Темно-зеленый - писк сезона

Сиэль спит. Я не шевелюсь. Задумчиво пялюсь на стену, по которой ползает непонятная хрень – светящаяся сороконожка, больше похожая на рисунок абстракциониста. Очевидно, еще какая-то сверхъестественная муть, хоть на призрак и не похоже. Может, поймать и на опыты? Осторожно поднимаюсь с постели, стараясь не потревожить ребенка. Надо же, даже страх перед полисменами не смог меня поднять, а вот банальное любопытство – вполне. Судя по всему, у меня есть все задатки для мутации в безумного ученого. Твой покемон эволюционировал, Сиэль, а ты бесстыдно дрыхнешь! Ну и ладно. Светящаяся хрень, определенно, меня боится – видимо, почуяла, что я из себя представляю, вот и избегает. Но она слишком медлительна – бестолково плывет в воздухе, - и мне не составило труда ее схватить. Замечаю, что глаза снова окрасились красным. И как эта красная радужка убирается? У меня есть второе веко, которое преломляет лучи и создает иллюзию естественного цвета? А ведь и зрачок у меня изменился – вытянутый, как у кошака. При расширении возвращается в нормальную округлую форму, а потом уже – сокращается в точку. Одним только усилием мысли! У меня мышцы накачанные даже в глазах! Сбылась мечта дрыща! Ладно, вернемся к нашей сороконожке. Продолжает извиваться у меня в руке и позвякивать позвонками. На ощупь теплая и приятная. Хмм. Не думаю, что обычные люди видят этих существ, и я наверняка знаю, что мои органы зрения воспринимают и световые волны более широкого диапазона – судя по тому, как хорошо я ориентируюсь в темноте. Кроме того, мои глаза воспринимают и иные излучения – если мы душу будем считать излучениями, возникающими при работе головного мозга. В конце концов, работа нейронов основана на передаче электрического импульса, так чего же удивляться тому, что в процессе жизнедеятельности мозг генерирует нечто… нечто… Ладно, оставим физику процесса, я в этом все равно не шарю – правило буравчика мне до сих пор в кошмарах снится, буравит мне мозг. Не вызывает сомнений тот факт, что излучения души – самосознания человека, записанного в мозгу, - я воспринимаю именно при помощи органов зрения. Хм, интересно было бы взглянуть на безумного человека своим «красным взглядом». Может, я смогу основать нейрохирургию? Учитывая возможности моего тела, меня не покидает ощущение, что затачивались все мои способности лишь для более эффективного уничтожения людей. Еще одно доказательство моей теории. Так, нет, не отвлекаемся. На повестке дня у нас морщерогие кизляки, пока они не расплавили мне руку. Не надо было все-таки хватать его голой конечностью – боли я сейчас, конечно, не чувствую, но кто скажет, что это не из-за яда, вызывающего оцепенение и омертвение тканей? Вот щас растворит оно меня, а потом захавает. Первым делом, как прибудем в Лондон, куплю сачок. - Что ты делаешь? О, Сиэль проснулся. - Сиэль, смотри, какую штуку я поймал! – божечки, прозвучало как похвальба мелкого ребенка своим родителям. Мне стыдно-стыдно! - Где? – спрашивает Сиэль. Видимо, его не радует пробуждение в одной комнате с невменяемым психом. Что ж поделать – смирись и ищи во всем плюсы. По крайней мере, со мной не соскучишься. - Да вот, в руке держу, - перевожу я взгляд на извивающееся создание. Сиэль смотрит скептическим взглядом. - Я схожу с ума? – слабым голосом интересуюсь я. - Ты же видел вчера призраков, или мне это тоже приснилось? На секунду я позволяю себе надеяться, что все произошедшее вчера – просто дурной сон. - Видел, - задумчиво тянет Сиэль. Я все равно и не надеялся. Что ж, очевидно, ему скормили какой-то препарат, позволяющий видеть невидимое. Или же это просто был галлюциноген. Сейчас проверим. Набрасываю какую-то тряпку на сколопендру в руке и наблюдаю мельтешение ткани. -А сейчас видишь? – спрашиваю