***
Брызги на вспотевшей кабинке душа плавно стекают, оставляя после себя неровные дорожки. Вода щекочет затылок, спину, ноги – стою не шевелясь, гипнотизирую взглядом два одинаковых геля для душа. Дем когда их увидел, усмехнулся – потрепал по волосам и коротко спросил: – Зачем? Осоловело смотрю на соседа – моргаю медленно, не понимая, о чём идёт речь. На автомате выдаю: – Ну, как же… У меня закончился… – Уголки его обветренных губ приподнимаются – а я продолжаю: – Вот и купил… – Можем пользоваться одним, раз тебе так нравится мой. Внезапно доходит, о чём речь – дёргаюсь и мысленно ругаюсь: ну как можно было так спалиться? Да ещё и перед кем… В теле затаилась дрожь – прячу руки в карманы и отвечаю: – Да я не подумавши взял… Но было бы здорово. Знаешь, – язык сам выдаёт нелепые оправдания, – у нас и так эта полочка мелкая, вечно то одно, то другое свалится, полный отстой… Дем внимательно смотрит на меня, пока я, запинаясь, объясняюсь. Чувствую себя глупо: краска расползлась по всему лицу – щёки горят, а голос предательски срывается. – Всё нормально, успокойся, – сосед хлопает меня по спине. – Я понял. Тянусь к сжатому бутыльку – выдавливаю на руки остатки геля и мылю голову и тело… в который уже раз? Третий? После драки чувствую себя измождённым – и грязным: от чужих слов. – Это из-за тебя! – Дима сверкает китайским кастетом, ядовито ухмыляется. – Был нормальный пацан, тусил с нами постоянно, а потом ты, блядь… Нарисовался. Чё ты от него отлипнуть не можешь, пидор? В горле застревает удушливый ком – мешающий сделать глоток воздуха. Они-то откуда знают? Второй – наголо бритый, с кривыми пеньками зубов поддакивает, разминая кулаки: – Ну… был чёткий, по теме, а теперь к нему не подступиться… Сначала был один только, этот… Анисимов, пидор… Теперь ещё и ты. Запоздало доходит, что это привычное оскорбление всех «нечётких» – оковы с груди спадают и дышится легче. Сглатываю невольно: всё-таки эта компания разозлённых гопников выглядит опасно… А ведь они без тормозов – и мозгов по совместительству: забить и до травм могут… серьёзных. Горько усмехаюсь собственным эвфемизмам – ведь осознаю: один удар в висок от кого-нибудь из этих отбитых – и всё, можно и к праотцам отправиться. Сжимаю кулаки и мысленно прошу: Игорь, пожалуйста, резче – разгони этих утырков, а? Вместе с этим судорожно соображаю, что делать, если это всё подстроено – ну, мало ли… И тут же отметаю идиотскую идею – не из тех он людей, которые действуют исподтишка… Наверное. – Игорян даже невнимательным из-за тебя стал – спиздить телефон и назначить тебе встречу оказалось проще простого, – скалится Дима. – Мы, конечно, очковали… но вы не столкнулись после физры, дружочки… Толпа мерзко гогочет – пока я с облегчением понимаю, что Орлов к этому непричастен. Стыдливо укоряю себя – ну как можно было вообще подумать о таком? Хуже только думать, что это подстроил Демьян. – Короче, уёбок: слушай сюда… После того, как мы начистим тебе морду, чтобы к Игоряну не подходил, уяснил? «Только через мой труп», – рождается в голове несуразный ответ, от которого только страшнее. Поднимаю глаза на Диму – подходит ко мне впритык и выдыхает мне в лицо: – Он из-за тебя таким стал… И с нами перестал общаться. Не выдерживаю – отпихиваю придурка от себя. Тот замахивается – но я опережаю: кулак прилетает по мощной челюсти, а изо рта вырывается крик: – Я здесь причём?! – Да притом! – орёт в ответ придурок и снова приближается ко мне. Готовлюсь вмазать ему снова, как нас отвлекает чужой вопрос: – Эй, вы чё здесь устроили?! Демьян. Время замирает – оседает густым воском, крупными песчинками застревает в часах. А он разминает кулаки – продирается сквозь толпу, хватает Аверинцева за капюшон, разворачивает к себе и чеканит каждое слово: – Ушёл. Со своими дружками. Отсюда. Нахуй. Сейчас. Не видел его таким злым никогда – и никогда не видел его в драке. Дима ожидаемо кидается на Демьяна – и безуспешно: парень быстро прописывает ему в нос. Ко мне подлетает щуплая пародия на человека – пользуется тем, что я отвлёкся, рассекает мне губу дешёвым перстнем – и тут же получает по яйцам: нога двинула туда сама. Не успевает отползти, как лезет уже другой – вспоминаю, как угомонил Диму Игорь, и проворачиваю то же самое – ударяю под дых. Сгибается, падает, кашляет – с каким-то ликованием смотрю на это. Лысый, противный, хищно смотрит в мою сторону. На пару с Аверинцевым они те ещё… боксёры: пара человек, встречавшихся с ними в стычках, отлёживались потом в больницах. Дем едва ли справляется с Димой – всё-таки шкаф шкафом: сила есть, ума не надо. Не успеваю подумать о том, что делать с этим полуумным… – зовут его, кстати?.. Лёня? – как весь двор сотрясает громкое: – Разошлись, утырки! Всё-таки пришёл. Ноги предательски слабеют, и я опять, блин, отвлекаюсь – непростительная вольность в драке. Орлов сшибает с ног Лёню – прижимает к стене и злобно проговаривает: – Я тебе что, сука, сказал сегодня?! Парень растерял всю свою уверенность: затрясся как осиновый лист, в немом крике шевелит губами. Игорь его не слушает даже – белеющий в ночи кулак прилетает аккурат в нос, из которого тут же брызжет кровь. Даже Дима с Демьяном застыли – сжимая чужое пальто, Аверинцев с заметным страхом наблюдает за другом. Орлов продолжает бить – уже ногами, повторяя одно и то же: – Я тебе что, сука, сказал сегодня? Наконец он разворачивается – хватает только поднявшегося щуплика. Тот отчаянно мотает головой, просит не трогать, жалобно подвывает. Демьян вырывается – отпихивает Диму и разворачивает к себе разошедшегося парня. – Успокойся! – гаркает Дем. – Игорь! – в этот же момент пытаюсь дозваться я. Орлов выдыхает – моргает часто, вглядывается в стоящего перед ним Демьяна. Дима шугливо пятится к стене – наталкивается на меня, извиняется – чего? – и подходит к Лёне. Последний выглядит неважно – до сих пор чахло кашляет, зажимает нос ладонью. – Слава богу, угомонился, – доносится до меня. – Ты вовремя подоспел, мы едва отбились от одного, как этот чуть не разбил нам головы. Что за придурки? Знаешь их? Касаюсь губы ладонью и морщусь – больно. Видимо, реально разбил, не показалось. Поднимаю глаза – встречаюсь взглядом с Игорем: и внезапно чувствую прилив спокойствия. Всё хорошо. Всё закончилось. А если снова начнётся – то они здесь, рядом. В голове гулом пролетают слова компашки – развозятся по коже липкой грязью: невидимой, но ощутимой. Ощутимой настолько, что рука устаёт оттирать чистое тело – на груди розовеет пятно от сильного трения мочалкой. И даже запах Дема – можжевеловый – не спасает: все мысли заняты тупой дракой, тупыми гопниками, тупыми словами.Он из-за тебя таким стал.
