***
Игорь реагирует на мои откровения совершенно спокойно – не фукает, не обзывает пидором, не сравнивает с сопливой девчонкой. Говорит что-то, а я совсем не слушаю – ибо не столь важны слова, сколь факт мирного ответа – без выпендрежа. Интересно, а Лёша бы так смог? Не смог бы, усмехаюсь сам себе. Что вы – отбросить чужое сформированное «фи» и подумать своей головой: нет, это слишком тяжело для Лёшеньки. Проще провести пальцем по крышке фортепиано, с деланым высокомерием назвать его антиквариатом и купить за бешеные бабки. А потом, дома, обнаружить, что нет клавиш и струн – и, важно покачав головой, сказать, что так и должно быть. И объяснять потом гостям – чтобы те тоже важно качали головой и признавали в пустышке великий инструмент несуществующего композитора. Выбрасываю стаканчик с остывшим кофе и наугад ляпаю: – Наверное, я просто накручиваю. Орлов кивает – видимо, я попал в точку. Некоторое время мы идём в тишине – пока её не прерывает глухой кашель. Зачем-то похлопываю Игоря по спине и замечаю, что эта потенциальная жертва менингита так и нарывается на то, чтобы заболеть. – Орлов, – недовольно спрашиваю я, убирая руку, – а ты чё без шапки ходишь? – Хочу заболеть, чтобы Колесниченко за мной ухаживал, – язвит он. Закатываю глаза и озвучиваю свои мысли: – Ха-ха-ха. Как смешно. Игорь улыбается – немного скромно, слишком сильно зажав между пальцев фильтр сигареты. Толкаю его в плечо – и про себя благодарю за то, что отвлекает меня от набегающей волнами рефлексии.***
Припёр меня к стене – и я тут же жалею, что пригласил его в дом. Или точнее будет сказать – затащил? Тоже мне, герой правды и прямолинейности. Ладонь упирается в стену возле моей головы – невольно чувствую терпкий запах табака: горький, плотный, пропитавший Орлова с макушки до пят. Последний, изогнув рот в ухмылке, тем временем тянет: – Не зна-а-аю. Расскажи. Хочется стереть с его лица это самодовольное выражение – бесит. Думает, мне сложно признать, что было на посвящении? Правильно думает, ехидничает совесть; показав ей мысленно фак поднимаю на парня глаза и решительно говорю: – Пили-курили, бесились и бесили друг друга, играли в карты и целовались. Стараюсь сдержаться, чтобы не показать своё облегчение оттого, что высказал всё, как есть, вслух. Совесть снова пытается меня подначить – замечает, что только с чужой подачи я смог произнести эти слова. Снова посылаю её куда подальше и чуть не давлюсь, услышав довольное: – Да неужели. Отпихиваю Орлова в сторону, прохожу на середину комнаты и собираюсь с мыслями. Чувствую чужое дыхание затылком – Игорь сипло объясняется: – Послушай, – вздрагиваю: то ли от запутавшихся в волосах слов, то ли от прикосновения тяжёлой руки к плечу. – Я тебе не враг. И не отбитый еблан, которым ты меня представляешь. То, что было на посвящении, там и останется. А разбалтывать чужие тайны в мои привычки не входит – мне это неинтересно. Поэтому, пожалуйста, – расслабься. Я не кусаюсь. А если вдруг захочу – предупрежу, чтобы ты успел убежать. Становится горько – это же, чёрт возьми, Орлов: стоит сейчас на моей кухне и ведёт себя как адекватный человек. Не плюётся ядом, не выделывается, не строит из себя крутую шишку. Не выталкивает за порог, не отмахивается от меня и… не вызывает ничего, кроме уважения. Мозг с неохотой заключает – Артём, либо ты не прав, либо он притворяется. И почему, как бы ни хотелось, поверить в последнее не выходит? Сколько раз мы так ошибаемся на протяжении жизни? Сыпь принимаем за веснушки, натянутые улыбки – за искренние, а бегающий взгляд – за скромный, а не обманывающий? Столкнись мы с ним в другом месте и в другое время – как бы себя повели? Не припрись тогда его конченные дружки – как бы он заговорил? Упрекаю за поверхностность Лёшу, а сам не лучше. Не будь посвята – продолжали бы огрызаться дальше: скаля зубы и принимая подколы за проявления неприязни. А сколько мимо нас прошло людей – с кем нам не удалось выпить на брудершафт и побеситься в комнате ночью? Сдавленно смеюсь: – Спасибо. – За что? – безлико интересуется Орлов, выдохнув мне в макушку. – За то, что мудаком только притворяешься, – отбросив сомнения, отвечаю я. Кажется, теперь он точно не вызывает во мне страха – а значит, я могу быть честным. Наверное.***
В шапке он выглядит забавно – посмеиваюсь, смотря на его нервные попытки убрать волосы. Когда он заканчивает, делаю вывод: – А тебе идёт, на гопника почти не похож. – Зато похож на педика, – прилетает в ответ бездумное. Ну спасибо. Только я поверил, что всё нормально, как вдруг вылезает это. Нахмурившись, переглядываюсь с парнем – от одного его страдальческого лица становится весело. Сдерживаюсь, нацепив на себя маску обиженного до глубины души – Орлов выставляет ладони перед собой и оправдывается почти мило: – Ну-ну, ничего личного. Просто выражение такое. – Ну конечно, – бурчу я под нос, не пытаясь скрыть улыбку. Шагаю ближе к этой дылде – цепляю пальцами край шапки и натягиваю её прямо на нос не следящему за языком парню. – Блядь, Артём, какого хуя? – ругается он, и я смеюсь – пока могу. Потому что стоит ему выйти за порог, и я останусь наедине со своими мыслями. А с ними уже не посмеяться – разве что истерически, понимая, что тебе срывает башню потому, что рядом – ни физически, ни ментально – нет того, кто тебе так дорог. – Приехали, – басит водитель. – У вас по карте? – Ага, по карте, – отстранённо бросаю я и вылезаю из машины, не дождавшись окончания транзакции. На морозе мгновенно стынут уши – понимаю, что не взял с собой шапку: оставил в квартире впопыхах. Дрожащими – то ли от холода, то ли от волнения – пальцами набираю сообщение Орлову: прошу забрать её. В ответ прилетает короткое «Ок». Блокирую телефон и захожу в подъезд. По ступенькам буквально взлетаю – минуя пролёты и припозднившихся соседей с пакетами продуктов. Судорожно ковыряюсь в замке и вваливаюсь наконец-то в квартиру: тихо. Опускаю глаза на пол – его кеды здесь. И он сам, значит, тоже. С облегчением вздыхаю и сползаю по стенке вниз. Посидев так – одетый, обутый и с блаженной улыбочкой – пару минут, встаю. Стаскиваю с себя куртку, ботинки, прохожу в спальню – спит. На щеках – почти сошедший румянец, дыхание ровное, чистое. Чувствую облегчение, но подходить не рискую – боюсь не столько разбудить, сколько натворить какой-нибудь ерунды, оказавшись рядом. Поэтому, наскоро раздевшись, плюхаюсь в кровать – и молча наблюдаю за соседом, пока не засыпаю.***
Наутро Демьян будит меня сам – потрясывая за плечо и сдёрнув одеяло. Открываю глаза не сразу – наслаждаюсь тем, как он произносит моё имя, плаваю в бархате его голоса. – Артём, поднимайся, – блаженно щурюсь от этой мягкости. – Давай-давай, я же знаю, что ты проснулся. Я тоже знаю, что проснулся. А ещё знаю, что эти неловкие моменты мимолётной близости меня сводят с ума – настолько, что я готов притворяться, лишь бы твоя рука сжимала моё плечо на мгновение дольше, а голос – продолжал ласкать слух моим именем. Неохотно тру глаза – склонился надо мной, чуть улыбается, качает головой, увидев, что я наконец-то «проснулся». Затем треплет по волосам и ещё раз говорит: – Поднимайся давай. Лениво свешиваю ноги с кровати и встаю – Демьян так соблазнительно зевает, что хочется вернуться в постель и желательно вместе с ним. Зарыться носом в его волосы, легко поцеловать в лоб и обнять – крепко, вместе с не успевшим остыть одеялом. И получить в ответ – хриплый смех, мягкое дыхание на шее и объятия – нежные. – Так, не смей ложиться обратно, – хватает Демьян меня за руку и… заваливается следом за мной. Сталкиваемся лбами – и разражаемся хохотом. Демьян утыкается носом в матрас рядом – щекочет своей неуложенной копной мне лицо, заставляя смеяться ещё сильнее – до выступивших от изнеможения слёз. Захлёбываюсь этим внезапно навалившимся уютом – и изнемогаю оттого, что не могу быть ещё ближе. Дем приподнимается на руках – довольно улыбается и подмигивает: – Ну, зато ты теперь точно проснулся. Встаю следом за ним – потягиваюсь и шлёпаю в ванную. Стянув с себя трусы, заползаю в душевую кабинку – расслабляюсь под водой, зажмуриваюсь, обхватывая рукой член. Здравствуйте, утренние фантазии. Я по вам так скучал. Демьян стоит сзади – целует шею, гладит рукой мой живот – внутри всё сжимается и ухается вниз, жаром расплываясь в области паха. Упирается стояком в ягодицы, с придыханием зовёт меня – подаюсь назад и запрокидываю голову: с губ срывается