я. - Да… - медленно отвечает мальчик. - Ткань шевелится. Это ведь не твоя рука? - Неа. Какая-то светящаяся сколопендра, ползала тут по стене. Ребенка передергивает: - Мерзость. - Выходит, обычно люди их не видят, - задумчиво произношу я. Но как же они не замечают все остальное - тени этих странных существ, движение в воздухе? Да и на ощупь наткнуться можно. Может, они испускают какой-то запах, рассеивающий внимание? - Тебе давали какие-нибудь препараты, пока ты был в плену? – обращаюсь я к мальчику. Он сразу же напрягается – я же корю себя за бестактность: очевидно же, воспоминания не будут ему приятны. Я утыкаюсь взглядом в пол: - Прости. Возможно, на меня воздействовали именно при помощи этих существ. Либо сыворотка на основе веществ, полученных из их тел, либо симбиоз с одной из этих тварей. Как бы узнать? Ну, думаю, от сыворотки эффект рано или поздно пропадет. С одной стороны – лишний способ контролировать мутанта, с другой – нерентабельно. Ее, вероятно, достаточно сложно и дорого изготовить. Что бы выбрали руководители проекта? - Поешь пока, еда в свертке на тумбочке, - говорю я. - Сколько времени? - спрашивает Сиэль. - Без понятия, - пожимаю я плечами. Интересно, я могу съесть эту сколопендру? Боится меня она, как будто я – естественный хищник. На людей ей нет смысла так реагировать – они ее вообще не видят. Сиэль недоволен. - Почему ты не разбудил меня? – возмущается он. - Ты же знаешь, нам нельзя надолго здесь оставаться! - Тебе нужен был отдых, чтобы восстановиться. Я видел здешние колымаги – поездка в них будет тяжелым испытанием, - ежусь я при одной только мысли о том, что придется лезть в этот гроб на колесиках. Подозреваю, амортизацию в этом времени еще не придумали. Единственный плюс в предстоящей поездке – мы переживем ее. Наверное. Если природа «демона» уничтожила мою морскую болезнь. - Что же, в Аду транспорт лучше? – ядовито переспрашивает мальчик. - Без понятия, как там в аду. Я вообще агностик, и в ад не верю. А вот в моем мире, - осторожно по отношению к этому странному понятию («в моем мире», ха) произношу я, - в моем мире техника была гораздо более развита. Сиэль молчит, недоверчиво разглядывая меня. Видимо, не ожидал, что я буду так словоохотлив, и думает сейчас, можно ли доверять моим словам. Малолетний параноик, я прям лопатками чую, как волны недоверия расходятся по комнате. Брр. Сиэль разглядывает меня, я разглядываю сколопендру. Есть или не есть? Инстинкты говорят, что можно. Что ж, рискну. Заглатываю животину, стараясь не давать себе времени на раздумья. - Ты что, сожрал её? – поражается графеныш. Я киваю головой. Вкус у этой штуки специфический. Кислотно-сладкое мясо, похожее на лакрицу. Да ладно, люди и не такое едят. Лягушачьи лапки, виноградные улитки, сырые морские ежи под лимонным соусом, суп из ласточкиных гнезд, жареные кузнечики… А тут какая-то сколопендра неизвестного происхождения, подумаешь. Просто приобщаюсь к высокой кухне. - Ну, по крайней мере, в случае печального исхода деньги на мои похороны у нас найдутся, - пожимаю плечами я. В ответ в меня летит кочерга. - Безответственный кретин! – вопит Сиэль. Я, разумеется, уклоняюсь. - Хватит швыряться в меня всякой утварью, кухонный ты маньяк! – кричу я. Чувствую я себя вроде нормально, и если Сиэль не забьет меня до смерти, жить буду. - Ты, мерзкое тупое чудовище, отрыжка Геенны, ошибка мироздания, безмозглое ничтожество! – продолжает распаляться малявка. Да он в раж входит! Ладно, пусть развеется, выпустит пар. - Ты что, «Перебранку Локи» цитируешь? – устало вопрошаю я. Малявка с гневным воплем бросается на кровать и затихает. Вот прям типичная девочка-подросток в ссоре с родителями. Он ведь там не самоубился о подушки, а? Изучаю свое отражение в зеркале. Во время, скажем так, приема пищи ощущения