Каким он стал? Что я сделал? И почему они приплели к этому меня? То есть… В голову закрадывается нелепая мысль, что Орлов был таким, каким я его представлял – хамовитым и гоповатым… То есть, он и есть то ещё хамло, конечно, но… не без причины. А после посвята изменился – под волшебным влиянием алкоголя и совместных посиделок. Мотаю головой – да нет. Это так не работает. Человек не может измениться за сутки. А вот разглядеть его за короткий промежуток времени вполне реально – понять, что противный прыщ на спине – это милая родинка, что колючий свитер на самом деле мягкий, а слова, якобы тебя высмеивающие, – просто неудачная шутка, сказанная не со зла. Точно так же, как и можно не замечать несколько лет, какой человек на самом деле есть. – Ты там уснул? – и осторожный стук. Выключаю воду, отзываюсь невнятным мычанием и вытираюсь полотенцем – долго. Вечер выдался изматывающим: руки едва шевелятся, голова едва соображает, и сам я тоже какой-то едва. Натянув на влажное тело трусы, прислоняюсь лбом к двери – та, скрипнув, открывается. Вываливаюсь в коридор и врезаюсь в Орлова – стоит, руки в брюки, даже не двигается с места. Не хочу двигаться тоже – поэтому замираю, вновь ткнувшись в чужое плечо. Тишина звенит – скапливается в воздухе и дребезжит около ушей, оседает на покрытую мурашками кожу. Игорь тяжело дышит – и несмело проводит по моей спине: – Всё в порядке? Вскидываю голову – в ночном полумраке его глаза словно поволокой задёрнутые, тусклые, выцветшие. Он повторяет свой вопрос – и я внезапно для самого себя честно отвечаю: – Нет. Ни «всё нормально», ни «не твоё дело», ни «отстань» или «да». Потому что всё действительно не в порядке – хоть и прошло. Потому что мне сказать об этом больше некому – а сказать хочется. Потому что я доверяю ему – и виню себя за то, что посмел усомниться, пусть и на мгновение. Потому что… не хочу ничего скрывать от того, кто со мной честен. Потому что он этого заслуживает. И я, надеюсь, тоже. Игорь сжимает меня в объятиях – взъерошивает мягко волосы и говорит: – Всё позади и закончилось. Завтра будет новый день. Без всей этой грязи. Отмалчиваюсь. Так и стоим – пальцы Игоря путаются в моих волосах: мокрых, лохматых, уродливо отросших. А мне… а мне вроде и понятно, что я в безопасности: дома, где мне ничего не угрожает. Но всё равно… – Артём. Давай я схожу в душ, и пойдём спать, – предлагает Орлов и, спохватившись, быстро добавляет: – Можно же? – Чё спрашиваешь? – отлипаю от него и отшагиваю в сторону. – Конечно можно. …боюсь оставаться один.***
Пальцы дрожат: тишина давит на грудь, рвёт ушные перепонки, пульсирует в голове устрашающим «один». Комната перед глазами плывёт: мерцает битыми пикселями, растекается липкой лужей, норовит дотянуться осклизлыми щупальцами до меня. Отшатываюсь – толкаю спиной приоткрытую в ванную дверь. Шум воды тут же успокаивает – и картинка проясняется. Игорь меня не замечает – оседаю вдоль стены, обхватываю ноги руками, умостив на колени подбородок. Становится спокойнее – от света ли, от обстановки ли, от присутствия не постороннего рядом. Мысли лениво сменяют друг друга – и останавливаются вокруг одного паззла головоломки. Странно: сидеть здесь, ждать и не подавать голоса – но он же поймёт, правда? Не оттолкнёт и не выдаст что-то едкое. Шутливо потреплет по волосам и скажет что-то, отчего меня перестанет трясти? Глаза закрываются – клонит в сон. Не успеваю погрузиться в дремоту, как вода стихает, ванная заполняется знакомым запахом свежести, но нос щекочет тонкий аромат вишни. На колени падают капли – сквозь пелену слышу: – …тём? Вскидываю голову, встречаюсь с ним взглядом – обернулся полотенцем, ладонью касается моей щеки – холодная. Вздыхаю – и сипло объясняюсь: – Мне было тяжело там… в тишине. Уверен, что он не понял; однако в ответ мне грустно улыбаются и говорят: – Я рядом. Всё хорошо. Затем выпрямляется – и протягивает мне руку. Хватаюсь за неё и встаю следом – выползаю из ванной, чтобы дать парню одеться. Тишина коридора не кажется больше оглушающей – забилась в угол, не высовывается. В комнате гуляют ветвистые тени – рассеиваются на потолке синевой, оседают на небрежно постеленный ковёр. Захожу внутрь – поправляю задранный уголок ногой. На плечо ложится рука – сильная – около уха звучит негромкое: – Где будешь спать? – Здесь, – глухо отзываюсь я, кивая на кровать Демьяна. – А ты ложись на мою. Тяжёлый выдох щекочет шею – ладонь соскальзывает, а вместе с ней – чужое тепло. Нелепо шаркнув, подхожу к постели соседа – сдёргиваю покрывало вместе с одеялом и присаживаюсь на старый матрас. Игорь потягивается – протяжно зевает и, перехватив мой взгляд, подмигивает. Закатываю глаза и укладываюсь: кутаюсь в аромат чужого тела. Подушка пропахла лимоном – приятно щурюсь, поджимаю ноги и расслабляюсь – пока голос Игоря не вырывает меня из сладостной неги: – Артём? Улёгся – устроился на боку и внимательно смотрит на меня. Прячется в полутьме – взгляд едва ли на ощупь различает его силуэт. По нервам течёт сладостное чувство умиротворения – поэтому лениво зеваю и спрашиваю: – Что? – Расскажешь, что было? Ну… пока я не пришёл, – голос глухой, совсем не похожий на обычную звучность Орлова. Расскажу. Даже если бы ты не спросил, рассказал бы. – Конечно… – переворачиваюсь на спину и долго изучаю рыхлые тени на потолке. Игорь меня не торопит – терпеливо ждёт, пока я заговорю снова. Ночь опустилась на подоконник – заглядывает тёплым светом фонарей в спальню. Закрываю глаза – погружаюсь словно в мягкие объятия соседа, овеянный запахом лимона и можжевельника, и продолжаю – или только начинаю: – В общем, всё началось с того, что ты позвал в кино… ну, не ты, как выяснилось. Позвал в кино, сказал, что встретимся у соседнего дома… Я хотел тебя выловить на физре, даже отпросился пораньше, но вас отпустили раньше. Сидел, как дурак, в раздевалке, – усмехаюсь. – Потом пришёл в назначенное время – никого нет, а холодно чё-т было так сильно ещё, ветер нереальный… Ну, я и позвонил тебе, ещё разозлился, что ты сонный, думал, ты забыл всё. Ну, короче, ждал я тебя, как вдруг эти заявились – и я понял, что что-то не так идёт. Даже на секунду подумал, мол, это твоих рук дело, специально заманил… Извини, это я от неожиданности наверное… Лицо Орлова остаётся непроницаемым – не понять, о чём думает и что чувствует. Сжимаю пальцами одеяло – ну вот это зачем рассказывать? Но с другой стороны… чувствую необходимость быть искренним, так что… – …но это только на мгновение, правда. Потом Дима начал обвинять меня в том, что ты с ними не общаешься типа, стал каким-то не таким… Громкий цык прерывает мой поток речи – поворачиваю голову снова. Скривился – нахмурил брови, сел на кровати, подпёр ладонями подбородок. Боязливо сглатываю и говорю дальше: – Сказал, что ты невнимательным стал… Типа они у тебя за спиной всё это провернули, телефон украли, а ты и не заметил… ну, вот. Игорь встаёт – вытряхивает из кармана джинсов телефон и подходит ко мне. Отодвигаюсь ближе к стене, чтобы освободить ему место, – устраивается на краю кровати и, сняв блокировку, протягивает мне телефон. – Зайди, посмотри сам. Тапаю по синей иконке – открываю диалог с собой: ничего. Только переписка со вчерашнего дня – пожелание спокойной ночи и привычное «до встречи» от Игоря. Хватаю свой телефон с тумбочки – и показываю парню сообщения:«Пошли седня в кино, в селену. Встретемся в 9 возле твоего дома». «Пошли, я дома посмотрю сеансы. Орлов, тебе справочник по русской орфографии подарить? А то твоя компания пагубно влияет на тебя».
– Встретемся, – усмехается он. – Да нет, Артём, спасибо, у меня проблем с русским нет. Встаёт – машинально хватаю его за руку и прошу: – Подожди, не уходи. Я ещё не всё рассказал. Усаживается обратно, складывает ноги на постель, поворачивается боком ко мне. Опускаю голову на подушку, очерчиваю взглядом его профиль и продолжаю: – Ну, собственно, я терпел эту тираду, пока он не приблизился ко мне… Замахнулся, но я оказался быстрее, – с толикой гордости сообщаю я. – А потом уже пришёл Дем, и началась потасовка… – А губу-то тебе кто разбил? – спрашивает Орлов, опустив взгляд. – Не знаю, – отвечаю ему. – Какой-то щуплый паренёк с кастетом, воспользовался тем, что я отвлёкся… Мой косяк, знаю, – поднимаю ладони – Игорь укоризненно качает головой: – Если чего и не надо делать в драке, так это отвлекаться. Продолжай. – Ты его, кстати, после Лёни ещё хотел побить, но тебя Дем отвлёк. Поджимает губы – вздыхает и роняет: – Помнил бы я ещё… Меня выбесил Лёня – в голове туман, помню, что врезал ему пару раз, а дальше как отрезало – следующим кадром только Демьян, трясущий меня за плечи, – горько усмехается. – Разозлился. – Ты его нехило запинал после того, как ударил… Ещё постоянно повторял «Я что тебе, сука, сказал сегодня?». Кстати, о чём это? – Ну… – выдерживает паузу и смотрит: внимательно. – Я ему говорил не приближаться к тебе, иначе пиздюлей вставлю. По телу разливается сладостное тепло – от чужой заботы, пусть и такой своеобразной. Образ главаря компании гопника рушится по камушкам – и всё больше верится в то, что ему все эти «друзья» абсолютно до балды. Потому что если они с ним и дружат, то он с ними – явно нет. Лениво отмахивается и пропускает мимо ушей. Скорее, просто не прогоняет – до сегодняшнего момента. Позволяет общаться с собой. – Дима на самом деле не такой отморозок. Туповатый, но закомплексованный просто, вот и самоутверждается так… Сам вспомни – за девчонку заступился, благородный порыв, – улыбается. – А вот Лёня тот ещё уёбок, лишь бы начистить кому-нибудь морду, кулаки вечно чешутся. Зато случись что – убежит первым. Трус. Но вместе с Димой вечно всякое дерьмо творят. Мелкий – вроде первогодка вообще, Тимур его, что ли, зовут… Хрен знает, как прибился к этим… Игорь продолжает говорить – негромко, и я постепенно проваливаюсь в сон. В носу свербит от лимона и можжевельника – но на губах осела тёплая вишня.***
