить. Что бы на самом деле ни произошло – я все еще реален, я все еще жив. Я не фикция, а живой человек, и всегда таким был. За окном темно, но я не мог быть уверен, сколько на самом деле времени. Это может быть и очень пасмурное утро. В любом случае, шевелиться мне не хотелось, чтобы не разбудить Сиэля. Я хотел, чтобы он хорошо отдохнул после всего. Вчера я очень удачно нашел доктора, которому смог показать ребенка – надо было как-то залечить его раны. Я очень боялся, что он может умереть. Врач был шокирован такими многочисленными травмами, но мне удалось наплести ему что-то про падение с лестницы из-за паники во время пожара. Не знаю, поверил ли он мне. На меня и без того косились с подозрением из-за пятен крови – я пытался объяснить, что работал я там поваренком, и меня погнали резать поросят к празднику. Когда случился пожар – все и успел забрать, что мою сковородку. Сковорода определенно добавила моему рассказу весомости и достоверности. Прелестно многофункциональный инструмент. Но, в любом случае, оставаться здесь надолго слишком опасно. Как бы я ни хотел остановиться и собраться с мыслями, медлить нельзя – скоро начнут расследовать причины пожара, а я слишком подозрительная личность (и слишком плохо разбираюсь в местных реалиях), чтобы меня так просто отпустили. Я вспомнил вчерашний день и мысленно застонал. Кто там радовался возвращению в реальный мир из жуткого сна? Забудьте. Я убийца. Я – мерзкий убийца, который просто зарезал кучу людей, руководствуясь страхом за свою собственную шкуру. Даже не могу оправдывать себя тем, что они были плохими людьми – я их не знал, и суда над ними не было, чтобы вот так приговаривать их к смерти. Это отвратительно. Возможно… возможно, миру все же будет лучше без них? Нет, кто я такой, чтобы так говорить. Я вообще, кажется, демон. Все плохо. Мне так плохо. Кошмары об этом подвале, наверное, будут мучить меня всю мою жизнь. Нет мне больше сказочных снов – или зеленая муть, или кровавый ад. Я рад, что на моей шее висит этот ребенок – хоть какой-то стимул, побуждающий взять себя в руки. Иначе бы просто лег и лежал, пока сквозь меня не начнут расти цветы. Или искал бы способы забыться. Нет, забываться нельзя. Ответственность за кого-то другого – не то же самое, что страх за себя. Нравственные муки в этом случае – страшная вещь. Казалось бы, это ребенок не сможет выжить без меня. Но на деле, наверное, он мне даже нужнее, чем я ему. Так странно и нелепо настолько сильно от кого-то зависеть. Я покосился на зеркало. Комната, по здешним меркам, была просто высшего класса. Столько удобств. Из зеркала на меня смотрел я, каким я себя всегда помнил. Ну, только бледноват немного, и взгляд немного безумный, но это ожидаемо. Я еще хорошо держусь. С удивлением заметил, что патлы у меня значительно отросли – ниже плеч. Учитывая скорость роста волос – где-то два месяца моей жизни стерты из памяти. Может, это и к лучшему. Стричься пока не буду – грядет зима, будет холодно. Я снова начал размышлять о последних событиях. Конечно, я могу продолжать тешить себя иллюзией, что меня просто каким-то неведомым образом занесло к каким-нибудь мормонам (это объяснило бы и старомодную одежду, и образ жизни, как в конце XIX века), но в глубине души я подозреваю, что я каким-то образом попал в прошлое. Не то, чтобы после вчерашних событий могло бы это удивить. Прошлое и прошлое, фигня какая. Меня бы теперь не удивил даже динозавр, заглянувший мне в окошко и вежливо попросивший чашечку чая. Человек – существо высокоадаптивное. Взгляд засек старую газету, лежащую на тумбочке – вероятно, ее забыл прежний постоялец. Погипнотизировав газету взглядом, я пожал плечами. Как и ожидалось, тысяча восемьсот мохнатый год. До изобретения Интернета еще сотня лет. Надеюсь, демоны живут долго, и я дождусь своего часа. Но все-таки, путешествия во времени – это дофига странно, учитывая, что времени, на самом деле, не существует. Это одна из многих фикций, придуманных человеческим разумом для собственного удобства – мир просто меняется, и меняется глобально каждое мгновение: то, что восходит Луна, означает лишь то, что прямо сейчас она находится именно в этом положении, ни больше, ни меньше. Нигде во Вселенной не хранится информация о том, где она была пять минут назад, а все характеристики