немой стон. Чужие пальцы ловко скользят по члену – ласкают подушечками головку, лёгкостью движений заставляя выгнуться, задрожать в чужих руках, отозваться хриплым всхлипом и просьбой не мучить. Чуть кусает плечо: влажные пряди не щекочут – плавно вычерчивают мокрые линии на покрывшейся мурашками коже. Так интимно и так тепло – в душевой кабинке вместе с ним. От каждого его вздоха, неловкого движения или слова меня бросает в дрожь – не только снаружи. Сердце колотится сильнее – ударяется о рёбра оглушительно, перекрывая собой шум льющейся воды. Демьян… Как получается, что одним своим существованием ты доводишь меня до исступления? Наконец он прислушивается ко мне – перестаёт мучить: обхватывает член у основания, водит по всей длине агрессивнее, быстрее. Невольно сжимаю его руку, поглаживающую живот – мягкий смешок обволакивает ухо, вызывает новую порцию мурашек. Задыхаюсь рядом с ним – от ласки и нарастающего наслаждения. Дем удовлетворённо хмыкает – сплетает свои пальцы с моими, нежно коснувшись губами раскалённой кожи. Сдавленно застонав, кончаю, прижимаясь спиной к парню сильнее; в ответ – только поцелуй в висок и мягкий смех. Молча смотрю на смываемую водой сперму – дрожащей рукой усиливаю напор и стою не шевелясь ещё некоторое время. Затем не глядя тянусь к гелю для душа и выдавливаю его на губку. Пока мочалка трёт мой живот, возвращаюсь мыслями к фантазии – но словно Морфей после пересыпа, Демьян укоризненно качает головой: мол, хорошего понемножку. С удивлением отмечаю знакомый запах можжевельника и довольно щурюсь – такой Дем рядом мне тоже нравится. Уже чистя зубы отмечаю, что, в принципе, утро отличное. Поэтому привожу себя в порядок и с глупой улыбочкой выхожу в коридор.***
На кухне меня уже поджидает тёплый чай и не менее тёплый Дем – смотрит в окно, постукивая ногтями по керамической кружке. Осторожно зову его – оборачивается, мягко улыбается и говорит: – Смотри, снег пошёл. Скудный, оседает на подоконниках, асфальте, плечах прохожих. Скромно вихрится на дороге, под колёсами машин и липнет к тёмным шинам. Стучится в окно, размокает на стекле прозрачными кляксами, стекает к раме. Позволяет почувствовать себя в комфорте – дома, в объятиях уюта, рядом с Демом. Последний заворожённо следит за снежинками – провожает взглядом одну и цепляется за другую. Касаюсь его руки пальцами – якобы случайно: не реагирует. Наслаждаюсь близостью, пока сосед не очухивается – сверяет время на телефоне и замечает: – Тебе на парах надо быть через пятнадцать минут, а ты ни чай не выпил, ни оделся. – Успею. Беру со стола кружку – чай уже остыл, но всё ещё щекочет ароматом ноздри. Быстро выпиваю: не могу оставить, зная, кто готовил и для кого. Дем смотрит снисходительно – фыркает, опирается на подоконник. Давлюсь от спешки, на что сосед прячет смешок в ладони. Провожу по губам пальцем – вытираю остатки чая – и улыбаюсь Демьяну. Пожалуйста, не пропадай больше.***
На лекции снова галдёж – препод задерживается, и студенты своевольничают: вон, кто-то особо остроумный нарисовал член на доске. Игорь хмыкает, подпирает подбородок ладонью и спрашивает в никуда: – Этот отмороженный когда-нибудь повзрослеет? – Мне кажется, своей характеристикой ты сам ответил на свой вопрос, – усмехаюсь в ответ, не поднимая головы – второпях доделываю моделирование, пока есть время. Орлов уселся рядом – сказал, что без Миши ему скучно, а от компании отбитых гопников хочет отвязаться хотя бы на паре – ибо те ни за что не сядут ближе, чем на последнюю парту. Отказывать я ему не стал – во-первых, вместе веселее, во-вторых – пусть Лёша подавится желчью. А тот подавился – зыркал на нас весь перерыв, ловя снисходительные смешки от меня. Правда, быстро перестал – после того, как Игорь, психанув после энного поворачивания светлой головы, показал ему средний палец и «ласково» предложил пройти на хуй. – Так, молодые люди и девушки, прекращаем базар, – заходит Борис Михайлович, похлопывая рукой по своему постоянному атрибуту – папочке с неизвестными артефактами. Кто-то шутил, что там всевозможные результаты анализов – и не только финансовой отчётности. Шутка тупая, но маникальная привычка преподавателя анализировать вообще всё просто обескураживала. Он мог начать лекцию с задания проанализировать что угодно – например, погоду. И любил говорить, что анализ – это основа всего. Анализ, анализ, анализ. Все связи выявляются с помощью анализа. Всё в мире объясняется через анализ. А как-то раз на семинаре он задал написать эссе – «Значение анализа в моей повседневной жизни». В общем, в любой непонятной ситуации – анализируй. Вот и сейчас – даже не удивил – начал пару со слов: – Давайте для разгона проанализируем мою задержку. – Месячных? – остроумничает кто-то из сзади. Препод не обращает внимания, а Игорь бурчит, не поведя бровью: – У себя её проанализируй. Хмыкаю и, пользуясь тем, что спросили не меня, снова утыкаюсь в график для моделирования.***
– Ему на перерыве, блядь, не ясно было, что не стоит постоянно на нас пялиться? – кипятится Орлов, пока я ковыряю вилкой рис. Пожимаю плечами – сначала это веселило, потом – раздражало, а сейчас – как-то фиолетово стало. Поэтому советую Игорю сделать то же самое – забить. Тот недовольно цыкает, соглашается и возвращается к своему кофе. – Здорово, орлы, – подсаживается к нам Миша, а я прыскаю: – Орёл тут только один. Игорь улыбается; Миша разводит руками и поправляется: – Дичайше прошу прощения. Здорово, орёл и решка. Невольно поглядываю на Игоря – а ведь и правда: в какой-то степени мы как разные стороны одной медали. Общего у нас мало – начиная со внешности и заканчивая характером. Он весь такой… честный: рубит с плеча, не задумывается о последствиях сказанных слов, не ищет какого-то особого подхода к каждому; вызывает восхищение. И выглядит он соответствующе – колюче. А есть я – мягкий и улыбающийся, снисходительно кивающий головой на чужие промахи, осторожно перебирающий фразы для ответа, пытающийся найти контакт с каждым. И вот, как результат – Лёша, к которому не хотелось бы находить подход в своё время. Так и получается – за надуманной внешней агрессией таится спокойствие, а за напускным спокойствием – агрессия. Карнавал социальных масок во всём его великолепии.***
– Твоя шапка. – А? – вздрагиваю, когда за спиной внезапно нарисовывается Орлов. – Что «моя шапка»? – Я её забыл в общаге, зайдёшь? Поворачиваюсь к нему лицом – сложил руки на груди, ждёт ответа. – У тебя разве не практика сейчас? – У них… – начинает было он, и я невольно заканчиваю: – А не у тебя. Игорь довольно ухмыляется – кивает, чуть прищурив глаза, смотрит сверху вниз. – Мишу подождём? Он освободится через полчаса. Пожимаю плечами: – И что мы будет делать эти полчаса? Сидеть в универе? – Можем стоять, – предлагает Орлов, на что я закатываю глаза и поправляю капюшон. – Если не хочешь, так и скажи. Не хочу. Не хочу терять время: хочу домой, к Демьяну, пока тот снова не испарился. Хочу пить чай, приготовленный им для меня, хочу спросить его, где пропадал, хочу просто быть рядом. Хочу. Хочу: не отказывать Орлову, чтобы он не обиделся. Хочу обещанный чай в стенах студенческой общаги, хочу поговорить с ним о воскресенье, хочу просто узнать поближе – раз уж так быстро развивается наша… дружба? Задумчиво смотрю на парня – облокотился на стену, крутит в руках зажигалку: подбрасывает в воздух и ловит. Кто мы друг другу? Друзья поневоле? Или пока приятели? Я не согласен вверять тайну в руки приятелю; но это зависит не от меня. Зависит от него – заявляющего, что он мне не враг, сделавшего за неделю для меня больше, чем некоторые за три года, и внезапно такого… притягательного. С ним на удивление просто – когда не скалите зубы и не метаете молнии. С такой личностью приятно общаться – потому что в нём есть то, чего нет во мне. Это что-то вроде альянса – с равными взаимодополняющими детальками пазла. И если прикладывать их не теми сторонами – будет недопонимание и конфликт; но если сложить – получится картинка: гармоничная, цельная, яркая. Орлов ловит мой взгляд – приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, но не успевает: из деканата высовывается Миша – странно румяный и с блестящими глазами. Подходит к нам ближе и суёт руку под воротник куртки задумавшегося приятеля – Игорь отскакивает, хватается за шею и рявкает: – Холодно же, блядь! Улыбаюсь – заматываю шарф поплотнее – и спрашиваю: – У вас там точно деканат, а не холодильник? Миша смеётся, прикрыв ладонью рот, и объясняет: – Горячим женщинам стало жарко, и они решили немного проветрить кабинет. В итоге я замёрз и нагло этим воспользовался, чтобы свалить пораньше. Идём? Игорь поправляет куртку и выходит первым. Дожидаюсь Мишу – пока тот застегнёт все пуговицы на пальто – и покидаю универ вместе с ним.***