были специфическими. Распахиваю пошире рот и усиленно воображаю, будто снова собираюсь пообедать чем-то таким противоестественным. Ага, как и ожидалось – в глотке словно распахивается черный цветок, какие-то полупрозрачные, напоминающие дым щупальца. Вот и наш симбионт. Закроем-ка рот от греха подальше, а то вылезет еще наружу. Симбионт тем временем смекает, что вызов ложный. Возникает странное чувство – непроизвольно ищу какую-нибудь вкусняшку в шаговой доступности. Чувства утыкаются об огонек Сиэля и захлебываются метафорической слюной. Я морщусь. Не дождешься, паразит. Я здесь босс и хозяин. Сколопендр тебе выше головы хватит. Паразит не унимается – рука начинает пульсировать странной болью, а чувства захлестывает охотничий азарт. Перевожу взгляд на руку и с удивлением наблюдаю тонкие темные нити, отслаивающиеся от ладони – при этом с тыльной стороны появляется какой-то узор. Был бы более суеверным, подумал бы, что пентаграмма. Нет, просто природа любит правильные геометрические формы - в лесу фрактал встречается чаще, чем в нашей школьной программе. А круг – это вообще идеальная фигура. Пытаюсь вызвать жгутики левой рукой. Не выходит. Наверное, это потому, что правая рука у меня – ведущая, разработана лучше, и лучше подчиняется нервным сигналам. Может, даже скопление нервов там больше. Не знаю. Что вообще эти ниточки представляют из себя? Это охотничьи конечности симбионта или часть пищеварительной системы? Ложноножки, как у амеб? Или это ядовитые жгутики, впрыскивающие яд? Или вообще дочерняя особь? Где здесь эти мыши бегают, когда не над кем экспериментировать, а?! Тем временем темные нити самовольно направляются в сторону ребенка. Мне это не нравится, и я хлопаю в ладоши, пришибив и оглушив симбионта. Никаких следов ни на одной из сторон ладони не остается. Боюсь, меня, как и кошку из английской поговорки, убьет любопытство. Ладно, заканчиваем с экспериментами, времени у нас действительно мало. Оборачиваюсь к Сиэлю и замечаю пристальный взгляд. - Что это ты делал? – холодно спрашивает он. Видимо, заметил подозрительные шевеления в его сторону. - Эмм, кажется, это охотничьи жгутики или что-то типа того, - поясняю я. - Я так и не разобрался. Сиэль все так же насторожен. Наверное, думает, что я пытался сожрать его, пока он не смотрит – страхом и безысходностью от него так и веет. - Ладно, Сиэль, я думаю, нам стоит продолжить знакомство, задать интересующие вопросы, - вдыхаю я, усаживаясь на шаткий стул, - потому что меня реально напрягает, как ты на меня смотришь. - А меня напрягает то, что ты до сих пор ходишь вокруг да около, - вспыхивает мальчик. - Ты так со мной возишься, значит, я зачем-то тебе нужен! Так скажи прямо, не играй на моих нервах! - Стой-стой-стой, успокойся, - прикрываюсь ладонями я, пытаясь его утихомирить. - Вопрос хороший, и я отвечу тебе максимально честно. Во всем этом ужасе, в котором я очнулся не так давно, у меня должна быть точка опоры, чтобы продолжить существование. Забота о ребенке заставит меня взять себя в руки. - Что. Это. За объяснение. Такое? – цедит Сиэль совершенно ледяным тоном. - Это самая главная причина. Я бы мог объясниться и тем, что я рассчитываю на какое-то вознаграждение от твоих родственников, раз ты так знатен, но, по правде, я бы не оставил себя, даже будь ты малолетним бродяжкой. В одиночку мне пришлось бы слишком долго восстанавливать свой разум после случившегося, и не факт, что у меня получилось бы. Сам я, как видишь, живучая тварь, и на данный момент комфорт и деньги не стоят у меня в приоритетах – в себе бы разобраться. Я могу жить хоть под мостом, но если у меня не будет причин жить, то… - я развел руками, не пытаясь продолжить мысль. - Ты самый странный и ничтожный демон, которого я когда-либо видел, - выносит приговор