Сердце одиночества

Рассвет подобрался незаметно. Плавно проникнув в комнату тонкими лучами, солнце изо всех сил пыталось пробить свой свет сквозь темные шторы, но ничего не выходило. При ярком свете дня они казались темно-синими, и будь на них в тот момент россыпь сверкающих звезд, то в полудреме такой вот занавес на мир вполне можно было бы спутать с прекрасной темной ночью. Ацуши лежал лицом на груди Рюноскэ, слушая как плавно бьется его сердце. У Акутагавы пульс был слегка замедленный, очевидно сказывались последствия трудного детства, но не в этом суть. Его сердце, живое сердце человека билось, и Накаджима мог наслаждаться этим утонченным ритмом. Он дремал после почти бессонной ночи и её последствий. После того как Акутагава столь неожиданно проявил к нему прилив нежности, он еще кое-какое время не мог прийти в себя, впрочем Рюноскэ тоже. Он извинился за свой выпад и, пытаясь придать своему голосу больше уверенности, пригласил Тигра наконец-таки лечь в кровать и поспать. Но теперь Ацуши уже не имел уверенности, стоит ли ему оставаться на ночь и причина была вовсе не в возможных и таких ожидаемых от подобной ситуации последствиях. Он испугался. Испугался того, что его неопытность могла спугнуть Рюноскэ, ведь он отстранился первым. Во время поцелуя, вернее, в его кульминации, оба держали глаза открытыми, и позже Накаджима размышлял, какой же он имел глупый вид. Испуганный, покрасневший, да еще и мальчишка в придачу! «Боже», — Ацуши приложил ладони к щекам и попытался отвернуться. Собственно говоря, на этом все и закончилось. Они молча легли в кровать, Ацуши несколько раз просыпался и на одном выдохе обнаруживал, что Рюноскэ подпирает свою половину кровати и не делает никаких попыток, чтобы сблизиться с ним. В глубине души Накаджима этого хотел, но большая её часть, что именуется страхом, призывала его к бегству и как можно скорее. Зачем же Акутагава его позвал к себе? Ах да, чтобы приступы кашля не тревожили его сон, вот зачем ему был нужен Ацуши… Под утро сонный и вялый Накаджима сам перекатился на сторону Рюноскэ в поисках тепла и благополучно уснул на его груди. Спящий Акутагава почти безвольно положил ладонь ему на волосы и мягко водил рукой, оглаживая чистые, пахнущие черникой короткие прядки. В этот момент руки Накаджимы оплелись вокруг его плеч, и когда резкая дрель входящего звонка нарушила тишину спящего царства, Акутагава вздрогнул и резко поднялся. Рука Ацуши благополучно осталась висеть на его шее. — Тигр, — позвав парня, Рюноскэ потирал глаза, — выруби свой гаджет, или я отправлю его в последнее путешествие через окно. Ацуши потянулся, открыл глаза, поймал взгляд Рюноскэ и свою вконец падающую руку, что окончательно скатилась вниз, и когда до него наконец дошло, что он давно уже за бортом своей стороны, то нервно икнул и быстро начал ползти вперед, чтобы взять с пола мобильный. — Слушаю, — слегка дрожащим голосом начал он, буквально чувствуя, как Акутагава прожигает его взглядом. — Ну и какого черта ты не на работе? — разъяренный голос Куникиды вынудил Накаджиму отодвинуть телефон и нервно скривиться. — Простите, я немного проспал… — Да не в этом суть. Собирайся, и чтобы через пятнадцать минут был на месте. Ты последнее желание Дазая. — Простите, чье желание? — переспросил Ацуши и несколько раз моргнул. — Этот мазохист впервые в жизни не опоздал на работу, и все только для того, чтобы закрыть свои пропуски и сдохнуть в расцвете своей карьеры, — как обычно грубо ответил Доппо, и Ацуши мог поклясться, что эти слова принадлежали самому господину