– Кстати, с первым снегом, парни! – Миша дёргает за капюшон впереди идущего Игоря – тот поворачивается и получает в лицо порцию рыхлого снега. Замираем – на мгновение – пока под ногами извивается ветер. Орлов медленно вытирается – проводит ладонью от лба до губ; выбрасывает потухшую сигарету в сторону и тяжело вздыхает: – Анисимов, блядь… Последний опасливо отшагивает назад; Игорь, зачерпнув снега рукой, приближается к нам. Смеюсь, наблюдая за тем, как Миша убегает – и с каким суровым выражением лица Орлов гоняется за ним. В голове мелькает логичная мысль: а с каких пор они друзья? Выглядит так, словно давно, но… прежде я их рядом особо и не видел. С другой стороны, прежде я на них и внимания не обращал, но всё-таки… Они кажутся совсем разными порознь: один – суровый грубиян, другой – собранный зануда. А вот вместе они совсем другие – придуриваются и не боятся сделать что-то не то. Становится как-то не по себе – чувствую себя лишним. У них своя атмосфера, а я… А я стою и глупо хихикаю. Как сторонний наблюдатель. Тем временем Игорь ловит Мишу за пальто – приближает к себе и с особым усердием растирает подтаявший в ладони снег по его волосам. – Зато голову мыть не надо, – смеётся тот, отряхивая капли с макушки. – Ладно, пойдёмте уже… Игорь хмыкает – выуживает новую сигарету из пачки и подкуривает. Затем подходит ко мне и хлопает по спине: – Знакомься, Артём, это – нормальный Миша, а не зануда в стенах универа. Скромно улыбаюсь, отмечая про себя, что заметил «нормального» Мишу ещё вчера, у Мирославы. Игорь смеётся, отплясывая с Мишей под Мадонну – ибо был выбран для выполнения дурацкого задания в качестве лучшего друга. Компания улюлюкает – Слава, мотая головой, подвывает хиту десятилетней давности, кто-то машет руками в такт песне, а кто-то пользуется случаем и просто пьёт больше. Я же, потопывая ногой, наблюдаю за ними – за разрозненными движениями, за дебильными улыбочками, которые срываются на глупое хихиканье, за блестящими глазами и весельем, что возникает в этом балагане. – Да бля, этот трек закончится или нет? – Игорь запинается об провод – и под всеобщий хохот падает. – Давай-давай, не отлынивай, – пританцовывая, Миша тянет руку, чтобы помочь другу. Склоняю голову и пересекаюсь с Игорем взглядами – тот подмигивает мне и встаёт: отряхивается и снова присоединяется к импровизированной дискотеке. – Мне кажется, мы с ним познакомились ещё вчера, – фыркаю и тут же взвизгиваю от внезапного холода за шиворотом. Миша ехидно гогочет, потирая руки, пока я выгребаю снег, и получает внезапного подзатыльника от Игоря. – Не успел парень влиться в нашу компанию, а ты его уже отпугиваешь, – шутливо ворчит он и затягивается. Миша вскидывает руки и дразнится: – Если его не отпугнули твои вчерашние танцы, то не отпугнёт уже ничего. Тем более невинный снег. Правда, Артём? – обращается он ко мне, чуть нагнувшись – натянуто улыбаюсь, активно кивая головой, и запускаю наскоро слепленный снежок – если это вообще можно так назвать – прямо ему в лицо. – Конечно, какие обиды, Миш, – комментирует это Орлов, трепля мне волосы. Отпихиваю его руку от себя и накидываю капюшон на голову.***
– Я пойду вперёд, – важничает Миша. – А то ещё не дай бог заметят, с кем приходится иметь дело… – Не обращай внимания, – хмыкает Игорь, провожая друга взглядом, – он придуривается. Да и всё равно в магазин надо зайти – эти придурки по-любому всё сладкое сожрали. – Кто? – спрашиваю я и, опомнившись, говорю: – Да я, кстати, сладкое, не очень всё равно… Орлов усмехается – раз, второй – и затем неприкрыто хохочет, спрашивая: – С чего ты взял, что это для тебя? Теряюсь: и правда, с чего? Меня приглашали не чай пить, а шапку забрать – это я уже себе нафантазировал совместные посиделки в картонных стенах общаги. – Смешной ты, Артём, порой, до невозможности, – приобнимает он меня за плечи и говорит: – Пошли, несладкоежка, будешь есть бутерброды с докторской колбасой. Молча даю себя увести – я-то смешной, а вот ты, Орлов, вообще мутный типчик. И великая загадка человечества – узнать, что творится в твоей голове. Ну, может, с человечеством я загнул, конечно… Но чем больше я с ним общаюсь, тем насущнее этот вопрос становится.***
Удивительное место – общага. Удивительное тем, как меняет твоё восприятие – например, вкусовое. Дешёвый чай не кажется блевотным, колбаса из бумаги – пресной, а подсохший хлеб – невкусным. Наоборот, тянусь к последнему бутерброду одновременно с Игорем – касаюсь его тёплых пальцев случайно и одёргиваю руку. Последний миролюбиво улыбается и протягивает мне остатки студенческих изысков: – Держи. Тупо смотрю на бутерброд и, кажется, стою перед сложнейшим выбором в жизни: брать или не брать? В этих стенах с дурацкими обоями любая еда – кулинарный шедевр. Но как-то… неудобно. Пока я думаю, Сеня – один из соседей – выхватывает бутерброд и запихивает его себе в рот, сыпля на пол крошками и громко чавкая. – В большой семье еблом не щёлкают, – пожимает плечами Орлов и возвращается к чаю. Мысленно соглашаюсь с ним и делаю глоток. – Так значит, это Миша тебя привёл к нам в универ? Игорь кивает и говорит: – Экзамены подходили как раз, а результаты на тот момент ещё два года действовали. – А где раньше учился, если не секрет? – спрашиваю я и тут же отмечаю, как парень мрачнеет – хмурит брови, отводит взгляд в сторону и бурчит едва ли слышно: – В меде. Присвистываю про себя – вот это внезапный поворот событий. Понимаю, что тема не самая приятная, поэтому решаю усмирить своё любопытство; однако Сеня – невольный слушатель – бестактно интересуется: – А чё ушёл, Игорь? – Отчислили, – неохотно отвечает парень. – Я не хочу об этом говорить, так что давайте не будем. – Давайте не будем, – вторю ему и замолкаю: теряю все нейтральные темы для разговора. Воцаряется тишина – почти неловкая – стынет напряжением в воздухе. Сеня уткнулся в телефон – кнопочный, времён ещё моего детства, наверное. Игорь, не поднимая головы, мешает ложечкой чай; не найдя решения лучше, задеваю его руку и произношу скомканно: – Слушай, извини… мы не хотели затрагивать неприятную для тебя тему. Орлов вздрагивает – не то от слов, не то от прикосновения – и мотает головой: – Всё нормально. В душе борются противоречивые чувства. С одной стороны, безумно интересно узнать, что же такое произошло у Игоря в предыдущем вузе и почему он так болезненно реагирует. С другой – понимаю, что у него тоже есть слабые стороны, и испытываю от этого непонятное ликование. Орлов отодвигает чашку в сторону – поднимаю голову и с удивлением обнаруживаю на его лице улыбку. – Время уже позднее. Пойдём? – Выгоняешь? – фыркаю я, залпом допивая остатки чая. – Не я, а устав общежития: гости только до восьми вечера. Корчу скорбное лицо и притворно вздыхаю: – Все так говорят… а потом водят любовниц и разбивают тебе сердце. Игорь усмехается, пока Сеня ржёт – улыбаюсь своему же цирку и поднимаюсь.***
На выходе из комнаты наталкиваемся на Лёшу – с Мариной под ручку. Последняя расплывается в улыбке при виде Орлова и, скромно потупив взгляд, произносит елейное: – Привет, Игорь. Отлично, а то, что я тоже здесь, тебя не смущает? Или я не достоин того, чтобы со мной здороваться? Раздражаюсь от осознания того, на какую дуру обменял меня Лёша, и отвечаю за Орлова: – И тебе привет, Марина. – Ой, Артём, – притворно тушуется она, – я тебя и не заметила. Привет. Лёша молчит – смеряет нас взглядом, пока Марина пытается выбить из Игоря хоть словечко. Последний терпит недолго – склоняется к ней и вкрадчиво интересуется: – Слушай. Что в словах «ты мне не нравишься» тебе не понятно? Марина поджимает губы, отводит взгляд в сторону, молчит. Зато прорезается голос у Лёши – заслонив девушку собой, он чуть ли не орёт: – Да ты… просто импотент! У тебя не встаёт, вот ты срываешься на других! Игорь разражается смехом – качает головой, мол, ну вы придурки, ей-богу. Затем резко серьёзнеет – выпрямляется и вздыхает: – С такими уродами, как вы – это даже не удивительно, – Лёша было открывает рот, но Орлов затыкает его одним движением руки: – Помолчи, одуван. А тебе, Марина, я тебе в последний раз популярно объясняю: нет. Даже если мы будем последними людьми на земле – нет. У меня от таких, как ты… вон, импотенция развивается. Девушка кивает, расстроенная и подавленная. Лёша, растерявшийся, притих, а я лишь хихикаю. Вы-ку-си. – Ладно, пошли, Артём, подальше от этих дебилов, а то глядишь, заразимся ещё, – подмигивает Игорь – угукнув, обхожу парочку и направляюсь к лифту. – Педики! – кричит опомнившийся Лёша, на что Орлов, на оборачиваясь, показывает ему средний палец: – Давай не завидуй, а то расскажем твоей девушке, каким взглядом ты нас на перерыве пожирал, – и снова смеётся – на этот раз вместе со мной.***
