Призрак замка Баттерфляй

      Тоффи никогда не думал, что может терять контроль. Момент непреднамеренного, но убийства принца Ксенона практически стёрся из его памяти, позволяя Тоффи думать, что он всё ещё нормален. Что он всё ещё в себе.       Тоффи не знал, что способен приходить в ярость, крушить всё вокруг, кричать в бессильном гневе только потому, что увидел их, обнимающимися в коридоре дворца. Он видел, как искренне она смеётся рядом с ним, с этим ещё даже не оперившимся мальчишкой. Видел, как она краснеет.       Тоффи видел жизнь. За то время, что он и принцесса не виделись, Призрак успел выбраться из своего убежища и побывать в самых разных местах, даже на своей родине. И везде оставался неузнаваем, незаметен, призрачен. Он видел многое: и горе, и боль, и счастье, и любовь. Тоффи был невидимым свидетелем многих событий, что пришлись на взросление принцессы Баттерфляй. И каждый раз, следя за людьми или монстрами, или представителями прочих рас, он пламенно желал испытать хоть часть того же.       Удивительно, но даже такой затворник, как Призрак, сумел побывать даже в нескольких приключениях, откуда набрался немало ценного опыта, а также полезных умений (например, фехтование). Тоффи водил знакомство с самого разного сорта существами и познал от них многое из того, чего не вычитать в книгах. Призрак видел многое, это точно. Но где бы он ни был, с кем бы ни общался, чему бы ни учился, Тоффи везде и всегда ощущал себя фигурой отстранённой, непричастной ко всему, что происходило перед ним. Маска, извечное прикрытие, не позволяла ему ощутить «полное погружение». Он был лишь немым или беспристрастным свидетелем — не более.       Тоффи старался нигде долго не задерживаться и ни с кем не заводить особо тесный контакт. И всё же один тип был весьма настойчив.       Одно из поселений монстров встретило незнакомца в тёмной плаще и маске поначалу не очень радушно. Однако Тоффи имел природный дар располагать к себе, а также острый ум. Жители достаточно скоро прониклись к нему и рассказали немало преданий и сказаний, каких Призрак не слышал ещё нигде ранее. Это было уникальное место, со своей верой, своими правилами и историей. Такие редко встречались ему на пути, в основном потому, что все отдельные поселения и деревни были разрушены мьюнианцами и иже с ними, и оставшиеся представители различных культур вынуждены были сбиваться в «кучки», образуя кочующие племена. Но здесь дела обстояли иначе. Спрятанная от лишних глаз в чащобе леса, деревня сумела не попасться в руки людям, и не была разрушена.       Тоффи не мог упустить такую «сокровищницу знаний» и принялся с особым рвением изучать местные обряды, искусства и, в особенности, ремёсла. Всё это заняло у него около полугода: Тоффи быстро учился и воспринимал новое, а вкупе с его стремлением узнать как можно больше это давало просто взрывной эффект.       Он, этот чудак, явился под самый конец пребывания Тоффи в поселении и представился «мастером деревянного ремесла и великим в своём роде кузнецом». Жители уговаривали Призрака не связываться с ним, но Тоффи не мог упустить шанс научиться необычному делу резьбы по дереву. К тому же, как он понял, они с мастером были одной расы: тот тоже имел хвост, крепкую чешую и вертикальные зрачки. Тоффи не были важны имена. Он сам назвался жителям Фантомом, а потому именем Мастера не интересовался. Но жители подсказали ему.       Растикора не любили в деревне. Он считался ходячим бедствием с нелепой шапочкой на голове прямоугольной формы. «Тридцать три несчастья» — так называли ящера его земляки. Жители были уверены, что именно его наличие в деревне приносит неурожай, грозы и прочие бедствия, мелкие и не очень. Растикор для своих созданий выходил с огромной пилой в лес, чтобы спилить немного сучьев, которых хватало на достаточно долгое время. Отсюда пошла примета: встретишь Растикора с пилой — считай, день прожит напрасно, ведь он будет наполнен одними неудачами. Растикор был для жителей настоящим генератором бед, и его старались обходить стороной, чтобы лишний раз не угодить ногой в незаметную ямку или не промокнуть под внезапным дождём.       Тоффи не пугали предрассудки. За свою жизнь он набрался столько разнообразных примет и поверий, что не верил ни одному из них. Поэтому он смело шагнул в дом-мастерскую Растикора, обучаясь у него «изящному ремеслу», как сам называл своё дело Растикор. Он был и кузнецом, ковал, в основном, решётки и инструменты, что-то в своё пользование, что-то — суеверным землякам, которые скрепя сердце принимали необходимые им предметы обихода.       