– Тём. Подъём. На щеке приятная тяжесть – нежная. Лениво открываю глаза – Демьян сидит у кровати, пытается меня разбудить. – Сколько время? – бормочу я, скидывая одеяло и свешивая ноги. Сосед мельком смотрит на телефон – разрисованный трещинами – и отвечает: – Половина шестого. Можешь ещё поспать перед парами. Киваю – поднимаюсь и плетусь к своей постели. В спальне ещё полутьма – город не проснулся, но фонари уже погасил. Ветер стих – прикорнул до утра, только иногда дрыгает ножкой во сне – слабо сбрасывает с крыш лёгкий снег. Спальня остыла – холодный воздух пробегается по коже, и она покрывается мурашками. Ёжусь, обхватываю плечи и зеваю, не раскрывая рта. Позади раздаётся шорох: Демьян укладывается – отвернулся к стене и почти сразу засопел. Врезаюсь ногой в металлический каркас кровати – цыкаю и потираю ушибленное место. Сонливость на время пропадает – поэтому зависаю, разглядывая светлеющий в темноте затылок. Спокоен – не шевелится, только развалился так, что занял всю кровать. – Двигайся, – ворчу я. Игорь спит крепко – и ожидаемо не реагирует. Забираюсь под одеяло – едва ли умостившись на краю, прижимаюсь к Орлову – чтобы не свалиться с постели. Не зная, куда устроить руку, опускаю её на талию парня – получаются своеобразные объятия. Носом утыкаюсь в короткие волосы – вдыхаю почти неуловимый запах и засыпаю – словно выпив быстродействующее снотворное.***
От тепла его тела жарко – до стекающего по животу пота. Губами цепляю горячую кожу – даже не шевелится, только шумно выдыхает сквозь сон. За пределами комнаты суетятся студенты – потеряли нас, но палиться не хочется: будить и отрываться от любимого человека. Стук в дверь – пара выкриков и разочарованное «уснули, слабаки». Плевать. Плевать на тусовки и весь студсовет разом – когда передо мною он: красивый, блин, со всех сторон – даже со спины. Поглаживаю ладонью бедро – сопит, вздрагивает, но продолжает спать. Спи. Я справлюсь и один. Пальцы пробегаются по чужому прессу – напрягается, покрывается мурашками. Провожу носом по волосам – целую в затылок – не такой лохматый, как всегда: волосы собраны в смешной пучок на макушке. Прикрываю глаза – плавлюсь в безумии происходящего: вот он, Демьян, к которому я бессовестно льну, которого бессовестно трогаю, которого бессовестно люблю. Губ касается вишнёвое тепло – зрачки напротив горят янтарём. Ноги овеяла дрожь – проснулся, пока я предавался нелепым фантазиям. От страха не могу вымолвить и слова – усмешка: добрая, мягкая, без намёка осуждения. Чувствую на щеке огрубевшие пальцы: проводят по скуле, замирают на подбородке. – Я не кусаюсь. Сжимаю его руку в своей, глажу шершавые подушечки, шепчу – почти не слышно: – Демьян… обветрил… пальцы?.. Качает головой – в глаза плещется горечь: невысказанная, необъяснённая. Отстраняется – тянусь за ним, но мираж растворяется: ладонь безвольно падает на холодную простынь. Грудь стискивает болью – от безысходности вою на стену – потрескавшуюся, как экран Демьяновского телефона. И кричу от испуга, когда на плечи опускается тяжесть: – Артём! Осоловело моргаю – серое пятно постепенно приобретает очертания. Игорь: навис надо мной, вжал в кровать, вглядывается с беспокойством. Чуть выше – лохматая макушка Демьяна, потирающего лоб. Облизываю губы и сипло интересуюсь: – Я опять говорил во сне? Орлов отпускает меня, садится на кровати. Качает головой и со вздохом отвечает: – Нет. Ты орал во сне. Дем вздыхает – устраивается на краю, кладёт ладонь на лоб и спрашивает: – У тебя всё в порядке? Немею от его прикосновения – и до дрожи в руках боюсь, что он исчезнет, как во сне. На глаза наворачиваются глупые слёзы, и я с трудом выговариваю: – Всё нормально. Извините. Опять фигня какая-то снилась. Игорь с Демьяном переглядываются: последний, слабо улыбнувшись, треплет меня по волосам и поднимается. – Если что… – роняет он внезапно, – …говори. Ты же знаешь, что я готов тебе помочь, если нужно. Орлов цыкает – щурится, трёт переносицу. Демьян заваливается спать, и я медленно сажусь на кровати, придвигаюсь к Игорю. Тот подпёр лоб ладонью, пытается выровнять дыхание – слышу, как колотится его сердце. Несмело касаюсь его волос – поворачивает голову и едва приподнимает бровь в безмолвном вопросе. – Что… – горло пересыхает от одного его взгляда, – …было? – Сначала ты активно ворочался, чем разбудил меня, – тихо говорит он. – А затем закричал – и разбудил Демьяна. Ну и… кричал, пока не проснулся. – Что-то конкретное?.. – кровь леденеет в жилах от осознания, что я мог звать Дема. Игорь морщится – долго молчит и нехотя роняет: – Да, ты Демьяна по имени звал, – но заметив моё выражение лица – представляю, какое оно испуганное, – поспешно добавляет: – Но к моменту, как он очнулся, это уже были нечленораздельные вопли. Не думаю, что он что-то разобрал. Сглатываю ком, застрявший в горле, и макушкой касаюсь стены. Орлов мягко поглаживает меня по плечу и предлагает: – Поспи немного. Пропустим первую пару, но хоть успокоишься. – Я не усну, – мрачно отзываюсь я. – Теперь буду бояться, что снова начну звать Демьяна, и не усну. – Тогда просто отлежись. Давай-давай, тебя до сих пор колошматит. – А ты со мной? Игорь пожимает плечами: – Если хочешь. – Хочу, – честно признаюсь я. – С тобой спокойнее. Усмехается – укладывается на спину, манит пальцем последовать его примеру. Поправляю подушку – чтобы он лежал нормально, посередине – и ложусь следом, устроив макушку на горячем плече. Игорь приобнимает меня – чуть прижимает к себе и шепчет в волосы: – Всё нормально, это просто стресс на фоне драки. Нервное потрясение. Ничего постыдного, понял? – Понял, – соплю я, а самого трясёт до сих пор – изнутри. Но с другом беспокойство отходит на задний план: слабость растекается по телу волнами и снова погружает в сон. Через дремоту слышу цыканье и ласковое: – Спи-спи.***
Дикий диссонанс от двух будильников вырывает меня из сна – кривлюсь от резких звуков. Игоря рядом уже нет – понимаю, по отсутствию тепла и мягкой подушке под головой. Неохотно встаю – кутаюсь в одеяло и шлёпаю на кухню. Орлов уже там, стоит у плиты в одних штанах, жарит яйца. Обвожу взглядом его спину – чуть ссутулившуюся, с острыми бугорками позвонков. А ведь реально видный – даже неудивительно, что Марина на него так запала. Вижу своё отражение в окне – блёклое: волосы встопорщились, глаза приоткрыты – мальчишка мальчишкой. В очередной раз настигает разочарование от того, что все вокруг – классные, и один я – мелкий. И даже насмешливое «коротышка» приобретает совсем иной оттенок. – Доброе утро, – бурчу, привалившись к стене. Игорь оборачивается – приветствует меня кивком и продолжает готовить. Сажусь за стол – опускаю голову на подоконник: прохладно. Ветер дует из щелей, дразнит кончик носа. Надо умываться – но желания вставать нет в помине. Масло шкворчит на сковородке – Орлов одёргивает руку, когда очередной брызг задевает его. Цыкает – прямо в тон – вздыхает и продолжает готовить, поддевая яичницу лопаткой. Кухня наполняется ароматом еды: жареной, яро приправленной. Вкусно. И очень уютно. – Я у вас немного похозяйничал, надеюсь, ты не против, – говорит Орлов, не отрываясь от жарки. Отрицательно мычу в ответ – хоть пропишись тут и живи, я почти не против. Может, хоть так смогу отвлечься от Демьяна – потому что рядом с ним так и происходит. Ни мыслишки о своей болезненной влюблённости, только дурацкая щенячья радость от друга рядом. От него даже невозможно устать, как я уставал от Лёши: нет в нём назойливости и прилипчивости. Он такой… комфортный во всех отношениях. Словно знает, когда нужно заговорить, а когда промолчать – словно понимает меня с полувзгляда. И не надо ему объяснять – оправдываться или что-то доказывать: из двух смыслов одного слова он обязательно выберет нужное. Потому что прежде чем я что-то скажу, он почувствует, что именно. Потому что так оно выходит: в настоящей дружбе. Даже стыдно в миллионный раз не столько перед собой, сколько перед ним, за навязанные шаблоны поведения, которые совсем ему не присущи. За неверную интерпретацию его действий – и за то, что был так слеп, что не замечал очевидных несостыковок между образом, придуманным на основе своих додумок, и реальным человеком. Что никогда не видел, как он молчит в присутствии тупых придурков типа Димы или Лёни. – Иди умывайся и садись за стол, – тёплая рука треплет меня по волосам – заботливо. Полусонно смотрю на приоткрытые губы – тру пальцами глаза и тяжело вздыхаю. В голову словно забили парочку гвоздей – сказываются последствия неспокойного и прерванного сна. Поднимаюсь – утыкаюсь лбом в острое плечо и бормочу: – Отнеси меня помыться. Согревающий смех проходится от уха до шеи, оставляя после себя шёлковый след. У ногтей притаилась просочившаяся в комнату зима, не смеет подниматься выше. Игорь похлопывает меня по спине и отвечает: – Давай сам. Уже большой мальчик. От «мальчика» передёргивает – отстраняюсь и хмуро выдаю: – Я что, правда на мальчика похож? Орлов удивлённо вскидывает бровь: – Ну похож. Разве это плохо? – А что хорошего? – недовольно отзываюсь я. – Вон, ты, Демьян, Миша – выглядите гораздо старше, девки поди штабелями вешаются… – Можно подумать, так тебе нужны эти штабеля, – мягко улыбается парень. – И все мы мальчишки. И ты, и я, и Демьян с Мишей. Тут же без разницы, старше ты, младше ты… Тебе только кажется, что мы отличаемся. Впервые понимаю, что без понятия, сколько Орлову лет. На парочку точно старше – ведь учился где-то до поступления сюда. Закусываю нижнюю губу и задумчиво произношу: – А сколько тебе? Ну, и Мише… Демьяну-то я знаю… – Двадцать два с недавних пор. Мише тоже. С недавних пор… Вспоминаю, что забыл про подарок – который так отчаянно обещал. В прошлый раз мы ничего не выбрали… Точнее, Игорь обещался уйти домой, если я не перестану таскать его по магазинам, и… Господи, зачем я такой кретин? – Ясно, – фыркаю. – Переростки. Тут же прилетает подзатыльник – морщусь, пока Орлов выпинывает меня из кухни: – Иди давай мойся, доросток недоделанный, и возвращайся завтракать. А то точно опоздаем. – Нет такого слова, – хмыкнув, скрываюсь в спальне, чтобы взять вещи и скинуть одеяло. На лице расплылась невольная улыбка, переросшая в тихий смешок – утро начинается здорово и не в страдальческом одиночестве: чем тебе не счастье, Артём?***
