Свадьба

Первая суббота августа, 12:25 Родители Лены прибыли отдельно, на машине с каким-то неказистым лысоватым мужиком. Мы табуном забились в холл ЗАГСа. Жениха и невесту увели в специально предназначенные для них комнаты. Мой взгляд, как железо магнит, притянул Павел. Это пиздец! Он на человека-то не походил, скорее уж на какого-то пришельца. Ни одного, ни единого нормального жеста я у него не заметил! Слишком плавные движения наводили на мысль, что у него то ли что-то болит, то ли он просто тормоз. А эти ужимки дамы бальзаковского возраста? Просто кошмар! Взгляды из-под ресниц меня добили! Так и хотелось подойти и дать подзатыльник, чтобы это чмо прекратило кривляться, но весь ужас был в том, что он не кривлялся, он таким и был. Заметив мой изучающий взгляд, Павел вздрогнул, покраснел и нервно отвернулся. Ссутулившиеся плечи, напряженная поза. Да, блядь! Это не мужик, это какая-то девочка-нимфетка. Я непроизвольно закатил глаза, тяжело вздохнул и пошел знакомиться. Ненавижу разглядывать людей исподтишка, легче подойти и познакомиться, попутно изучив заинтересовавшую личность. А то, что оторваться от этого Паши я не смогу, было очевидно. «Такое» я видел впервые. Взгляд сам каждый раз возвращался к этому недоразумению. Он настолько отличался от всех когда-либо мною виденных людей, насколько это вообще было возможным. Кроме того, чувство будто «что-то не так» просто не позволило бы мне выпустить его из поля зрения. Может, поняв «что не так», я сразу потеряю к нему какой бы то ни было интерес? — Здравствуйте! Павел Степанович? — Да! Паша явно перенервничал. Его голос сорвался на фальцет, сам он задергался, будто схватился за оголенный провод под напряжением. Краска залила не только его лицо, но и уши с шеей, руки мелко дрожали. Может, это какая-то нервная болезнь? — П-приятно п-познакомиться! Э-э-э… — Андрей Иванович. Паша протягивает руку. Первым моим порывом было схватить протянутую конечность, но я быстро вспомнил, кто у нас «враг номер один». Вернее два… первой была пресловутая Ленка. Павел совсем растерялся, не зная как реагировать, что теперь делать и говорить. — А-андрей… Иванович! Я… я надеюсь, вы не в обиде за то, что Алексей меняет фамилию? Я молчу, не понимая, чего он хочет добиться своим выпадом. Позлорадствовать? Задеть? Ударить побольнее? — П-просто… мне показалось… К концу своего монолога этот Трындец Трындецович говорит все тише и тише, пока совершенно не сдувается. — Креститься надо, когда кажется. — Да! Простите! А на меня он так и не смотрит, уставился на носки моих туфель и мнется как девственница, впервые увидевшая член. От меня его спасло то, что нас пригласили в зал регистрации. Паша выдохнул с облегчением, промямлил что-то типа «извините» и побежал вперед, неловко перебирая ногами. Я же смотрел ему в спину и испытывал что-то непонятное. Больше всего охватившее чувство походило на разочарование от того, что у меня украли «жертву». Впрочем, и любопытства с азартом было не меньше. Кажется, я нашел того, на ком можно будет выместить свое плохое настроение. Злобно ухмыляясь, я последовал за гостями.

* * *

Первая суббота августа, 12:30 Зал регистрации просто не мог вместить всех желающих, но желающие это игнорировали. Вокруг раздавались щелчки затворов, мигали вспышки, а атмосфера была напряженной, словно мы находились на поле боя. В центре жертвенными агнцами застыли молодые с приклеенными улыбками и слушали тетку, говорившую им какую-то ересь ласковым нежным голоском, которым обычно разговаривают с дикими животными или душевнобольными. Я даже не злорадствовал, наверное, окончательно смирившись с потерей сына. Зато Паша устроил целый спектакль с потопом из слез и соплей, сморканием в платок и тихими всхлипами. Наблюдая, как его пытается утешить бывшая жена, тихо что-то нашептывая на ушко, я понемногу закипал, четко осознавая, что причиной слез этого несуразного человека должен быть я и никто иной, а вмешательство в душевные метания Паши расценивал как угрозу своим планам на него. Не лезьте к моей «жертве»! Я сам к нему сползаю, если будет надо. И вот Паша выдал особенно душераздирающий стон-всхлип, окончательно уткнувшись в платок. Вспышки и щелчки грянули с новой силой. А молодых объявили мужем и женой, велев поцеловаться, к чему они приступили с облегчением и энтузиазмом. Когда эти пиявки вдоволь «насосались», их разрешили поздравить, хотя, на мой взгляд, тут более уместно было бы высказать свои соболезнования по поводу свершившегося события. На выходе из зала с двуглавым орлом нас стали строить, и по ступенькам мы спускались в строгой последовательности: молодожены, родители супругов, родственники, друзья и тому подобная живность. На лесенке рядом со мной оказался Паша с покрасневшими, опухшими веками и носом. А нехер было реветь в три ручья! Нашел из-за чего убиваться. Его дочурку уже давно лишили всего, что полагается терять в первую брачную ночь, ее никуда не увозят от него, она даже фамилию не меняет! Какого хуя он сопли распустил? Загадка природы. Загадка щурилась, тянула пухлые губы, искусанные до вишневого цвета, стремясь «дотянуть» их до улыбки. Но все оказалось тщетно. А потом Паша наткнулся на мой пристальный взгляд и вообще «скукожился», в попытке то ли слиться с обстановкой, то ли просочиться сквозь пол, то ли стать невидимым. И я понял. Это не лечится. Мне скорчить лыбу не составило никакого труда. На фотках я всегда получаюсь, только глаза обычно ничего не выражают, но кого это волнует? Главное, чтобы получилось «красиво». А то, что «пусто» — никого не интересует. Кому нужна душа, когда дальше «обертки» руки ни у кого не доходят? Когда я отделался от обязанности позировать с новобрачными, Паши уже и след простыл. Ничего. Сегодня он от меня никуда не денется. Не тот день.