– Не хочешь как-нибудь прогуляться на неделе? – спрашивает Игорь, пока я мну в руках снег, пытаясь сделать снежок. Неопределённо веду плечами: – Ну-у можно… Игорь удовлетворённо кивает: – Когда тебе удобно? На секунду задумываюсь – Орлов пока чиркает зажигалкой, закрывая её ладонью от ветра. Втягиваю носом приятный морозный воздух – нравится: предзимнее время, вечер и хлюпающий под ногами хлипкий снег. Фонари подсвечивают редкие снежинки в темноте и изредка мигают, неисправные, противно потрескивая. Игорь наконец-то поджигает сигарету – с облегчением затягивается, замирает на мгновение, сощурившись, и выпускает изо рта тонкую струйку дыма. Затем поворачивается и говорит: – Ну так и? – Когда у Демьяна смена будет дневная, – предлагаю я. – Я спрошу у него и напишу тебе. – Хорошо, – сухо соглашаются в ответ. До подъезда доходим в тишине; раздражённый недоснегом и чужим молчанием, отряхиваю от мелких капель руки и, вспомнив сцену в коридоре университета, сую их под воротник Орлова – чтобы хоть как-то отреагировал. Но реакции не следует – парень лишь смотрит на меня, чуть приподняв брови, и тихо говорит: – Слушай… три семестра в меде врача из меня, конечно, не сделали, но если вдруг возникнут какие вопросы общего характера… обращайся. Нервно сглотнув, киваю, не в силах вымолвить и слова. Что с ним такое? Так сильно расстроился из-за воспоминаний о предыдущем месте учёбы, что ли? – И вообще, – уже громче добавляет он, – убери свои грязные лапы: ты ими трогал хуй пойми что, да и холодно же, блядь. Одёргиваю руки – неловко бормоча себе под нос: – Извини… растормошить тебя хотел… а то ты совсем скис. – Ну, как видишь, тебе это удалось, – улыбается Игорь. И я улыбаюсь ему в ответ. POV Демьян Артём возвращается домой вечером – отворачиваюсь к стене и притворяюсь спящим: не хочу говорить. Суетящийся по мелочам днём, я отвлёкся от мыслей о произошедшем на прошлой неделе – оттягивал до последнего, пока мог. И вот сейчас всё навалилось кучей: на, Демьян, обдумывай. Рядом копошится Артём: стаскивает с себя футболку, глухо бренчит пряжкой ремня – одежда с шорохом падает на пол, запинывается под кровать. Ноздри щекочет сладкий запах – закрываю глаза, понимая, что сосед рядом. Садится на кровать, аккуратно опускает руку мне на голову и шепчет: – Спишь? Молча вздыхаю – тёплая ладонь аккуратно гладит волосы, расслабляет. Клубок мыслей распутывается – и вместо хаотичных кадров выдают цельную картинку. – Я же просил тебя не приходить, Дарина, – мрачно отзывается Егор – внимательно вслушиваюсь в каждое слово. – Егор, послушай, я такое тебе расскажу… – щебечет она, но её жёстко прерывают: – Мне нужно идти, а оставить тебя одну я не могу. Пошли, поедешь со мной и всё расскажешь. Тишина – тягучая, плотным маревом закладывающая уши. Успеваю подумать, что они ушли – как-то незаметно захлопнув дверь – но Егор роняет глухое «блядь» и уже громче говорит: – Так, спокойно. Где? В сумке? Сиди тут… ну… тихо-тихо. В шелестящем воздухе тяжёлые шаги мужчины отчётливо слышны: как и сдавленные всхлипы. Скидываю с себя одеяло и встаю – прислоняюсь спиной к стене у двери, замираю, чтобы не пропустить ни один звук. Нервно сглатываю, когда Егор проходит рядом – на кухню, чтобы набрать воды, – и с трудом сдерживаю приступ кашля, зажимая ладонью рот. Всхлипы перерастают в скомканные рыдания – силюсь не выглянуть из комнаты и затаиваю дыхание, когда мужчина возвращается обратно. Шуршит блистерная упаковка таблеток: вслушиваюсь в судорожные глотки и хриплое: – Вот так… хорошо. Рыдания постепенно стихают, и я не выдерживаю: заглядываю в образовавшуюся щель между дверью и косяком. Жалею сразу же – одного только вида со спины хватило, чтобы тело бросило в дрожь – отшагиваю назад и обхватываю голову руками, рухнув на кровать. Загнанной ласточкой бьётся лишь одна мысль: «зачем я здесь?»; а перед глазами – закрытыми – лишь одна картина: как Егор обнимает свою жену. Склонился к уху, что-то шепчет ей – обмякшей в его объятиях, изредка шмыгающей носом и низким «угу» отвечая на взволнованные вопросы. Доверчиво льнёт к нему, пока за дверью сижу я – проглотивший язык от страха любовник, с которым он безрассудно трахается, когда приспичит. Которому он говорит, что семьи у него нет; которого обнимает так же – в моменты отчаянья или внезапной нежности; которого он зовёт «мой хороший» и о котором знают все. Кроме жены. Горечь жжёт изнутри пониманием того, что не столь я боюсь быть застуканным, сколь боюсь потерять Егора. Подгребаю под себя ноги – и пока осознание собственной ничтожности вперемешку с температурой упорно насилуют мой мозг, проваливаюсь в беспокойный сон.***
Просыпаюсь от чужого присутствия рядом – Егор молча перебирает мои волосы, сидит на кровати и курит: выпускает изо рта плотный дым, подносит к губам сигарету и затягивается, не шевелясь с пару секунд. Невольно закашливаюсь – поворачивает голову ко мне и мягко спрашивает: – Проснулся? Не хочу отвечать. И разговаривать вообще. Чувство, словно не спал – так, закрыл глаза и открыл. Поэтому слабо киваю, отведя глаза: что угодно, только не встречаться с ним взглядами. Не сейчас, когда я ещё не успел забыть то, что видел утром. От Егора мой манёвр не ускользает – потушив сигариллу в пепельнице, он цепляет пальцами мой подбородок и заставляет посмотреть на него. Сердце начинает колотиться – от непонятного волнения, и я невольно зажмуриваюсь, когда мужчина склоняется ко мне – и целует. Губы горчат – от сигарет – царапают сухостью, настойчиво требуют ответа. Хватаюсь за рубашку – сжимаю в руках плотную ткань и с каким-то отчаяньем проскальзываю языком в рот Егора. Тот удивляется напору, но не сопротивляется: даёт высказаться без слов. Не хочу тебя делить ни с кем. И тем более – отдавать: жёнам, детям, работам или другим любовникам. Не хочу, чтобы ты обнимал – кого-то, кроме меня; целовал и шептал на ухо что-то ласковое или пошлое. Я всего лишь хочу быть с тобой – и чтобы никто не мешал. Не слишком ли многого я требую? Есть ли у меня вообще на это собственничество право? Чувствую, как он отзывается – сплетается со мной языками, не перехватывает инициативу, позволяет делать, что хочется. И когда отстраняюсь – едва ли улыбается и спрашивает – тихо: – Ты утром что-нибудь слышал? Мотаю головой прежде, чем понимаю, что делаю. Егор облегчённо выдыхает и гладит меня по щеке: – Ну и хорошо. – А что… было? – сипло интересуюсь я, садясь на кровати. Мужчина потирает переносицу и устало говорит: – Неприятные гости. Надеюсь, не только для меня.***
– Ты уверен, что в состоянии выйти на работу? – Егор обнимает меня сзади, зарывается носом в волосы и целует в шею, пока я завариваю чай. Смеюсь – от щекотки – и ворчу: – Я и так у тебя всю неделю провалялся… Любовник выдыхает в затылок тёплое: – Так поваляйся ещё неделю. – Ну конечно, – фыркаю я, расплываясь в улыбке. – Ещё что придумаешь? Егор ведёт плечами, прижимается теснее – стоим так минуту, две, пять? Время двигается урывками, путается в развязанных шнурках, бороздит подбородком гравий, по которому шагает. – Егор… – шепчу я, и мужчина отстраняется: понимает без лишних слов. Поворачиваюсь к нему, держа в руках кружку горячего чая – понимал бы ещё я сам тебя так же – без неловких вопросов и сухих объяснений. – Демьян, – мужчина подходит ближе, целует меня в лоб – и пока я, ошарашенный, смотрю на него, говорит: – Как же приятно с тобой молчать.***
«Как же приятно с тобой молчать»