Группа встречает улюлюканьем – староста тут же подлетает к нам, боязливо косится на Орлова и наконец здоровается: – Привет, Тём и… Игорь. Последний цыкает и, обогнув девушку, проходит дальше между парт. Та быстро смотрит ему вслед и снова поворачивается ко мне: – Ты как? Нормально всё? – Да вроде бы… а что? – О ваших подвигах уже весь универ в курсе, – сзади наваливается Миша, неизвестно когда появившийся. – Кто-то снял вашу драку на телефон и выложил в группе университета. Сейчас эту запись удалили, но ролик быстро разлетелся по сети. Так что… вы теперь местные герои. Впервые досталось Лёне, а не наоборот. Веду плечами – мол, отстань – в то время, как староста внимательно вглядывается в моё лицо и спрашивает: – Это они тебе так? Ну, губу… Машинально касаюсь рта и тараторю: – Ничего серьёзного. Всё нормально. Им прилетело больше. Сзади топчется Лёша – чуть ли не виновато опустив голову. Катька отшагивает в сторону – кивает на брата и говорит: – Ему есть что сказать тебе. – Можешь уйти? – обращается он к Мише. Последний усмехается и, отпустив меня, поднимается к Игорю. Лёша прочищает горло и неловко начинает: – Я был неправ. Извини. Такой смешной – веснушки потерялись на фоне стыдливого румянца, и даже злиться не получается. Жду продолжения – но парень замолкает, нервно сцепив пальцы в замок. Катя не теряется – говорит за него: – Он тебе ни за что не признается, но как только мы узнали про драку – сразу запереживал за тебя. И, надеюсь, хотя бы к этому времени осознал, что в проблемах с Мариной ты ни при чём. А Игорь, которого он обласкал, при чём? Склонив голову, отзываюсь: – Я понял. Спасибо. Лёша мнётся – поглядывает на сестру в поисках поддержки. Катя сложила руки на груди – выкручивайся, братец, сам. Он неловко хватает меня за запястье и просит: – Давай прекратим эту войну, а? – Я с тобой не воевал, – высвободившись, прохожу вперёд. – Потом поговорим, ладно? Лёша расплывается в глупой улыбке, обнажая кривые зубы. Катька кладёт ему на плечо ладонь, шепчет что-то ободряющее на ухо. Отворачиваюсь – и натыкаюсь на насмешливый взгляд Орлова. И сам того не желая, расплываюсь в глупой улыбке тоже.***
– Вас могли отчислить, вы в курсе? – занудничает Миша, пиная снег. Плетёмся позади – Игорь цыкает, а я закатываю глаза. – Ну не ждать же нам было, когда эти придурки нас избили бы, в конце-то концов, – раздражается Орлов. Поддакиваю лениво, вслушиваясь в хруст снега под ногами. Холёный город подставляет бока солнцу – нежится под его лучами вместе с редкими прохожими. – Я то же самое сказал проректору. Но этим пятерым грозит воспитательная беседа – соизволили, блин, обратить внимание. Уж сколько лет это продолжается, а как только видео появилось, так сразу зашевелились. – Впрочем, ничего нового, – выпускает струйку дыма Игорь. – Ладно, забыли. У меня нет никакого желания мусолить эту тему. – У меня тоже, – соглашаюсь в свою очередь. – Давай лучше с кино договоримся… – Вы собрались в кино, а меня не позвали? – наигранно возмущается Миша. – А ты бы пошёл? – усмехается Орлов, затягиваясь напоследок и выбрасывая фильтр в ближайшую урну. Не даю парню ответить – и вклиниваюсь невпопад, прерывая не начавшуюся дискуссию: – Там ужастик один показывают, «Дом напротив» называется. В воскресенье есть ночной сеанс, ну, почти, в одиннадцать вечера. И если хочешь, Миш, можешь тоже пойти с нами. – Не могу, – зевает тот. – У меня завал на работе, да и не встану я потом вовремя. А сейчас начнётся возня с сессией что в деканате, что на учёбе… Вы бы тоже готовились вместо того, чтобы по кино расхаживать. – О чём я и говорил, – хмыкает Орлов. – Да, Артём, пошли. Только давай места забронируем заранее, там на вечерний сеанс обычно много людей собирается. – Давай на диванчики? Там удобно и видно всё отлично. Игорь морщится – но кивает: – Давай. Миша давится смешком – приложил кулак к губам, плечи трясутся. Орлов недовольно толкает его прямо в сугроб и тут же засыпает снегом. Останавливаюсь – наблюдаю за цирком поотдаль, пока из головы упорно не выходит мысль, что благодарить судьбу за то, что сблизила меня с ними, придётся до конца жизни. Наверное. Потому что именно с ними я чувствую нелепое счастье – сопровождающееся едва ли не постоянными улыбками и смехом. POV Демьян Артём возвращается аккурат тогда, когда я просыпаюсь: заглядывает – мельком – в спальню и смущается, застав меня полуобнажённым – словно в первый раз видит. Отворачиваюсь к полкам – натягиваю на себя первую попавшуюся футболку – хлопковая ткань приятно ластится к телу, остывшая, неохотно расправляющаяся после долгого лежания в шкафу. – При… вет, – ломающимся голосом роняет парень. Закрываю дверцы и поднимаю ладонь: – Привет, Тём, привет. Сосед осторожно проходит в комнату – кладёт рюкзак в угол и присаживается на кровать – та прихотливо скрипит от тяжести. Хотя не думаю, что это слово применимо к Артёму – пусть он и не тощий, но на звание «тяжести» не тянет. Выглядит он каким-то… воздушным, что ли, чем и обманываются другие – считая, что он не в состоянии за себя постоять. Меланхоличными кадрами из фильма перед глазами плывёт воспоминание – об абсолютно дурацкой драке. Я ведь реально испугался за него – как можно было вообще нарваться на пятерых гопников? Та ли это компания, что не давала ему прохода три года во главе с Игорем? И если да – то не друзья они разве? Сквозь фортепианные трезвучия и нежный вокал Ингрид Майклсон пробиваются голоса: резкие, слишком громкие. Бросаю ленивый взгляд на потасовку: накинулись впятером на мальчишку. В голове что-то щёлкает – ноги сами несут меня к хулиганью, а в стылом воздухе растворяется мой выкрик: – Эй, вы чё здесь устроили?! Оборачиваются – и с удивлением понимаю, что эти пятеро окружили моего Артёма. А тот смотрит – щенячье и так жалко, что становится стыдно перед ним: за то, что не уследил. Хотя и не обязан. Кончики пальцев подрагивают от гнева; хватаю за капюшон абмала – и из горла вырывается утробный рык: – Ушёл. Со своими дружками. Отсюда. Нахуй. Сейчас. Замахивается – но я успеваю ударить первым. Рука тут же отзывается тупой болью – видимо, неправильно поставил кулак. Пока думаю об этом, гопник пытается снова кинуться – едва успеваю отскочить в сторону – сильный, зараза. Переглядываюсь с Артёмом – наблюдаю за ним боковым зрением. Какой-то паренёк ударяет его, пока он отвлекается – только в голове пролетает немой укор, что нужно быть внимательнее, как острая вспышка боли рассекает бровь. Да, Демьян, умница: сам ничем не лучше – следи за собой. Этот уже сжимает в руках моё пальто и готовится вмазать снова, но внезапно на весь двор раздаётся звучное – и до ужаса яростное: – Разошлись, утырки! Амбал так и замирает, держа меня – туго поворачивается на голос. Хватка ослабевает – и я вместе с ним замечаю Игорю. Тот размашистым шагом подходит к только навострившему лыжи лысому отморозку – чуть ли не кидает его на стену и свирепо хрипит: – Я тебе что, сука, сказал сегодня?! Как же он взбешён: колотит парня так, что не угнаться. Последний сползает, а Игорь всё гнёт своё: – Я тебе что, сука, сказал сегодня? Не понимаю. Не такие они все друзья – раз по разные стороны баррикад. Негласный лидер, которого ослушались? Он не выглядит сильнее – но вся компания его боится – и позволяет себя бить, хотя я уверен, что отпор ему дать могут, как минимум, двое. Мелкий парнишка, заехавший Артёму по губе, пищит – просит Игоря остановиться. И зря – его в момент хватают, он верещит ещё сильнее. Отталкиваю от себя застывшего ублюдка и быстрым шагом направляюсь к разбушевавшемуся парню. Страшно – тремор оседает в руках: чужая безжалостность к ослушавшимся буквально звенит в воздухе. Трогаю Игоря за плечо – не реагирует, поэтому разворачиваю к себе и пытаюсь достучаться: – Успокойся! – Игорь! – занесённый над моей головой кулак останавливается от мальчишеского выкрика. Парень судорожно дышит: взгляд проясняется, и он отпускает меня. Интересная реакция на голос Артёма. Так важен, что ли?.. Значит, можно вверить в руки неукротимого зверя любимого соседа? – Слава богу, угомонился, – срывается с языка. – Ты вовремя подоспел, мы едва отбились от одного, как этот чуть не разбил нам головы. Что за придурки? Знаешь их? – К сожалению, – сухо отвечает Игорь и смотрит – на моего соседа. Тот улыбается – и от этой улыбки накалённая атмосфера словно разряжается. Чувствую себя уже лишним – сквозь туман наблюдаю за тем, как расползаются отморозки, как Артём разговаривает с другом – и меня отпускает. Я могу заняться своими делами – доверить мальчишку есть кому надёжному. – …у меня есть вы, – доносится до меня отрывок разговора, когда я подхожу к парням ближе. Потираю бровь и вклиниваюсь: – Парни, мне бежать надо, у меня смена… Игорь, Тёму оставляю на тебя. Не обижай его и береги: мой сосед мне очень дорог. Те словно не замечают – облегчённо вздыхаю. У них свой мир. А меня ждёт Егор. И работа. Погрузившийся в воспоминания, не замечаю, когда ко мне подходит Артём – и вздрагиваю, когда бровь трогают его пальцы. Проводит нежно, боясь причинить боль, и шепчет: – Что с бровью? Невольно роняю стакан на стойку, почувствовав чужое прикосновение. Клиент кидает на нас недовольный взгляд – поспешно извиняюсь и переспрашиваю: – Что? – Что с бровью? – повторяет Егор, полностью игнорируя гостя. Веду плечом в знак того, что поговорим позже – у меня работа в конце концов. Мужчина усмехается – садится и заказывает: – Воду. Со льдом. Киваю – украшаю хайбол долькой лайма и отдаю заждавшемуся клиенту коктейль. – Куба Либре? – хмыкает Егор, пока я заливаю лёд в стакане алкоголем. – Неплохой выбор. Гость, недовольно сморщившись, демонстративно отворачивается. Мужчина ехидно улыбается – ибо только этого и добивался. Протягиваю ему виски – обхватывает стакан крепко поверх моих пальцев, сжимает – сильно – и снова озвучивает раннее заданный вопрос: – Что с бровью? Опираюсь локтями на стойку, чуть склоняю голову и интересуюсь: – А ты беспокоишься? – Демьян. Стальные нотки сбивают всю спесь – отрезвляющей пощёчиной приводят в чувство. Отвожу взгляд: стыдно за неуместную игривость, когда он был серьёзен – и когда серьёзно переживал. Стакан выскальзывает у меня из ладони – Егор делает глоток и выжидающе смотрит на меня. Вздыхаю и негромко объясняю: – В драку ввязался, вот и… не уследил. – Больно? – в плотном тумане голосов посетителей и музыки ничего почти не слышно: читаю едва ли не по губам. Диджей сменяет один оглушающий трек на другой – Егор тянется рукой у моему лицу, проводит пальцем по кончику брови, не задевая раны. Нежность опаляет кожу – смущённый, отстраняюсь, берусь протирать и без того чистый бокал. Мужчина медленно моргает – подносит к губам стакан и неторопливо допивает воду – кубики льда скользят по толстому дну, едва звенят, касаясь друг друга: не слышу, знаю. В чувство приводит знакомый голос: – Зайдёшь после смены. Не спрашивает – утверждает; не оставляет выбора. Знает, что не ослушаюсь – знает, что не захочу ослушаться. Знает, что жажду услышать эти слова – чтобы была причина приходить. Чтобы я понял: он меня ждёт.***
