Подружба

Когда запыхавшаяся Васька влетела в кабинет, Леся уже сидела за партой, наклонившись над тетрадью; волосы скрывали её лицо. Леся сидела за четвёртой партой. А рядом с ней, спрятав под партой новенький айфон — Катенька Иванова. Сердце у Васьки упало в желудок. Она села на своё место, кусая губы, вытащила ручку и тетрадь. Леся не обернулась. Она не оборачивалась весь урок, и Васька могла только смотреть на её сгорбленную худенькую спину под цветастой тканью не по погоде тонкого кардигана. А Леся сидела, низко склонив голову, и всё строчила в тетради, натянув рукава на запястья. Концы волос скользили по клетчатому бело-синему листу, и Ваське отчаянно хотелось отвести пряди с её лица, заправить за ухо, как делала раньше, месяц, неделю, вечность назад. Леся не подошла и на перемене — ускакала, постукивая каблучками, в буфет, едва не под руку с Катей. Катя едко улыбалась измазанными в алой помаде пухлыми губами, поглядывая через плечо, в заднем кармане джинсов у неё покачивался телефон в усыпанном стразами чехле. У Васьки затряслись руки, и она машинально сунула их в карманы. На литературе они снова сели вместе — Леся и Катя, бок о бок, почти касаясь друг друга локтями. Васька сидела за ними, давясь слишком горячим курником; нёбо болело, и уже ясно было, что скоро оно полезет лохмотьями. Тело отчаянно хотело есть, но стянутое нервным спазмом горло словно разучилось глотать. Станислав. Стась. Здесь скоро будет Стась. А сейчас здесь — Катя. Ухмыляется, склоняет голову к Лесиному уху, что-то шепчет, наверное, презрительное и глупое про него, и про литру, на которую не хочется никому, кроме Васьки, в этом, судя по трэшу в беседе (телефон у Васьки аж разрывается, явно пытаясь вибрировать громче, чем ему положено), все солидарны. Продребезжал звонок, и все неохотно расползлись по местам. Из угла у шкафа доносился заунывный «после-едний выпускно-ой», полненькая Сафирова на третьей переплетала растрепавшуюся чёрную косу. «Даже твои друзья не знают та-ак тебя-я…» Дверь аккуратно приотворилась, и в класс вошёл Станислав. Он был всё в том же сером застиранном свитере с замком у горла; этот замок он дёргал весь прошлый урок, едва не оторвав собачку — и Васька заметила даже со своей камчатки, какие же у него красивые руки. Красивые. Большие и, наверное, неуклюжие ладони, сухие, с длинными пальцами. Хотелось взглянуть вблизи — наверное, длиннее, чем у самой Васьки. Не сравнить — её-то пальцы как обрубленные, и даже кольца из «Этники» не сделают их хоть чуточку красивее. Станислав прошагал к столу, поставил на стул портфель, вытащил кипу листов. Очки в тяжёлой разболтанной оправе сползли на кончик носа, рискуя упасть, но Станислав не заметил этого. Отложив листы, он взял мел; на доске появились крупные кривые буквы — «Недоросль». Музыка из угла чуть поутихла, но не угасла совсем. — Я п-попрошу вас убрать колонки, — произнёс Станислав. — Добрый д-день. Красивые руки с выступающими (наверняка) венами судорожно схватили и смяли листы. Васька мучительно подумала — почему же он не купит планшет, наконец? Ну же, ему нельзя выглядеть таким смешным и нелепым, ни за что, ни за что! — Мы с вами п-поговорим с-сегодня немного о Ф-фонвизине и его «Н-недоросле». начнём, п-пожалуй, с классицизма как т-такового. Кто м-мог бы дать оп-пределение классицизму как явлению в-вообще? В воздух поднялась худая рука в клетчатом манжете. — Да, Вася? Северов встал, отряхнул с аккуратной жилетки какую-то крошку, поправил на носу поблёскивающие очки. — Классицизм выступал за регламентацию искусства и подражание античным авторам как образцам хорошего стиля и вкуса. Была введена жёсткая иерархия жанров, преследовалась цель очистить язык от заимствований и нелитературных слов… — Это типа как «ебануться», да? — выкрикнул Соколов. — И это т-тоже, — попытался улыбнуться Станислав. — Н-но в основном… — А, да не, я понял, — Соколов откинулся на стуле. — Всё ок! — Н-но это д-действительно интересная т-тема! М-может быть, кто-то смог бы привести п-пример? Васька в отчаянии закусила ребро ладони. О нелитературных словах она знала не больше Соколова. Почему она такая тупая, а?! Леся на парте впереди, словно смертельно устав, уронила голову на руки. — Л-леся? В-веснина, что с вами? Вам нехорошо? Леся молчала. Станислав быстрым шагом подошёл к ней. — М-может быть, Вас п-проводить в м-медпункт? Леся подняла голову, медленно покачала ей, не произнося ни звука. — Да всё норм с ней, — широко улыбнулась Катя, показав испачканные в помаде зубы. — Не парьтесь. — С-спасибо, Катя, — дёргано улыбнулся Станислав, развернулся к доске, сделал шаг — и, на мгновение жалко вздрогнув всем телом, растянулся на полу лицом вниз. Класс взорвался смехом. Они ещё смеялись, когда Станислав, пошатываясь и зажимая краснеющим платком нос, вышел из кабинета. Ржал из своего угла Соколов, хихикала в кулачок Сафирова, даже Вася Северов ухмылялся уголком рта, протирая свои очки влажной салфеткой. Но громче всех смеялась, выставив в проход изящную ножку в бархатной балетке, Катя Иванова. Васька закричала и сорвалась с места.