– Потому что ничего объяснять не надо, видимо, – бурчу я себе под нос, пиная покрытый морозной паутинкой асфальт. Разозлённый тем, что Егор сорвался к жене, высадив меня на полпути домой, стою у подъезда – смотрю на тёмный прямоугольник окна, задаваясь одним вопросом: Артём спит или шляется где-то? Вспоминаю, что он мне звонил – разблокировав телефон, проверяю сообщения – ещё и писал, оказывается. Не знаю, как к этому относиться – с одной стороны, я отчитываться не обязан, с другой – скажи я всё, как есть, авось остынет ко мне, но… Мне этого не хочется. Мне хочется обратного – и от этого становится вдвойне мерзко: что же ты за человек такой, Демьян? Иногда обнаруживаешь в себе сорняки – и вместо того, чтобы выдрать их ещё мелкими, ты их поливаешь: мол, не могу, это же моё, родное, как и эти прекрасные ландыши. Они растут – обвивают стебли цветов плотнее и плотнее собой, душат их и вытесняют с грядки. А когда прекрасная поляна превращается в рассадник для сорняков, ты лишь всплёскиваешь руками – мол, ну вот такой я нехороший. И не помнишь при этом ландышей – которых было так много. Потому что забил на себя. Угрюмо пиликает домофон – оказываюсь снова в душных объятиях подъезда. Надо же, я почти соскучился по прелому воздуху и неисправной проводке на первом пролёте – от которой мерцает лампочка и пугает бабулек своим треском. Дом полуспит – молчит первыми этажами. От соседей слышу приглушённый голос диктора с телевизора – и открываю дверь. Квартира молчит тоже – по обуви понимаю, что Артём не дома – интересно, где он так поздно? Может, опять собрание какое-то у студсовета? Но тогда странно, что он меня не позвал. Раздевшись, прохожу в спальню – прислоняюсь плечом к косяку и печатаю почти безразличное: «Я дома, если что».***
Погода чихнула на город первым снегом – усыпала белой глазурью верхушки домов, деревья, машины на стоянке. Попробовала порисовать на окнах, но не вышло: и, оставив невнятные разводы, метнула в стекло горсть мокрых пятен. Утренний туман обволок вышки – так плотно, что сквозь серую пелену едва ли проглядывает железный узор. Ноябрь вспомнил, что скоро зима – и напомнил об этом нам. Или отдал бразды правления ей заранее. Артём касается моей руки – словно случайно; упрекнув себя в малодушии делаю вид, что не замечаю. Прохожие, торопливо прячущиеся в капюшоны от липкого снега, запрыгивают в такси, маршрутки или просто ускоряют шаг: значит, на улице холодно. Телефон фыркает уведомлением – оператор оповещает о нулевом балансе. Невольно отмечаю время – почти десять и говорю: – Тебе на парах надо быть через пятнадцать минут, а ты ни чай не выпил, ни оделся. Артём, не отрываясь от окна, задумчиво роняет: – Успею. Постояв со мной ещё полминуты, отходит – берёт со стола кружку и поспешно пьёт. Наблюдаю за ним с улыбкой, оперевшись на подоконник. Артём предсказуемо давится – смеюсь, прикрывая губы ладонью. Затем – вытирает рот и смотрит на меня – непонятно, с застывшей просьбой в глазах. Прости, Артём. Понимать тебя без слов я ещё не научился.***
Не заметив, как уснул, просыпаюсь только на следующий день – когда будильник настойчиво напоминает о том, что пора вставать. Отключаю звук и ложусь на спину, вслушиваясь в сопение соседа. Ясное небо выглядывает из-за окна голубым полотном, предательски обманывает иллюзией тепла. Ветвистая берёза откидывает на потолок тени – слабые, рассеивающиеся под солнцем, переплетающиеся друг с другом. Осторожно вдыхаю пыльный воздух спальни – давлюсь, откашливаюсь и громко чихаю. Артём на это слабо стонет – машинально поворачиваю голову в его сторону. Сжал одеяло ногами, сцепил руки в замке – прям перед лицом – и скинул с кровати подушку. Улыбаюсь – уж больно забавная картина. Совесть появляется как из ниоткуда – грозит пальцем и вынуждает раздражённо цыкнуть: не до тебя сейчас, уйди. Но не уходит – язвительно напоминает о том, что я треплю соседу мозги своими недоговорочками. Вздыхаю: не обязан я ни о чем распространяться – мы не друзья, так, приятели и сожители. Да даже если бы и были друзьями – разве у меня не должно быть личного пространства? Совесть хрюкает – и под скребущийся в окно мороз комментирует мои размышления: оправдываешься, Демьян. Следовательно, чувствуешь вину. Следовательно, не хочешь, чтобы с тобой поступали так же. Артём может поступать, как хочет, отмахиваюсь я, понимая, что речь не о нём. Я вправе говорить и замалчивать всё, что считаю нужным. И ничего предосудительного в этом нет. А за чужие надежды и фантазии отвечать не намерен – своих хватает выше крыши. С такими мыслями отбрасываю одеяло и выползаю из постели. Подхожу к Артёму – поднимаю подушку, пока в звенящем воздухе шелестит уже привычное: – Демьян… Сажусь на край кровати, опускаю ладонь на светлую макушку – Артём чуть ли не ластится в ответ на лёгкое прикосновение. Мелькает безумная мыслишка бросить весь балаган с Егором в пользу мальчишки – и становится смешно, по-горькому смешно. Я бы и рад отвязаться, но не могу. Или, точнее будет… не хочу? Артём вздрагивает – убираю руку и встаю. Время уже двенадцать, а значит, будить его нет смысла – всё равно опоздал. Так что пусть спит.***
Просыпается Артём, когда я шнурую кеды в коридоре – выползает из спальни сонный, трёт глаза и спрашивает вместо «доброго утра»: – Который час? – Около двух, – негромко отвечаю я, выпрямляюсь. – Доброе… день. – Добрый. – Он потягивается: хрустит суставами, мычит и вздрагивает. – Ты на работу? – Не совсем, – качаю головой и поправляю сумку. – Надо узнать расписание смен, я же всю неделю не появлялся. Может, оставят работать, может, отпустят. Артём зевает – заражает зеванием и меня – а затем выдаёт очевиднейшую мысль: – А позвонить? – Такие вещи лучше на месте решать, – сразу же нахожу я объяснение, хотя разницы объективной нет. Просто я ищу очередную причину встретиться с Егором. – А-а. Тогда удачи на работе, – тускнеет парень. – Спасибо, – отзываюсь я и выхожу из квартиры.***
Глеб какой-то слишком довольный – просит подождать за столиком, пока он разделается с делами. Задумчиво оглядываю пустующий зал – Никита – бармен – приветливо машет рукой. Улыбаюсь ему в ответ, мол, привет, я тоже тебя вижу. Из динамиков льётся ненавязчивый эмбиент – в тон спокойной обстановке в клубе днём. Официанты сидят за столиком в конце – прикрываются меню и смеются. Видимо, Глеб сильно забегался, раз не дёргает их своим занудным «Положено стоять и молчать – так стойте». Только интересно, откуда у него – такого правильного – внезапная куча дел… Егор не в клубе – машины на стоянке нет. Грустно вздыхаю – я приехал-то преимущественно ради него, а в итоге – жду своего начальника, который важничает и носится с кипой бумаг по всему залу. Хотя, Егор мог и отъехать: это ночью он почти безвылазно в своём кабинете, а днём как раз наоборот. А мог и заболеть – несмотря на все мои (вялые, но всё же) протесты, он упорно носился со мной, пока я кашлял и температурил у него дома. Но тогда он бы сообщил – шуткой, в стиле «теперь моя очередь» или «эстафету сдал, эстафету принял». И тогда бы уже я напросился ухаживать за ним – кормить таблетками, отпаивать горячим молоком и целовать в лоб перед сном… Мои мечтания прерывает Глеб – усаживается напротив, хлопнув стопкой бумаг по столу, и спрашивает: – Чего пришёл? – А ну… – теряюсь я от его напора и парфюма – резкого, с нотами бергамота: из разряда дорогого, но противного. – Мне бы узнать, когда выходить на смену… ну и сегодня у меня как раз. – Из-за твоего затянувшегося больничного все переставлять придётся, за тебя Никита работал… – задумчиво просматривает график тот. – Можешь взять его смены на этой неделе начиная с завтра. Только с ним обговори сначала. А там – по прежнему расписанию. – Хорошо, понял, – киваю я. Глеб перебирает свои бумажки и «случайно» роняет: – Совсем забегался с этими новыми полномочиями… Понятно теперь – ему охота рассказать; точнее – похвастаться расширенными обязанностями. Для такой выскочки, как он, начать говорить прямо – слишком: нужно чтобы поинтересовались сами, даже если для этого нужно сделать абсолютно нелепый намёк. В любом случае, мне не сложно – поэтому, вздохнув, я задаю долгожданный для начальника вопрос: – С новыми полномочиями? – Да, – тут же расцветает Глеб, отрываясь от своих бумажек. – Егор Павлович дал мне на попечение половину своих дел, пока его не будет. Леденею внутри – как не будет? – но виду не подаю. Лишь, слегка вскинув брови, спрашиваю: – А где он? – Не знаю, – отмахивается Глеб, – он мне не сообщал. Сказал, что его не будет недельку-две. Просто прекрасно: Егор куда-то пропал и мне ни слова? Отлично, блядь, помолчали.***