– Ну, так что там с этой дракой? Склонился надо мной – протирает влажным ватным диском, сжимает в руках перекись, недовольно осматривает бровь. Мягкий диван проседает под тяжестью, чуть скрипит; сигаретный шлейф обволакивает лицо, руки, шею. Из окна струится ночь: отпечатывается на вспотевших стёклах блюром, расползается слабым светом по углам. Я всё молчу – он заканчивает: откладывает в сторону бутылёк и садится рядом. Опускаю голову на плечо мужчине – смеётся, запускает в мою шевелюру пальцы. – Да ничего, – наконец выдыхаю я. – К соседу… пристали. Заступился. – Молодец, – одобряет Егор. – Хороший… Последнее слово растворяется в гуле ночи – а на тело нападает неимоверная слабость. Устал. Не драться, не работать, а проводить время без него. За пару недель так устал, что тоска железными прутьями сковывала сердце: до боли, до хрипа, до отчаянья. Вожу по его колену пальцем и думаю: а насколько нормально вот так себя чувствовать? А чувствует ли он то же самое? Одиноко ли ему без меня так же, как и мне? Вечные вопросы, на которые я не получу ответа. Потому что не решусь их задать. Тишина не давит больше – мягко щекочет ушные перепонки, теплом вьётся внизу живота. Наваливаюсь сильнее – невольно – и закрываю глаза. Всего на минутку… Голова плавно опускается на холодные диван, тело накрывает сигаретная пелена. В пучину сна затягивает Морфей и я, покорно вздохнув, следую за протянутой рукой. – Ты уснул, что ли? – повторяет слова Егора Артём. Мотаю головой, потерев переносицу: – Задумался. Растягивает губы в улыбке – болезненной: – Бывает. Это так… – делает паузу, прячет в сторону взгляд. Терпеливо жду – Артём поднимает на меня взгляд – медленно – и продолжает: – Это так после драки? Киваю, прислонившись к шкафу. Сосед замирает с поднятой рукой – и вздыхает: – Извини. – За что? – удивляюсь я, борясь с желанием взлохматить ему волосы и прочитать нотацию. – За то, что я удар пропустил? Топчется на месте неловко, не знает, куда деть руки, сцепляет пальцы в замок. Усмехаюсь – и всё-таки треплю ему волосы: – Расслабься. Всё нормально. Зато мы разобрались с ними. – Если бы не я… – Если бы да кабы, ага, – фыркаю я, приобнимая парня. – Не ты же их позвал на драку, а тебя подкараулили, верно? – Кивает. – Ну и значит, в этом нет твоей вины. Они поступили низко, а нам удалось их разогнать. Тебе тоже досталось; всем досталось. Хорошо, что хорошо кончается. Артём утыкается мне в плечо и бормочет: – Нас с Орловым теперь за героев считают, ха-ха… – Это почему? – улыбаюсь я, отводя соседа на кровать. Усаживаемся вместе – подложив под спину подушку, опираюсь на стену. Артём приваливается ко мне – изучает взглядом потолок и говорит: – Ну, там… Дима, бугай, с которым ты дрался, и Лёня – с им Игорь разбирался – они… Ну, местное хулиганьё. Многие от них пострадали. А тут кто-то запостил видео с нашей дракой в официальную группу университета. Нам повезло, что мы просто защищались, ха-ха, – совсем грустно выдаёт он. Раздражённо замечаю: – То есть, вместо того, чтобы помочь, кто-то снимал с самого начала драку? – Ну, там не совсем с начала… – словно оправдываясь, отвечает Артём. – Сути это не меняет, – вздыхаю я. – В прекрасное время живём… – Не нуди, – добродушно фыркает сосед. – В конце концов, это пошло нам на пользу. А вот с Лёней и Димой теперь разбираться будут. За ними и так много косяков. – А взяться решили только сейчас, да? – саркастично комментирую я. – Ну да… – снова как-то виновато произносит парень. Можно подумать, это он не следит за поведением студентов в вузе. Лохмачу ему опять волосы: – Ну что за тон? Ты не имеешь отношения к решениям верхушки универа. – Да это я понимаю, просто, знаешь… Ты второй, кто это говорит. И я всё вспоминаю студсовет… Ведь я часть этой системы, понимаешь? За своих друзей… так же… пусть в более мелких масштабах… но… – делает глубокий вдох, – так же прикрывал и поручался, вот. Значит, я часть этой системы. Смешной. Какой же смешной – столкнувшийся с серыми реалиями, которые не вписываются в схему чёрно-белого мира. И мучающийся – потому что и сам не праведник. А праведников в мире нет. Те, кто больше кричат о своей безгреховности – и есть самые настоящие заблудшие овцы. Белый – самый маркий цвет, запачкать его проще простого, а вот вывести пятно вряд ли выйдет. Чем больше стираешь, тем ткань сильнее сереет – пока не превращается в тряпку для мытья пола. Ты можешь вместо машинки использовать руки, добавлять отбеливатель или кондиционер – но ничто не поможет тебе вернуть изначальный оттенок. Потому что в мире нет абсолютов. С чёрным проще. Кажется. И пятна не видны, и не пачкается особо. Только вот липнет к нему всякий мусор, да и вымывается цвет. Превращается сначала в более светлый оттенок, потом – в тёмно-серый, и так – до стадии тряпки для мытья – растянутой, с мыльными разводами и… серой. Как и всё вокруг. – Понимаешь… Сама эта система несправедлива, – начинаю я. – Нет ничего плохого в том, чтобы пользоваться связями, если это не приносит вреда, понимаешь? Я помню, как ты прикрывал Лёшу, но разве стало кому-нибудь от отсрочки на пересдачу плохо? – Это несправедливо, – бурчит Артём. – А ты её в мире искать собрался? Это в сказках добро побеждает зло во имя справедливости, а в жизни ни добра, ни зла нет. В реальности всё относительно, и что для одного пресловутое «зло», для другого – «добро». Да и вообще, сам же знаешь… То у нас отчисляют за несданную физру, то закрывают глаза на такие вот кадры… Разве это справедливо? В такой ситуации уж лучше дать отсрочку на сдачу этой физры, пусть и не самым достойным способом. Кому-то везёт. А кому-то – не очень. Но винить себя за помощь – это последнее дело. Молчит – переваривает услышанное. Тарабанит пальцами по моей коленке – по ноге ползут ехидные мурашки – едва сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Затем отстраняется – смотрит благодарно и роняет: – Спасибо. Пожалуй, ты прав. Пожимаю плечами: – Может и неправ. Это всего лишь мой взгляд на ситуацию. – Ну что ты за человек? – смеётся. – Только поверил тебе, как заявляешь, мол, может и неправ. Развожу руками – что правда, а что ложь, решать только тебе, Артём.***
– И как, скоро у вас зачётная неделя? – спрашиваю я, шагая по подстывшему снегу. Тот скрипит под ногами, затоптанный каблуками и ботинками, изрисованный грязными узорами подошв, придавленный к асфальту вьюгой. Фары машин освещают покрытые изморозью стволы и столбы, синяя дымка вечера плавно просачивается в город: опускается неровными мазками, вибрирует возле фасадов домов. Вывески магазинов и торговых центров горят чуть ярче, мозаика окон многоэтажек постепенно наливается красками: жёлтыми, синими, фиолетовыми. Из открывающейся двери кафе доносятся рождественские нотки про самое замечательное время года*. Артём улавливает слова – и шмыгает носом: – Да уж, замечательное… Со следующей недели. А ты как, всё без проблем сдал? – Ага… – отстранённо отзываюсь я – рассматривая поспешно наряженные здания и ветки деревьев с небрежно свисающими гирляндами, совсем потерял нить разговора. – Нормально всё… Только начавшаяся суета щиплет щёки: запахами, морозными порывами от проносящихся мимо людей, предчувствием волшебного – в детстве – праздника. Но и в сознательном возрасте, даже под слоем скептицизма в духе «это просто последний день месяца», сердце трепещет в ожидании чего-то необычного. Необыденного. Просто… надеешься на чудо. Что невысказанное станет сказанным, несделанное – сделанным, пугающее – не страшным. Надеешься, что найдутся силы на то, чтобы решиться на поступок, который откладывал весь год. А потом… когда решаешься – иллюзия меркнет. Собственные действия кажутся глупыми, приносящими одно разочарование. Есть ещё один вариант – когда в итоге ничего не происходит. Ты не делаешь шаг навстречу, мнимый момент упущен, апатия снова зазывает в свои владения на целый год вперёд. Самобичевание клубочком устраивается на плечах, прокрастинация лелеет затылок, чувство собственного недостоинства фыркает и вязко связывает руки-ноги. И последний – когда всё получается. И тогда, окрылённый, ты благодаришь: праздник, Деда Мороза, волшебство новогодней ночи. Но не себя. И ради таких моментов не стоишь на месте. Ждёшь – очередного чуда. Исполнитель которого – ты сам. Другой момент, что как раз сути этого мы не видим. Понимаю, что мы около магазина, по мазнувшей нос корице – от выпечки в отделе бакалеи. Артём увлечённо переписывается в телефоне, в то время как мой гаджет молчит – предатель. Зато новыми трещинами обрастает куда более охотно. В универмаге на удивление пустынно – было – пока мы не зашли. Потому что вместе с нами ворвалась куча галдящих школьников, шумная компания подростков и группировка местных бабушек – лениво перемывающих кости всем соседям на лавочке. Последние тут же рванули