сбор №68

      Заподозрить неладное стоило еще в кают компании. Слишком скромен и молчалив был Бокуто во время представления нового сокомандника, слишком разителен ущерб, нанесенный ставшими вдруг неуклюжими ручищами. Вот только внутри ничего, кроме сожаления о пролитых напитках и опрокинутой вазы, не отзывалось, и весь масштаб катастрофы Коноха понимает не сразу.       — И что нам теперь делать? — спрашивает Бокуто уже в их каюте.       — В смысле нам? — Коноха поднимает голову от экрана коммуникатора, Бокуто виновато улыбается.       — Нет. Не может быть. Ты же не связал его с нами?.. — осознание подступает медленно, но неотвратимо.       — А ты видел какие у него… — Бокуто обрисовывает в воздухе контуры. — … уши?       Уши Коноха оценивает через минуту, Акааши Кейджи, новый корабельный астронавигатор, заходит в каюту без стука и с двумя чемоданами наперевес. Взгляд полон праведного возмущения; треугольные звериные уши, теперь не скрытые капюшоном, торчат из взъерошенных вихров во всей природной красе.       «Кошачьи, чёрт побери, реально кошачьи!» — Коноха сглатывает подкативший восторг, уже не разбирая свой он или чужой, но заставить себя не пялиться не может. Зверолюди редко покидают родную планету, а вне её держатся стаями, так что другого шанса так близко познакомиться вряд ли представится. Поэтому он со всем возможным дружелюбием поддерживает разговор:       — А нафиг ты согласился на команду с альдебаранцем-эмпатом?       Все ведь знают, альдебарантские эмпаты вместо сопереживания чужим эмоциям активно делятся своими.       — Меня заверили, что у него уже есть чёткая связь, — Акааши смотрит на Бокуто как на нечто неописуемо омерзительное.       Коноха невольно ёжится, отчаяние Бокуто захлёстывает.       — Увы, он насквозь полиаморален, — пренебрежительный тон даётся нелегко, улыбка вообще не даётся. Акааши прижимает уши и на негнущихся ногах проходит внутрь каюты. Он закидывает вещи под койку, сам падает на аккуратно застеленную постель и закрывает глаза. Бокуто шумно выдыхает за спиной, Коноха молча качает головой, на всякий случай удерживая рукой. Завтра, все объяснения завтра, к некоторым шуткам вселенной подготовиться невозможно.       Сдавленное шипение раздается в 6.17 по бортовому времени. Коноха расслабляет мышцы, позволяя ногам широко раскинуться. Колено привычно упирается в стену, второе, высунувшееся из-под одеяла, приятно холодит. Ещё более приятно гудит эрегированный член. Из койки Бокуто доносится влажный шорох, с акаашиной падает подушка. Потом сам Акааши. Смотреть на него растерянно пялящегося с пола тоже приятно: щеки покрыты румянцем, серьги в дрожащих ушах мелодично звенят, соприкасаясь друг с другом, по натянутым боксёрам растекается мокрое пятно.       — Что это? — голос — испуганный.       — Утренняя эрекция, — поясняет Коноха, мысленно делая пометку уточнить физиологию зверолюдей.       Акааши трясёт, всего сразу. Коноха невольно залипает на его ушах, понимая, что понимает Бокуто. От этого невидимая хватка на члене крепчает, подгоняя к разрядке.       — О боги!.. — Акааши закатывает глаза, вцепляясь длинными звериными когтями в обшивку пола. — Почему ты меня не предупредил?       Коноха вяло поворачивается на его скулёж, в голове после оргазма чистый вакуум.       — А ты бы поверил?       Никто бы не поверил на слово, что этот безалаберный увалень настолько эмпатически силен, что кроме эмоций может транслировать на партнера физические ощущения.       Но, да, утренняя дрочка Бокуто теперь касается их обоих.