в этот момент – скорость, импульс и прочее – представляются константой. То, что расцвел цветок, значит лишь то, что мы имеем розу вместо бутона – и вспять процесс никак не обратить. Мы можем наблюдать хоть тысячу одинаковых цветений – но в каждый раз на другом конце света тонет другой корабль. Или ласточка вьет гнездо. Или журчит капель. Panta rei, как говорил товарищ Гераклит. Чтобы повернуть время вспять, нужно изменить всю Вселенную, приведя в прежнее состояние все, начиная от межатомных частиц и заканчивая гигантскими звездами за тысячи световых лет отсюда. Невыполнимая работенка, если ты не Бог. Конечно, я могу снова обратиться к своему сну и к информации, почерпнутой из него - тогда, верно, если я не существую вообще в этом мире, я могу появиться в любом времени и так же легко исчезнуть. Эдакая убер-способность. Не дай боже, конечно – не хочется мне экспериментировать с путешествиями во времени. Это мне еще повезло попасть в более-менее цивилизованный девятнадцатый век в более-менее цивилизованную Англию. В Средневековье, на костер инквизиции, или к динозаврам в мезозой мне не хочется. Хотя, было бы прикольно попасть в каменноугольный – гигантские папоротники, стрекозы размером с человека… Почувствуй себя Навсикаей, да. Есть и другая версия – я изначально жил в этом времени, а моя прежняя личность свихнулась от пыток и бесчеловечных экспериментов и выдумала меня. Нафига, непонятно. Не мог он выдумать кого-то пополезней, а? Кого-то не настолько изнеженного и более-менее знакомого с местными порядками? Не человека, жившего в прекрасном, цивилизованном, развитом мире спокойной жизнью, а битого жизнью тертого калача? В любом случае, в пользу этой версии говорит мое отличное знание английского – как-никак, родной язык прежнего носителя. Противоречат данной теории некоторые научные факты и открытия, которые я помню, и довольно специфичное образование XXI века с упором на естественные и точные науки, а не на мертвые языки и прочую дребедень для гуманитариев, как это было принято в XIX веке. Самоучкой я быть не мог – образование у меня систематическое, я в этом уверен. Учитывая все это, установить мою настоящую личность будет просто – не так-то много, я думаю, учебных заведений, делающих упор не на классическое образование, а на подобные прогрессивные методы. Еще стоит изучить документы, похищенные из особняка. Вот когда совсем ничего не найду, ничего не останется, кроме как уверовать в путешествия во времени. На данный момент есть проблема и посущественнее. Разбираться и раскапывать мое прошлое – недопустимая роскошь, когда мое настоящее так зыбко, а будущее сомнительно. Моя проблема заключается в том, что я не вписываюсь в XIX век. Я не знаю элементарных вещей или, наоборот, знаю что-то, что никто еще не знает. Хотя последнее, учитывая уровень моих знаний, все же сомнительно. Ни нормы поведения, ни законы мне неизвестны. Я не знаю, насколько здесь следят за соблюдением прав человека. Хотя, вспоминая тех богатеев из подвала… Глупый вопрос. Все мои документы – «уши, лапы и хвост», как у незабвенного Матроскина. Выгляжу я как бродяга – и если меня сцапают бобби, отправят в какую-нибудь Австралию, осваивать целину. Вроде бы проводили в прошлом - позапрошлом веке такую политику. Тюрьм – мало, колоний много, вот и набивали преступниками трюмы кораблей. Доплывут – не доплывут, кому какая разница? Мне нужна легенда, которая бы объяснила мое незнание местных реалий и излишне демократичное для этого времени поведение. Хмм, представлюсь-ка я американцем. На данный момент это единственная страна (кроме Франции, да?), которая официально признает равноправие людей как основу государственности. В других странах все еще железный век, кастовое общество, пляски с бубном вокруг аристократов. В России, как бы стыдно ни было за свою страну, крепостное право отменили лет тридцать назад. Итак, я американец. Это прекрасно объяснит мою оскорбительную для английских снобов фамильярность. Есть русская родня и английская родня (которая преобладает). Вернулся на историческую родину из какой-то убогой общины, и поэтому дикий такой. Шокированного провинциала мне даже играть не придется – боюсь, девятнадцатый век меня еще не слабо поразит. В планах у нас встреча с тетушкой Сиэля, крутым врачом в крутом