сбор №68

      Скелеты в шкафу не редкость, но этот выпадает совсем уж не вовремя и прямо на Акааши.       — Где вы закопали всех женщин, с которых сняли это? — он брезгливо поводит плечами, пытаясь сбросить с себя ворох кружевных трусов. Куроо сдавленно хрюкает в кулак и на всякий случай делает шаг назад. Красный бюстгальтер с вызывающим пуш-апом медленно сползает из накренившегося бумажного пакета, пока не шмякается на плечо. Судя по линии рта Акааши такому погону официально не рад.       — Тебе идёт! — Куроо быстро щёлкает камерой; Акааши профессионально уходит из кадра.       Завистливый вздох Бокуто слышится так явственно, что Куроо оборачивается. Со спинки кресла свисает его ярко-жёлтая ветровка, на тумбочке блестят забытые им часы, в воздухе витает терпкий запах его парфюма для особых случаев.       Бокуто далеко, но рядом, незримо, но ощутимо.       Они оба чувствуют это.       — Поможете? — Акааши вытаскивает из пакета нечто чёрное, при близком рассмотрении оказавшееся подобием костюма горничной. Правда очень развратной горничной, такую, в короткой юбке вровень с микрофартуком и прозрачными кружевными трусами, пороть и пороть.       — Ещё как! — Куроо разворачивает его лицом к себе, не дыша. Он присаживается на корточки, стаскивая одним рывком штаны и трусы. Нос оказывается напротив пупка, удержать от поцелуя выше человеческих сил. На звонкий чмок Акааши дёргается всем телом, скомканная футболка глухо шлёпается на пол, а едва загорелый живот покрывается мурашками. Он шумно втягивает воздух, прикрываясь руками. Углы стиснутых губ опасно проваливаются вниз.       Куроо целует снова, теперь на самой границе роста паховых волос, долго и нежно, впиваясь вместо губ пальцами в ягодицы. Акааши ведёт в сторону, он хватается за открытую дверцу шкафа, жмурится, теряя в одно мгновение безразличную маску. Куроо с трудом разжимает пальцы, оглаживая напряжённые бёдра ладонями, ртом прихватывает кожу на животе, пока в подбородок не упирается влажная головка чужого члена. Он чуть прижимает её, залезая языком в пупок. Воображение неминуемо дорисовывает Бокуто. Как бы он подошёл к Акааши сзади, фиксируя за шею и руки. Как шептал бы в самое ухо комплименты на грани фола, водил губами вдоль тугих вен и жил, ласково отводил выбившиеся пряди, медленно, очень медленно, тёрся носом и пахом, не давая ни отстраниться, ни вжаться глубже, пока Акааши не сдался бы, не застонал, не попросил — вставить, дать, взять, у него, его самого, лишь бы сдвинуться с точки назойливого возбуждения.       Но они вдвоём, в руках Акааши шелестит чёрный шёлк, и другого шанса увидеть его в таком виде может не случиться.       Куроо шлёпается на задницу. Хочется курить. И трахаться. И то, и другое до физической ломки, чтобы отвлечься, он всматривается в крошечное окошко плёночного Canon. Глаз автоматически выбирает лучший ракурс, пальцы вертят затвор. Он успевает сделать с десяток снимков, пока Акааши натягивает короткую юбку и подобие блузки. А вот трусы — полупрозрачные, с пошлым блеском и не менее пошлым кружевом — скрываются под подолом слишком быстро, не успев стать звездой специального выпуска для чемпиона.       Разочарование срывается с языка ёмким матерным словом, подхваченным у того же Бокуто. Куроо прикусывает его на середине, надеясь, что Акааши не сильно продвинулся в изучении русского языка.       — Это обо мне? — Акааши бессовестно невозмутим. Он снова собран и спокоен.       Профессионален — до скрежета зубов.       Куроо мысленно благодарит богов, что он сам любитель, и откидывается плашмя на спину. Он делает приглашающий жест рукой трижды, но Акааши не спешит приближаться: нависает сверху, окидывает долгим изучающим взглядом. Под этим взглядом у Куроо кишки заворачиваются в пульсирующий клубок, что уж говорить о члене, переполненном кипящей кровью. Он расстёгивает молнию, чтобы сбавить напряжение в паху, Акааши в тот же момент припечатывает сверху голой стопой.       — Работайте фотоаппаратом, Куроо-сан, — улыбка Акааши меркнет в слепящих вспышках; он давит на пах пальцами ноги, то с силой, то едва касаясь, то задевая пяткой поджавшиеся яйца, и тогда Куроо едва не подбрасывает. Корпус камеры выскальзывает, палец промахивается мимо кнопки, а что там попадает в кадр вообще не разобрать.       В какой-то момент нога соскальзывает по бедру, Куроо мажет по ней ладонью, не успевая поймать. Он поднимается, оказываясь на коленях, между ног Акааши, под чёртовым подолом, плотно облепленным вокруг головы. Толком ничего не разглядишь, остаётся довольствоваться другими органами чувств.       Куроо ведёт носом по шву, втягивая запах разгорячённого тела. Член твердеет, головка оттопыривает верхнюю полоску кружев. Куроо прижимает её губами, запихивая обратно под трусы, та выскальзывает, показываясь уже полностью над тканью. Контраст упругой горячей плоти и безжизненного колючего кружева вставляет. Акааши коротко выдыхает, дёргаясь, но Куроо не даёт ему уйти, сжимает бедро рукой, второй оглаживает голые ягодицы. Он подцепляет тонкую перемычку сзади, чтобы она впилась глубоко в расщелину. Губами посасывает головку сквозь намокшую ткань. Яйца и ствол члена теперь туго обтянуты кружевом. Куроо отстраняется, любуясь открывшимся видом.       — Расставь ноги, — он командует, ловя зрачком камеры растерянное лицо Акааши. Акааши послушно расставляет ноги шире, подол в его руках дрожит, то накрывая, то взлетая совсем высоко. Куроо целует: колени, бёдра, живот, истекающий смазкой член, куда достаёт, и бездумно щёлкает камерой, надеясь, что Бокуто достанутся не только косые ракурсы гладкого шёлка, но и следы его ласк, раскрасивших кожу Акааши влажными всполохами розового и багряного.       — Садись мне на лицо, — он откидывается на спину, отбрасывая фотоаппарат. Мозг замедленно обрабатывает поступающие сигналы, и запах тела Акааши он ощущает раньше, чем тяжесть, а глаза ещё долго видят полоски бледной кожи между чёрными кружевами.       Он жадно хватает ртом намокшую ткань. Яички тяжело перекатываются под ней, бёдра подрагивают, сжимаясь. Того и гляди голова Куроо лопнет, он давится, задыхаясь от запаха, смазки и слюны. Возбуждение, точившее до этого исподволь, накрывает окончательно. Он опускает руку вниз, трогая член сквозь штаны. Второй рукой оглаживает напряжённую задницу, подушечками пальцев обводя контуры трусов. Представляет, как он вставит Акааши, как член будет входить в его задницу, стягивая бельём пах, как будет тереться-впиваться в нежную кожу колючая ткань, как Бокуто будет смотреть и трогать поверх своими ручищами член Акааши, пока тот не кончит, а потом, не дав отойти от оргазма, насадит на свой и будет трахать до громких несдержанных криков!       Крик, короткий и гортанный, прорывается наяву. Куроо жмурится, но сперма, растекающаяся по лицу, всё равно попадает в глаза. Акааши тяжело приподнимается и сваливается набок. Воздух, неожиданно свежий, мажет по губам, холодит мокрое лицо. Куроо втягивает его, напрягая пресс, но мутная дымка не отпускает ещё долго, а Акааши слышится далёким и тихим. Кажется, он говорит с кем-то по телефону.       — … мы бы встретили вас, Бокуто-сан, — голос Акааши срывается на секунду или две. Куроо с трудом закидывает голову и фокусирует взгляд на тёмной фигуре в дверном проёме. Фигура прорезается широкой улыбкой и двумя светящимися точками.       Бокуто! — тюкает догадкой. Смех клокочет в пересохшей глотке. Куроо давится им, опрокидывая поднимающегося Акааши на себя. Тот обещает долгую мучительную смерть, если ему тут же не дадут переодеться, но Куроо согласен.       Они с Бокуто оба согласны на такую прекрасную смерть, тем более в серебристо-жемчужном комплекте от ID SARRIERI, только что, по уверению друга, с закрытого предпоказа в Милане.