***
Провожу по щеке ладонью – не реагирует, спит крепко – завернувшись в одеяло, спрятавшись от просыпающегося мира. Неласковые лучи солнца пробиваются сквозь серое небо, рассыпаясь светом у макушек многоэтажек. Город, вынужденный вставать по расписанию даже в выходные, неохотно стаскивает с себя ночной колпак – монотонный, он медленно стряхивает с себя остатки сна и задумчиво заглядывает в окна монохромом. Спящим Демьян мне нравится даже больше – не способный сопротивляться, покорно принимающий меня рядом и при этом по-прежнему ничего не подозревающий. Убираю руку и ещё долго всматриваюсь в расслабленное лицо – скольжу взглядом от едва проступающей складки между бровями до приоткрытых губ, иссушенных вдыхаемым воздухом. Подоткнув одеяло, встаю – нехотя плетусь к своей остывшей кровати, кажущейся чужой. Словно с опаской укладываюсь в постель, не рискнув скинуть плед, лишь накрываюсь одеялом с головой и, мельком подумав о том, что в квартире слишком уж прохладно, проваливаюсь в беспокойный сон.***
Тишина остыла в воздухе – изредка прерываемая сопением Дема, она заботливо отгоняет от нас посторонние звуки. Но спальня будит меня – пробравшимся под одеяло холодом, заставляя съёжиться, невнятно промычать и открыть глаза. Дем всё ещё спит, а мне уже не хочется. Как и не хотелось просыпаться не от его голоса – осторожно зовущего по имени, бархатистого, нежного. Но меня никто не спрашивал. Телефон молчит – ни будильника, ни сообщения, ни звонка. Я тоже молчу – высовываюсь из-под пледа, касаюсь ступнями холодного пола, ёжусь и выискиваю одежду взглядом. Валяется возле кровати мятой кучей, снятая впопыхах перед сном. Прошедшая неделя пролетела – вопреки тягучему воскресенью. Странная тоска по уже прошедшему, как горькое послевкусие праздников в детстве, сворачивается клубком в груди и пульсирует, отчаянно напоминая, какая рутина ждёт впереди. Любая вылазка из привычных декораций – это маленькое приключение, о котором забываешь в бесконечной череде событий. И когда оно внезапно нападает – не замечаешь, как растворяешься в этом азарте, пропитываешься акварелью, привыкаешь к ярким цветам. Поэтому возвращение к будням столь болезненно – когда серость, не спрашивая разрешения, расползается трещинами по только высохшим краскам. Тянусь к вещам – кое-как выуживаю из кучи штаны, натягиваю их на ноги и встаю. Дем всё спит – подложив ладонь под щёку, с выглядывающими из-под одеяла пятками. Был ли вообще в моей жизни хоть один момент, когда бы он мне не нравился? Память отказывается отвечать на вопрос положительно – показательно подбрасывает воспоминания – от первой встречи до сегодняшнего утра. Дем может порой раздражать, но даже это разливается теплотой в груди, как горячее какао. Я не умею на него злиться. А он не умеет меня бесить. В отличие от некоторых. Впрочем, эти некоторые умеют удивлять и оказываться не такими инфузориями, как кажется на первый взгляд. С другой стороны, кто сказал, что этот первый взгляд не был искажён, скажем, разводами на розовых очках? Есть ещё другие некоторые, непременно бесящие и умеющие удивлять в неприятном ключе. Морщусь оттого, что вспомнил Лёшу – и в очередной раз становится обидно за потраченное на человека время. Как так получается, что мы подпускаем порой людей так близко, что в итоге не можем их разглядеть? Видим ворсинки на шерстяном свитере, веснушки на носу, причудливый узор радужки или неровно торчащий зуб при улыбке, но не складываем это всё в цельный образ? Воспринимаем человека частями и додумываем всё то, что заметить можно только на расстоянии. А итогом становятся неприятные открытия о личности – будь то слишком длинные руки, парик вместо волос или надетый наизнанку свитер. Или добротная маска лицемера, скрывающая собой истинное лицо – рябое и с желчной ухмылкой. Поправив плед Демьяна, выхожу из комнаты в ванну. Уже внутри морщусь от холодной воды и смотрю в зеркало напротив – заспанный, выгляжу максимально нелепо. Приглаживаю без особого успеха волосы на затылке и сую в рот щётку – лениво чищу зубы, снова погрузившись в мысли о соседе. Что у него вообще происходит? Всю неделю я только и делал, что нылся ему на Лёшу и студсовет, а сам даже не спросил, как у него дела. Дем уже который раз подряд срывается куда-то посреди ночи. А я даже не спросил, где он был – ведь явно на работе мог отдохнуть. Или… не знаю. Паста жжёт щёку изнутри – напоминает, что пора полоскать рот. Вздыхаю и набираю так и не прогревшуюся воду – выплёвываю белую пенную жидкость: от холода сводит зубы. Снова смотрю в отражение – и грустно усмехаюсь: неудивительно, что такой, как Демьян, тебя не видит. Мальчишка.***
– Проснулся? – выглядываю из-под крышки ноутбука. Демьян зевает, закашливается и, рухнув обратно на постель, бормочет: – Доброе… что там? Вечер? Вечер. Окутал комнату синеватым туманом, забился в углы комнаты, расползся по стенам смутными тенями. – Вечер, – вторю я и возвращаюсь к беседе – Лёша жалуется, что дебет с кредитом не сходятся. Интереса ради открываю прикреплённый документ, сверяю со своим решением задачи и раздражённо фыркаю – как он вообще учится с нами? Пальцы застывают над клавиатурой – не знаю, что написать ему в ответ. То ли съязвить, то ли вовсе проигнорировать – всё равно нас в группе двадцать штук оболтусов, кто-нибудь да напишет. Постукиваю ногтями по пробелу – тот отзывается приглушённым дребезжанием, недовольный тем, что его потревожили. Орлов так и не появлялся в сети больше – надеюсь, он там не окочурился. Хмыкаю собственным мыслям и снова пялюсь в монитор – на пустое окошко для ввода сообщения. В жизни очень часто такое случается – когда приходится свернуть с выложенной плиткой дороги в сторону заросшей тропинки. Сначала ноги ведут тебя сами, а ты лишь невольно цепляешься взглядом за удаляющийся городской пейзаж. И лишь под конец, когда оказываешься перед прудом – тихим и чистым, вспоминаешь, что пахло там протухшей колбасой, а посреди площади величественно лежала куча говна. Вот и сейчас, пролистывая диалог с Лёшей, я поражаюсь собственной недальновидности. Половина тупых шуток – откровенно убогих, построенных на уничижении других людей. Потом – глупые сплетни о сокурсниках и не только. И всё это я успешно пропускал мимо ушей – сосредоточившись только на том, что меня интересовало. Катышки на свитере увидел, а изъеденные молью рукава – нет. От размышлений меня отвлекает Демьян – снова кашляет, прикрыв ладонью рот. Захлопываю крышку ноутбука и спрашиваю: – Ты в порядке? Дем молча кутается в одеяло и затем говорит: – Заболел по ходу. Можешь лоб потрогать? Внутри всё сжимается от одной только перспективы прикоснуться к нему – не украдкой, как обычно, а открыто. По-человечески. И пусть только чтобы померить температуру. Подойдя к кровати, сажусь на край – Демьян без лишних слов отодвигается, освобождая место. Ладонь ложится на лоб – горячий, пульсирует жаром. У него абсолютно точно температура. Значит, он заболел. Где-то внутри просыпается раздражение – ей-богу, Дем, тебе двадцать пять лет, а ты всё без шапки по морозу гоняешь. Не то чтобы я был ипохондриком или вроде того – просто такая безалаберность к своему здоровью бесит. Сначала Орлов, потенциальная жертва менингита, теперь этот… Придурки. Задерживаюсь так, видимо, слишком надолго – потому что тишину нарушает слабое, но нетерпеливое: – Ну что? Главное сейчас – не спалиться. Пожимаю плечами, убирая ладонь со лба и вру как можно убедительнее: – Прости, не пойму – руки от ноутбука нагрелись. Могу… – невольно поперхнувшись, обрываю фразу. Дем выдаёт тихое «ага» и чуть приподнимается на локтях. Чувствую, что к лицу приливает краска – надеюсь, в вечернем полумраке этого не видно. Едва ли касаюсь губами горячей кожи – прикрываю глаза не чтобы сосредоточиться, а от удовольствия, рождённого уютной близостью. Воображение ехидно подкидывает красочные картины под стать моим ночным фантазиям, пока я нехотя отстраняюсь. Парень опускает голову обратно на подушку: прячется под одеяло, поджимая ноги. Невольно провожу пальцем по собственным губам и хрипло шепчу: – Да, Демьян, температура. Ответом мне служит лишь сдавленный стон: – Ну не раньше, не позже, блин… – Тебе заварить чай? У нас мёд вроде оставался. А потом я в аптеку сгоняю, куплю лекарств. Дем мотает головой. – У нас есть… там, в аптечке. Порошки эти… Сделаешь? Что угодно, Демьян.***
