сбор №68

Наутилус Помпилиус — Чёрные птицы

      О том, что молодой король немного не в себе, а вернее не от мира сего, слухи ходили давно, ещё при жизни его отца, правившего страной добрые полсотни лет, и каждый тот год был мирным и щедрым. Нынче же люди с опаской захлопывали двери и ставни задолго до наступления тьмы, ибо тьма приходила в эти некогда благословленные края не одна.       Тьма опускалась резко, накрывая долины и горы беспроглядным покровом тишины, и только хриплый, надрывный клёкот прорезал ночь, да так пронзительно, будто над самым ухом, взводя дрожью даже самые безрассудные сердца. И горе было тому, кто не успевал добраться до надёжного ночлега, не оставалось наутро ни единого следа от такого глупца, и катилась по весям и городам страшная весть, мол, пожран там-то и там-то такой-то крестьянин или странник, а флаг над королевским дворцом набухал алым, будто кровью, а как ещё объяснить, что вьётся тот против ветра грузным красным полотном, хотя ещё вчера висел, как и положено, потрёпанной сине-белой тряпкой.       Молодой король, как поговаривали замковые слуги, на слухи лишь скрежетал зубами да зыркал провалами тёмных глаз, а потом закрывался в своих покоях, видеть которые никто толком не видывал, а потому рассказывали чушь несусветную, всё равно ведь проверить некому. Уж что только ему не приписывали: и пожирание сопливых младенцев, и глумление над невинностью девиц, и расчленение котят, но только ни те, ни другие, ни третьи в королевстве не пропадали, исчезали только мужчины, только молодые и даже не каждый день.       Так и длилось бы такое непотребство ещё много страшных лет или веков, да подрос тут на радость — а, может быть, и на беду — ясноглазый да огнекудрый герой.       И звали его Хината Шоё.       Каждый, кто встречал этого мальчишку в злополучный вечер до, укоризненно качал головой да цокал жалостливо языком: вот если бы к такому рвению да малость осмотрительности или капельку рассудочности, так цены бы ему не было. А так была — три золотых. Три жёлтых, отполированных тысячами жадных рук монеты перекочевали из бархатного кошелька незнакомца в чёрной хламиде в мозолистые ладони двух вороватого вида молодчиков и спящий дурманным сном Хината разметался по мягким подушкам паланкина.       Очнулся он в темноте, но тело так вольготно возлежало в чём-то пушистом и тёплом, что вставать совсем не хотелось, и он, верно, так и провалялся бы, медленно погружаясь в новый сон, да только хрустнуло вдруг в стороне — будто костью. Потом затрещало — мерзко, резко, будто по тысячам костей бегут сотни ног, даже скорее ножек: ближе-ближе-ближе!       Мазнуло прямо по лицу жёстким и шершавым, словно птичьим крылом, и Хината вскочил, запрыгало резиновым мячиком сердце, больно ударяясь то в горло, то в живот, да только далеко не ушёл, споткнулся о подушку и влетел с размаху лицом в что-то тоже тёплое, но живое.       Завозилось, зашуршало под руками одеждой, раздражённое пыхтение раздалось возле шеи. Хината, как мог, отбивался сам, но выпутаться из плотной ткани оказалось нелегко, тем более, что кто-то — или что-то? — отпихивался с не меньшим усердием, больно врезаясь то ли локтями, то ли шипами под рёбра.       — Кто ты такой! — вспыхнул вдруг фонарь, рассекая странно холодным, синюшным светом тьму на тени. Хината завороженно застыл, пялясь на громоздкую мебель, необъятные гобелены и ковры, не потерявшие величия и красоты даже под налётом пыли. Хлестнуло горькой обидой, даже кулаки захрустели, сжимаясь до боли: такого бы в их хижину и Натсу не мёрзла суровыми зимами. Одна из теней тем временем вытянулась горделивой фигурой, блеснула криво сидящая на голове корона, а рука, изящно отведшая край мантии, замерла в повелительном жесте.       «Король!» — догадался Хината, ноги подкосились сами собой и он так и рухнул бы на колени, сражённый давящим могуществом, да только чихнул неурочно молодой король, следом взвились ярким пламенем факелы на стенах, заливая комнату нестерпимым светом.       Магия, а это была именно магия, так решил для себя Хината, мгновенно рассеялась, осыпалась едкой трухой, забившей и рот, и нос, да только глаза раскрылись шире, впитывая то, что не видел, если доверять россказням слуг, никто и никогда. В не такой уж и большой комнатёнке среди старой рассохшейся обстановки стоял такой же, как и сам Хината, мальчишка, только бледный, худой и совсем потерянный.       И корона ему большая, подумал Хината, невольно шагая вперёд.       — Что ты делаешь, несчастный? — резануло надменным тоном, но Хината в ответ лишь улыбнулся и поправил сползшую корону.       Тяжёлая! Корона оказалась очень тяжёлая, а молодой король совсем юным и то, как напряжённо он сгорбился от взмаха руки, совсем не придавало ему ни величия, ни жёсткости.        — Куда же ты их деваешь тогда? — Хината нахмурился, вспомнив наконец о своей миссии, и резво кинулся осматриваться, только теперь не глазами, а руками, тщательно прошаривая кажущиеся бездонными недра шкафов, откидывая тяжёлые пологи и покрывала, но, конечно же, так и не нашёл ни единого доказательства ужасных преступлений. Он вернулся к так и выпрямленному длинной жердью королю, всматриваясь теперь в выбеленное отсветами лицо. Надменно сжатые губы, вздёрнутый подбородок, острые линии скул и глубокие провалы мёртвых орбит. Так и отшатнулся бы! — так беспроглядна бездна сплошных зрачков немигающих глаз.       