к холодильникам – только сегодня: скидка в одну десятую процента на замороженные куриные ножки, где больше льда, чем мяса, нужно поскорее ухватить побольше. Усмехнувшись, следую за Артёмом – то первым делом набирает круассаны, предварительно проверив щипцами, мягкие ли. – Сегодняшние, свежие, – поворачивается он ко мне. – Возьмём? Угукаю вместо внятного ответа. Спрашиваешь так, словно мы будем есть их вместе – хотя на деле ты к ним даже не притронешься, пока не скажешь прямым текстом – вот, Артём, к чаю бери, кушай. Вздыхаю – протягиваю корзину: пакетик с выпечкой опускается на красное решётчатое дно. – Что там ещё по списку? – спрашивает парень. Задумываюсь на минуту и говорю: – Молоко, кофе, чай вроде тоже закончился…А так всё есть, супа хватит ещё на день, а там можно будет приготовить уже что-нибудь… – Понял! – отзывается Артём и улыбается, словно этот поход за продуктами доставляет ему неимоверное удовольствие. Забавно. Чай он, конечно, выбирает фруктовый – и обязательно дорогой: чтобы пить было приятно. Кофе тоже с бешеной ценой – но для показухи не в банке, чтобы не наткнуться на мой осуждающий взгляд. А вот около молочки топчемся долго – почти всё разобрали шустрые бабульки. – Ну слушай, давай возьмём дороже, а? – упрашивает Артём. – То, что осталось, пить невозможно – вода водой же, только белая. Пожа-а-алуйста! – Это тоже вода, просто в красивой упаковке, – фыркаю я. Кто-то громко цыкает, а рядом раздаётся знакомы голос – от которого вздрагиваю: – Ну не скажи. У «Парамалата» молоко действительно молоко, другой момент, что слишком уж дорогое. Но лучше так, чем подкрашенная водичка за сорок рублей. Поворачиваю голову – Миша подмигивает и запоздало здоровается: – Привет. Киваю вместо ответа – натыкаюсь на задумчивый взгляд Игоря. Он стоит рядом с Артёмом, пока тот рассматривает скудный ассортимент молока. Слабо улыбаюсь ему – тот едва приподнимает уголок губ и поворачивается к моему соседу. Просыпаюсь от того, что меня зовут по имени – настойчиво и очень громко. Едва продираю глаза – на кровати напротив двое: дёргающийся Артём и нависающий сверху Игорь. Схватил соседа за плечи, пытается встряхнуть или достучаться – бесполезно: зовёт и зовёт, надрывая голос. Боль сдавливает виски – от резкого пробуждения, от недосыпа и усталости; игнорирую и, кое-как поднявшись, подхожу к ним. Игорь смотрит на меня – испуганно, одними губами спрашивая, что делать. Кладу ладонь на лоб Артёма – холодный – и хрипло говорю: – С ним бывает, кошмары если снятся. Попробуй разбудить его. – Я пытаюсь! – огрызается Игорь: не со зла. Волнуется. Не к месту понимаю, что доверил соседа тому человеку. Тому, кто о нём беспокоится, наверное, даже больше, чем я. Становится стыдно: доверил, блин… «Отдам соседа в хорошие руки?» – Слушай, – негромко произносит Игорь: Артём чуть успокоился – лишь постанывает, вяло мечется. – Давай… Давай ты сделаешь вид, что не слышал, как он тебя зовёт? Улыбаюсь слабо: – Именно это я и делаю каждый раз. Парень кивает – и, прижав соседа к кровати, оглушительно гаркает: – Артём! Щурюсь от громкого звука, от пробивающегося в комнату солнца, которое заметил только сейчас; от того, что хочу спать. Артём медленно моргает – Игорь смотрит на него ошалело, тяжело дышит. Склоняю голову, а сосед спрашивает: – Я опять говорил во сне? Игорь отстраняется, перебирается к стене и устало выдыхает: – Нет. Ты орал во сне. Присаживаюсь на край кровати и снова касаюсь ладонью чужого лба – по-прежнему холодного: – У тебя всё в порядке? Замирает: в уголках глаз собираются слёзы, губы дрожат – нервно сглатывает и с трудом выдаёт: – Всё нормально. Извините. Опять фигня какая-то снилась. Переглядываюсь с Игорем – тот смотрит задумчиво, немного отстранённо. Улыбаюсь Артёму и, встав, говорю: – Если что, говори. Ты же знаешь, что я готов тебе помочь, если нужно. Сонливость даёт о себе знать – чуть пошатнувшись, дохожу до кровати: рухнув в неё, с облегчением закрываю глаза. Обдумаю всё, когда проснусь. И почти заснув, чувствую ненавязчивый укол ревности в груди: с таким другом, как Игорь, Артёму вряд ли понадобится кто-то, вроде тебя, Демьян. Пожимаю плечами и вздыхаю: – Бери что хочешь. Артём довольно кладёт две пачки – и Игорь подначивает: – Боюсь тебя разочаровать, но от молока ты не вырастешь. Даже если будешь выпивать в день по два литра. С трудом сдерживаю смешок – Артём зыркает на меня, как на врага народа, отпихивает обидчика и якобы дуется: – Нормальный у меня рост, это ты слишком длинный. – Коне-ечно, – тянет Игорь. – Безусловно. Миша хватает меня под локоть и отводит в сторону: – Оставим их наедине. Как дела? Немного недоумеваю от его резвости, но отвечаю: – Нормально. Сессия позади, снова рядовые будни бармена. А у вас, слышал, сессия как раз начинается? – Ага, – не переставая улыбаться, подтверждает он. – И как там опасные рядовые будни бармена? Ещё руки кому-нибудь ломали? – Не-ет, – смеюсь я. – Пока что всё тихо-мирно, можешь заглядывать без опаски. – Как только разберусь с делами, так сразу. Решил уже, как будешь справлять новый год? Отвожу взгляд в сторону – я-то решил, но где гарантия того, что Глеб не поставит смену? А если и не поставит – никто не говорил, что Егор согласится приехать ко мне. А как новый год встретишь… Мотаю головой – чтоб не объясняться – и интересуюсь: – А ты? Миша смотрит на меня – сложив на груди руки. Поднимает уголок губ – выдерживает паузу и говорит: – А я нарасхват. Выбирай – не хочу. Но, наверное, опять в компании друзей буду. Если не придумаешь ничего… присоединяйся. Алкоголь и веселье обеспечены. Конечно. Только вот алкоголь и веселье на новый год меня не интересуют. А вот Егор и ночь с ним – очень даже. Но всё равно соглашаюсь: – Спасибо за предложение. Я рассмотрю твой вариант. – Не рассмотришь, – фыркает он. – Не рассмотрю, – развожу руками. – Я скорее всего буду работать. Так что… – Да понял, понял. Просто попытался. Ладно, идём… А то эти уже косо на нас поглядывают. Миша обходит меня – и возвращается к парням. Тёма смеётся – толкает Игоря, прикрывает ладонью рот. Старушка рядом недовольно ворчит на шумную молодёжь, а я неловко топчусь на месте, сжимая ручки корзины. Чувствую себя не в своей тарелке. Ещё пару лет назад я был таким же, а потом всё перевернулось с ног на голову. И вот он Демьян – скучный, не ищущий веселья, стремящийся посвящать всё свободное время только одному. Которому не факт, что это нужно.***
«Я заеду. К десяти».
Выходим из магазина – плетусь позади парней. Егор только что написал – снова поставил перед фактом, что означать может только одно – или соскучился, или рассердился. Не обязательно на меня, но… В первый вариант по умолчанию не верится. Артём дёргает меня за рукав, привлекает внимание. Поднимаю голову, обращая на него внимание. Тот улыбается – касается моего предплечья и выдаёт: – Мы с Орловым в кино собрались на выходных. Хочешь с нами? Спрашивает. Не ставит перед фактом, а интересуется, могу ли я, хочу ли я. И в этом большая разница между Егором и всеми. Игорь смотрит на меня – глаза распахнуты в немой панике, взгляд едва ли не умоляющий отказаться. Я настолько тебе неприятен?.. Или всё же твоя забота имеет под собой иного рода почву, нежели простая дружба? В любом случае, соглашаться я не собирался. Поэтому мотаю головой: – Не думаю, что смогу… У меня… – …смена, – перебивает Миша. Игорь хмыкает; Артём наивно хлопает ресницами и выдыхает лёгкое облачко пара: – Жаль. Было бы здорово сходить втроём. Веду плечами – не в этот раз. И ни в какой другой – по крайней мере, до конца этого года. Окунутый в чёрное марево горизонт сыпется на город мутным небом, сливается с тёмной землёй в одну плотную ширму. Кажется, что за ней таится день – жадно спрятав в своём рюкзачке солнце, скрыв от не ценивших свет людишек, оберегая от крепких туманных морозов. – Ничего, я развлеку тебя за двоих, – обещает соседу Игорь. Тот отвлекается от мимолётной грусти – мигом забывает о моём отказе и обращает внимание на друга. Задумчиво приминаю снег носком кеда – борясь с неясной ревностью внутри. Тебе же лучше, Артём, находиться рядом не со мной – авось, отойдёшь от безответной любви. И мне лучше – перестану ловить твои щенячьи взгляды по утрам и сконцентрируюсь на своих чувствах. Хотя… куда ещё больше?***
В машине Егора тепло – от тяжёлой руки на колене веет теплом и сигаретами. Снег плавно опускается на капот, липнет к лобовому стеклу и тут же смахивается дворниками. Клуб моргает неоновой вывеской, лениво выплёвывает людей – уставших сотрудников и припозднившихся гостей. – Не хочу никуда ехать. Егор откинулся на спинку сидения – закрыв глаза и мягко поглаживая мою ногу. Наблюдаю за зимним пухом на крышах домов, не зная, что ответить – молчаливо соглашаюсь, шумно выдохнув. – Посидим тут ещё полчасика? Или ты торопишься? Тороплюсь? С тобой? Уволь, Егор, с тобой рядом я никуда не тороплюсь – отнюдь, стремлюсь растянуть каждое мгновение. – Посидим. Машина заполняется мягким битом и голосом Хоуп Сандовал – сравнивающей любовь с грехом. Рука Егора чуть сжимает колено – накрываю её ладонью, провожу большим пальцем по запястью. В теле разливается нежность – хочется сидеть так вечно, наслаждаться теплом мужчины, слушая мерную тишину ночи: вьюжную, вызывающую уют. С каких пор мы практически всегда молчим, оставаясь наедине? С каких пор нам нечего сказать друг другу, когда столько слов крутится на языке? С каких слов я боюсь отказа – и поэтому не говорю до последнего? И с каких пор я, зная, что «подходящий момент» – фикция, порождённая прокрастинацией, упорно жду его? Чуть тряхнув головой, нервно вдыхаю – и словно проглатываю слова, которые уже решился озвучить. Егор заинтересованно смотрит на меня: понял, кажется, что я собираюсь с силами. Кивнув едва – непонятно кому и зачем – набираю в грудь воздуха и ломающимся от волнения голосом спрашиваю: – Что ты… будешь делать на новый год? Есть планы? Мужчина смягчается – убирает руку и еле улыбается: устало. Затем, выдержав паузу, негромко отвечает: – А у тебя есть