Скукожился – завернулся в плед и одеяло, натянул носки на ноги, сжимает в руках кружку с противной жидкостью. Отхлёбывает неторопливо – чтобы не обжечься – и проглатывает: кадык коротко перекатывается, губы приоткрываются, и из горла вырывается сиплое «ха-а». – Не бойся меня будить, если что, понял? Кивает. – Хорошо. Если что-то понадобится – зови. Отпивает лекарство и снова кивает. – Я могу посидеть и рядом с тобой, если хочешь. Чуть улыбается. И кивает. Опять. – Какой ты разговорчивый, – ворчу я, поднимаясь за ноутбуком. В ответ – мягкое молчание и тихий звук глотка. Взяв ноут в руки, мельком смотрю в окно – ночь мигает огнями фар и тусклыми фонарями, хмуро подсвечивает небо чахлая луна – едва ли пробивающаяся сквозь набежавшие облака. Город ещё суетится – торопливо оглядывается в поисках выключателя, готовится ко сну. Сажусь рядом с Демом – опираюсь спиной на стену. Ноутбук тихо жужжит, запускаясь, а я чувствую приятную тяжесть на плече – волосы щекочут шею, мочки ушей и щёки. Поворачиваю голову – Демьян закрыл глаза, плотно укутался, разве что не прижался. Обнимаю его одной рукой – ненавязчиво; не сопротивляется. Тихо выдыхает, замирает и расслабляется. – Да они все какие-то… – запинаюсь, пытаясь сформулировать свою мысль чётче, – зацикленные не на том. Общался с девочкой – вроде милая, не глупая, а все мои попытки поговорить о музыке, например, сводила на нет расспросами о тебе. Честное слово, ну нравится тебе человек – так подойди, прояви инициативу. Нет, блин, я буду выпытывать у других! Тёплая ладонь касается головы – треплет волосы под мягкое, почти нежное: – Не всем же быть такими смелыми, как ты. – Можно подумать, для этого особая смелость нужна, – пожимаю плечами я. – Ты же не кусаешься. Предложение Демьяна обосноваться на полу мне понравилось – показалось каким-то сугубо студенческим, но при этом… интимным, что ли. Знаю, что рассчитывать мне не на что – в сторону такого, как я, он никогда не посмотрит. Не только потому, что я парень, но и потому, что мелкий для него. Смотримся, блин, в лучшем случае как братья. Но я понимаю этих девчонок – глупых и нерасторопных. Пока они скромно топчутся у порога, я остаюсь с Демьяном рядом – на правах наивного первокурсника, за которым нужен глаз да глаз. Не знаю, как люди проходят мимо него спокойно – порой мне кажется, что никого притягательнее и красивее не встречал. А во все остальные моменты я в этом уверен. От непонятной усталости клонит в сон – голова словно сама по себе устраивается на чужом плече. Сквозь дремоту ощущаю дыхание Демьяна на макушке – густое, тёплое, как патока. Прижимаюсь поплотнее – нагло пользуюсь моментом. Просыпаюсь от знакомого женского голоса, требующего кого-то разбудить – меня, что ли? Пока я собираюсь с мыслями – хлопает дверь: прелый воздух коридора ударяет в нос. Неохотно поднимаю голову и чуть отодвигаюсь – потирая глаза, растерянно бормочу: – Извини… я чё-т того… вырубился. – Я заметил, – добродушно улыбается он. – Настя попросила нас спуститься, так что… – Скорее, потребовала спуститься. Ну, если брать в расчёт её «просьбы». Смеёмся. – Слушай, Тём… – М-м? – отвлекаюсь я от нахлынувших воспоминаний. – Тебе как сидеть в тишине? – осторожно спрашивает Дем. – Нормально? Мне нормально сидеть хоть как, если ты рядом, думаю я. Но в ответ лишь склоняю голову – мол, не знаю, не задумывался. – Тебе некомфортно? Демьян некоторое время возится, устраиваясь поудобнее: сжимает в руках кружку с плещущимися на дне остатками лекарства, придвигается ещё ближе – замираю, когда на шее чувствую рваное дыхание. Одеревенело обнимаю парня крепче – глажу ладонью по плечу на автомате, пытаясь сосредоточиться. Как сквозь туман слышу: – …давит. Тебе музыка не помешает? Молча захожу в аудио – пальцы сами по себе скользят по тачпаду, отыскивают плэйлист Демьяна и включают его. Сосед благодарно улыбается, а уже знакомая мелодия снова заставляет окунуться в воспоминания. Попса из радио настойчиво перебивает песню – прикрываю ладонью левое ухо, вслушиваюсь в плавный гитарный перебор, в расплывчатый голос вокалиста, в текст – который вряд ли можно назвать жизнеутверждающим. Тем не менее композиция красивая – растворяюсь в мягких звуках и, дождавшись окончания, заключаю: – Блин, классная. Мне нравится. Только текст… мрачный, конечно. Демьян заинтересованно смотрит на меня – ставит только начавшуюся песню на паузу и спрашивает: – Сам-то ты что слушаешь? Стараясь не выдать своей радости по поводу того, что ему интересно, скромно отвечаю: – Ну, повеселее немного – и по звучанию, и по тексту. Я бы дал послушать, но телефон разрядился. Не разрядился. Но сейчас я хочу слушать твою музыку – проникнуться всем тобой максимально, пока ещё могу находиться рядом. Пока не вернулся домой. Пока не расстался с тобой до следующего собрания – которое будет только после каникул. – В следующий раз, – подмигивает Демьян, а внутри вздрагивает надежда – значит, увидимся. Разделим снова на двоих – наушники, музыку, время. И особую атмосферу – возникающую только между нами. Я за всю свою жизнь, наверное, впервые ощутил на себе этот уют Нового года – и всё благодаря Демьяну. Дуракаваляние со школьными друзьями или очередные сомнительные посиделки с роднёй не вызывали ничего, кроме должного веселья – которое к годам шестнадцати истёрлось, стало тусклым: ибо надоело. Скучно. Зеваю и невнятно бормочу: – Угу… Я подберу для тебя что поспокойнее. Надеюсь, я не наглею – но спокойная музыка только способствует сонливости. Поэтому опускаю голову на плечо Дема – снова. Вроде не сопротивляется – даже больше, никак не реагирует: только возобновляет воспроизведение и расслабляется вместе со мной. Настя с Ромой впереди до сих пор спорят – только теперь не о музыкальном вкусе, а о том, чья мама вкуснее готовит. Неловко улыбаюсь мешанине звуков и наивным мечтам о Демьяне. Благо, что хотя бы воображение на моей стороне.***
– Приехали, выползайте, – ворчит Настя, отстёгивая ремень безопасности. Лениво зеваю: передо мной – серая обивка сиденья водителя, подо мной – шершавая джинса, надо мной – Демьян: склонился, смотрит, проснулся ли я. Чуть поворачиваю голову – встречаюсь с ним взглядами, расплываюсь в улыбке: – Спасибо за… э-э… – Предоставление спального места? – предлагает вариант парень, усмехаясь. Чувствую, что краснею – встаю с колен, приглаживаю растрепавшиеся волосы, киваю: – Ага… Типа того. Выползаю из машины – мороз тут же заползает под расстегнутую куртку. Неохотно накидываю капюшон, пока Демьян прощается с Настей и Ромой. Молчаливо машу последнему ладошкой – получаю в ответ то же самое и поворачиваюсь к Демьяну. С нелепым огромным шарфом, он хлопает меня по спине: – Ну что, Артём, до встречи? Автомобиль, тихо фыркнув, выезжает на дорогу – вклинивается звеном в цепь машин, удаляется от нас, моргнув напоследок фарами. Перевожу взгляд на Демьяна – киваю, запахиваясь в куртку. – Какой ты разговорчивый, – шутливо ворчит он. – Ладно. Спасибо за совместный Новый год. Было здорово. Не успеваю ответить, как сильные руки стискивают меня в дружеских объятиях – в горле пересыхает от неожиданности и такого близкого контакта. Едва ли обнимаю парня в ответ и сиплю: – Да… Тебе… вам тоже спасибо. Демьян выпускает моё едва стоящее на ногах тело – скидывает с головы капюшон, треплет волосы – что-то говорит, прощается вроде. – Артём?.. Вздрагиваю – ноутбук съезжает с ног: потухший, видимо, давно замолкший. Дем всё ещё рядом – горячий, льнущий ближе невольно, полусонный. – Что? Демьян, словно потеревшись виском о плечо, едва различимо произносит: – Музыка… Уныло смотрю на севший ноутбук и вздыхаю: – Сейчас, подожди, за зарядкой схожу. Жаром обдаёт запястье – Дем хватает меня за руку. Не шевелюсь – уставился в стену, жду следующей реплики. Слабо прочистив горло, Дем хрипло просит: – Нет, сиди тогда… Не двигайся. Можем и в тишине. Ударяюсь макушкой о стену – несильно. Потолок заволокло ночным туманом – синеватым, молчаливым. В окно стучатся ветки – гнутся под сильным ветром, жалобно скрипят. Демьян прерывисто дышит через рот – видимо, нос заложило; навалился всем весом – уснул наконец-то. Осторожно поворачиваюсь к соседу – утыкаюсь носом в волосы, целую невесомо, почти неразличимо – он даже не почувствует. – Интересно, Демьян, твои губы сейчас – после лекарства – тоже лимонные? – мой шёпот растворяется в притихшей спальне. Мне тепло – рядом с ним, без одеял и согревающих чаёв. С ним слишком уютно. И я ни на что не променяю эти недолгие, но ценные моменты – когда мы вдвоём: говорим, молчим или слушаем музыку. Буду бережно смахивать осевшую пыль и пересматривать… переживать заново. Потому что гораздо лучше быть вместе хотя бы в воспоминаниях. Лучше, чем совсем нигде.***
Промокаю тряпку в тазике – отжимаю и снова кладу на лоб. Демьян благодарно улыбается и заходится сухим кашлем – надрывно, чуть приподняв голову. Затем опускается обратно на подушку: провожу по щеке холодными от воды пальцами – блаженно щурится. Убираю руку – встаю и с явным сожалением говорю: – Мне на учёбу пора. Если что – звони, отпрошусь. – Да не, всё нормально будет, – вяло отзывается он. – Иди, учись… студент. Недовольно фыркаю, стряхиваю с футболки несуществующие пылинки и, захватив рюкзак, выхожу в коридор.***
