сбор №68

      Прикурить бы! — Куроо со вздохом закрывает глаза, вытягиваясь на нагретой крыше. Кенма тоже вздыхает, только совсем тихо, потом возится, явно шаря в своей сумке.       — Возьми, — шуршит бумажной пачкой над самым лицом.       Накрывает знакомым запахом, забивая едкой слюной горло, но Куроо гордо отмахивается от предложенной подачки.       Он завязал.       — Как хочешь, — равнодушно цедит Кенма и надолго замолкает. Сонный стрекот цикад вторит гулкому пульсу в голове, поверхность крыши уже жжётся, но Куроо слишком лениво вставать, тем более, что до вечера нужно где-то болтаться.       — Хей-хей-хей! — вдруг доносится снизу. — Кто тут драный котяра?       — Кажется, это тебя.       — Да нет, Кенма, это какого-то драного котяру, а совсем не меня!       — Хей! Киса-киса-киса, выходи! — настойчиво звенит во дворе.       Тц! — у Куроо глаз дёргается.       — Куроо-сан, вас там спрашивают! — доносится от двери голос кохая, такой довольный, что Куроо кидает на звук первое попавшееся под руку. Лев недовольно гундит о жестоком обращении с булочками, но быстро затыкается, явно получив добавки от кого-то ещё.       — Поднимай задницу, Куроо! — рявкает над ухом достаточно угрожающе, чтобы вскинуться по стойке смирно, но Куроо лишь переворачивается набок, жмуря глаза от яркого солнца.       — И тебе доброго дня, Як-кун, — тянет слова сквозь ухмылку, привычно блокируя замахнувшуюся руку.       — Подними задницу и заткни уже этого крашенного хмыря, пока он не собрал всех помойных котов в округе! — но Яку не первый день в банде, да и пинается несмотря на девчачий рост очень точно и зло.       Куроо вскакивает не в лучшем расположении духа, взгляд тащит вниз, на школьный двор, вернее, на воинственно взъерошенную макушку парня, вертящего головой в разные стороны.       Куроо невольно пригибается, прячась за ограждением.       Что-то в этом парне напрягает — до дрожи в сжатых кулаках.       — Ты его знаешь? — Яку подкрадывается бесшумно, тыкая снова под рёбра, но теперь пальцами.       Больно, словно Яку весь состоит из металлических штырей: тонких, но смертоносных. Куроо трёт саднящую кожу, вглядываясь в нервные движения чужака, теперь выкручивающего собственные руки в локтевых суставах.       Слепит глаза, реальность плывёт смазанной зыбью. Куроо неловко трясёт головой, пытаясь восстановить картинку.       Горло дерёт, как хочется курить.       — Кс-кс-кс-кс-кс! Акааши, ну чего они не выходят? — странный парень шумно падает на колени, поднимая плотное облако пыли, и ответ другого тонет в хриплом кашле.       Куроо его не знает.       Но будто знает и уже не первую жизнь.       — Оя-оя, зачем же так кричать? Мы же не в горах и вообще цивилизованные люди! — Куроо машинально пересчитывает сгрудившихся за главарём — а этот недоумок, замерший с раскрытым ртом, явно главарь — парней, отмечая, как те мгновенно подобрались. Только один так и остался в стороне, обманчиво расслабленный, вроде как незаинтересованный в происходящем, с раскрытой книгой в замотанных бинтами пальцах.       — Это ты Куроо Тецуро? — парень удивлённо таращит глаза. Куроо на это даже не обижается — они все так сначала думают; просто улыбается, если, конечно, кривой оскал можно считать за улыбку.       — Так это ты уделал на прошлой неделе Дайшо из Нохеби?       — Ну, я, — тащит дымом, так явственно, что приходится срочно сглотнуть, но вязкая слюна растаскивает жажду глубже.       — Круто! — а чужак восторженно трясёт за руку и пялится — как влюблённая дурочка.       — А ты-то кто такой? — Куроо на всякий случай отступает назад, разрывая рукопожатие. — Лучший ученик? — медленно вытирает ладонь о форменные брюки, брезгливо морщась, хотя ничего неприятного на самом деле не испытывает, даже наоборот, тяжёлое тепло чужой ладони впечатывается мурашками.        — Акааши, он меня похвалил?       Акааши, парень со скучной миной, раздражённо захлопывает книгу, в которую втыкал всё представление, и окидывает их обоих не читаемым взглядом.       — Вряд ли, — выносит вердикт, старательно, даже показушно, подворачивая манжеты рубашки, стерильная отглаженность которой на фоне остальных, слегка потрёпанных и смятых, бьёт по глазам.       Чистоплюй! — сплёвывает Куроо, чувствуя нарастающее раздражение своих парней спиной.       — Как кто я?! — чужак расправляет мощные плечи до хруста, но обиженно подрагивающие губы сбивают весь угрожающий настрой. Куроо старается не рассмеяться. — Да я же Бокуто Котаро, главарь Фукуроданских сов, вхожу в пятерку самых отъявленных отморозков Японии!       — А могли бы войти в тройку, — фыркает всё тот же Акааши.       — Хей, Акааши, ну, хоть не при них!       