Будто звериные. Или птичьи.       — Вороньи, — подсказал король, не меняя ни позы, ни тона, и тут Хината их увидел: с десяток, а то и больше взъерошенных смоляных воронят обступили их двоих, смешно переваливаясь на тонких ножках.       — Ты их превратил, что ли? — птенцы уставились прямо на Хинату чёрными бусинами глаз, липкие капли пота заструились по спине.       — Кого? — не понял король и уставился так же, как птицы, склонив — очень неудобно — набок голову.       — Ну, тех, — Хината замялся, передёрнул несколько раз плечами, пытаясь отлепить противно влажную рубашку, но та впилась холодом ещё сильнее, — кто по ночам пропадает.       — Нет, — король покачал головой и воронята тут же повторили жест, множа длинные ломанные тени, от которых стало совсем уж жутко, хотя в этом Хината не признался бы и под пытками.       — А меня тогда зачем купил? — захлестнуло обидой, будто с головой окатило помоями. Хината схватил ошарашенного таким напором короля за ворот рубашки — так и тряхнул бы посильнее, чтобы ожил, а то стоит тут истуканом и даже не оправдывается!       — Да не покупал я тебя! — тот неожиданно резво пихнул локтем. Хината ответил — коленом, куда достал. В завязавшейся потасовке первой слетела корона, звонко пробряцала по давно не мытому полу, закатываясь под кровать. Следом рухнула мантия, поднимая облако пыли, потом что-то хрустнуло, Хината, тщетно извиваясь под сильным несмотря на худобу телом, злорадно понадеялся, что кость, но король, даже не охнув, вытащил из кармана подзорную трубу.       — Ух-ты какая! — не удержался Хината, пальцы, только что сжимающие тощую шею, невольно разжались. — Дай потрогать! — и потянулись к блестящей, изукрашенной серебристой вязью непонятных символов вещице.       Король как-то тяжело вздохнул, неловко поднялся на ноги и шикнул на радостно клекочущих воронят. Хината немного обиделся, резво вскакивая, но просить второй раз не стал. Король буркнул что-то неясное, небрежно ткнув концом трубки, и Хината тут же забыл все обиды и тревоги. Подзорная труба легла в ладони прохладой металла, запела беззвучно, разливаясь теплом, лаская каждый истерзанный кусок тела, да, кажется, саму душу.       Снаружи вдруг рассвело, открытое окно поманило распахнутым небом.       Хината был готов шагнуть прямо туда — в манящую высь, только тюкнуло болью в рассаженной губе. Он облизнулся, кривясь от неприятного солёного вкуса крови. От цепкого взгляда короля вовсе передёрнуло. Тот смотрел жадно, словно на величайшую драгоценность, Хинату затрясло, мелко, болезненно, казалось, что каждую кость и жилу перебирает длинными когтистыми пальцами и это мерзкое ощущение перекрыло даже саднение ушибов и царапин, оставшихся после их короткой драки.       Он перевёл взгляд на короля, тот шевелил руками в воздухе и каждый палец увенчивался крючковатым когтем. Затрещала на спине рубаха, расползаясь прорехами, выгнуло шею, будто что-то оттягивало назад, Хината старался вдохнуть, но грудь застыла в горячих невидимых объятиях.       — Как тебя зовут? — прошелестело затхлым ветром.       — Хината… Шоё… — едва выцедилось из слипшихся губ.       — А меня Кагеяма, — король взметнулся вязкой тенью, нависая над самым лицом. — Кагеяма Тобио.       — Я знаю! — лопнуло между пальцев липким пузырём, прошивая острой болью. Хината неловко взмахнул непослушной рукой, подзорная труба вспыхнула в свете факелов расплавленным золотом, удачно попадая между тёмных глаз.       — Фух! — Хината осел следом за упавшим телом поверженного короля. За окном раздался свист, поднявший рассевшихся до того на кровати воронят в галдящую стаю.       — Тихо вы! — махнул им Хината, оглядываясь, во что бы завернуть тело. — Ничего с ним не будет! Ну шишка на лбу! Подумаешь! Ему же не на бал! — уговаривал то ли себя, то ли вновь притихших птиц Хината, подтаскивая закатанного в ковёр короля к окну. — Ему в плен! — добавил, уже стоя на подоконнике, и сиганул поскорее вниз. В спину впились тревожные, Хината так и не смог отделаться от мысли, что разумные, взгляды птиц.       — Молодец, рыжик! — Танака растёкся щербатой ухмылкой, помогая выпутаться из пружинящей сети, так удачно стянутой у одного колдуна ещё в прошлом месяце. — Я на тебе ещё два серебряных заработал!       — Заработал? — Хината спросил без интереса, чтобы отвлечься, что-то важное крутилось в памяти, выпадая из понимания.       — Ага! Все у скользкого Дайшо ставили, что ты сгинешь в спальне короля, кроме меня, Нои и Дайчи! — Танака ловко обвязал верёвками ковёр, уже погруженный в телегу, и принялся закидывать его сеном.       — Что и Асахи не верил? — Хината было вспыхнул обидой, но слова гневной тирады о дружбе и доверии застряли в глотке.       Он вспомнил, что было не так.       Кагеяма улыбался.       В тот момент, когда называл своё имя, этот поганый, как ни смотри, король улыбался — как другу.       На плечо тяжело упало что-то мокрое.       Воронёнок, один из тех, что остались в замке, довольно каркнул прямо в ухо.