Группа толпится у аудитории – галдит, размахивает руками, дружно хохочет. Выцепляю глазами знакомую соломенную макушку, недовольно хмурюсь, но приближаюсь к ребятам: здороваюсь, обнимаю Катьку – Лёша смотрит волком, но ничего не говорит. Игнорирую его тоже – вклиниваюсь в стандартный разговор о том, какой Валерьян козёл и урод, абсолютно искренне поддакиваю и натянуто смеюсь очередной плоской шутке. В компании студентов она кажется забавной, хоть таковой и не является. Потому что когда смеются все, тебе становится смешно тоже. Рефлексы, как у собаки Павлова. Бурное обсуждение прерывает преподаватель – зажав под мышкой очередные отчётности, открывает дверь и жестом приглашает на семинар. Ну да. Здравствуйте: ликвидность, доходность и полтора часа скуки.***
На перерыве ко мне подсаживается Катя: ставит рядом стаканчик с кофе, подпирает ладошкой щёку – ждёт, видимо, рассказов о ненаглядном брате. Внимательно вглядываюсь в скрытые под слоем тональника веснушки: рассыпались по всему лицу, особенно на носу и у уголков губ. – Что он натворил опять? Цыкаю: неприятно вспоминать всё произошедшее. Мрачно отвечаю: – Спроси у него сама. – Не говорит, – кривится она. – Какую-то ерунду плетёт о том, что ты его не уважаешь и якшаешься с отбросами. – С отбросами? – переспрашиваю я. – С кем это, интересно узнать? Девушка пожимает плечами. – Таких подробностей он мне не сообщал, – вздыхает она, отпивая из стаканчика. – Я же вижу, что он накосячил опять, Тём. Скажи, что случилось? – Влюбился, – коротко объясняю я. – Вот и всё. – Вы девочку не поделили, что ли? Недолго думая, киваю: – В какой-то степени. А что? Так проще всего объяснить суть конфликта, не вдаваясь в подробности. Только не поделил Лёша девочку не со мной, а с дебилом-Димой. Со мной он не поделил внимание к собственной персоне. – Ну поня-а-атно, – тянет Катя, сминая в руках пластиковый стаканчик. – И что, и как теперь? – Лёша с девочкой, а я с мальчиком, – язвительно отзываюсь я. – Кать, мне не очень хочется говорить сейчас… и вообще. В особенности о твоём брате. – Поняла, отстала, – поднимает руки она. – Я пойду тогда, подзатыльника ему дам, что ли… Угукаю и утыкаюсь в телефон – по-прежнему тихо: Демьян не пишет, а сообщения остальных мне сейчас до лампочки. Листаю ленту, когда в аудиторию кто-то входит – характерно цыкнув на весь кабинет. Орлов. Встречаюсь с ним взглядами – неловко улыбаюсь, не зная, что предпринять. Открываю было рот, как на него налетает его компания гопников – шумит, противно гогочет, разворачивает за плечи к себе. Ещё недолго смотрю на этот зоопарк и, отбросив телефон, зарываюсь в учебник – что угодно, лишь бы отвлечься – и от Демьяна, и от Лёши, и от Орлова. POV Демьян Ближе к вечеру понимаю, что на работу выйти не смогу – отправляю сообщение Глебу о том, что не приду, и звоню зачем-то Егору. Тот не берёт трубку – откладываю телефон в сторону и отпиваю тёплый чай из кружки. Горло саднит, тело морозит, а температура упрямо ползёт вверх. Помешиваю ложечкой мёд и гипнотизирую взглядом телефон – но экран безразлично вспыхивает и гаснет. Отворачиваюсь к окну – прислоняюсь лбом к холодному стеклу и закрываю глаза. Шеи касаются сухие губы – мягко целуют, опаляя кожу горячим дыханием. Руки обвивают талию – Егор крепко прижимает меня к себе, ведёт кончиком носа за ухом и шепчет: – Как смена? Расслабляюсь в его объятиях, чуть откидываю голову назад, шепча: – Сейчас гораздо лучше. – Но сейчас твоя смена закончилась, – усмехается Егор, пробираясь пальцами под рубашку. По телу пробегает приятная дрожь, а он продолжает: – Так не любишь работать в клубе? – Просто сменам в баре я предпочитаю совместное времяпрепровождение с тобой. – Даже так, – сладко урчит мужчина, скользя ладонями по телу. Чуть веду плечами и отстраняюсь, чтобы повернуться к нему – не даёт: снова прижимает к себе теснее и недовольно рыкает: – Не дёргайся. Покорно замираю – пальцы ловко расстёгивают штаны и забираются под трусы. Сдавленно охаю, когда член обхватывает чужая ладонь – оттягивает крайнюю плоть, сжимает сильнее орган. Чувствую, как в ягодицы упирается стояк – откуда у него силы после рабочего дня? Мужчина шепчет что-то в затылок – не разбираю, ловя приятные ощущения – интимные, возбуждающие. Горячим воском плавятся его слова на коже – мурашки толпятся у шеи, неприятно колются. Льну к нему ближе – прижимаюсь спиной к сильной груди, вдавливаюсь в его пах сильнее бёдрами и изнываю от отсутствия зрительного контакта. – Может… – невольно вырывается из меня, – лицом?.. Егор выдыхает в ухо обжигающее «хорошо» – чуть оттянув мои яйца, убирает руки, даёт развернуться и пылко целует – чуть ли не захлёбываюсь от такого напора. Прикусываю его нижнюю губу и отстраняюсь: отшагиваю назад, натыкаюсь на подоконник и маню мужчину за собой пальцем. Любовник довольно улыбается: нравится моё игривое настроение. Расстёгивает манжеты рубашки, закатывает рукава, снимает часы и кладёт их на стол. Приближается ко мне – освобождает меня от формы, затем – расправляется с пуговицами на своей рубашке. По коридору снуют сотрудники – кто-то идёт на смену, кто-то наоборот – возвращается: шаркают ногами, иногда переговариваются – слишком громко, возмущаясь хамоватыми клиентами или необязательными коллегами. А есть мы – в этом кабинете, как вне всего клуба – оторванные от общего антуража, абсолютно вписывающиеся в общую картину вместе, но прекрасно существующие в ней порознь. Есть отдельно Егор – владелец клуба, есть отдельно Демьян – бармен. А есть Егор и Демьян – пара (пара ли?), чьи отношения тяжело идентифицировать. Кто-то о них догадывается, а кто-то – не особо их скрывает. И это не я. Тянусь к пряжке ремня мужчины, стаскиваю с него штаны и трусы, обхватываю наши члены ладонью: слегка сжимаю их и неторопливо начинаю двигать рукой. Егор жарко выдыхает в ухо моё имя, прикусывает хрящик: от чужих ласк тело млеет, ноги подгибаются – хватаюсь за ворот рубашки любовника, на что тот усмехается и удерживает меня в своих руках. Когда из головки начинается сочиться смазка, Егор хрипло просит остановиться, поглаживая меня по ягодицам – намекает. Понятливо киваю – выпускаю члены из рук, отворачиваюсь к окну. Город молочной синевой просыпается – сгоняет с себя темноту ночи, нетерпеливо отмахивается от прилипших морозом листьев. Мужчина давит на плечи – послушно склоняюсь, чуть расставив ноги: чувствую, как по спине проводят ладонью. В разгорячённое дыхание неумело вплетается шуршание надеваемого презерватива: хлопнув членом по пояснице, Егор толкается внутрь – подаюсь бёдрами назад, чуть сжав мышцы ануса. – Демья-ан… – глухо отзывается любовник, пальцами царапнув ягодицы. Упираюсь одной ладонью в окно, второй – сжимаю собственный член. Егор, нависая сверху, начинает двигаться – в рваном темпе, отчего подстроиться оказывается почти невозможно. Судорожно вбираю в себя воздух сквозь зубы – когда головка в очередной раз задевает простату. Егор, прерывисто постанывая, снова зовёт меня по имени – кайфую даже от этого низкого голоса. Ощутимо толкнувшись пару раз, Егор на мгновение замирает – прижимается к взмокшей спине грудью, прикусывает кожу на плече, переплетает свои пальцы с моими, сомкнутыми на члене. Второй рукой обхватывает за живот, насаживает на себя – изо рта вырывается невольный всхлип от чувства наполненности. Через пару фрикций кончаем вместе – задрожав, сливаясь в один протяжный стон. Егор утыкается влажным носом в шею – по-прежнему удерживая в объятиях. Шумно дыша, выдаёт спустя некоторое время: – Демьян… Какой же ты охуенный. Зачем-то поднимаю голову и вижу себя на фоне не до конца проснувшегося города. Взлохмаченный, вспотевший, едва ли переставший трястись после оргазма – и замученно-счастливый с этим навалившимся сверху мужчиной. – Демьян? Отвлёкшись от мыслей, поворачиваюсь – Артём протягивает мне телефон. – Звонят. Выцепив взглядом на экране заветное «Егор», поспешно выхватываю мобильник из рук соседа – кивком благодарю и отвечаю на звонок. – Ты звонил? – тягуче спрашивает трубка. Очень не вовремя закашливаюсь – отпивая остатки чая из кружки, говорю: – Привет. Хотел сказать, что не приду на смену. Артём тактично удаляется из кухни – присаживаюсь за стол, вслушиваясь в голос мужчины. – Я так и понял по твоему кашлю, – мягко смеётся он. – Выздоравливай. Сегодня… – на другом конце провода сначала замолкают, шурша бумагами, а затем продолжают, – сегодня у меня к тебе не получится заехать, а вот завтра днём на обеде обещаю занести апельсинов. Или лучше мандаринов? – Себя, главное, занеси. А остальное на твой вкус, – бубню я себе под нос, но Егор слышит и добродушно соглашается: – Конечно. Куда же без себя