* * *

Первая суббота августа, 13:00 Гости набились в автобус. Я ехал за женщиной с девочкой, предположительно, сестрой моей жены. — Мама, а почему дядя плакал? Он болеет? «Да, болеет. На голову», — подумалось мне. — Нет, милая, не болеет. Просто дяде было очень грустно. Захотелось открыть глаза ребенку на то, что это у Паши не грусть, а тупость так проявляется, но я сдержался. — Почему? «Потому, что он даун» — пришел единственный ответ. — Потому что он дочку выдал замуж. Вот будешь ты замуж выходить, и твой папа будет плакать, — в разговор вмешалась женщина в красном. Я понял, кто тут главная «затычка» для всех «бочек». — Не будет. Мой папа нас с мамой выгнал. Я заподозрил, что сестра моей бывшей жены проявила фамильные черты, за что муж ее и выгнал. — Боже! Как же так? — Оленька, я же просила тебя никому такое не рассказывать! Простите ее. Просто мы с мужем недавно развелись, ребенок никак не привыкнет. Вы, кажется, двоюродная сестра Светланы? — Да, Людмила. А вы сестра матери Алексея? — Верно, меня Виктория зовут. — А что с вашей сестрой? Почему я ее не вижу? — Они с сыном не ладят. «Не ладят» — это слишком мягко сказано. «Не ладит» сын со мной, а мать он не выносит. И правильно делает, как еще относиться к женщине, отказавшейся от своего ребенка? — А с отцом невесты действительно… все в порядке? — спросила Виктория. Видимо этот вопрос волновал многих, если не всех. По моему мнению, так с ним далеко не «все в порядке»! — Все хорошо. Не переживайте. Просто Паша очень чувствительный и ранимый человек, он очень восприимчив ко всему. Наверное, он почувствовал себя брошенным. Привык, что рядом всегда есть женщина, которая им руководит. Ага, подкаблучник классический. — Сначала за него все мать решала — она была очень властной женщиной и зашугала сына вконец! Конечно! Если сын — баба, а не мужик. — Потом его пригрела Света, она с ним как с ребенком нянчилась, но в результате ей все же захотелось иметь «крепкое мужское плечо» рядом. «Светка ваша — блядь! А Паша — слюнтяй!» — припечатал я мысленно. В самом деле, что за привычка решать за других как им жить? А потом не получив того, что нафантазировали, выкидывать человека, словно дырявый носок. — Затем Леночка за Пашей присматривала. А тут у нее уже своя семья будет, не до возни с отцом, он же как малый ребенок, без руководства совсем ничего не может! Мне почему-то за Пашу обидно стало. И хоть я понимал, что от этого неврастеника действительно мало что можно было ожидать, однако мужская солидарность не позволяла молча сносить притеснение пусть и условно, но мужика! — Так уж и ничего? Вы, я смотрю, высокого о Павле Степановиче мнения. Да с такими родственниками и врагов никаких не надо! Вот еще вопрос, а нужны ли эти родственники вообще? От них одни неприятности и разочарования. — Да вы… Да вы… Хам! — возмутилась тетка в красном. — Да, он такой, сестрица рассказывала. — А что вам обо мне еще сестрица рассказывала? Вот мне она о вас совсем ничего не говорила, как будто вас и не существовало для нее. — Она просто на меня тогда в обиде была. — А… Вы, наверное, ее мужика увели, — догадался я, — тогда не удивительно. Конечно, не удивительно, суки собачатся только из-за кобелей. — Что? Откуда… Ничего подобного! — Ну-ну… Можете не оправдываться, хождение по мужикам у вас семейная черта. — Ничтожество! Какое же ты ничтожество! — Мы, кстати, на брудершафт не пили, чтобы на «ты» переходить. Ведите себя прилично. Автобус затормозил. Дамочки тоже. Я счел за благо смыться, пока они не опомнились. Вот так всегда. Женщины охотно раздвигают перед тобой ноги, но кроме секса все твои действия подвергаются жестокой критике. В общем, с женщинами, кроме траха, ничего общего иметь нельзя — это я понял давно.