Самоубийце. — Короче, делай что хочешь, но на работу явись немедленно. Или я собственноручно свяжу его и брошу к порогу твоей квартиры, и вот тогда ты действительно поймешь, что значит быть в аду. Я сейчас в аду! — Да понял я, — тихо ответил Накаджима и нажал красную кнопку. Глубоко вдохнув, он медленно повернулся на Рюноскэ и улыбнулся. — Знаешь, на работе с самого утра дел невпроворот, и меня попросили не задерживаться. — Да, конечно, — спокойно ответил Рюноскэ и спустившись с кровати открыл дверь комнаты, — не волнуйся, твои вещи никуда не пропали, такси можно вызвать воспользовавшись услугами консьержа. Если нет денег, могу одолжить. — В этом нет необходимости, я не так беден, как ты мог подумать, — Ацуши подошел к выходу, пока Рюноскэ спиной упирался в дверную раму, — кстати, как твой кашель? Надеюсь, не беспокоил? — С тех пор как ты появился в моей жизни, я стал чувствовать меньше боли, — серьезно ответил Акутагава, и Ацуши остановился. Сейчас их друг от друга отделяли лишь сантиметры. — Неужели это моя заслуга? — робко спросил Накаджима, понимая, что у него нет сил перешагнуть этот чертов порог и пройти по коридору, покинув квартиру. — Мне давно не было так спокойно от того, что кто-то рядом, ведь я привык жить один, — Акутагава скрестил руки и сверкнул темными глазами. — А ты? — Я? — Накаджима чуть склонил голову, прикладывая большой палец к губам. — Знаешь, я вроде как и не был один, и в то же время изнывал от одиночества. Приют, Агентство, и все равно один. А ты… ты как семья. Мне кажется, что ты не из тех, кто может бросить. Ацуши поднял смущенный взгляд и наткнулся на серьезное выражение лица. Кажется, Рюноскэ слишком углубился в его слова. — Семья? — переспросил он, и Ацуши мог поклясться, что в этом стальном голосе мелькнула тень надежды. — Да, семья, — ответил Накаджима и, сделав небольшой рывок, едва ощутимо коснулся губ Рюноскэ своими. Легкий словно дуновение ветерка поцелуй обжег бледные губы и тут же угас. Ацуши медленно отстранился, и все так же смущенно отвел взгляд в сторону. — И мне было спокойно. Он быстро вышел в коридор, отмечая, что Акутагава даже не пошевельнулся и, схватив свою обувь, вышел из квартиры. Ступая вниз по лестнице, он воскрешал в памяти темные шторы и паркет, светлую ванную и черничный шампунь. Запах чая еще чувствовался на его одежде, а вкус во рту все еще хранил оттенки их маленькой трапезы. Но сильнее всего было чувства того короткого единства и дергающий за нити нервов поцелуй, что как-то неосознанно перерос во что-то более глубокое и страстное. Это такое странное слово, страстный… А что можно назвать горячим, полыхающим?.. Кажется, это чувство проявляется в моменты, когда останавливается время, скажем, все тот же поцелуй под дождем или тепло объятий под луной. И мир замирает, и время словно не дышит, а сердце… Сердце станет биться за двоих, пока тело будет просить еще и еще… Ацуши дернул себя за рукав, отгоняя неприличные мысли, понимая, что заводит себя в своих размышлениях слишком далеко. За все это время он ни разу не спросил себя, что же он делает? Почему? И самое главное, почему так сильно болит в груди, особенно сейчас, когда прохладный воздух приятно касается кожи, вызывая на ней дрожь. Рюноскэ тоже вызвал дрожь, но это были совсем другие ощущения, хотя от его касаний леденели пальцы на ногах. И Акутагава еще будет говорить, что он безжизненный, ледяной… Но это неправда, он не такой! «Я бы показал ему, если бы смог, дал понять, что все в нем кричит о том, что он солнце», — с яростью подумал Накаджима и резко приложил