в таком важном деле. Улыбаюсь уютному разговору – вожу по столешнице пальцами, не зная, что ответить. Егор нарушает тишину первым: – Ты начальника-то своего предупредил? – Я ему написал, – тут же отзываюсь я. – Но тебе хотел сообщить лично. Егор довольно усмехается: – Похвально. Ладно, мой хороший, мне пора – работа. Спасибо, что позвонил. Поправляйся. – Спасибо, – вздыхаю я и отключаюсь. Совсем немного мне нужно, чтобы забыть о том, что болею: всего лишь хриплое "мой хороший" и обещание увидеться завтра. И вот, простуды словно и не было. – Кто звонил? – интересуется Артём, высовываясь из спальни. – Начальник, – отстранённо роняю я, постукивая по экрану телефона пальцами. – Надо было сказать, что не выйду на работу. Артём задумчиво смотрит на меня – или сквозь. Не желая сидеть в тишине, продолжаю внезапно оборвавшийся диалог: – Как универ? Парень словно просыпается – отводит взгляд в сторону, проходит к столу, садится – подпирает подбородок ладонью: – Вроде нормально. Уже в глазах рябит от бесконечных нулей в отчётностях, – он улыбается – видимо, рад тому, что я интересуюсь. А мне невыносимо сидеть в тишине – если только это не Егор. С ним и поговорить, и помолчать приятно. – А ты как? Получше? Неопределённо мотаю головой – я и сам не понял, лучше мне или нет. Но лекарство, кажется, подействовало – в горле першит меньше, а в свитере стало слишком жарко. – Отопление сегодня дали, – вспоминаю я. – Проснулся сегодня днём, подхожу к окну, думаю: что-то не то. А потом понимаю – я не замёрз, пока спал. Кладу на батарею руки – и правда, тепло. Так что теперь можно ходить по дому без носков. – До первых морозов, – хмыкает Артём. – А там начнётся веселуха: конденсат, холод из щелей и прочие непотребности. – Да ты прям так и светишься счастьем и позитивом, – мягко усмехаюсь я. – Посмотри на это с хорошей стороны. – Плохое замечать проще, – парень разводит руками, но улыбается. – Хорошее нужно разглядывать, напрягаться, понимаешь? Киваю. Конечно, понимаю. Но не понимаю, с каких это пор ты перестал напрягаться. Это всё из-за случившегося на посвящении? – Как там твой друг? – несмело спрашиваю я, внимательно наблюдая за реакцией Артёма. Он на секунду задерживает дыхание и говорит: – Не друг. Мы не разговаривали особо. Вижу, что сосед очень хочет поделиться, но боится – поджимает губы, прячет взгляд. Прокашлявшись, продолжаю сыпать вопросами: – Всё настолько плохо? Ты не собираешься с ним… мириться? Артём фыркает, закатывая глаза: – Ну нет, ни за что. К тому же, – он подмигивает и совершенно серьёзно смотрит на меня, – ты вроде бы не придурок и точно не гомофоб. Зачем мне остальные? – якобы отшучивается, но мы оба понимаем, что это не так. Утомлённо признаю его правоту и встаю из-за стола – мозг активно намекает на то, что стоит отдохнуть.***
Просыпаюсь посреди ночи – от глухой вибрации. Звонит Глеб – настойчиво набирая мой номер снова и снова. Неохотно тянусь к телефону и, приложив его к уху, бормочу едва различимое: – Алло? – Ты где?! – трещит динамик – болезненно морщусь от отозвавшейся болью головы. – Твоя смена началась полчаса назад! – Глеб… – хриплю я, – я же написал, что не выйду на работу: заболел. – А я давал добро? – возмущается начальник. А я его просил? Господи, он специально, что ли, ищет тупые причины докопаться? – Егор Павлович дал согласие, так что… Трубка нервно цыкает и обрывает разговор короткими гудками. Откладываю гаджет в сторону и заворачиваюсь в одеяло поплотнее. В тишине звучит робкое: – Опять по работе? – Ну… ошибка вышла. Разбудил? – Нет, – глухо отвечает Артём. – Я и не спал. Не спится. Закашливаюсь – до выступивших слёз, с отчётливым желанием выплюнуть лёгкие, лишь бы не переживать эти невыносимые спазмы снова. Горло снова начинает саднить, виски сдавливает болью сильнее и я вымученно выдыхаю: спасибо, блин, Глеб. Всегда так делай. – Переживаешь за меня? – в шутку предполагаю я и осекаюсь, когда Артём, откинув одеяло, поднимается с кровати и тихо соглашается: – Ага… – Торжественно обещаю не умирать сегодня ночью, – неубедительно весело говорю я, пока он трогает мой лоб – грустно смотрит на меня и спрашивает: – Тебе холодную тряпку принести? – Можно, – прикрываю глаза. – Если не сложно. – Несложно, – парень встаёт и уходит из комнаты. Время тянется смолой – обхватывает липкими пальцами, толкает в густую темноту, словно замедляется – чтобы я просмаковал каждую лихорадочную секунду. Не могу сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на гудящей голове, которая вот-вот и треснет от невыносимой боли. Холодная тряпка касается пышущего жаром лба – темнота, ехидно хихикнув, отступает, а на её место садится Артём – поглаживает меня по руке, переживает. Так и не раскрывая глаз, шепчу ему: – Если так сильно волнуешься, то можешь рядом… – не произнеся последние слова, проваливаюсь в беспокойный сон.***
Город за окном внезапно расцветает – греет карнизы лучами, сдувает мусор с высохших крыш, гоняет по дорогам мусор, машины, людей. Осевший на деревьях иней серебрится на солнце, слепит глаза, намекает на зиму – наступающую на пятки ноябрю. Сквозь щели в раме чувствую мороз: чахлый, он боязливо лижет руки. Егор стоит позади – обнял со спины, опёрся подбородком на плечо, созерцает вид из окна вместе со мной. Подношу к губам кружку – отхлёбываю крепкий чай: тепло приятно растекается по всему телу. Даже кашель – нескончаемый – затаился: не смеет вырываться из лёгких и тревожить хрупкую идиллию между нами. – По телефону ты звучал… куда болезненнее, – улыбается в шею мужчина; отставляю кружку на подоконник и накрываю его руки своими. – Любовь лечит, – бездумно ляпаю я и тут же холодею: а не лишнее ли? Егор хмыкает – молчит некоторое время, а затем произносит негромкое: – Или калечит. Не знаю, что ответить на это – лишь вздрагиваю от короткого поцелуя в ямочку за ухом. Мужчина, усмехнувшись, прижимает к себе покрепче и полушепчет: – Но не к тебе, – кусает мочку, оттягивает её зубами и добавляет, – расслабься. Млею – от низкого голоса, от сильного тела рядом, от ленивых ласк любовника. Поглаживаю пальцами его руки – чуть сухие, тёплые, крепко сцепленные в замок. Егор ничего не говорит – водит носом по шее, щекочет кожу ресницами, медленно дышит. Время торопится, спотыкается впопыхах и, не отряхиваясь, несётся дальше – десять минут пролетают как одно мгновение. Город по-прежнему нежится под лучами солнца, выставляет холёные бока, смахивает с себя мелкие капли. Смазанными пятнами прохожие суетятся внизу: кучкуются у подъезда, остановки, входа в магазин, стаскивают с потных голов шапки, скидывают капюшоны, расстёгивают куртки, пальто, кожанки. Егор смотрит на часы – громко цыкает и говорит: – Мне пора. – Хорошо, – разворачиваюсь я к нему. Мужчина, взяв моё лицо в ладони, едва ли касается губами лба – чуть ёжусь от царапающей кожу щетины. – Я закончу сегодня со всеми делами и завтра заберу тебя к себе. Посидим вместе дома. Грудь наполняется сладкой истомой – словно он зовёт домой не к себе, а к нам. Склоняю чуть голову и интересуюсь: – Уверен? Заразиться не боишься? Егор смеётся – обхватывает лицо ладонями, сминает мои губы в нежном поцелуе, зарывается пальцами в волосы и выдыхает: – Не боюсь. Приоткрываю рот – горячий язык проскальзывает внутрь, сплетается с моим: плавно, без агрессии и напора. Отвечаю неторопливо, растягивая удовольствие – Егор довольно мычит и с явной неохотой отпускает меня. – Правда, пора. Провожаю его до двери – скомканно прощаюсь с любовником на пороге, стряхивая с его пальто невидимые пылинки. Мужчина перехватывает мою руку, привлекает к себе и целомудренно чмокает в щёку: – До завтра, мой хороший. Дверь захлопывается, а я, молча проглотив последние слова, ещё долго пялюсь на коричневую обивку перед собой.***
Отправляю сообщение Артёму, что сегодня не буду ночевать дома, и выхожу из машины. Над домом пыльной ватой нависли тучи – подобравшиеся, крупные. Ветер доносит до носа аромат замёрзшей прелой травы – примятой тяжёлыми ботинками ноября. Обвожу глазами тусклый пейзаж – изъеденные изморозью ветки карябают белые крыши, тоскливо всхлипывают в унисон завывающему ветру. Егор ставит автомобиль на сигнализацию и подходит ко мне – обнимает за плечи, поджигает сигариллу и выдыхает ароматный дым в сырой воздух. – Иди пока в дом, замёрзнешь, – говорит мужчина, затягиваясь. Отрицательно качаю головой – хочу провести рядом с ним как можно больше времени, пока можно. – Ну смотри, – усмехается он, облокачиваясь на машину, забирается холодными пальцами под шарф – вздрагиваю от прикосновения. – Я погрею пальцы? – насмешливо спрашивает он, хоть ответ ему и не требуется. Сую руки в карманы и, откашлявшись, фыркаю: – Ты уже их греешь. – Что правда, то правда.– Что правда, то правда, Марк.