Домой возвращаюсь раздражённый – на Глеба с его замашками, на Никиту, который работает почти каждый день и на Егора – который наговорил много ненужного вместо того, чтобы сообщить о чём-то действительно важном. Перед входом в подъезд останавливаюсь – смотрю на набранное сообщение и не решаюсь отправить. Пальцы дрожат – от холода, злости и волнения – поэтому случайно касаются запотевшего на морозе экрана. С полминуты слежу и затем вижу «не доставлено». Значит, телефон выключен. Значит, не ответит. Значит, и не планировал связываться. Как же надоело: не успеют наши отношения мало-мальски наладиться, как вылезают они – Марки, Дарины и прочие, из-за которых всё идёт по пизде. За один нормальный день, проведённый вместе в относительной гармонии, приходится расплачиваться месяцем ненормальных – с чужими людьми под боком, с избеганием объяснений, домыслами и следующими за ними чувствами: не самыми приятными, рвущими твою уверенность в клочья. Но беда в том, что я сам согласен на такое счастье – мимолётное в ряду бесконечной череды малоприятных событий, сеющее сомнения в души и отзывающееся головной болью по ночам. Я так сильно привязан к Егору, что не смог бы уйти – только если он сам прогонит меня. А все эти… люди, кажется, способствуют такому раскладу событий: когда мужчина поймёт, что есть вариант получше. Как этого избежать – я не знаю. Стать вариантом получше? Не умею. Почему ты научила меня готовить солянку, мам, но не научила состоять в отношениях? Плотным туманом мороз сковывает руки – стягивает кожу, колет, словно миллионом острых осколков. Замечаю это не сразу – только когда телефон выпадает из одеревеневших пальцев: с глухим стуком ударившись об асфальт и получив очередную паутину трещин на стекле. Не догадываюсь его поднять – тупо смотрю на потухший экран, сливающийся с землёй под ногами. Дверь подъезда открывается с характерным писком – поднимаю голову и вижу Артёма: в дурацкой синей шапочке и лыбой во все тридцать два. Склоняюсь, чтобы поднять телефон, а когда выпрямляюсь – сосед уже передо мной: пышущий домашним теплом и весельем. – Уже домой? Угукаю как-то механически, то ли кивнув головой, то ли нет. Артём тянет руки к голове – стряхивает осевший на волосах снег, попутно ругается на меня за то, что хожу без шапки. Безлико что-то отвечаю на его ворчание и вдруг неожиданно для самого себя прошу: – Побудь со мной немного. POV Игорь Телефон глухо ворчит вибрацией – на автомате подношу его к уху, наблюдая за торчащей из-под густой копны синей придурочной шапочкой. – Алло, Игорь? – трещит трубка и, услышав сиплое «да», продолжает: – Слушай, тут такое дело… Давай потом погуляем? У меня сегодня… не получится, форс-мажор случился. Вижу я, блядь, твой лохматый форс-мажор, возле которого ты стоишь – стряхиваешь с его волос снег, как заботливая мамочка, когда это ему нахуй не нужно. – Игорь? Ты меня слышишь? Вышел уже, что ли? Я уже пришёл. – Блин, ну ты извини, я правда не специально… – продолжает оправдываться трубка. Вздыхаю и наконец-то отзываюсь: – Ничего страшного, Артём. Я понимаю. Разворачивается: приобнимает соседа за плечи, смеётся, идёт с ним домой – а мне словно кожу изнутри клеймят, выжигают чужие имена на моём счастье. Вытаскиваю из пачки сигарету – пальцы дрожат, едва ли удерживают зажигалку. Последняя плюётся искрами, не хочет поджигать табак – психую, выронив-таки её из рук. Всё, блядь, через жопу. Не помню, как подхожу к ларьку на остановке – прошу любую зажигалку и, кажется, ору на продавщицу, когда та просит выбрать: – Я же сказал – любую! Грузная женщина в нелепой дублёнке поверх засаленного фартука тихо матерится и кидает на прилавок зажигалку вместе со сдачей. Сгребя мелочь в карман, наваливаюсь на столб рядом и подкуриваю – пропускаю дым сквозь лёгкие и с облегчением выдыхаю: только от одной затяжки стало спокойнее. Мороз превратил первый снег в измельчённое стекло – которое теперь противно хрустит под ногами. Поднимается порывистый ветер – срывает с прохожих шапки, капюшоны; в противовес ясному дню, вечер тухнет – заволакивает дымкой улицы, проспекты, дороги, щекочет ноздри колючим холодом, наваливается лохмотьями облаков на многоэтажки. Пинаю асфальт носком кроссовки – мне срочно нужно отвлечься хоть на что-то. Набираю Мишу – нетерпеливо топаю ногой, пока тянутся нудные гудки: да ответь же ты! Но не отвечает: механический голос автоответчика просит оставить сообщение после сигнала. Где тебя носит, нахуй, когда ты так нужен? Нервно цыкнув, в сердцах ударяю по столбу локтем – морщусь от боли, пока замёрзшие пальцы пытаются попасть по букве «с». Если и Мирослава не возьмёт трубку, в точно взвою и пойду утоплю кого-нибудь. Например, себя с этим грузом в виде неясных, но таких болезненных чувств. Телефон монотонно гудит – топчусь по навалившемуся снегу, перемалываю ледяные позвоночники в кашу. Наконец динамик щёлкает – слышу радостное: – Алло? – Ты где? – наскакиваю, минуя приветствия. – Мне нужно напиться, накуриться и лечь спать, желательно без лишних вопросов и людей. – Нет, ну последнее я точно обеспечить тебе смогу… – задумчиво говорит девушка. – Я дома. А что случилось-то? – Без лишних вопросов, – напоминаю я и отключаюсь. На хмурое небо медленно наползает луна – проглядывает сквозь плотное марево, едва ли освещает макушки голых деревьев. Ёжусь от холода – застёгиваю куртку и прячу нос в воротник, как Артём, когда ждал со мной Мишу. Опять этот Артём – куда ни плюнь, сука. Не так бесит меня его слив, сколь собственное смирение с этим – мол, да, конечно, Тёмушка, иди, посиди со своим лохматым пиздецом, налей ему чайку и уложи спать, а сам потом – беги галопом в ванную дрочить. А я тут еблом снежинки половлю, отморожу себе руки, пока буду курить, а потом приду домой – так же запрусь в ванной: с одной лишь разницей, что вода в общаге холодная, стены – тонкие, поэтому максимум, что могу – поплескаться в собственной рефлексии и пойти ко дну. Серые громады домов нависают жуткими тенями – потираю ладони, чтобы хоть как-то согреться. Нужное окошко на верхнем этаже мерцает тусклым светом, словно от работающего телевизора, и я снова закуриваю – выпускаю в тяжёлый воздух дым: клубится вместе с паром и растворяется среди скудных снежинок. Домофон обжигает холодом пальцы – нетерпеливо трещит: ждёт ответа из семнадцатой квартиры. Слава не утруждает себя вопросом, кто пришёл – без лишних слов впускает в промёрзший подъезд: с разбитыми окнами, ступенями и людьми. На втором пролёте останавливаюсь – тушу окурок о потрескавшуюся стену. Какая-то бабка из-за щели палит – одними губами говорю ей «иди нахуй» и поднимаюсь по ступеням дальше. Любопытной варваре… …на базаре рот оторвали. Артём фыркает, произносит что-то нечленораздельное, и я переспрашиваю: – Что? – Нос, говорю, – заплетающимся языком отвечает тот: горлышко бутылки касается его губ – влажных, мягких и таких… податливых. Нервно сглатываю слюну, пока Артём пьёт: фантазировать в пьяном состоянии и рядом с ним – опасно. – Варваре оторвали на базаре… – продолжает он – все так же невнятно. – Нос, в общем. Несу какую-то ахинею, даже не задумываясь о том, что говорю – лишь бы не молчать, не показывать собственной беспомощности перед этими блестящими глазами. – Ну, мне же ты не оторвёшь, правда? – урчит Артём – поднимает на меня взгляд и осторожно дотрагивается до груди. Чужое тепло электрическим разрядом пробегает по телу – вздрагиваю, выхватываю бутылку из его рук и делаю несколько быстрых глотков: что ты, твою мать, делаешь? Со Славой пересекаемся на четвёртом этаже: когда я, выронив только зажжённую сигарету, топчу её ботинком. Девушка берёт меня за руку – дёргает за рукав и спрашивает: – Пошли?***
Дома меня ждёт эль и Марго – и если первое меня устраивает, то второе вызывает кучу возмущений. Но я молчу – не в том месте и не в том положении. Поэтому молча прохожу на кухню – усаживаюсь у окна и пью – под щебетание и смешки. Чувствую, как вибрирует телефон – сообщение от Миши, Славы, мамы… Молча пролистываю список непрочитанных, пока не вижу «Артём (1)». Руки дрожат, но упрямо открывают диалог: господи, ну и простыня…«Это было некрасиво? Да. Стыдно мне? Не очень, я же извинился (нет, мне жесть как неловко, правда). Так не делается, поэтому давай так – в абсолютно любой день и, когда захочешь, можем погулять. И даже не один раз. Просто сегодня Демьян попросил меня побыть с ним – а я отказать ему не смог…»
А мне смог, горько усмехаюсь я, и читаю дальше.«Так что извини ещё раз. Ладно?»