Ящер не обманул. Он был настоящим мастером своего дела и, более того, ещё и увлечённым мастером, что немало важно, конечно. Но его странности порой страшно раздражали Тоффи. Даже его манера речи, живая и какая-то даже нервно-возбуждённая, как правило, выводила Тоффи из себя. Растикор был хорош в занятии, и болтать без умолку ему совсем не шло. Но, видимо, Растикор определил Тоффи не только себе в ученики, но и, по умолчанию, в того, с кем можно было бы отвести душу, ведь с Растикором, как известно, дружбу никто не водил. К слову, за всё знакомство с ремесленником, с Тоффи ни разу не случилось ничего плохого. Кроме, конечно, не умолкавшей болтовни и навязчивых объятий.       Тоффи понятия не имел, откуда Растикор узнал о его настоящем месте жительства. Всем Тоффи говорил лишь о «далёких-далёких землях». Тоффи не хотел разоблачения, и Растикор ни с кем не делился подробностями его происхождения, за что Призрак был ему очень благодарен. Впрочем, это всё равно не делало их друзьями. Однако Растикор постоянно использовал такие слова, как: друг, приятель, товарищ и, самое скверное, старина.       И всё же Тоффи не совсем отвергал «дружбу» мастера. Они были похожи: экстравагантный чудак с пилой и молчаливый незнакомец в маске. Они, безусловно, дополняли друг друга, и Растикор души не чаял в своём новом «приятеле» (как он сам его называл).       Растикор ещё долго не желал отпускать Тоффи, когда тот уже всему обучился. Он уговаривал его остаться, впрочем, как и остальные жители, которым очень полюбился Призрак. Но Тоффи был непреклонен. Нужно было ещё так много узнать. И, конечно, со всем своим багажом вернуться в родные покои под дворцом Баттерфляев.       Растикор всё-таки склонил Тоффи называть его другом. И Тоффи, прощаясь с Мастером, процедил-таки «до свидания, друг мой». Растикор, эта скала мышц, был просто осчастливлен тем, что, наконец, возымел нового и единственного друга. Тоффи и сам для себя не мог не признать, что наличие «товарища» ему приятно. Ведь, как-никак, до этого у него не было подобной возможности.       Тоффи провёл в путешествиях и скитаниях ещё какое-то время, порой пересекаясь с Растикором в самых неожиданных местах, но после того, как он вернулся в свою пещеру, они больше не виделись.

***

      «Старина, если кажется, что нужно устроить себе хорошенькую разгрузку, лучше не сдерживайся».       Растикор любил разбрасываться мудрыми советами по поводу и без. И Тоффи решил воспользоваться одним из них.       Вещи с безжалостной скоростью метались из стороны в сторону по пещере, более хрупкие разбивались, более крепкие — недовольно трещали под силой удара о камень. Тоффи в бешенстве кидался то к одному предмету, то к другому, и всё это неизменно летело в воздух. Призрак не знал другого способа выброса накопившихся эмоций. Увы, но даже агрессивная игра на органе не помогала, хотя он всегда выражал себя через музыку. В свободный полёт отправлялось всё: от безделушек вроде стеклянных ваз до внушительных размеров столов. Неимоверно бесило то, что, сколько бы объектов ни подвергалось жестокому «сносу», Тоффи не мог успокоиться. Ярость клокотала внутри с каждой очередной навязчивой мыслью о Мун, Ривере и их «умилительных» отношениях.       Тоффи нужна была передышка, время разобраться в себе. Именно поэтому он наказал принцессе не тревожить его хотя бы пару дней. Однако разобраться не выходило. Получалось лишь рвать и метать, самоанализа, к огромному несчастью, не получалось.       Когда в ход пошли ноты и картины, разрывающиеся под остротой когтей ящера, по сводам пещеры пронёсся пронзительный девичий голос: — Тоффи! Что ты делаешь?!       Тоффи остановился, расширившимися глазами глядя на портрет, который держал в руках. Портрет Мун, с поразительной точностью воспроизведший почти все черты принцессы. Тоффи не сразу смекнул, что разговаривает с ним отнюдь не картина, а девушка, стоящая поодаль, в опасении подходить ближе.       Мун.       Принцесса в изумлении, если не в ужасе, осматривала хаос, что сотворил Тоффи всего за пару часов. Но больше всего шока пришлось на разорванные нотные листы и картины, раскромсанные шедевры. — Мун? — Тоффи нашёл в себе крупицу адекватности и решил уцепиться за неё, натянув невозмутимость на лицо (точнее уж — морду). Он спокойно подошёл к одному из нетронутых столов и, аккуратно уложив туда портрет (который Мун, благо, не увидела), укрыл его плотной чёрной тканью. — Я же просил не приходить, — что-то в нём дёрнулось при виде Мун. Тоффи не чаял увидеть её раньше назначенного срока, а то и позже. Она ведь так увлечена Ривером.       