Куроо больше не может, смех раздирает грудь, пересохшее горло, обглоданные губы. Горчит на языке конец фантомной сигареты, и пальцы привычно ощупывают карманы, но те пусты, как и голова, будто все мысли сдуло то ли ветром, то ли громким голосом Бокуто, упорно доказывающего на пальцах, как он на самом деле крут.       — Так вы драться пришли или в караоке нас пригласить?       Напряжённые взгляды протыкают в решето, стаскивая смех в кашель. У Куроо рот рвёт — ветром.       — Драться! — Бокуто отвечает, гордо выпрямившись. И куда только делась вся эта клоунская маска? Вместо улыбки добродушного идиота жёсткая прорезь оскала.       Убить бы такого — до смерти.       Земля катается на языке, забивается в нос, глаза, но Куроо не отпускает — сводит судорогой горло, как хочется прикурить, да хоть бы вдохнуть — дыма, а в рот, полный грязи, лезут пальцы.       — Так я победил? — Бокуто снова пялится, прожигая чёрными дырками огромных зрачков. Куроо плюёт — прямо в лицо, тут же проминающееся в обиженную мину. Бокуто не злится, почти равнодушно тыкает обратно в землю, заламывая руку до неприятного хруста. Локоть трещит под сильными пальцами, хорошо, что стон гаснет в стоптанной траве, непонятно как выжившей в таком беспросветном углу бесплодного пустыря.       Куроо больше не смешно, он вздрагивает от яростных криков, треска костей и топота множества ног, вычленяя в безумной какофонии собственного пульса лишь грозный тон Яку. Бокуто пыхтит в ухо, наваливаясь теперь всем собой, и кровь — чужая — неприятно стекает по виску, шее, впитываясь в мокрую от пота рубашку.       В какой момент всё пошло не так, Куроо не знает, но силы этому Бокуто явно не занимать.       — Сдаёшься?! — дёргает, обжигая болью, плечо. Куроо может ответить только мычанием, и Бокуто опрометчиво приподнимает ему голову, чтобы разобрать слова.       Песком по глазам, так себе тактика, нечестная и рискованная, но Куроо выбирать не из чего. Бокуто раздражённо вскрикивает, теряя бдительность. Куроо хватает и полминуты, чтобы выбраться из железных объятий, ещё столько же — ударить ногой под колени, обрушивая врага на землю.       — Как тебе смена позиции? — Куроо наваливается сверху, в груди плещется кашель и сип, грязь разъедает рваный рот, рассаженные пальцы ломает, но стаскивает в тошнотворную муть совсем не от этого.       Бокуто смеётся.       Куроо даже трясёт, как тот содрогается от хохота, даже не пытаясь отбиваться, а ведь ему должно быть больно, хоть чуточку больно!       Кровь сочится по костяшкам пальцев, капая на разодранную футболку.       Рисунок с Дедпулом кажется очень знакомым.       — У меня такая же есть, — Куроо даже переворачивает тяжело дышащее тело парня, чтобы убедиться наверняка.       — Кто бы сомневался, — раздражённо отвечает кто-то сзади, и Куроо вдруг понимает, что никто больше не дерётся.       — А у меня теперь нет! — Бокуто обличительно просовывает руку в прореху ткани, раздирая её напрочь.       Улыбается.       Куроо не улыбается — отражает.       Душит слишком чистым воздухом. Куроо бы прикурить, хоть от жара хищных глаз, держащих много крепче грязных пальцев.       — Хей! Бокуто! Спасибо за диск! — девчонка в форме академии Фукуродани, и откуда только взялась в таком месте, приветливо машет рукой от ворот.       — Хорошенькая! — восторженно выдыхает Лев, озвучивая приличную часть мыслей всех своих семпаев, и громко хрустит пальцами, судя по сдавленному шипению не своими.       — Широфуку! — Бокуто резко вскакивает, легко откидывая Куроо, будто тот пушинка. Куроо ощупывает саднящую руку, вроде не сломана.       — Да, пожалуйста, Широфуку! — ещё громче орёт Бокуто, утираясь тылом кисти. Кровь от этого растаскивается по всему лицу, мешается с грязью, а вместе с широко раскрытым в радостной улыбке ртом придаёт нелепый вид.       Так и клокочет в глотке.       Куроо прыскает в кулак. Позади хмыкает кто-то ещё, кажется, Акааши, потом дребезжит нескрываемый хохот, разделить в котором своих и чужих не получается.       — Хей, тихо вы! — Бокуто пинает, не оборачиваясь, совсем не зло, скорее смущённо, и так же неловко машет рукой девчонке.       — Твоя девушка? — Куроо правда старается быть тише, но смех упорно прорывается сквозь сжатые губы.       — Ага, — Бокуто кивает.       — Только она об этом ещё не знает…       — Акааши! Зачем ты опять!       — Оу! — мысли в голове Куроо проносятся со скоростью света, закручиваясь в особо крутой вираж на сползшем к самой туфле носке той девчонки. — Спорим, она согласится пойти со мной в караоке! — он выпаливает уже на бегу, оттирая попутно с подбородка засохшую кровь.       — Что?! Да только посмей, драный котяра! — за спиной яростный рёв и громкий топот.       Куроо оглядывается — ослепляет улыбкой, и невольно сбавляет скорость. Пальцы, вцепившиеся в ворот куртки, — горячие, грубые, впечатываются глубоко под кожу сигаретными ожогами.       Прикурить бы, но Куроо завязал.       Теперь безвозвратно.