Совсем некстати в памяти всплывают его слова – тогда, в клубе. Что они значили? Было ли это простым поддакиванием, дабы не привлекать внимания, или действительно правда? Стал бы Егор целовать меня – так открыто – если бы стеснялся, не хотел афишировать? Не похоже, что Марка это сильно удивило, но с другой стороны – они были явно под чем-то, вряд ли в таком состоянии можно чему-то удивиться. Значит, девушки ему действительно нравятся больше? Почему он тогда со мной? Перед глазами маячит образ жены – и мысли снова запутываются в клубок, который размотать без другого не получится. Но я не осмелюсь спросить: если он упорно игнорирует очевидные вещи, то объяснять свои чувства вряд ли станет. Лишь посеет своим молчанием ещё больше сомнений. Не хочу об этом думать – хочу просто находиться рядом с ним: всегда. Я бы сделал что угодно для него – но Егору ничего не нужно. И лохматый мальчик по имени Демьян – тоже. Память нахально подсовывает ещё один момент – когда Егор гнал меня во сне. Становится совсем тоскливо – отмахиваюсь от навязчивых мыслей и опускаю голову. Неловко заламываю себе пальцы, уткнувшись взглядом в серую почву под кедами – промёрзшую, хрустящую от шагов. Егор поглаживает меня по затылку – пальцы уже тёплые, не жгущие холодом. Докурив, мужчина отходит к урне – выбрасывает туда оставшийся фильтр, зовёт за собой. Шаркнув ногой, направляюсь за ним – в уютный дом.***
– Останешься завтра? – спрашивает Егор, стаскивая с себя домашнюю футболку. Натягиваю одеяло до носа, прикрываю глаза в знак согласия: не хочу разговаривать – устал. Мужчина, впрочем, понимает меня без слов – кивает и выходит из комнаты. Обратно возвращается уже со стаканом воды и капсулой: садится на край кровати, помогает приподняться. Губами приникает ко лбу – в очередной раз за сегодня млею от близости с ним. Кажется, за то время, что болею, я стал более восприимчивым – каждое касание мужчины отзывается электрическим зарядом по всему телу. Ладонь разве что не дрожит – пытливо всматривается в моё лицо. – Ну что? Прохладный воздух комнаты снова целует горячую кожу – Артём пожимает плечами и тихо лепечет: – Прости, не пойму – руки от ноутбука нагрелись. Могу… – фраза обрывается, а сам парень не может заставить себя закончить реплику. Не знаю, для кого этот цирк: но я соглашаюсь играть по его правилам. Приподнимаюсь на локтях, едва ли различимо прошептав «ага», и чувствую, как лба касаются мягкие губы – крайне осторожно, словно я из стекла. Артём – святая простота, неужели ты действительно не замечаешь, как сильно палишься? Неужели ты действительно полагаешь, что я ни о чём не догадываюсь? Неужели ты так сильно влюбился, что других людей рядом с собой не видишь? Неужели не понимаешь, что такая зацикленность – не есть нормально? Артём наконец отстраняется – ложусь обратно в постель, прячась под одеялом. Натянутое молчание прерывается сиплым: – Да, Демьян, температура . А то я без тебя этого не понял, усмехаюсь про себя и для вида бухчу: – Ну не раньше, не позже, блин… – Пей. Егор протягивает мне таблетку и воду. Не высовываю рук из под одеяла – открываю рот, ехидно глядя на мужчину. Тот добро улыбается, кладёт капсулу на мой язык – тут же обхватываю его пальцы губами. – Не дразни, – серьёзно комментирует он. – Дем, я не шучу: не посмотрю же на то, что ты болеешь. Прикусываю пальцы и без особого желания выпускаю – знаю, что в таком состоянии едва ли способен на поцелуй. Егор довольно кивает и, придерживая меня за шею, даёт сделать глоток из стакана. – Хороший мальчик. А теперь спать. – А ты? – заворачиваюсь в одеяло и ложусь обратно. – Закончу дела и присоединюсь к тебе, – обещает он. – Ты же вчера должен был с ними закончить, – не выдерживаю я. Егор снисходительно объясняет: – Я просто взял работу на дом, Демьян. – Понятно, – глухо отзываюсь, уткнувшись в подушку. – Возвращайся скорее.***
Сквозь сон чувствую крепкие объятия – Егор снова касается лба губами и прижимает к себе. Шепчет что-то ласковое на ухо – сознание вылавливает лишь некоторые слова: «мой», «Демьян», «вместе». Льну к любовнику – окунаюсь в приятное тепло: озноб пугливо отступает, испаряется с горячей кожи. Как же с ним хорошо: и как не хочется отдавать его кому-либо. Я не ревную – не имею права на недоверие – но до ломоты в костях не желаю им делиться: ни с его семьёй, ни с работой, ни с друзьями. Никаких Дарин, Глебов и Марков – только я и он: связанные непонятными отношениями, но такими… уютными. Гармоничными. Словно мы созданы друг для друга. И если отбросить весь внешний серпантин, мешающий мне разобраться в том, что происходит между нами, то останутся лишь чувства: кристально чистые, яркие, полыхающие огнём на ладонях – мои. А какие чувства твои, Егор? Такие же яркие или приглушённые – тлеющие, как сигарета в пепельнице? Или сигарилла, которая тухнет, если ею постоянно не затягиваться? Кто ты, Егор? Какой ты? И почему чем больше я с тобой знаком, тем меньше я тебя знаю? С немым вопросом на губах засыпаю – под монотонные мысли воспалённого разума.***
– Нет. Не надо. Не приезжай. Не жду. Егор – собранный – стоит у окна: нервничает, теребит манжету рубашки, зажав телефон между плечом и ухом. Он так разговаривает уже минут пять – повторяя одно и то же. Я проснулся пару минут назад – когда он особенно громко рявкнул «нет». Впрочем, собеседник, видимо, не особо к нему прислушивается, ибо мужчина, сцепив зубы, снова повторяет: – Не приезжай. На тумбочке предусмотрительно расположились таблетка со стаканом воды. Ворочаюсь – переворачиваюсь на другой бок: пока ещё не выспался. Цокнув, Егор обрывает разговор – понимаю по тяжёлому вздоху. Затем подходит ко мне, наскоро целует в висок и выходит из комнаты. В мыслях лениво желаю ему удачи на работе и почти что проваливаюсь в сон, когда слышу до боли знакомый женский голос: – Егор, лапушка, ты дома? POV Игорь Сам не свой с середины недели – рассеянный, забывчивый; словно потерялся в своих мыслях и выпутаться не может. И сейчас – стоит у расписания, буравит его взглядом минуты три, не меньше: в одном положении, чуть задрав голову. Отвязавшись от несносной компании хотя бы на перерыве, подхожу к нему – опускаю ладонь на плечо, чуть склоняюсь к уху и гаркаю: – Земля, приём! Парень вздрагивает: из рук валятся тетради и прочий хлам, как во всех второсортных комедиях для подростков, а он, отшатнувшись, досадливо морщится и принимается собирать вещи с пола. Подобно антагонисту, тайно влюблённому в главного героя, сажусь на корточки и помогаю – протягиваю смявшиеся белые листы с результатами тестирования. Артём кисло благодарит меня и бубнит себе под нос: – И тебе добрый день. Хмыкаю на это – выпрямляюсь, заношу ладонь над его головой, чтобы взъерошить непослушные пряди, и… опускаю. Парень, поспешно запихнув поднятое с пола в рюкзак – чтобы не уронить ещё раз – поворачивается ко мне: выражение лица такое, словно вот-вот заплачет. Снисходительно улыбаюсь и спрашиваю: – Ты чего весь день как в воду опущенный? Артём качает головой – мол, не здесь – вжикает замком молнии, поправляет съехавшую лямку и поднимает глаза: смотрит чуть ли не затравленно. Да господи, что такого у тебя ещё приключилось? Или ты из-за придурка с соломой на голове так паришься? – Прогуляемся? – не задумываясь предлагаю я. Пожимает плечами: – У тебя же семинар ещё. – Семинар у них, – киваю в сторону группы. – А не у меня. Артём укоризненно цокает – сложив руки на груди, говорит: – Тогда пошли, пока тебя не заметил преподаватель, – и тянет за рукав в сторону гардероба. Мягко смеюсь, давая себя утащить – можно подумать, мне не поебать на то, заметит ли меня Валерьян. Гардеробщица – грузная тётка лет пятидесяти – устало выхватывает из наших рук номерки: скрывается среди вешалок – шаркает ногами, ворчит про старость и зарплату, шуршит плотно прижатыми друг другу куртками. Возвращается скоро – отдаёт одежду и в очередной раз грозит – мягко, как любящая бабушка: – Игорь! Ну пришей ты петельку, делов на две минуты, честное слово! – Обязательно, Софья Петровна, обязательно, – кормлю её нерадивыми обещаниями: в ответ женщина лишь вздыхает – хрен с тобой, Орлов, не пришьёшь же. И в этом она права. Небрежно накидываю на себя куртку – не застёгиваю, ищу в карманах сигареты. Артём натягивает шапку на голову – ту самую, синюю, из-под которой нелепыми пучками торчат светлые волосы. Едва ли сдерживаюсь от того, чтобы их поправить – сжимаю зажигалку пальцами и поспешно выхожу из здания университета – подожду на крыльце. Артём возмущается вслед – но я лишь отмахиваюсь, вынырнув в холодные объятия ноября. Засохшими крошками хрустит под ногами изморозь – расстелилась по асфальту лёгким покрывалом, заползла на серые бордюры, едва ли тронула чёрные стволы деревьев. Жёлтые листья совсем выцвели – безликие, они сорвались с веток до единого, почти смешалась с жухлой травой, истоптанной ногами студентов, сотрудников и случайных прохожих. Артём выскакивает аккурат к тому моменту, когда я поджигаю сигарету – одаривает выразительным взглядом и включает нравоучительный тон: – На территории вуза курить запрещено. Затягиваюсь вместе с морозным воздухом – задерживаю дым в лёгких и с наслаждением выпускаю, слегка приоткрыв губы. Затем, цыкнув, добавляю: – Пропускать без уважительной причины занятия – тоже. Но – какая незадача – я даже не близко к нужной аудитории. Что же мы будем делать? Артём фыркает – улыбается, сам того не замечая, обзывает меня придурком и идёт вперёд.***