предложения? – теряюсь от вопроса, а он продолжает: – Ну, я же не ударю тебя. Успокойся. – Да я со смены… никакой просто, – нелепо оправдываюсь я, отводя взгляд в сторону. – Просто хотел сказать, что буду рад провести новый год с тобой. – Хорошо. Короткое, сухое, почти безэмоциональное, но такое родное. «Хорошо». «Хо-ро-шо». Комфортное, глухое, ласкающее слух шипящим слогом в конце. «Хорошо». В голове раздаются эхом отдельные буквы, путаются в клубок, пульсируют единственной гласной в слове. На кончиках пальцев дрожь – забралась под ногти, щекочет подушечки пальцев. И слёзы – невидимые, мнимые – скапливаются в уголках глаз: от счастья. Потому что хорошо. Мне хорошо. POV Игорь Покрасневшими пальцами едва сжимаю сигарету: зима к концу декабря озверела, ухнула морозом по выходным, запорошила проторённые тропинки хрустящим снегом, пробралась под толстые пуховики и сковала тела прохожих – плетутся еле-еле, скукожившись, уткнулись в мохнатые воротники. Гирлянда на ёлке у торгового центра неистово мигает, и невольно сочувствуешь эпилептикам – кажется, что от одного взгляда на это чудо дизайнерской мысли можно словить приступ. Даже здоровому человеку. В глазах рябит – фыркнув, выбрасываю сигарету в урну и выпускаю из лёгких остатки дыма. Время близится к десяти – сеанс через пятнадцать минут, а этой светлой макушкой в синей шапочке даже не пахнет. Ковыряюсь в кармане – нашариваю телефон и чуть не роняю, когда он резко начинает вибрировать. – Ты где? – недовольный вопль Артёма режет слух, морщусь и отстраняю трубку от уха на пару сантиметров. – Сеанс скоро начнётся! – Жду тебя, – цыкаю в ответ. – Около входа. На фоне шуршат голоса – живые: детские и родительские, прерываемые звуками эскалаторов. Хмыкаю – и тут получаю упрёк: – Чё ты ржёшь? Если ты забыл или пришёл не туда, я тебя урою! Нет, серьёзно, если у тебя такие шутки, то хочу тебе сообщить, что это даже близко не смешно!.. – Да не забыл, умерь свой пыл… Мы по разные стороны друг друга ждём. – Надеюсь, «разные» в твоём понимании – это не кинотеатр и дом, – ворчит трубка. Оборачиваюсь ко входу – припал ярким пятном к прозрачной двери. Забавный до безобразия, машет рукой – даже без линз отчётливо угадываю каждую деталь, будь то повязанный на манер Демьяна шарф или выглядывающий из-под куртки рукав свитера. С лица ещё не сошёл плотный румянец: растёкся от щёк до уголков губ, растянутых в улыбке. Поднимаюсь по ступенькам – выскакивает навстречу и смеётся: – Блин, как мы так разминулись? Пожимаю плечами, сбиваю с его головы шапку и треплю волосы: – И тебе привет. Галдящий торговый центр услужливо распахивает двери: обдаёт душной сутолокой, затягивает в шумный водоворот людей. Артём хватает меня за руку – тащит сквозь толпу, сжимает холодными пальцами крепко, словно боится потерять, как нерадивая мамаша сына. Самому неловко от таких глупых ассоциаций, но что поделать? В очередной раз задаюсь вопросом: к чему этот садизм, направленный на самого себя? Почему так важно – зная, что мне светит чуть меньше, чем ничего, – оставаться с ним: даже в качестве друга. Странного друга. Почему так важно не рассчитывать на большее и наслаждаться прикосновениями, близкими вздохами, неосуществимыми фантазиями? Почему нельзя отбросить свои стенания и играть отведённую роль как положено? Потому что с ним не хочется играть. С ним хочется быть честным. И пусть это не всегда возможно. Потому что он тоже страдает – и не по тому, кто этого заслуживает. Потому что единственное желание – это не быть с ним, а чтобы он обрёл счастье. С тобой ли, без тебя. Чтобы улыбался и не думал о том, что его расстраивает. Чтобы его ничего не расстраивало. И не потому что ты подарил ему розовые очки. Останавливаемся у кассы – когда Артём, задрав голову, изучает афиши. Выбор невелик, стандартный набор – мыльное мыло с претензией на художественность, шаблонный боевик о том, какие все вокруг плохие, и второсортный ужастик, пугающий только неуместными скримерами. Грузная женщина в полукруглом окошке нервно постукивает ручкой – выжидающе смотрит на нас. Склоняюсь к уху спутника и спрашиваю: – Определился? А то кассирша пялится на нас так, словно мы её сына на ужин съесть собираемся. – Да пусть хоть засмотрится… Тебе последний фильм не приглянулся? Я хотел сходить на другой, но его перестали показывать как раз сегодня, блин… Вздыхаю – потому что срать я хотел на эти афиши, напряжённое пыхтение кассирши или что угодно, кроме тебя. Выпрямляюсь, веду плечом и отвечаю: – Мне всё здесь кажется откровенным шлаком. Артём резко поворачивается – и обидчиво роняет: – Мы можем вообще никуда не идти, раз ты такой ценитель. Цыкаю – и поднимаю в нелепом жесте ладонь: – Я просто объективно не вижу разницы, понимаешь? К тому же, кинотеатр – это место, чтобы пожевать попкорн, и только потом – чтобы посмотреть фильм. Парень кивает – немного уныло: – Я надеялся, что тебе интересно будет. – Я лишь сказал, что все фильмы одинаково интересны. Да, не «Бойцовский клуб», но ведь и мы пришли с тобой в богом забытое место. – Ну… не такое уж забытое, – усмехается Артём, повернувшись ко мне. – Вон, смотри сколько народа набежало. – На сомнительные скидки в канун нового года? – зеваю я. С высоты третьего этажа люди кажутся мелкими жучками – с цветными головами, роющимися возле пёстрых вывесок бутиков. – Надо же завлекать людей в богом забытые места, – разводит руками он и задевает меня. – Извини, я случайно… – Всё нормально, – быстро отзываюсь я. – Так что за фильм? – «В объятиях смерти», но я трейлер не смотрел, так, на афишу только поглазел… Он выглядит более-менее приличным. – Выбирать тут всё равно особо не из чего, а сеанс уже скоро, – припоминаю Артёму его же слова. – Так что давай возьмём билеты, нам ещё очередь за попкорном стоять. – Надеюсь, солёным? – уточняет спутник. Улыбаюсь ему и подмигиваю: – Обижаешь. Сладкий я не котирую. Робко улыбается в ответ: долго ковыряется в кошельке и, вынув две купюры, говорит: – Это хорошо. А то Дем любит сладкий, постоянно приходится с двумя вёдрами небольшими ходить, как-то несолидно, – парень хихикает, прикрывая пальцами рот. – Просто если брать попкорн, то самый большой, правильно я говорю? Веселится, а на лице тоска – упомянул мистера Большое Гнездо и загрустил. Уверен, он не прочь давиться сладким попкорном – лишь бы с Демьяном. Аж бесит; а с другой стороны жаль: и себя, и его. Себя понятно почему – потому что весь такой несчастный, безответный, потому что все мы любим чувствовать себя страдальцами. А вот его… …потому что слеп. Или не слеп: но отчаянно пытается таковым прикинуться. Потому что не замечает чужого равнодушия, потому что Демьян его едва ценит как друга – скорее, как удобное приложение к квартире. Потому что он думает, что слепые все остальные – или хочет верить в это. Потому действительно мучается: зовёт его во сне, в то время как меня снедает желание надавать ему затрещин и заставить очнуться от наваждения. Я бы и рад видеть их вместе, только если это взаимно. Но Демьян даже близко не испытывает тот трепет, которым пышет Артём. Ничего, кроме сладкой иллюзии, это не принесёт. Ненастоящесть окрыляет лишь поначалу – рано или поздно фантом рассеивается и обнажает реальность: с засохшей грязью на ботинках и погрызанными ногтями. Тебя настигает страх осознания, что ты жил во лжи: отрицание заполняет твою голову – ну не может такого быть! Приглядываешься – злишься. На мир, на себя, на ту бабульку с химической завивкой. Затем размышляешь – а вдруг и это ложь, а на деле лучше? И до тех пор, пока действительность не клацнет зубами у уха – посмотри, мол, я здесь. И вот ты снова боишься, забиваешься в угол и – моё любимое! – думаешь, какой ты несчастный. А потом опять злишься. И так, пока не дойдёт окончательно: тебя наебали, Игорь. И вот ты хамоватый студент сомнительной специальности сомнительного факультета сомнительного универа. Которая даже не пересекается с тем, чего ты хотел раньше. А не хочешь, потому что наебали. Потому что там ты не нужен. Потому что не верят: ни тебе, ни в тебя. Не хотят верить. И сам в себя не веришь – смиряешься, опускаешь руки и уходишь. На сомнительную специальность сомнительного факультета сомнительного универа. Артём возвращается уже с ведром попкорна – пахнущего бумагой и солью: успел отстоять очередь, пока я ковырялся в собственных мыслях. Улыбается так широко, что не понять: то ли счастлив так сильно, то ли притворяется. В глазах искрится азарт – и слабая надежда, что ему приятно находиться рядом со мной, котёнком сворачивается под грудью. – Идём, – кивает в сторону девушки у входа в зал и хватает за рукав ненастойчиво. – Боюсь тебя потерять, – поясняет он, заметив мой красноречивый взгляд. – Здесь людей больше, чем у кафедры во время сессии. – Как скажешь, – не сопротивляюсь я: и плетусь за ним. Более чем добровольно.***
