сбор №68

      — Пожалуйста, сэр, не дёргайтесь.       Дайчи не дёргается. Это просто тик от белозубой улыбки того парня.       Тот парень, Суга, как называли его в клубе, тоже не дёргается, хотя кривая игла впивается в кожу у самого угла глаза; прижимается коленом, будто случайно, но Дайчи слишком хорошо знает цену таким случайностям, одна, как раз, стоила квартального бонуса буквально вчера.       Вчера вообще день был так себе — пожелать врагу совестно.       Первое правило бойцовского клуба: никому не рассказывать о бойцовском клубе.       Свежий шов опасно трещит ухмылкой.       Ксо! — трахаться в гипсе будет, наверно, не очень удобно.       Вчера, а это уже прошлое, пусть и минувшее, но всё ещё скребущее в груди (а может всё дело в треснутых рёбрах?) начинается с пощёчины. Дайчи не успевает ничего спросить, как Киёко швыряет смартфон, совсем новый, ещё даже не заляпанный пальцами, об стену.       Нет, он, конечно, догадывался, что суперпрочный корпус это рекламный слоган, но осыпающаяся стеклянным крошевом задняя панель царапает реальной болью. Зато с экрана бесстыдно зияет забрызганная спермой промежность.       — Мужская, между прочим, — попытка оправдаться провалена так же, как и квартальный отчёт.       Просто Дайчи весь день думает, что сканер радужки и отпечатков пальцев нужно использовать по назначению, а ещё, что бёдра, призывно разведённые на фотографии, он где-то уже видел.       — Извини.       Дайчи оглядывается. В маленькой каморке, громко именуемой комнатой отдыха, он уже не один.       Рукав рубашки впитывает пролитый кофе с жадностью пустынных дюн.       — Я случайно, — парень протягивает салфетку с улыбкой, подтверждающей, что не случайно. Сугавара Коуши, милый — слишком милый — секретарь великого и ужасного босса отдела маркетинга, только что развеявшего отчёт Дайчи с высоты тридцать седьмого этажа.       Похоже, в следующий раз над Манхэттеном пролетит его задница.       — Ничего страшного, — Дайчи улыбается-улыбается-улыбается! Салфетка хрустит в кулаке, будто стекло. Жаль, что не больно.       — Правда случайно, — в ухе звенит шёпот, в паху — сжавшиеся от небрежного — тоже случайного? — прикосновения яйца.       Тащит взгляд на багряный синяк, едва виднеющийся в вороте расстёгнутой рубашки.       — Всё в порядке.       С Дайчи правда всё хорошо, только бухает в голове и животе тяжёлый пульс и безумно хочется врезать по блестящим губам, сложенным в понимающую улыбку.       Господи, да у этого парня косметичка явно больше, чем у его жены!       — Тогда — хорошего дня! — пробирает сквозняком из хлопнувшей двери. Дайчи ёжится.       Кто же отправил это грёбанное селфи?       На самом деле Дайчи чист, по крайней мере, перед Киёко, но слова в данной реальности ничего не стоят, а потому он обречённо останавливается перед витриной ювелирного магазина.       Сколько стоит прощение? Три карата? Пять? Больше Дайчи не потянет, и так придётся распрощаться с мечтой о новой машине, ремонте в гостевой спальне и абонементом в тренажёрный зал, а ведь это единственное легальное средство для снятия напряжения, которое может себе позволить такой офисный планктон как он.       Рекламу боксёрского клуба Дайчи обходит за триста метров, попадая рикошетом в призывно приоткрытую дверь бара без названия.       Почему бархатные коробочки для колец такие тяжёлые? — мысли тонут в пиве недостаточно быстро. Дайчи заказывает виски.       — Вы не в моём вкусе, — звучит сбоку.       Сугавара в этом дрянном месте, как элитный чунцин на мясобойне. Наманикюренные ногти брезгливо касаются стакана, запах его парфюма сшибает даже сквозь сигаретный дым и кухонный смрад.       — Да ладно, красавчик, не ломайся! — патлатый парень залихватски опрокидывает свою тару в жадно раскрытый рот, опуская вторую руку на чужое колено.       Сугавара ломается — мягкой улыбкой. Дайчи грезятся огни Дзигоку, и он просит повторить виски.       Виски блестит пряными каплями на осколках стакана.       — Ничего противоправного, просто из руки выскользнуло, и, да, над головой этого заикающегося парня, а так никто его не бил, вот хоть у бармена спросите, — Сугавара кивает в сторону стойки с таким честным выражением лица, что даже Дайчи верит в его версию, что уж говорить о суровом офицере, старательно прячущем в карман сложенные пополам купюры.       — Мне пора, — Дайчи пялится в серое небо ещё полчаса, видит — налитые кровью выпученные глаза начальника. Пальцы сводит судорогой — в кулак.       — А может — ещё по стаканчику? — Сугавара наваливается плечом, напряжённо застывает в неловкой позе, наклонив голову.       Словно на что-то не решается.       Дайчи не хочет знать на что.       — Меня ждут дома.       Ведь ждут же?       — Это я отправил тебе то селфи, — воздух горчит. — У тебя на него встал?       Как можно спрашивать такое со столь невинным видом?       Третье правило Бойцовского клуба: в схватке участвуют только двое.       В странном подвале неприметного бара жарко, душно, тесно: за спиной полсотни глоток вдыхают распаренный воздух, выдыхают — ярость и злость. Не отступить и на шаг, но Дайчи даже нравится эта живая нерушимая стена, впивающаяся взглядами-клыками.       Так — хорошо, так — не страшно: ни убивать, ни умирать, а Дайчи нужно — правда очень нужно — пройтись по краю.       Хук слева у него всегда был сильнее, но Дайчи бьёт правой — по кляксе бесстыжего рта.       — А ты горяч, Савамура Дайчи, — смеётся; Суга, как скандирует плотно обступившая толпа, смеётся беззлобно, захлёбываясь кровью. Медленно проводит языком по рассаженной губе, прикрывая глаза, словно от удовольствия.       У Дайчи картинка плывёт, яркая лампочка, раскачиваясь, слепит.       Разит потом, ядрёным мужским потом и кровью. Крови здесь проливается достаточно, чтобы слететь с катушек.       И Дайчи летит — бодает с разбегу в бледную тощую грудь.       Сугавара падает навзничь, не пытаясь дать отпор.       Дайчи это бесит, взводит, раскачивает, так, что хочется не просто стереть всё ещё соблазнительную улыбку, а разбить красивое — правда, красивое — лицо в неузнаваемое месиво.       — Дай-чи! — бьёт током собственное имя.       Дайчи тоже бьёт, сминая нос, сдирая скулу, рассекая бровь. Кровь сочится по кисти, обвивая пальцы, Дайчи ловит капли губами.       Шумит в голове пустота.       Седьмое правило Бойцовского клуба: бой продолжается столько, сколько надо.       Дайчи больше не надо. У него член не опадает.       Он протягивает руку, предварительно обтерев её об штаны, но Суга вскакивает сам, зло поводя голыми плечами.       Нервно хрустит суставами пальцев под рёв обезумевшей толпы. Дайчи вылизал бы каждый и прямо сейчас.       — Хочешь засадить мне в жопу? — рваные губы расходятся в насмешке в грёбанных миллиметрах от лица.       Дайчи сплёвывает на пол, ощупывая саднящую челюсть.       О, да! — кисть стонет, сминая веко.       Да! — гудит в ответ ухо.       Да! — Дайчи хочет засадить ему по самую поперечную ободочную (он не уверен, что знает, где это, но звучит достаточно угрожающе).       — Досадно, — Суга жмурит заплывший глаз, — но я тоже собираюсь быть сверху.       Кулак, неожиданно твёрдый для такой холёной руки, врезается в живот, костяшки скребут по позвонкам, прошивая болью всё тело.       Одинокая лампочка вспыхивает напоследок в самые зрачки.       — Хей, парень! — латексные пальцы быстро ощупывают лицо. — У тебя страховка есть?       Дайчи старается не морщится, не двигаться, не дышать, даже моргание ресницами отзывается тяжёлой литой болью, но все шестнадцать цифр страховки проговаривает внятно и достаточно громко.       Голос, видимо врача, тут же теплеет.       — Чует шелест зелёных, — хмыкает рядом другой голос, всё такой же завораживающе-расслабленный, чуть насмешливый, и Дайчи вновь захлёстывает безотчётной злостью.       Или тревогой?       — Повторим как-нибудь? — прожигает холодом касания, Дайчи ловит чужую руку, но та выскальзывает, глухо стукаясь о твёрдую поверхность.       Глаза открываются нехотя и тут же жмурятся — слишком ярко, слишком бело, слишком тихо.       Они явно не в подвале Бойцовского клуба.       — Вы уверены, что у вас аллергия на все известные анестетики, мистер Савамура? — лицо врача кажется смутно знакомым, наверно, из-за выщербленного рта или шрама над левой бровью. — Придётся зашивать на живую.       Второе правило бойцовского клуба: никогда никому не говори о бойцовском клубе.       Дайчи кивает, едва сдерживая накатывающую дурноту.       Развязно белеет с соседней каталки поджатый оголённый живот. Суга смеётся так, что его держат двое.       Ксо! — заливает глаза кровью.       Содранные костяшки зудят теплом, губы — жаждой поцелуев.