– Ну так что у тебя случилось? – с нажимом спрашиваю я. Артём хмурится – стискивает в руках стаканчик с кофе и смотрит сразу в сторону; поджимает губы, словно не хочет, чтобы изо рта вырвались ненужные слова. Склоняю голову набок – жду одну минуту, две и психую: – С Демьяном твоим ненаглядным что-то? Парень тут же устремляет свой взор на меня – сердитый, но по-прежнему печальный. Не отвожу глаз – пусть знает, что не страшно. Зато страшно ему – не выдерживает, отворачивается в сторону и глухо отвечает: – Он болел… Потом написал, что уехал на пару дней… И с тех пор не отвечает на сообщения. И я не понимаю почему. Потому что ты ему до лампочки. Потому что плевать он хотел твои чувства и переживания. Потому что у него наверняка есть своя жизнь – в которой для тебя места нет. – А вдруг с ним что-то случилось, а я даже не в курсе? – продолжает парень. – Ты не подумай, что я поехавший или типа того… Но ты натурально поехавший. Я же вижу – потому что сам, блядь, такой же: от начала и до конца. Зацикленный на другом человеке, не понимающий, что делать с этими ебучими чувствами – немыми, душащими колючей проволокой, мешающими воспринимать реальность целостной картинкой. – …просто из-за Лёши… ну, мы раньше с ним проводили много времени, понимаешь? А сейчас я постоянно дома – и всё время замечаю его отсутствие. И становится… совсем тоскливо. Я совсем как девчонка, да? – невесело усмехается он. Хочется схватить его: затрясти, наорать – и сжать в объятиях так сильно, чтобы кости захрустели у обоих. Хочется приложить затылком об ближайшую витрину: чтоб ударился о прочное стекло, обратил на меня внимание – и залепить пощёчину. Хочется обхватить ладонями его лицо: столкнуться неуклюже носами, почувствовать пальцами чужое волнение и поцеловать – выразить одним касанием всю свою любовь – неуёмную, безответную, больную – с ударением сразу на оба слога. Хочется сорваться – поправить эти чёртовы волосы, а затем снова их взъерошить: уткнуться в светлую копну, вдохнуть пряный аромат глубоко и не выдыхать никогда – чтобы остался со мной навсегда. Хочется унять его тоску – занять время собой, заставить забыть о ебучем Демьяне, показать уединённые закоулочки и протащить на крыши старых многоэтажек. Сказать, что по лохматому соседу сохнуть не обязательно; сообщить абсолютно бесполезный факт о лосях, попутно обозвав его самого лосём; признаться, что люблю – и что не претендую ни на что; и что желаю только хорошего. И что никогда не желал обратного – не ненавидел, не обижал намеренно, не пытался принизить или что-то в этом духе. Открыть ему глаза – чтоб до него дошло, что его всегда любили. А потом устало закурить – как после семинара по бухучёту, на котором решили внепланово провести контрольную. И ждать ответа – не позволяя отойти от себя ни на шаг. И надеяться, надеяться, надеяться – и всё без толку, без толку, без толку… – Ну и при чём тут, блядь, девчонки? – раздражаюсь я, пока Артём морщится – то ли от громкости, то ли от мата. – Переживаниям подвержены все люди – от мала до велика, вне зависимости от того, болтается у них между ног член или нет. А что по поводу твоих… мыслей… Я думаю, что у него есть своя жизнь. И как видишь, в ней не всегда присутствуешь ты. Артём соглашается – медленно кивает, выбрасывает стаканчик в урну – так и не допив – и слабо улыбается: – Наверное, я просто накручиваю. Давлюсь дымом – закашливаюсь так сильно, что на глазах выступают слёзы. Артём похлопывает меня по спине, а затем интересуется: – Орлов, а ты чё без шапки ходишь? – Хочу заболеть, чтобы Колесниченко за мной ухаживал, – горько ехидничаю я, потому что в этом есть доля правды. Артём закатывает глаза, толкает меня в плечо и фыркает: – Ха-ха-ха. Как смешно. Натянуто улыбаюсь в ответ – всё это было бы смешно, если бы не было так грустно, Артём.***
– У тебя губы уже синие, иди домой, бога ради. Так бы и обнял – запустил бы под тёплую куртку придурка, разрешил бы греть холодные ладони о шею, отвлёк бы от вечернего мороза поцелуем – прижав к ребристому кирпичу старого дома, выдыхая в приоткрытый рот густой дым, выронив сигарету из ослабевших пальцев, игнорируя возмущённые вопли жителей первого этажа – и так бы и отвесил подзатыльника – за то что стоит на морозе и мёрзнет; за то, что капризничает, как ребёнок; за то, что бесит и умиляет меня одновременно. Так бы и сгрёб в охапку – чтобы не грустил дома один, чтобы не задавался вопросами о Демьяне, чтобы хоть на минутку забыл о нём и вспомнил бы о себе. Но не могу – не имею на это морального права. И отчаянно жалею, что совести у меня нет только на чужих словах. Артём стоит – стучит зубами, прячет руки в карманы и упрямится, кривясь от едкого дыма: – Н-не хоч-чу, т-там д-делать н-нечег-го. Д-док-куришь и п-пойду. Цыкаю – тушу сигарету о стену дома и выбрасываю за плечо. – Докурил. Иди домой. Сжав губы, мотает головой и просит: – Покури ещё. Вздыхаю – ну что ж ты как мелкий, Артём? Мне и самому не жарко – на улице похолодало: запястья еле гнутся, ноги отчаянно намекают на обувь потеплее, а глаза с жадностью смотрят на синюю шапку. – Колесниченко, я сейчас окочурюсь, а мне ещё в общагу топать. Так что не сегодня. – З-замёрз? – прячется носом в воротник куртки, дрожит всё сильнее. – Ну, с тобой не сравниться. Из кармана высовывается палец – предположительно средний. Щёлкаю языком, а Артём озвучивает свою гениальную мысль: – М-может-т, ч-чай у меня дома п-попьёшь? С-согрееш-шься. Что ж ты делаешь, Артём? Пока я соображаю, как отмазаться, он уже открывает дверь подъезда – хватает за руку и ведёт за собой. Остаётся только последовать за ним.***
– У нас даже пепельница есть. Мы не курим, но зачем-то постоянно её протираем от пыли. Придурки, одним словом. Да, ты как никогда прав, Артём. Кручу в руках жестяную банку – старую, с выеденными ржавчиной боками, передающую привет из детства – когда во дворе бабки ругались на полную бычков ёмкость и прокуренные стены подъезда, а нам казалось, что никакого кофе, кроме «Нескафе», не существует. И когда заветной мечтой было заполучить фирменную красную кружку – чтобы по утрам, как в рекламе, попивать своё молоко и представлять себя солидным дядькой из телевизора. В комнату струится ноябрь – расползается по раме белым паром, дышит на грязные стёкла, покалывает морозом пальцы. Затягиваюсь, зажмурив глаза: на улице так не покуришь. Артём стоит рядом – попивает свой чай, склонив голову мне на плечо, рассказывает о какой-то учебной ерунде. Киваю невпопад, и он замечает – щелкает по затылку: – Орлов, эй! Я с кем разговариваю? Хмыкаю – пока парень возмущается, отжимаю у него кружку – допиваю несладкий чай и возвращаю владельцу. Тот осоловело моргает, переводя взгляд то на меня, но та свои руки, а затем справедливо возмущается: – Орлов, а не охренел ли ты часом? – Охренел, – соглашаюсь я. Артём улыбается – в дурацких диалогах и думать забыл о своём распрекрасном соседе. Наступает мне на ногу – притворно вскрикиваю от боли и по-настоящему – от выроненной сигареты. Твою ж мать… В пачке пусто – Артём довольно щурится и ляпает: – Курить вредно. Не доношу сигарету до рта: замираю и удивлённо смотрю на него. Он сейчас что, заговорил со мной по доброй воле? Попытался подъебнуть, а не мысленно выругался оттого, что мы столкнулись? Заходил в магазин потерянный – не заметил меня, хоть и почти врезался, отстранённо кивнул головой, отодвинулся. И вышел сейчас – ехидна ехидной, с хитрой улыбочкой. Что ты за зверь такой, Артём? Невольно усмехаюсь, а с языка невольно срывается: – Ну, тебе точно вредно, коротышка. Конечно, никакой он не коротышка, скорее, это я слишком высокий. Но не могу не воспользоваться тем, что он ниже, и продолжаю беззлобно подначивать: – Мало того, что не вырастешь, так ещё и убежать от хулиганов не сможешь. – Орлов… – начинает было он, но я быстро его перебиваю: – Что? Пересекаюсь с ним взглядами: пытается строить из себя крутого, но выходит так себе; напрягся, говорит гораздо тише: – Я ведь и ударить могу. Я охотно верю. Но тебе об этом знать не обязательно. Поэтому кидаю небрежно: – Ага. Не сомневаюсь, – и выбрасываю в урну окурок. – Ладно, до встречи на парах, коротышка. Разворачиваюсь – замёрз порядком на улице, поджидая этого придурка. Ветер ласково треплет волосы, разносит по округе остатки табачного дыма и возмущённый крик Артёма: – У меня вообще-то имя есть! – Указывать мне, что вредно, а что нет – тоже, – парирую я, закрывая окно. – Чревато разбитым носом. – Если мне не прилетело за то, что было на посвящении от тебя, то вряд ли прилетит вообще, – бездумно ляпает он, а у меня внутри всё сжимается – от сладостных и одновременно горьких воспоминаний. Зажмуриваюсь на мгновение и, едва ли сдерживаясь, интересуюсь, нацепив на лицо ухмылку: – А что было на посвящении? Артём заливается краской – беспокойно прячет глаза, сцепляет руки в замок, теряется; прочищает горло – слишком долго и выдавливает из себя: – Ты… сам знаешь. Очаровательный от смущения, он так и провоцирует