госпитале – заочно уважаю эту женщину, выгрызла себе зубами профессию в этом диком патриархальном обществе – и, наверное, надо показать себя с лучшей стороны. Будет сложно – скорее всего, тетушка Ангелина тот еще крепкий орешек, раз все еще сидит на своем месте. Не верю, что мужчины-коллеги не пытались ее подсидеть, чисто чтобы не мозолила глаза. Ложь она сразу же почует и задаст кучу вопросов – надо подготовиться к этому. С другой стороны, если все выгорит, за помощь племяннику она поможет мне куда-нибудь устроиться, но мне придется объяснять, почему я не еду домой. Избирательная амнезия, быть может? Родни в Америке не осталось, поехал к родственникам в Англию, попал в передрягу, ударился головой и позабыл все адреса и явки. Но она врач, может и распознать подлого симулянта. Значит, условия для болезни подберем необычные – не просто ударился головой, а был жертвой каких-то страшных экспериментов. Наркотики, попытки стереть личность, все дела. К врачам идти не хочу, потому что отправят в Бедлам и доведут дело до закономерного итога, а я, хоть и потерял память, все еще адекватен. Главное, не забыть сделать глазки печальнее и врать поменьше – на все личные вопросы отвечаем предельно близко к правде, лишь с небольшими подгонками под здешнюю реальность. Будет плохо, если забуду, что я там наплел. Что ж, план годится, готов к исполнению. Медленно накатывает головная боль. Мои обостренные чувства сыграли со мной плохую шутку – город не место для таких сверхлюдей, как я. Даже такой маленький – все равно, здесь слишком много запахов, слишком много звуков, слишком много эмоций и раздражающего мельтешения огней в моем «демоническом восприятии». Я не могу их отключить? Или могу, но все еще слишком напряжен и взволнован, чтобы подсознательно не «мониторить» обстановку? Вместе с болью накатывает и чудовищная злоба на весь мир, на всех людей вокруг. У них есть прошлое, есть будущее, есть стабильность в этой жизни, есть любимые. Есть души, в конце-то концов! А они, говорят, бессмертны. А я – уже нет. Если умру, от меня даже души не останется – истаю, как туман на ветру. И за что?! Почему?! Как я хочу их всех убить, чтобы просто страдали, как я… Как я хочу… Нет. Что это со мной? Это не я. Это не мои желания. Я знаю, что я за человек – сугубо рациональный и доброжелательный. Дружелюбный. Я не мстителен и не склонен к насилию. Эти эмоции ни капли не свойственны ни моему характеру, ни мировоззрению. Опасливо отдвигаюсь от ребенка. Минуту назад я хотел свернуть ему шею – едва осознал это, как будто холодной водой окатило. Думаем логически. Скорее всего, это просто отходняк после наркоты или вторая волна моего трипа. Или у меня крыша едет из-за нервного потрясения, и боль просто внесла свою лепту, повысив раздражительность. Или это в моей «демонической природе»? Нафиг такую природу. Эмоции – это лишь вопрос желез, как говорил незабвенный мистер Смерть (в любой сложной ситуации вспоминай Терри Пратчетта, не прогадаешь). Если рассуждать логически, я все еще в стрессовой ситуации, напуган и дезориентирован. Это значит, что идет усиленная выработка адреналина. Или, что более вероятно, норадреналина – гормона агрессивности, более свойственного мужчинам при стрессе. Учитываем еще и то, что если из меня делали суперсолдата, уровень агрессивности могли завысить и искусственно. И что теперь, позволить надпочечникам диктовать мне свою волю? Стать рабом органа чуть больше горошины, если у меня все еще наличествует, и, надеюсь, функционирует мозг? Ага, щаз, разбежался. Не позволю какой-то там требухе указывать, что мне делать. «Демоническая природа», ага. Я не животное, чтобы тупо подчиняться инстинктам! У меня есть самоуважение, в конце-то концов, если не считать моральных принципов, хоть вчера они и пошатнулись! Все, вопрос закрыт. Есть способы контролировать гормональный фон, даже если в этом времени нет нужных препаратов. Буду пить чай с ромашкой или что-нибудь еще седативное, и будет мне счастье, внутренняя гармония и нирвана. В принципе, могу хоть марихуану на грядке выращивать – она вполне себе использовалась в медицинских целях в моем современном мире, как успокоительное и болеутоляющее средство для больных, к примеру, раком. Все лучше морфия. Главное, не перепутать с коноплей, из которой канаты вяжут.