Конечно, Артём. Куда мне деться – со своей любовью я понимаю тебя, к сожалению, как никто другой. Но тебе об этом знать не обязательно – поэтому на тираду отвечаю коротким «Ок».***
На дне бутылки лениво плавает пена – вяло наблюдаю за ней и делаю вид, что не замечаю чужого бедра, прижимающегося к моей ноге. Марго, она же Маша в простонародье, томно дышит на ухо, уложив свою голову мне на плечо. Слава деликатно кашляет – мол, не забывайтесь, – и девушка отстраняется – кокетливо подмигнув, она возвращается к своему стакану с вином. Пока в старые окна врезается ветер, заставляя дребезжать стёкла, мы сидим на кухне – согретые алкоголем и дружескими разговорами, в которых понемногу забываются тревоги: растворяются в нелепых словах и шуточках узкого круга, в котором находишься. Сегодняшняя сцена перед домом Артёма уже не горит, а слабо мерцает в тумане хмеля и чужого хихиканья. Успокоенное сознание нежится – с неохотой передвигает пазлы мыслей, чтобы сформулировать реплику, ответ на которую – взрыв смеха рядом. И сейчас – предчувствуя громкую реакцию, интересуюсь: – Марго, а почему ты Марго? Воздух дребезжит чужими голосами – Слава, нелепо хрюкнув, давится, Маша-Марго хлопает её по спине и фыркает: – Да это всё Булгаков… Встречалась я с «мастером» одним, – убрав руку, она продолжает, полностью повернувшись ко мне. – Стихи писал, читал их мне, а я хранила их в шкатулочке и доставала холодными ночами, – иронично улыбается и подносит к губам стакан. – И что потом случилось? – не подумав, спрашиваю я. Марго мрачнеет; кидает на меня взгляд – полный немой грусти и, немного помолчав, осторожно говорит, словно пробуя на вкус каждое слово: – Мастер обрёл покой без Маргариты. Комната замолкает – замолкаю и я. Вот он, тупик в разговоре – когда нужно что-то ответить, ибо того требуют правила выживания в обществе, но слов подходящих не найти ни в одном из словарей. Если клишированно сочувствовать, то галочка социальной нормы будет поставлена – долг выполнил, молодец. Только собеседник таких «жертв» не оценит, и на душе вместо ожидаемого облегчения останется лишь прогорклый осадок. Слава с поразительным усердием изучает рисунок на обоях, пока Марго, отмахнувшись, оправдывается: – Это давно было. Забыли. Киваю – мысленно ругая самого себя. На фоне чужих историй собственные проблемы блекнут – только легче не становится, скорее, наоборот. Видя, как стойко терпят удары судьбы другие, стыдишься себя и своих соплей от малоощутимого щелчка по лбу. – Блин, я опять забыла предупредить своих, что скоро сессия… – встаёт Марго, держась за стол. – Ты уверена, что сейчас самое время? Ночь на дворе, – замечает Слава, но в ответ ей прилетает: – Всё нормально, я просто напишу в беседу… и позвоню одному – ему надо отдельно сообщать, а то… – мысль обрывается, и девушка выходит из кухни: скрывается в коридоре. Слава, хмыкнув, смотрит на меня – ожидаю услышать что угодно – от брани до упрёков – но никак не тихий вопрос: – У тебя-то что случилось? И что мне говорить после истории Марго? Ой, знаешь, Слав, меня тут Артём променял на другого парня – лохматого такого, в которого он влюблён до щенячьего визга и за которым готов бежать хоть на край света, стоит лишь поманить пальчиком. И которому плевать на его чувства так же, как и ему на мои. – Ничего нового, – вздыхаю я, изогнув рот в саркастичной улыбке. – Снова выбрали не меня. Слава понимает, что большего я не скажу – и деликатно переводит тему разговора в другое русло. Допиваю вязкую жижу с бутылки и обрываю вынужденное социальное взаимодействие предложением пойти спать.***
Марго забирается ко мне под одеяло – щекочет пьяным дыханием кожу, касается влажным смешком шеи. Поморщившись, осаждаю девушку недовольным: – Маш… – Да расслабься ты, не трону, – хихикает она и устраивает свою голову у меня на груди. – Тесно просто… С тобой рядом – так точно, жмёшься, словно к кровати по утрам с недосыпа, и пьяно сопишь – разве что не пуская слюни. Лёгкая – совсем миниатюрная по сравнению с Артёмом; спокойная – ибо почти не шевелится; и вроде должно быть удобнее – ан нет, хренушки тебе, Игорь. Удобнее будет с Артёмом – тяжёлым и постоянно ворочающимся, так же пьяно лезущим и зовущим по ночам – не меня. Интересно, как он там? Что они вообще делают вместе – кроме того как едят, ходят в магазины и спят в одной комнате друг напротив друга? О чём говорят – что у них общего, кроме студсовета, учёбы на экономическом факультете и снимаемой жилплощади? А у нас что общего – кроме случайно узнанной тайны и года поступления в университет? С Артёма мысли переключаются на другого – с кем связывает… связывало всё то же самое. Мозг фыркает – подкидывает воспоминания, как дрова в костёр, и я невольно перед собой вижу уже знакомый силуэт: с тщательно уложенными волосами и ехидной улыбочкой. – Ты взял ключи от лаборатории для дополнительных занятий? – усмехаюсь я, проходя внутрь. – И тебе поверили? – Сыну Сергей Палыча тяжело не поверить, – подмигивает парень, закрывая за собой дверь. – Сильнейший ученик потока, вся хуйня, – оставив ключ в замке, он запрыгивает на парту – хватает меня за футболку и тянет к себе. Покорно подчиняюсь его желанию – нависаю сверху, уперевшись ладонями в столешницу, и негромко спрашиваю: – Почему здесь? – Больше негде, – улыбается он, чуть подавшись вперёд и лизнув мои губы. – В общаге стены с ушами, а дома – родители занимаются тем же самым. А ждать не могу… и не хочу… – тёплые руки ложатся на ремень – сжимают недвусмысленно пальцами и чуть тянут вниз. – Признайся, – шепчу я, склонившись к его уху, – будь стены прочнее, а дом – пустующим, ты всё равно бы привёл меня сюда. – Ты слишком хорошо меня зна… – он прерывается на стон – кусаю болтуна за хрящ – и на выдохе заканчивает, – …ешь. – Да… – низко урчу в ответ, – я в курсе. Cлезает с парты, чтобы приспустить штаны – те спадают на пыльный от наших ног пол. Подхожу к нему, провожу рукой по бедру, едва ли шлёпнув – прижимается стояком к моему паху, расстёгивая ремень. Оттесняю парня к парте, выпутываясь из джинсов: тот нетерпеливо кусает губы и обхватывает свой член, мол, Игорь, поторопись. Чертыхнувшись, скидываю кроссовки вместе с мешающей одеждой, и приближаюсь к нему – жарко целую, ловя ртом чужие стоны: обвожу языком дёсны, цепляю уздечку – спиной чувствую, как меня обхватили ногами. Отрываюсь нехотя, выдыхаю в раскрасневшееся лицо: – У тебя смазка-то с собой есть?.. Качает головой и кивает на мои руки, соблазнительно облизнувшись. Касаюсь приоткрытых губ пальцами – щекочет подушечки кончиком языка, хитро глядя в глаза, свободной рукой хватая меня за яйца. Вбираю носом воздух, невольно напрягшись – и прислуживаюсь к нехарактерному жужжанию. – Бля, подождут, – отвечает он и погружает мои пальцы в свой рот – скользит по ним языком, увлажняя их слюной, и чуть прикусывает перед тем, как выпустить. – Нашли, блядь, время, чтобы звонить… Морщусь, убирая руку, и мысленно соглашаюсь с его словами – надо будет, перезвонят. В ближайшие полчаса нам будет явно не телефонных разговоров… Касаюсь пальцами сфинктера – он привычно расслабляется, и я проталкиваю внутрь свои пальцы. Поглаживаю мягко стенки ануса – слегка выгибается, томно прикрывает глаза, шепчет, что ему жарко. Мне тоже – от нетерпения, обстановки – не каждый день я занимаюсь сексом в стенах академии – и желания: потому что это говнюк одним своим взглядом может завести меня. – Горячо… – всхлипывает он, сжимая ноги плотнее; склоняюсь к нему и кусаю за нижнюю губу – несильно, массируя подушечкой пальца бугорок простаты. В ответ – хрип и дрожащее: – Давай уже… Вытаскиваю пальцы – протягивает мне презерватив, но не отдаёт, когда я хочу забрать его. Подносит ко рту, зубами срывает часть упаковки – смеюсь от того, с каким пафосом он это делает. Освобождает мою спину от своих ног – выуживает кусочек латекса и надевает на мой член: шумно выдыхаю от его прикосновений к возбуждённому органу. Ладонью давлю на грудь парня – ложится на парту, закидывает мне на плечи ноги, пока я вожу головкой по ягодицам. Довольно отмечаю про себя, что нежная кожа покрылась мурашками; он же не разделяет моего созерцательного настроения и шипит: – Игорь… не тяни кота за яйца! – То есть, меня тянуть за яйца можно, а кота – нет? – ехидничаю в ответ и получаю