Сиэль. - Во-первых, я только вчера узнал, что я демон, и я до сих пор не в курсе, что это значит, - рассуждаю я. - А во-вторых, позволю себе заметить – я, скорее всего, единственный демон, которого ты когда-либо видел, так что можешь называть меня хоть ничтожнейшим, хоть величайшим из всех – это будет одинаково объективно. Мальчишка забавно надулся в ответ. - Ты ужасающий лжец! Как ты можешь говорить, что не знаешь, что такое демон?! Это вообще всем известно – злой дух, который губит души людей… - начинает мальчик. - А я вполне себе материален. Это расплывчатое объяснение – не более чем фольклорный образ и религиозный символ греха, - объясняю я менторским тоном, раскачиваясь на стул. - Научных исследований никто не проводил. И вообще, каким именно образом демон губит души? Уничтожает или просто совращает? В некоторых религиозных текстах демоны считаются воплощениями греха и возникают вообще в человеческом сердце. Иными словами, это иносказание порока, не более. Кроме того, образ демона меняется от народа к народу – как и видовое разнообразие. На основе подобных баек мне составлять мнение о своей природе?! - Как складно ты говоришь! – ядовито ухмыляется ребенок. - И чем же ты себя воспринимаешь? - Я думаю, из меня пытались сотворить идеального солдата. Саму мою природу изменили и подогнали под свои нужды, кто – неизвестно, зачем – очевидно. Я отказываюсь признавать себя чудовищем – даже если допустить мысль о разуме, отличном от человеческого, я таким однозначно не являюсь. Я умолкаю. Пока не являюсь. Я не знаю, во что я превращусь в течение моей жизни. Насколько длинной она будет? Прошлое загоняет нас в рамки. Прошлое определяет нашу личность и лишает свободы. Опыт заставляет нас мыслить определенным образом, оттачивает определенные модели поведения. Отбрасывает моральные принципы, мешающие жить, и формирует свое собственное понятие допустимого и недопустимого. Чем дальше от младенчества, тем меньше путей у тебя остается, тем меньше выборов и лазеек ты видишь. Тем больше ты полагаешься на свою непогрешимость. Тем тяжеловеснее и неизменнее становится твое Я. Это пугает меня больше всего – оказаться ограниченным, навеки связанным своей собственной личностью. Индивидуальность – самая страшная тюрьма. Из любых оков можно освободиться, но от себя не убежишь. Когда я захочу уничтожить себя, в таком случае? Пойму ли я вообще, что перешел точку невозврата? Если и есть в этом мире ад, это однозначно он. Вечность медленной агонии и нравственного разложения без возможности очиститься и переродиться. Я судорожно выдыхаю. - Может, скажешь еще, что тебе неинтересна моя душа? – переспрашивает Сиэль. – Сколько можно лгать? - Хм, признаюсь, я вижу в тебе некий огонь. Я хочу его съесть. Я примерно догадываюсь, как это сделать, - скороговоркой произношу я, сгорбившись на стуле, - но я понятия не имею, чем это грозит тебе. Думаю, ничего хорошего – поэтому я не буду этого делать. Сиэль бледнеет. - То есть, тебе не нужно для этого заключать со мной никаких сделок? Я пожимаю плечами. - Понятия не имею. Я, в любом случае, не собираюсь этого делать. Сиэль, - поднимаю я голову, - в любом случае, нет ничего хуже, чем продавать себя. Сиэль молчит и сидит прямо, словно палку проглотил. - Я не знаю, что на самом деле представляет тот огонь, что я вижу, и какова его роль в человеческой жизни, но если все эти религиозные толки – не ложь, то это единственная возможность вечной жизни. Идеальной вечной жизни, - я задумчиво щурюсь, разглядывая потолок. - Я, на самом деле, больше верю в переселение душ… Нью Эйдж в моем мире - весьма популярная смесь разных верований. В любом случае, и древние греки об этом писали – как о метемпсихозе, позаимствовав это из Индии. Законы кармы, нирвана и сансара – бесконечный круг перерождений. Я