меня на дальнейшее подкалывание. Оттесняю его к стене, упираюсь в неё ладонью – аккурат около его лица – и нависаю на ним: – Не зна-а-аю. Расскажи. Ухмылка не сползает с лица – Артём, поняв, что отступать некуда, сгоняет с себя инстинктивный страх и рявкает: – Пили-курили, бесились и бесили – друг друга, играли в карты и… – взгляд – решительный – устремляется прямо на меня, – ещё я тебя целовал, – заканчивает он с заметным облегчением от того, что он сказал это наконец-таки вслух. А значит – признал. Принял ответственность. Смягчаюсь – смеюсь негромко, расплываюсь в довольной улыбке: – Да неужели. Артём надувается – отпихивает меня, проходит на середину кухни, молчит. Собравшись с силами, похожу к нему со спины, незаметно втягиваю пряный аромат его волос и глухо выдыхаю: – Послушай. – Артём вздрагивает – и замирает. Кладу ладонь на его плечо, мягко сжимаю: – Я тебе не враг. И не отбитый еблан, коим ты меня представляешь. То, что было на посвящении, там и останется. А разбалтывать чужие тайны в мои привычки не входит – мне это неинтересно. Поэтому, пожалуйста, – расслабься. Я не кусаюсь. А если вдруг захочу – предупрежу. На последних словах Артём не выдерживает, начинает хихикать. Затем поворачивается ко мне и со всей серьёзностью говорит: – Спасибо. – За что? – усмехаюсь я. – За то, что мудаком только притворяешься. Фыркаю в ответ – н-да, Артём, такими темпами тест на партизана ты не пройдёшь.***
– Всё, прекрати брыкаться! – ему всё-таки удаётся натянуть на мою голову свою шапку. – Там холодно, замёрзнешь, умрёшь и никто не узнает, какой ты на самом деле хороший человек. – Достаточно того, что об этом знаешь ты, – ворчу я, глядя в зеркало – поправляю нелепую синюю шапку, убирая под неё торчащие волосы. Артём довольно смотрит на меня и выдаёт: – А тебе идёт, на гопника почти не похож. – Зато похож на педика, – легкомысленно бросаю я: парень мрачнеет, складывает руки на груди, поджимает губы. Увидев такую реакцию, вздыхаю – боже, Орлов, ну хоть иногда думай, прежде чем ляпнуть! Выставив ладони в примирительном жесте, оправдываюсь: – Ну-ну, ничего личного. Просто выражение такое. – Ну конечно, – бурчит он, но оттаивает – улыбается, походит ближе и… натягивает шапку мне на нос. Выругиваюсь – парень смеётся: значит, всё нормально. – Ладно, давай, – прощаюсь я, выходя за порог. Артём кивает, облокотившись на стену: – Пока.***
Миша заваливается без предупреждения – впущенный соседом, он залетает в комнату и приземляется на постель; орёт «Рота, подъём!» и хватает меня за щёки. С рыком отпихиваю его от себя – скидываю с кровати и недовольно спрашиваю: – Чё припёрся? – Соску-у-у-у-учился, – мартовским котом тянет друг, в ответ получает фак перед носом и недоумённый взгляд ещё не привыкшего соседа. Это в стенах университета он – Михаил Олегович, образцовый студент и в деканате, а в жизни – шебутной Мишка, отрывающийся под витч-хаус и любящий шумные компании. Сеня неловко удаляется в туалет – неохотно сажусь на кровати, освобождая место другу. Миша тут же устраивает свою задницу рядом и уставляется на меня. – Чего? – не выдерживаю я в то время, как зелёные глаза напротив загораются. – Не беси, Анисимов. – Рассказывай, – хитро улыбается парень. – Мне донесли, что видели тебя с Артёмом и не видели на паре логистики у Николая Валерьяновича. Последний особо рьяно намекал, что спуску не даст на экзамене. – Ну вот видишь, ты сам себе всё рассказал, – фыркаю, проверяя уведомления – лайки, сообщения, комментарии: ненужная шелуха. Мишу мой ответ не устраивает – накрыв экран моего телефона ладонью, он возмущается: – Негоже от друзей скрывать успехи на личном фронте. Вспоминаю придурочную записку, за которую забыл придушить этого идиота – Миша, готовься. Губы кривятся в едкой улыбке – выхватив мобильник из чужих лап, убираю его в сторону и одариваю внимательным взглядом парня: – Михаил Олегович… В следующее мгновение сталкиваю его с кровати вместе с собой и начинаю тыкать под рёбра – он ржёт, вопит, извивается, пока я приговариваю: – «Голубки», значит, урод? «Голубки»?! Миша пытается отбиться – отталкивает меня руками, но безуспешно; пытается защититься – катается по полу, но без толку: я быстрее. В конце концов закрывает лицо ладонями и воет: – Всё-всё-всё, Игорь, хорош, я же не выдержу-у-у! – с визгом произносит он последнее слово, а позади раздаётся нервный кашель. Поворачиваю голову – Сеня, сжимая в руках полотенце, ошалело смотрит на нас – великовозрастных долбоёбов. Понимаю, как это выглядит со стороны – и кажется, не только я, ибо через секунду разражаемся диким хохотом вместе с Мишей. Сосед, боязливо нас обогнув, подходит к своей кровати, не сводя глаз. Слезаю с Миши, ожидаемо не помогаю ему подняться, стряхиваю прилипшие к ногам крошки и, посмеиваясь, говорю Сене: – Не обращай нас внимания, – Миша усиленно кивает, утирая вступившие слёзы. – Мы просто… – …дебилы, – завершает за меня друг. Сеня растерянно угукает и скромно улыбается.***
– И Артёма позови, – толкает Миша меня в бок. Отмахиваюсь от него, залипнув в телефоне – просматриваю новости. – Я ещё сам не решил, пойду ли, а ты говоришь ещё звать кого-то, – наконец-то отзываюсь я, кинув гаджет на холодильник. – А что тебе ещё делать в воскресенье? А Славка обрадуется – она очень хотела видеть тебя. – В качестве бесплатной живой музыки? – фыркаю я. – Нет уж, спасибо. – Не-е-ет, – по спине несильно хлопают и продолжают: – Она просто давно уже тебя не видела. А гитару они при переезде разбили, что ли… – Или при очередной пьянке. А какой повод хоть? – интересуюсь я больше для галочки. Миша ненадолго задумывается. – День рождения. – Чей? – Чей-нибудь, – невозмутимо отвечает парень и, увидев моё скептичное выражение лица, восклицает: – Ну ведь по-любому кто-нибудь родился 13 ноября! Чем тебе не повод? Качаю головой подобно Артёму, когда он отчитывал меня в коридоре университета, и делаю фейспалм: – Скажи мне, почему я с тобой, придурком, вообще общаюсь? – Потому что сам такой же придурок, – хмыкает Миша. Тут мне ответить нечего – это правда. Остаётся только скорбно вздохнуть своему характеру и смириться, что такие кузнечики всегда будут прыгать возле меня. Приглушённой вибрацией телефон оповещает о звонке – Миша выуживает его из кармана, проводит кончиком носа по экрану – господи, за что? – и весело кричит, не донеся до уха: – Да-да? Слышу, как динамик торопливо что-то бормочет – вожу задумчиво пальцем по белому корпусу холодильника. Артём мне с вечера больше не писал – только в беседе всего курса ответил на какой-то вопрос по учёбе и всё. Не могу сказать, что меня это тревожит; точнее, меня тревожит то, что один он мог опять загнаться по своему Демьяну, расстрадаться и забыть всё то, что я хотел ему донести. А может, Демьян вернулся? Тогда более чем понятно, почему он и онлайн почти не сидит. Проще всего спросить – но как? Замаскировать под обычное «как дела»? Рука было тянется к телефону, чтобы написать, как вдруг Миша вручает мне свой мобильник: – На, это Слава, будет тебя убеждать, что зовёт не из корыстных побуждений. Нервно цыкаю и подношу гаджет к уху – и на моё «алло?» обрушивается шквал восторженного щенячьего визга. Слава – она же Мирослава – говорит слишком много: успеваю только соглашаться. – Так ты придёшь? Приходи! Утыкаюсь носом в холодное стекло: фонари – горящие глаза пыльного города – мерцают размытыми пятнами. Потомив девушку молчанием, выдавливаю из себя обещание: – Только если не заставишь меня играть на гитаре дурацкую «цыганочку». – А если не цыганочку? – стебётся она, но получив в трубку вместо ответа раздражённое сопение, умеряет свой пыл. – Да ладно, расслабься, всё равно гитары нет. Так что сыграть ты сможешь разве что своим голосом. – Мирослава... – Я поняла, поняла. В общем, целую, обнимаю, да встречи завтра! – поспешно прощается она, и её неутомимая речь сменяется на монотонные гудки. Подхожу к Мише и сажусь рядом. Чересчур довольный для совместного похода на вписку, он поглядывает в сторону холодильника. Поэтому, почуяв неладное, с подозрением спрашиваю: – Что ты сделал? – Ничего, – слишком быстро говорит он, чтобы поверить в это. Прищуриваюсь, ибо не верю – и не зря: подтверждая мои слова, звук нового сообщения прорезает тишину. Дотягиваюсь до телефона и на заблокированном экране вижу:«Да, конечно, можно. А никто не будет против? Я бы…»
Чувствую, что багровею – рука сжимается в кулак, и я замахиваюсь: достаточно медленно для того, чтобы этот придурок успел перехватить меня за запястье. – Миша, сука, – почти что рычу я. – Что ты ему написал? – Ничего особенного. Предложил пойти с нами втроём на хату к подруге. Без «котиков», «зайчиков» и «людей, по которым сохну несколько лет». Кто. Тебя. Блядь. Просил? Вырываю руку из его пальцев, показываю фак и читаю сообщение полностью:«Да, конечно, можно. А никто не будет против? Я бы с удовольствием вырвался бы из плена четырёх стен, хаха»
Поднимаю глаза выше – на то, что якобы было написано мной. Всё относительно прилично и почти в моей манере:«Привет. Я подумал, что стоит тебя позвать завтра в гости, правда, не в тухлую общагу, а к моим друзьям на день рождения. Будет алкоголь и минералка – широкий ассортимент на любой вкус. Пойдёшь?»