лёгкий удар в щёку ступнёй. Фыркаю на это и, пристроив головку у ануса, медленно вхожу. Неторопливо двигаюсь, а он смотрит, полузакрыв глаза, тяжело дышит. Трусь членом внутри о стенки – пока не замечаю подрагивающие руки и изменившийся взгляд: с ждущего на просящий. Непонятно чего ради киваю головой, и меняю угол – один раз, второй, третий – ища подходящий. Когда головка снова касается простаты, мышцы ануса стискивают член – машинально сжимаю пальцы на его бёдрах – вскрикивает: – Тц!.. Больно, ну… – Ещё скажи, что тебе это не нравится, – чуть ли не басом отвечаю я, начав снова толкаться. Он не отвечает – жмурится и тихо постанывает: словно одними звуками хочет довести меня до оргазма. Склоняюсь как можно ниже и шепчу: – Как же я тебя, придурок, люблю, ты бы знал… – А я знаю, – бесцветно отвечает тот и заходится в немом крике, когда я вжимаюсь в него сильнее. – Я… да… давай… ещё… Наращиваю темп: парень подаётся навстречу, кусает свои губы – не кусай ты их!.. Не кусай… Обхватывает пальцами член, водит по нему в такт моим толчкам, ловит губами воздух – когда наряду с глухой вибрацией в аудиторию стучатся: настойчиво, чуть ли не вышибая дверь. Мотает головой – немо умоляет не останавливаться, едва ли шепчет: – Не откроют… Ключ в двери… Повёрнут… Касаюсь пальцем его губ и вслушиваюсь: – Ушёл уже, может быть?.. – ВЛАД! – от одного голоса Сергея Палыча всё леденеет. – Открывай! Нервно сглатываю, пока рука Влада хватает воздух. – Скажем, что были в лаборантской и не слышали… Игорь… Зажимаю рот парня рукой – мол, заткнись – и продолжаю двигаться: потому что до разрядки не далеко – что моей, что его. Стиснув зубы, сдерживаю стоны – и жмурюсь, чувствуя, как ладонь кусают. С громким выдохом кончаю – задрожав, с трудом оставаясь на ногах, под громкие стуки в дверь. Влад изливается одновременно со мной – пачкая прилипшую к телу футболку спермой и жаром опаляя кожу. Неподвижно постояв с минуту, отстраняюсь – снимаю с члена презерватив и завязываю его. Влад, сползя с парты, копается в рюкзаке – протягивает бумажку и шепчет: – Не тут же оставлять. С собой заберём. Тщательно заворачиваю презерватив в лист и усмехаюсь, протягивая комок обратно: – Батя сумку проверять не станет хоть? – Иди нахер, Игорь, – хмурится парень сквозь улыбку. Одеваюсь – натягиваю на себя штаны и поверх напяливаю толстовку Влада – не успевает он и рта раскрыть, как я перебиваю убедительным: – Появляться с пятнами спермы перед твоим отцом я не хочу. – Подождём, – раздаётся глухой голос из-за двери, – раз не открывают. Обмениваемся хитрыми взглядами – и мысленно пересмеиваемся. Влад наконец одевается – приближаюсь к парню и пытаюсь пригладить растрёпанные волосы, тихо приговаривая: – А то подумают ещё чего… – Что реактивы не те смешал, – хихикают мне в ответ и поворачивают ключ, нацепляя на себя маску удивления. Следую этому примеру и выхожу вслед за спутником. Стоят – втроём: ректор, проректор и охранник. Последний шугается от любого телодвижения, в то время как Сергей Палыч – взмокший, сжимающий в руках дополнительные ключи – начинает орать, стоит нам выйти в коридор: – Влад! Что ты… вы там делали?! Почему не открывали?! Почему трубку не брал?! – Па-а-ап, – небрежно тянет тот, – мы в лаборантской были, не слышали. Всё нормально, ничего криминального, просто сверяли конспекты. Сергей Палыч кивает, отпускает коллег, и пока Влад закрывает за собой дверь, тихо говорит мне: – Если с моего сына хоть волос упадёт… Пощады не жди, Орлов. Замираю, внезапно поняв, что в аудитории остался ремень – игриво вынутый из джинсов этим самым сыном.***
Просыпаюсь в холодном поту – вскакивая и тяжело дыша. Невольно скинутая Марго трёт глаза и сонно спрашивает: – Игорь… ты чего? – Ничего… спи, – шепчу я, выползая из-под одеяла: сажусь на диване, схватившись за голову – это специально, да? Напомнить, что меня не впервые променивают на что-то другое. Встаю – надеваю джинсы, нашариваю в них телефон: четыре пропущенных, все от Миши. Перезваниваю ему; под мерные гудки выхожу на кухню, нахожу смятую пачку сигарет на подоконнике и цыкаю – пустая. Динамик, щёлкнув, выдаёт Мишкино: – Ты куда пропал? Чего звонил? – Да ничего уже… – неохотно отвечаю ему. – Я у Мирославы сейчас. – Понятно, – вздыхает трубка. – На пары идёшь? – Сам как думаешь? – отзываюсь я и иду в ванну – умыться. – Думаю, что нет, – трещит трубка. – Ладно, встретимся в общаге тогда, мне на работу пора. Угукаю и, сбросив звонок, прячу телефон в джинсы. Запятнанное зеркало показывает мне какого-то полудохлыша с похмелья; потерев переносицу, включаю воду: всполаскиваю лицо, шею, рот – на человека больше похож не стал, но чувствую себя немного получше. Поэтому с чувством выполненного долга выползаю в коридор. Слава уже встала – облокотившись на дверной косяк у спальни, предусмотрительно протягивает мне жвачку – поблагодарив кивком, отправляю две подушечки в рот. Пока я жую, она готовит чай, от которого я поспешно отказываюсь и спрашиваю: – Сигарет нет? Девушка отрицательно мотает головой и вздыхает: – Увы… – Ладно, – внезапно закашливаюсь я. – Я тогда пойду… заодно сигареты куплю.***
Ноябрь приветливо морозит щёки – осыпает голые руки мелким снегом, заползает ветром под куртку, усиленно напоминает, что зима уже скоро. Припорошённый асфальт едва ли проступает серыми пятнами следов ботинок и сапог – мысленно попрощавшись с кроссовками, выхожу с крыльца и надеваю наушники, чтобы отгородиться от шумной суеты утреннего города. Под гитарные риффы прохожие двигаются слаженнее – вышагивают под партию ударных, иногда загоняя темп, иногда – замедляя, но в целом не выбиваясь из заданного ритма. У ларька – облезшего, с торчащими кусками отошедшей краски – останавливаюсь: нашарив пару купюр в кармане, приближаюсь, зная, что моих сигарет там нет. Благо там оказывается «Мальборо» – понимаю по пареньку рядом, прячущим в карман красное пятнышко пачки. Весь в чёрном – на заснеженном фоне города кажется неудачно оброненной кляксой. Н-да, Игорь. Любишь ты отвлекаться вот так внезапно – лишь бы поскорее избавиться от гадкого послевкусия застигших врасплох воспоминаний. Пока продавщица вываливает мелочь, торопливо открываю пачку и выуживаю сигарету. Глянув на пару медных монет, отхожу, оставив их лежать на блюдечке, и облокачиваюсь на столб – совсем как вчера. Подкуриваю и затягиваюсь: и всё же нет ничего приятнее, чем покурить с утра. Или есть: если рядом с вами светлая макушка Колесниченко, которая любит вас так же, как и вы её. Только мне это не известно. И не факт, что будет. Выдыхаю дым в понурое небо, пока Чед Грэй спрашивает меня, счастлив я. Мотаю головой в ответ песне – нет, чувак, нихуя. Хрен успокоишься – вместо сна ебучие флешбеки, про реальность вообще деликатно умалчиваю. Не то что счастливым – тут хотя бы несчастным попробуй не побыть. И что-то я не уверен, что это «хотя бы» у меня получается.***
В университете объявляюсь только в пятницу – когда Миша, психанув, припёрся ко мне в комнату, собрал на учёбу и отвёл за ручку на пары, попутно обзывая балбесом и алкоголиком. В душное здание вваливаюсь неохотно – дыхнув недельным перегаром на вахтёршу и запнувшись на ровном месте. Отмахиваюсь от Димы с его компанией придурков – мы не друзья, чтобы сообщать им, почему в очередной раз я решил не сидеть на нудных лекциях. Артём, заметив меня, отходит от своей группы – приблизившись ко мне, касается плеча и спрашивает: – Игорь… Куда ты пропал? – и тут же осекается, заметив мою недовольную рожу. – Ну, если не секрет… Секрет, Артём. Всю неделю я бухал – вваливался едва ли не за полночь в общагу под визги охраны и не хотел никого видеть: потому что ебучие воспоминания не спрашивают, можно ли им покапать на мозги – они просто приходят и капают. И не в силах поспать нормально, я напивался до беспамятства, а затем, не в силах идти на пары – отлёживался на кровати, плюясь в потолок размытым взглядом. – Да так… одному побыть хотелось, – отвечаю я и морщусь от звонка. – Ты это… иди. А то Валерьян на пару не пустит. – Насрать, – хмуро отзывается Артём и хватает меня за руку. – Пошли, посидим где-нибудь, а то у тебя вид такой… как будто сдохнешь сейчас. – Пошли, – соглашаюсь я, перебирая цифры кодового замка в голове. – Есть одно укромное… местечко в университете как раз…