замолкаю. Наверное, именно поэтому зеленый сон для того, чтобы деморализовать меня, явил мне не мое пребывание в аду, а сломанное колесо перерождений. - Суть в том, Сиэль, что если человек бесконечно перерождается, забывая при каждом рождении свою прошлую жизнь, то любую из его жизней можно считать не более, чем сном. Что бы ты сейчас не захотел попросить в обмен на свою душу – это будет сущей безделицей, суетным пустяком… А ты будешь обычным наркоманом, который ради идеальной опиумной грезы разменивает свое здоровье и свою настоящую жизнь. И умирает в дешевом притоне, навеки. Ни он, ни я не отводим взгляда. - Сиэль, чем бы ты ни дорожил в этой жизни, сильнее всего береги свою душу. Ты видишь перед собой демона – значит, должно быть и посмертие, и рай. Ты встретишься со всеми, кого любил. Он пытается сдержать слезы, но мокрые дорожки независимо от его усилий покрывают грязные щеки. - А если мне – или им – суждено оказаться в аду?! – срывается он на крик. Я растерян. - Не знаю… Но я в ад не верю! Нет никакого смысла в такой справедливости и возмездии, - воодушевленно продолжаю я, - которая ничего не исправляет и служит лишь для причинения боли! Ад – это величайшая несправедливость, потому что все люди приходят в этот мир одинаково чистыми и безгрешными, и как их можно обвинять в том, что их изменило! Бог не стал бы обвинять людей в том, каким Он сотворил этот мир, и Он не позволил бы быть Аду, потому что Он всемогущ, всеведущ, справедлив и милосерден, разве нет?! Если жизнь человека была настолько ужасна, что вынудила его грешить, разве не заслуживает он покоя? Разве порок – это не душевная болезнь, как же тогда можно винить больного, что он заразился?! - Я тебя не понимаю! – произносит Сиэль сквозь слезы. Я осекаюсь. То, что я сказал, вроде хорошо и правильно, но произнесенное из уст демона, приобретает оттенок изощренного издевательства. Не считая того, что демон, отговаривающий продавать ему душу – на редкость абсурдное существо. Но я же верю в это, никогда не прекращу верить! Вся человеческая история – это история борьбы против зла, борьбы за обретение человечности. Времена, полные насилия и несправедливости, уходят – наступит время равных прав и торжества гуманизма. Прогресс, по сравнению с прошедшими веками, несомненен – хотя и медлителен. Я – идеалист? Разве я не должен чувствовать себя преданным этим миром, раз стал демоном, видел грех и сам страшно согрешил? Плевать. Я знаю, мир равнодушен к горестям и радостям человека. В природе нет понятия добра и зла, это изобретение не Бога, но человека – в природе каждое существо живет своей жизнью, следует своим путем, и то, что они пересекаются, нельзя поставить никому в вину. Такова сама суть жизни – и это дар просто нужно ценить таким, каков он есть. Человеку лишь нужно научиться жить так, чтобы его путь ни с кем особо не пересекался. Для этого просто нужно осторожно ступать. Я демон. Я враль, грешник и лицемер. Я преступник. Я опускаюсь на колени и обнимаю плачущего ребенка. Я знаю, что он точно чувствует себя преданным этим миром, но я не знаю, как объяснить ему, что равнодушие мира к его горю – не злой умысел Создателя, а естественное течение жизни. Я немногое понимаю в детской психологии. Я как-то читал, что дети эгоцентричны и полагают весь мир вращающимся вокруг себя; и это не эгоизм, а естественное свойство этого возраста - они просто не могут вообразить мир без себя. Наверное, резкий крах этого мировоззрения превращается в трагедию. Я не уверен, что не ошибаюсь насчет Сиэля. Я верю, что он сможет перерасти и справиться с чем угодно, он уже показывал силу духа, но я также понимаю, что он не сможет быть счастлив, считая весь мир настроенным против себя. Я очень хочу, чтобы он снова был счастлив. Я сделаю все ради этого.