Народа почти нет, однако мы приземляемся на диваны в конце зала – мягкие, без стоек под стаканы. Артём зажимает попкорн между ног – и тут же объясняет, не дав задать вопрос: – Здесь тише обычно, да и обособленнее как-то. Понимаешь? Интимная обстановка, – хихикает, чуть склонив голову. – Обычно все собираются к середине зала, и там весь кипиш: обсуждение фильма, свечение телефона соседа, чужая рука в твоём попкорне. Это всё так нереально бесит, что желание занимать места, куда никто не придёт, обостряется. Пусть я переплачу, но буду знать, что кроме меня и моего друга никто не будет жрать наш попкорн, что глаза не ослепнут от телефона рядом сидящего чела, который не умеет убавлять яркость, и что очередная болтушка не проспойлерит концовку. Убедительность его доводов вызывает усмешку: кто ожидал, что к просмотру второсортного ужастика Артём отнесётся так серьёзно? Сознание улавливает то, что он называет меня другом: вроде давно уже негласно принято, что мы не просто знакомые, но слышать непосредственно от него об этом… Это как узаконить наши отношения. Орлов Игорь Владимирович, готовы ли вы взять в друзья Колесниченко Артёма? Какое там у него отчество? Юрьевич? Распишитесь тут и тут. – Интимная обстановка, говоришь, – цепляюсь за фразу, как глупый школьник за корень «член» в слове «многочлен» на математике. – Уединиться со мной хочешь? – Ты меня слушал вообще? Будь ты не Орлов, подумал бы, что клеишься. Мой хохот, кажется, сотрясает обитые тканью стены кинотеатра: очень удобно прикрывать сомнительный флирт за сомнительным статусом сомнительного друга. Ну, это же Орлов – он точно не будет заигрывать. Так, Артём? Что я творю? Слова – тупые – срываются с языка прежде, чем я их обдумываю; и чем ближе к светлой макушке, тем сложнее себя контролировать. Чем шире улыбка, чем ярче голос, чем насыщеннее цвет глаз: уходящий в плотный синий в полумраке; чем теплее локоть рядом, чем отчётливее пряный запах, чем темнее вокруг – тем острее мои чувства. Обнажаются под покровом ночи – даже искусственной – находят отклик в случайном контакте и вздрагивают, как пламя свечи на ветру. – Я просто неудачно шучу. – Нормально. Улыбается. Разваливается на диване, предлагает жестом мне сделать то же самое. Запускаю руку в ведро с попкорном и откидываюсь на мягкую спинку диванчика. Нужно просто расслабиться и смотреть ужастик. За этим же я сюда пришёл? Нет. Плевать ты хотел на фильм и степень его второсортности, плевать хотел на кинотеатр и удобные места, плевать хотел на то, что снова не надел линзы и что не увидишь мелких деталей на широком экране. Я увязался за Артёмом – в самом буквальном смысле – верной собачкой на поводке. Потому что отчётливо понимаю, что проебал два года – и что примерно столько же мне осталось, чтобы наверстать упущенное. И ждать новой случайности, которая приведёт меня к нему снова, совсем не хочется. Мать бы, наверное, такому не обрадовалась. Спросила бы, как в детстве: «А если он пойдёт с моста прыгать, ты тоже пойдёшь?». Пойду, мам. Прыгать не буду, конечно, одёрну за шкварник, назову ебланом и потащу обратно. Но пойду. Потому отказаться не могу. И не хочу. Матовые тени от экрана усаживаются на пустующие кресла, окрашивают в тёмно-серый торчащие макушки, оседают на наших коленях пористым покрывалом. Мощные басы волной проходятся по залу: пол вибрирует, сжимая дрожью щиколотки. Последний запоздавший ворошится у входа: долго что-то объясняет контролёру, размахивая руками. Артём толкает меня в бок: – Уже фильм начался, чего они там возятся? Пожимаю плечами: наблюдаю за размытым силуэтом, силясь не щуриться. Контролёр, наконец, разворачивается, прикрывает дверь, а полукруглая тень от головы посетителя скрывается за забором кресел первого ряда. Артём удовлетворённо хмыкает, закидывает в рот попкорн и растягивает рот в довольной улыбке. Экран демонстрирует в типичный мрачный антураж, и всё замолкают. Но надолго ли?***
Даже пресный попкорн не способен хоть как-то разнообразить унылый фильм. Даже Артём зевает – копается в телефоне периодически, прикрывает ладонью раздувающиеся ноздри; я и вовсе не смотрю на экран. Пальцы лижет тусклая подсветка экрана, по залу в очередной раз проносится разочарованный вздох. Рука тянется к ведру на коленях соседа, хватает лопнувшие зёрна кукурузы и натыкается на неожиданное препятствие – попкорн разлетается по полу, марает светлые джинсы. Артём виновато улыбается: – Извини, не заметил, – и потирает запястье. – Как тебе фильм? – Примерно, как и попкорн – безвкусный, – хмыкаю я. Парень кивает – и внезапно предлагает: – Может, свалим? Нудятина похуже пар философии. Смеюсь – смеёмся: негромко, отворачивая лица от любопытных зрителей впереди – то ли безбилетников, покусившихся на свободные места, то ли просто отбитых. Кому в здравом уме придёт мысль садиться в конец зала? Смотрю на диванчики и снова прыскаю – ну, например, тебе и Артёму, Игорь. – Да, давай. Чтобы смотреть нудятину и давиться попкорном, не обязательно сидеть в душной коробке и с другими муравьями. Артём отставляет ведро с попкорном и, поднявшись, стряхивает с ног крошки. Встаю за ним – проверяю, всё ли на месте, и выжидающе смотрю на парня. Парочка впереди поворачивает свои головы – смеряет нас вопросительным взглядом, и на языке крутится колкое «чё уставились?». Но Артём пожимает плечами, чуть склоняется к ним и шепчет: – Ну уж очень занудный фильм. И почему ты вообще объясняешься? Почему реагируешь так добродушно на неуместное любопытство, почему так мило улыбаешься этим двоим, почему предлагаешь им свой попкорн, который они с жадностью забирают? И почему хватаешь меня за руку, стремясь вырваться из удушливого капкана кинотеатра? – Господи, от них пёрло, как от алкаша, не просыхающего недели две… В чём прикол приходить смотреть кино и напиваться в сопли? Свет торгового центра больно бьёт по глазам – отворачиваюсь, закрыв лицо ладонями. Артём тоже стоит рядом – отвыкает от полумрака. – Как знать, – спустя полминуты отвечаю я. – Они пришли бухать, а не кино смотреть. – А зачем тогда для этого приходить сюда? Наивно хлопает ресницами, искренне недоумевает, чем и смешит: потому что ответ очевиден и постоянно у него под носом. Цыкаю и развожу руками: – Ну как… обмануться, создать иллюзию «культурного отдыха», чтобы не замечать первые тревожные звоночки. Куда проще сказать себе, что пришёл расслабиться, нежели то, что ты начинающий алкаш. Артём кусает губы – не кусай! – и вздыхает: – Грустно это. – Более чем. Более чем – потому что мы сами не лучше. Со скрипом признаю я, зачем трачу время «на фильм», с трудом признаёт сам Артём, что Дема звать с собой куда-либо бесполезно; неохотно признаёт билетёрша, что ей тридцать, а она не замужем и работает за копейки; мрачно признают преподаватели в группе, что настоящих экономистов в группе – человек пять от силы; и все мы – со скрипом, с трудом, нехотя и мрачно, что всего лишь песчинки в грубом потоке времени. Со своими песчаными проблемами, которые для нас – весь мир. И это, блядь, бесит: потому что отношение к ним от осознания своей мизерности не меняется. Уже у гардероба Артём сменяет задумчивое выражение на ясное и толкает меня в бок: – Не будь таким мрачным. Это всего лишь кино. Это не всего лишь кино. Это способ быть рядом, не нарушая границы твоего комфорта. Но куда более интересно то, что я не мрачен – скорее, просто немного погряз в собственной псевдофилософии. Мотаю головой: – Я не мрачный. У меня лицо такое, – и улыбаюсь: натянуто. Артём смеётся – тепло – и без злобы добавляет: – Почему я вспоминаю доктора Кокса** из фантазий Джей Ди? – В коляске? – уточняю я, пока понимание общности интересов – пусть и речь всего лишь о сериале – приятно греет пальцы. – Ага. Если бы ты закончил мед, был бы на него похож, – метко замечает он и тут же тушуется – неосторожная мысль бередит раны. Отмахиваюсь – забей – и приподнимаю бровь: – Надеюсь, не внешне. Признаться, Кокс-младенец выглядит жутко. – Да ну тебя, – толкает в плечо, а у самого лицо скорбное, словно его заставили отчислиться. – Пойдём, тут больше делать нечего.***
Ледяная корка затянула асфальт, потрескалась едва от острых шпилек, облюбовала себе места у крыльца подъезда. Артём переминается с ноги на ногу, задрал голову – морщится от колючего снега, провожает взглядом чёрные кляксы воронов. Наблюдаю за ними тоже – летят к блестящему центру, подальше от затёртого пейзажа спальных районов. Дым сигареты обжигает лёгкие – невесомо, как и утихнувший к вечеру мороз. Стылый воздух едва щекочет обнажённые затылки – чуть вспотевшие от шерстяных шапок. Дома постепенно потухают – свет в квартирах гаснет: зимой спится дольше. Редкие жильцы попивают чай на кухнях – за плотными шторами гуляют размытые тени, упираются в чёткие рамки окон – и поглощаются мраком ночи. Губ касается неприятная горечь – отвожу уголёк фильтра ото рта: опять увлёкся и не заметил, что табак закончился. Окурок дымится неприятно, едва ли приятный аромат ползёт в ноздри – морщусь и по привычке тушу о край урны огрызок от сигареты. Артём внимательно следит за моими действиями и, когда остатки приобщаются к скромной куче мусора, говорит: – До понедельника? Веду плечами и напоминаю: – До начала зачётной недели. Страдальческий вздох пугает высунувшегося из форточки кота – вздрагивает и заныривает обратно в дом. Ухмыляюсь и похлопываю по плечу: – Такова реальность, смирись. Артём то ли кивает, то ли просто опускает голову – и бормочет едва различимо: – Да оно понятно… Орлов, слушай… – и замолкает. Выжидающе смотрю на синюю шапку в белых снежинках четверть минуты, нетерпеливо топчу хрупкую наледь на ступеньке. Затем не выдерживаю – раздражённо выдыхаю и спрашиваю: – Что? Поднимает на меня свои глаза и несмело начинает: – Ты на Новый год что делаешь? Нажираюсь в компании и даю себя уговорить подработать живым музыкантом. Как правило. Но если он спрашивает… хочет пригласить куда-то меня? – А что хотел? – Пригласить присоединиться к студсовету. Знаешь, там Ромка будет, он вообще не против… Миша сказал, что подумает… и сказал, что у тебя есть машина, а это… ну, не лишнее. – Так тебе машина нужна или все-таки я? – фыркаю я. Артём обижается – и снова бубнит под нос: – Можешь и без машины приходить, чё ты такой-то… Просто на ней удобнее, чем на автобусе. Может, мне интересны твои водительские навыки, – и улыбается слабо, чтобы не показать, что задело. – Всё нормально, коротышка, я подумаю. Спасибо, что пригласил. Вы там… собираете на стол, на всё такое?.. Артём кивает: – Да, по полторы с каждого, остальное с остатков… бюджета возьмём. Хочется кольнуть – сказануть про коррупцию или что-то в этом роде, но... молчу. Не хочу, чтобы он загонялся… к тому же не дурак, сам понимает, что мир так и устроен. – Понял. Постараюсь найти. Пока? – Ага… Разворачиваюсь, но не успеваю и метра пройти, как меня хватают за рукав. Синяя шапочка попадает в поле зрения – и слуха: – Там это, если не найдёшь… не переживай, я найду за тебя взнос, если что, я же за финансы отвечаю… Смеюсь хрипло, сбиваю небрежно с чужой шапки снежинки и едва проговариваю: – Домой иди, финансист… замёрзнешь. Артём улыбается – искренне – и прощается: – До первого дня зачётной недели, Орлов.