– Ты мне объясни: нахуя? – задаю вопрос Мише, пока печатаю время и место встречи. Последний не утруждает себя долгими размышлениями: – Потому что ты сам хотел позвать его чужими руками. Отправляю ответ Артёму и не удостаиваю оным друга: ибо мы оба знаем, что это тоже правда.***
– Миша просил его подождать, – сообщаю я, когда Артём приближается к площадке. – Он задержится. Сам почти стучу зубами, потому что похолодало слишком резко: морозом обрушилось на город, припорошив макушки домов белым конфетти. – Хорошо, – сдержанно отзывается парень, потирая уши – вспоминаю, что взял его шапку с собой. Вытаскиваю её из кармана и без лишних слов натягиваю на светлую голову – игнорируя отчаянное сопротивление. Касаюсь пальцами холодных щёк – слегка шершавых от ветра – и цепенею, когда поверх моих рук ложатся чужие ладони – тоже холодные. – Какие тё-оплые, – жмурится Артём, не отпуская меня. – Не убирай, дай погреться. Стискиваю зубы, чтобы не дать себе задрожать – не от морозного ноября, а от волнения. Пока парень блаженно довольствуется самым малым, что могу ему дать, я мысленно стенаю: что же ты со мной вытворяешь, Артём? Сердце заходится пунктирным ритмом – пропускает короткий удар, замирает на то ли вечность, то ли мгновение – и опять пропускает короткий удар. Пока ты стоишь вот так – сжав мои руки – я тут медленно тлею: от одного осознания, что ты так от меня одновременно и близко, и далеко мне хочется потухнуть – под жестяным налётом собственной тоски, от которой никто не спасает. И не спасёт. Артём наконец отпускает меня – пользуюсь моментом, чтобы поправить дурацкие прядки дрожащими пальцами. Затем прячу руки в карманы и вздрагиваю от вопроса: – Ты чего? Замёрз так сильно? Замёрз. От безответности и безысходности. Мотаю головой и достаю сигареты – поворачиваюсь к парню спиной, чтобы он не заметил, как меня трясёт, и затягиваюсь – так глубоко, словно курю в последний раз. Артём некоторое время топчется по хрустящей земле и подходит ко мне – переминается с ноги на ноги и жалуется: – Холодно. Киваю – достаю телефон и набираю Мишу. – Ты где? – хриплю я, когда в трубке раздаётся жизнеутверждающее «Да-да?». – У Славы. А вы где? Мы вас заждались уже! Сил на гневный ответ не хватает – молча сбрасываю, сую трубку в карман и тихо говорю Артёму : – Пойдём.***
Слава распахивает дверь – в промёрзший подъезд вырывается гостеприимное тепло, мазнув ноздри ароматом салатов и перегара. Завидев нас, бросается мне на шею – похлопываю её по спине – и, внимательно посмотрев на Артёма, заключает его в объятия тоже. Мягко улыбаюсь – захожу к квартиру первым, пока девушка знакомится с моим спутником: – Ты же Артём, да? Я Слава, местный царь и бог; по совместительству – хороший человек. – Это у тебя день рождения, да? – слышу я вопрос и холодею: ебучий Миша! – Вот, я не знал, что подарить, поэтому… э… Слава недоумённо крутит в руках конверт: – День рождения? Прыскаю с нелепой ситуации и очаровательно милого Артёма – святая простота! Выхватываю конверт из рук и протягиваю его обратно владельцу: – Прости. Я забыл сказать, что мы празднуем абстрактный день рождения. Ну, чей-нибудь. Ведь кто-то сегодня точно родился. Прям сейчас, например. Мирослава, привыкшая к таким выкрутасам, заливисто смеётся – и обескураженный парень, не в силах не поддаться общему настроению, хихикает тоже – обзывая нас придурками. – Но спасибо за инициативу, ты просто душка, – чмокает Слава Артёма в щёку. – Ладно, заходи уже, а то чё мы топчемся на пороге-то…***
– Спасибо, – благодарит меня Артём, когда мы выходим на площадку покурить. – Если бы не ты, то тухнуть мне сейчас дома, листая контакт и слушая музыку. Улыбаюсь – выпускаю дым из лёгких и отвечаю: – Не за что. Если тебе комфортно, то могу и дальше звать. – Очень. Мне нравится. Ребята… дружелюбные. Ну, по-настоящему. Он уже подвыпивший – но не пьяный, даже не более разговорчивый, чем обычно. Но мне приятен любым – даже когда мучает случайными касаниями и бездумными поступками типа поцелуя на спор. Невольно треплю его волосню – парень перехватывает мои пальцы, чуть сплетаясь с ними своими – поспешно делаю несколько затяжек сразу: спокойно, Игорь. Спокойно. – Это как в студсовете, – замечает Артём, выпустив мою руку. – Только в студсовете все делают вид, что им есть дело до других. А тут не притворяются – тут ты никому не безразличен. Да, Артём. Этим отличается любая компания, созданная стихийно, от вынужденно собранных вместе людей – будь то бухгалтерия вуза, поток или студсовет. Там, где нет принуждения, сквозит искренность в каждом вздохе. Там, где ты связан – обязанностями и ответственностью – приходится нацеплять на себя маску, потому что должен выполнять социальную роль – начальника или рядового работника, когда на самом деле ты просто человек со своими заботами и идеями, проявления которых в кабинетах не приветствуют. – Да, так и есть, – соглашаюсь я. – Так и есть.***
– Давай, Игорь, твоя очередь! – протягивает шляпу мне Слава и, понизив голос, говорит: – Бери с красной точкой фант. Пожимаю плечами и выуживаю нужный листочек, присаживаясь обратно. Артём уставился в телефон – не поднимая головы. Решаю не трогать его и разворачиваю записку – и давлюсь от задания там, кидая в сторону Миши и Славы испепеляющий взгляд. Те мерзко похихикивают, увидев мою реакцию.«Выпросить у соседа слева поцелуй»
И ниже, карандашом и мелким неровным почерком – явно не Мишкиным:«Или проявить инициативу самому ;)»
Сука. Что за привычка у людей совать нос, куда не просят? Эти потуги нас свести, конечно, пиздец какие милые, но вот только я о них не просил. Мне от случайных прикосновений херово – что уж говорить о близком… контакте. Пока плаваю в компоте своих мыслей, Артём вскакивает и говорит: – Ребят, мне пора. Спасибо за классный вечер. Недоумённо смотрю на парня: кто-то зачитывает моё задание – хихикает, машет рукой Артёму, тормошит меня за плечо. Последний всё улыбается, так и норовя сорваться – в последний момент хватаю его за запястье: – Ты куда намылился? Артём склоняется к моему уху и шепчет, едва касаясь влажными губами уха: – Демьян дома, написал мне сейчас. Так что понимаешь, да. Хотелось бы вскочить – заорать, что нет, блядь, нихуя не понимаю! Но я понимаю – поэтому не могу злиться: выпускаю его руку и ошалело провожаю глазами, пока пьяная Марго, бормочущая что-то про везение и соседей слева, присасывается к моей щеке.