Заметив привычное ясное выражение лица Тоффи, Мун перевела дух. Последний раз она видела его таким взвинченным только тогда, когда сняла с него маску, которой теперь не было на нём. Она валялась у девушки в ногах, как оказалось. — Я забеспокоилась, Тоффи, — осторожно начала Мун. — Меня встревожила твоя просьба. И, видимо, не зря… — принцесса ещё раз оглядела пещеру, в которой было прежде так уютно. — Не зря, — Тоффи криво усмехнулся, опираясь о стол рукой.       Этот едкий смешок не прошёл мимо Мун. Она подняла маску с пола и сделала попытку двинуться вперёд, но Тоффи остановил её стремительным движением руки. — Зачем ты пришла? — жёстко спросил Призрак. Металлические нотки в его тоне болью отдались в закоулках души Мун. — Я беспокоилась… — Лжёшь! — Тоффи с размаху хлопнул по столу, отчего тот накренился. Мун передёрнулась. — Тоффи… — неуверенно промолвила Мун сорвавшимся на шёпот голосом. — Что?! — Призрак воззрился на принцессу, в один миг словно став выше на несколько сантиметров. Мун казалось, что золотые глаза пылают в лёгком полумраке пещеры. — Зачем ты пришла, Мун? Зачем? Разве я нужен тебе? — Тоффи, шаг за шагом, приближался к девушке, и тень, отбрасываемая на портьеру позади, стала разрастаться. Мун не отступала, но понимала, что находится в самом опасном положении: палочки она с собой не брала. — Разве тебе недостаточно твоего жалкого мальчонки? Ты забыла обо мне, стоило ему мило улыбнуться! Всё, что я слышал от тебя в эти дни — рассказы о нём, и ни о чём более. Ты думаешь, с ним всё так просто? Ошибаешься, — Тоффи ухмыльнулся, гадко, злорадно. — Он — не более чем очередной женишок, которого поспешат вскоре к тебе приставить. Не очаровывайся, Мун, он — такой же, как и все, кто был до него. — Н-нет… — Мун едва выдавливала из себя слова. — Тоффи, нет, ты не прав… — Конечно, я не прав! — Призрак рассмеялся. Жутко, оглушающе. — Кто я такой, чтобы судить о благородных мьюнианцах? Всего лишь грязный монстр, — прошипел Тоффи у самого лица Мун. — Я не прав, да! — он выпрямился, раскинув руки в стороны. — Потому что я — не прекрасный принц с лучезарными глазами и обаятельной улыбкой! Я — Призрак! Пугающий, отвратительный! И таким всегда буду!.. — Тоффи пошатнулся. — Мун?.. — хрипло вырвалось из него, когда принцесса вдруг стиснула его мощную фигуру в крепчайших объятиях, на которые только были способны её нежные руки.       Кажется, что-то такое уже было. И Мун не могла не понимать этого. Потому что в следующее же мгновение Призрак обмяк и издал глубокий вздох, выпуская чуть ли не весь воздух из лёгких. Тяжёлые руки обхватили тонкий стан девушки, Тоффи даже пришлось наклониться и принять не самое удобное положение. Но плевать было на неудобства в такой момент!       Принцесса тихо всхлипывала, заглушая подступающие рыдания в плаще Тоффи. Слова друга ранили её. Тоффи поднял на поверхность то, о чём Мун усиленно старалась не думать. О чём отчаянно не хотела думать.       Тоффи же смотрел прямо перед собой, машинально как-то перебирая серебряные пряди одними лишь кончиками когтей. Он сделал то, чего заклинал себя не делать — сорвался при ней. Образ флегматичного, рационального Призрака был разрушен. Как досадно… — Прости, — Мун вскинула голову и пронзила Тоффи раскаивающимся взглядом, размытым слёзной пеленой. — Прости, Тоффи, я не должна была…       Внутри всё сжалось. Умение совладать с собою сейчас пришлось как нельзя кстати. Тоффи выдохнул воздух, напряжённо сдерживаемый в груди, и прижал Мун к себе, не давая договорить. Он положил морду на её плечо, поглаживая по трепещущей спине. — Нет, ты прости меня. Это я не должен был устраивать весь этот цирк. Я совсем перестал отдавать себе отчёт в том, что творю. Извини… — его голос уже не звенел металлом, а, наоборот, стелился мягким полушёпотом. Тоффи корил себя за свою эмоциональность и гневливость. Но чего теперь стоят сожаления, если он заставил Мун проливать слёзы? Тоффи ощущал себя мерзко и скользко. Что ж, настоящее чудовище. Тоффи отпустил Мун и поднялся. — Тебе лучше уйти, — произнёс он через силу.       Тоффи повернулся было, чтобы отойти от неё, но мягкая рука вдруг перехватила его ладонь. — Ты забыл мои слова, Тоффи? — Призрак обернулся. Мун нежно улыбалась, утирая слёзы тыльной стороной ладони свободной руки.       «Я не брошу тебя, Тоффи, что бы ты ни говорил мне». — Забыл, да? — Мун подошла ближе, уже второй рукой накрывая его ладонь. Заставляя его вновь не верить происходящему, самому себе. — А я вот не забыла. И потому останусь, — принцесса пробежалась взглядом по пещере, оценивая и примериваясь, а затем перевела его снова на Тоффи. — Надо бы навести здесь порядок, как считаешь?       Призрак сжал её руки в тисках своих и кивнул. — Да. Да, надо бы.