ладонь к губам. А как он, собственно говоря, это докажет? Неужели через… — Эй ты, — Куникида яростно влепил ему подзатыльник, высвобождая из мира грез. — Ты вообще видел, который час? — Видел, — отмахнулся Накаджима, отмечая, что даже не понял, как добрался до работы. — Так в чем дело? — Этот псих привязал к своим ногам гири и грозится повеситься на нашей казенной балке. Поговори с ним! — Ну почему я? — жалобным голосом спросил Ацуши. Не так он хотел провести это утро, а стонущий и ноющий Дазай отобьет любое желание жить припеваючи. — Потому что это он тебя привел, а значит вы вместе. — Как-то у вас туговато с логикой, Куникида-сан, — скривился Ацуши, войдя в кабинет. — Ацуши-кун, — радостно поприветствовал его Дазай и помахал рукой. — Как делишки? — Уж получше, чем у вас, — сухо ответил Накаджима, и Дазай сразу же почувствовал перемену в его поведении, — спускайтесь, а то еще оступитесь. — На это и расчет, — ответил Дазай и отчаянным голосом продолжил: — Я больше так не могу, жизнь лишила меня всяких привилегий. Вчера был у доктора, и он сказал, что у меня камни в почках. Я подозревал это, ведь, о Боже, мне было так больно, когда мочился, больно, когда испражнялся, и даже когда занимался… — Дазай! — свирепый голос Куникиды вырвал из Осаму очередную улыбку. — Еще хоть слово и ты труп. Дазай молча уставился на Куникиду, пока они играли в игру «кто кого пересмотрит», и когда до него наконец дошел смысл сказанного он втянул носом воздух, широко открыл рот и… — Слушаю, — нарочно громко сказал Накаджима, когда увидел входящий вызов, — говорите. Дазай дернулся, и его нога соскользнула с табуретки. Петля на шее натянулась, и гири потащили его вниз. В тот же момент балка с треском надломилась и веревка, удерживающая его тело, порвалась. Дазай с визгом упал к ногам Куникиды. — Какого… — Я специально её подпилил, ведь знал же, что ты не ограничишься придорожными кафе и мостами, — зло сверкнув глазами, сказал Доппо. — Ты жестокий человек, — угрюмо ответил Осаму и детектив вскипел. — Сволочь, еще издеваться будешь? Куникида схватил Дазая за шиворот и по привычке начал громко читать очередную лекцию из телеги «Как я собственноручно придушу тебя» и «Я так боюсь, что кто-то тебя убьет, что раздаю твой адрес и координаты почти каждому встречному»… — Слушаю, — повторил Накаджима, пока голос Куникиды разрывал пространство. — Ацуши, — до боли знакомый голос тихо ответил ему и сразу же замолчал. Накаджима замер, не веря тому, что слышит его. — Как ты узнал мой номер? — прошептал он в трубку и повернулся спиной к спектаклю. — Рюноскэ? — Это неважно. Как ты? Хорошо добрался? «Как я счастлив, что ты позвонил», — подумал Ацуши, но вслух сказал: — Да, без приключений. — А что за крики на заднем фоне? Его тихий хриплый голос будто бархатом обволакивал слух, и Накаджима удивлялся подобной мысли в своей голове. — Снимаем Дазая с очередной петли, ничего нового. — Понятно. После этой фразы оба замолчали и некоторое время из трубки доносились лишь тихие вдохи и выдохи. Ацуши слушал это мирное сопение и улыбался. Рюноскэ о нем думает. — Встретимся вечером? — спросил Акутагава, и Ацуши присел на колени. — После того как ты закончишь свою… работу. Акутагаве нелегко было назвать сей цирк работой, а мещанскую клоунаду — рабочим классом, но все же ради Ацуши и мирного монолога он наступил на горло сарказму своей обыденной вежливостью. — Конечно, — быстро проговорив, Ацуши вновь почувствовал, что краснеет. — Мне прийти к тебе? — В этом нет необходимости. Давай на том же месте.  — Мне надеть что-то особенное? На том конце послышался тихий скрип, словно кто-то откинулся на спинку кресла и спустя пару секунд Накаджима понял, что он сказал. Но оправдаться ему не дали. — Как хочешь, но я буду в том же, что и всегда, — быстро ответил Рюноскэ и положил трубку. Ацуши с расширенными от ужаса глазами так же молча нажал на красную кнопку. Какого черта он ляпнул такое?.. Рюноскэ был таким человеком, Накаджима заметил, что в случае своего смущения часто отводит глаза, а если собеседник не видит его, то вполне мог бросить трубку, даже не попрощавшись. Но в отличие от других, кто расценил бы подобный жест как неуважение, малыш Накаджима понимал, что такое поведение Рюноскэ не неуважение, а обычная неловкость. Редко когда сам Акутагава чувствовал подобное, и естественно было предположить, что он вполне может убегать от подобных эмоций, поэтому наверняка сейчас думает о том, что услышал и почувствовал при разговоре с тем, кто формально числится в его списке соперников, занимая прочное первое место в кандидаты смертников. (От этой мысли парень, конечно же, менялся в лице, сжимая веки и поджимая губы). Но Ацуши его мысли не знал, лишь догадывался, потому что почему-то принимал Рюноскэ любым, со всем прилагающим, даже если оно было траурного черного цвета. С самого начала (в чем он, конечно, никогда не признается) Накаджима не осуждал Рюноскэ, а задавал себе вопрос не почему он такой, а почему он таким стал… Мы не рождаемся такими, подобными нас сотворяет мир, и Ацуши верил в эту истину, потому что будь Рюноскэ убийцей с самого рождения, то сейчас бы не было тех прекрасных неловких ситуаций с разговорами по телефону и совместной ночевкой. «Боже, — щеки Ацуши залила краска, — как же… я не… уфф, да что же такое?! Ну не могут два парня нормально ночевать вдвоем, что ли? Это просто ночевка, просто с Акутагавой, просто рядом… лежать и дышать одним воздухом, что в этом такого?» Но он явно не вносил в свои расчеты с кем именно он ложился в одну постель. Будь это Доппо или тот же Дазай, Ацуши вряд ли задумывался бы об этом так остро, потому что этих двоих воспринимал лишь как соучастников жизни, а вот Акутагаву… Действительно, а кем для него теперь был Рюноскэ?.. — Ацуши!!! — голос Куникиды опять вырвал его из размышлений. — Помоги мне, он вырывается. Пока Тигр решал свои проблемы, Дазай и Куникида устали от борьбы и теперь играли во что-то на подобии армрестлинга. Дазай проиграл, и Куникида, как и обещал, начал тянуть его к окну. — А ну перестаньте, оба! — громко сказал Ацуши, прикладывая пальцы ко лбу. — Как вы уже достали! Взрослые люди, а ведете себя как щенки. Куникида-сан, у вас много бумажной работы, займитесь лучше ею. Дазай-сан, вы, кажется, хотели пересмотреть документы о последних утопленниках залива? Я подготовил для вас эти бумаги, ознакомьтесь с ними. Всё, представление окончено, спасибо. И, повернувшись, шумно уселся на свое место и уронил голову на руки. Ему нужно было подумать, а они оба мешались. — Ацуши как-то уж слишком повзрослел за эти две ночи, — задумчиво протянул Дазай, когда увидел, что даже Куникида замолчал после его слов, — что бы это могло значить? Осаму прищурился, садясь на свое место, и увидел на полу забытый Накаджимой телефон. Видя, что тот пребывает в астрале, Дазай взял гаджет и открыл его. Пробежавшись глазами по списку контактов, он открыл папку с входящими вызовами и посмотрел на первый номер. В телефоне не было никого, кто был бы подписан с такими цифрами и, подчиняясь внутреннему голосу, Осаму взял ручку, переписывая цифры на тонкую полоску бумаги…