Дышать под водой

Это случилось зимой. Локхарт не был уверен, когда именно, — может, в начале декабря или же уже в конце января, — но он точно знает, что впервые осознал, что именно такое Фольмер, лишь зимой. Снегопад за окнами шел уже которую неделю, без перерывов. В новостях говорили, что это самый большой снегопад за последние сто лет, и что на улицу лучше не выходить без необходимости. Но у Локхарта была работа — и разве же он мог позволить себе такую роскошь, как отпуск из-за какого-то там снега? Под ногами хрустел наст, а снегоуборочные машины совсем не успевали чистить улицы. Локхарт хмурился, натягивал на лицо шарф, дышал на озябшие ладони. Уехать из офиса на машине не удалось — парковку завалило, и к рабочим машинам пробраться удастся разве что с концом этого снежного безумия, так что Локхарту пришлось идти домой пешком — как и всем его коллегам. Машин на дорогах почти не было, как и людей — все по возможности взяли отпуска/больничные или же в фирмах просто объявляли карантины. Локхарту, в общем-то, было плевать — он позиции сдавать не намеревался. У него горел контракт с крупным поставщиком из Канады, а шеф обещала пересмотреть его назначение, и, возможно, даже чуть помочь в продвижении по карьерной лестнице. Локхарт был занят, и ему абсолютно точно не было до какого-то там снегопада, пусть и самого большого за последние сто лет. Желтый свет фонарей делал снег под ногами почти бежевым, а тени расползались нечеткими пятнами. Ночь была черна — как и полагается зимней ночи. А Локхарт чувствовал, как шерстяное пальто не справляется с морозом, и все внутри бьет крупная дрожь. Он уже вышел из электрички и покинул станцию — до дома осталось пройти всего-то пару улочек, когда он, в общем-то, понял. Впрочем, чтобы понять, что именно он понял, следовало заглянуть назад, и, в общем-то, отметить тот факт, что в его квартире совершенно точно обитал призрак. Призрак был злым, колким, незримым — он был самой Ночью. У призрака были теплые ладони и черные одеяния, а еще у него были белые, пустые глаза и бесшумная походка. Призрак заботился о своей дочери даже после смерти, а еще даровал своему убийце постоянную паранойю — Локхарт никогда не мог предугадать, когда тот нашлет ему клубящихся змей в стакан воды, а когда — проявит почти нездоровую нежность, сбрасывая с вешалки Локхарту в лицо более теплое пальто. Впрочем, последнее, возможно тоже было какой-нибудь изощренной попыткой удушения, а Локхарт просто все не так понял. Локхарт часто все не так понимает. Однако сейчас призрак, что раньше вполне себе шел на контакт и шутливо пытался довести Локхарта до инфаркта кошмарами и видениями, растворился в тенях квартиры. И вот уже несколько месяцев сводил всех с ума — своим отсутствием. Ханна замкнулась окончательно.  — Ты тоже его не видишь? — спросил Локхарт на вторую неделю тишины. И, получив затравленный кивок, выдохнул — долго, протяжно. Вот именно с этого момента что-то пошло не так, и Локхарт, который раньше мечтал об исчезновении мертвеца, которому вообще-то сам обеспечил дорогу на Тот Свет, сейчас ощущал себя весьма… обособленно (Нет, нет, нет, ничто не заставит его совершить это унизительнейшее действо и сказать «одиноко». Одиночество Локхарта и призрак доктора Фольмера — вещи, которые априори не могут стоять в одном предложении). Еженощные кошмары, которые заставляли просыпаться его в холодном поту, чуть не удушившись простыней, делали его целостным. Его делал целостным постоянный страх, и Локхарт сроднился с ним настолько, что сейчас, когда квартира замолчала, а в тенях ее больше не было никого, Локхарт ощущал себя потерянно. Да и грусть в глазах Ханны, (которая совсем еще ребенок, зачем ты вообще появлялся, чертов ублюдок, если все равно в итоге ушел?!), Локхарту не особо нравилась. Вернее, не нравилась совсем. И вот сейчас, когда он, в общем-то, уже более-менее свыкся с отсутствием страха, когда Ханна перестала вглядываться в каждую тень, когда квартира вновь напоминала «дом, в который хотелось возвращаться», Локхарт наконец-то понял, что, черт возьми, обитало в тенях их квартирки. Правда, для этого потребовался ровно один снегопад, двое бритых обитателей гетто и Локхарт, продрогший до костей. Наверное, уже с первой фразы можно было понять, что надо, вообще-то, бросать портфель и бежать. Локхарт, однако, был чертовым вредным засранцем, и не умел закрывать рот, когда надо. — Эй, мистер, моему другу приглянулся ваш чемодан.  — Могу дать адрес магазина.  — Да не, мистер, ему очень понравился ваш. Дадите погонять?  — Вынужден отказать.  — А если мы сломаем вам два ребра вместо шести?  — Весомый аргумент. Наверное, на этом моменте нужно было заткнуться, утереть свой, несомненно, сломанный нос, и, поджав хвост, бежать отсюда нахрен, но Локхарт, кажется, успел попытаться ударить в ответ, и в следующую же секунду лежал в грязном месиве подворотни, снег в которой перемешался с рвотой, дерьмом и мусором настолько, что уже совсем не напоминал снег. Локхарт, лежащий лицом в этой жиже, получил изрядное количество пинков, не мог шевельнуть рукой и медленно коченел, чувствуя, как холод тушит даже пламя боли в сломанных ребрах. Интересно, молодые рецидивисты сломали шесть, как и обещали? Обжигающие капли крови, стекающие на лоб откуда-то из-под волос, заставили его пошевелиться — и застонать. Снег продолжал падать, его портфель с ноутбуком, бумажником и документами наверняка был уже за несколько авеню отсюда, а сам он вмерзал в подворотню, не в силах шевельнуться. Нет, конечно, это не первый раз, когда его избивали, просто раньше никогда на это и без того неприятное ощущение не наваливался один из самых долгих и обильных снегопадов. Локхарт чувствовал, как медленно роднится с холодом. Фольмер пришел, как всегда, из теней.  — Стоило отлучиться, а вы, мистер Локхарт, уже нашли себе приключений, — Локхарт плохо осознает происходящее, но, кажется, барон пнул его. Чертов ублюдок. Упомянутый чертов ублюдок присел на корточки, и совсем по-человечески (по-живому) ухмыльнулся.  — Вставай, щенок, пока я не решил добавить немного от себя. Локхарт смотрел на него замыленным взглядом, с трудом повернув голову в этой грязной жиже, и лежал на животе, не в силах шевельнуть ни единой конечностью. Локхарт чувствовал, как холод роднится с ним, а снег медленно опадает ему на плечи, засыпает щедрым слоем пальто. Наверное, его найдут только весной. Его же сейчас занесет, а кто ж станет чистить подворотни. Точно. Пусть его найдут весной.  — Вставай, засранец, — его снова пинают, на этот раз — куда-то в плечо, что вызывает вспышку боли по силе сравнимую разве что с сотней змей, раздираемых его изнутри. Локхарт стонет. У него смерзлись из-за слез ресницы, а губы стали синими-синими, и не только от синяков. Локхарт жалок, и барону даже не надо об этом сообщать — Локхарт итак знает. Барон, в общем-то, находит в себе силы перекрыть злорадство. Трет лицо ладонью, и в его белых, уставших глазах Локхарт видит саму Метель. Возможно, изначально он ошибся, и призрак Фольмера — не Ночь вовсе, или же не просто Ночь. У него в глазах — Зима, и возможно, не нужно было сравнивать его с бескрайним черным омутом, у которого нету дна, зато сотни ложных островков. Фольмер не омут, Фольмер — зимняя ночь. Мороз крепчает, а в бескрайних снежных полях завывает метельный ветер. Да, пожалуй, такой пейзаж Фольмеру подходит больше.  — Не спать, — рявкают ему над ухом, и в следующую же секунду бьют по лицу. Кровь размазывается по губам, и Локхарт с трудом разлепляет глаза. Тени в подворотне сгущаются, а ближайший фонарь — единственный источник света, — лопается с тихим звяканьем, но то неслышно для человеческого уха в завывании метели. Локхарт встает на ноги, практически повиснув на воплощении тьмы. Кажется, с одной стороны ребра все-таки не сломаны, и именно с этой стороны его поддерживает воплощение Зимней Ночи. Локхарт не знает, как он доходит до дома. Но он доходит. Получив по пути еще несколько сильных пощечин, пару раз упав в снег, с которым не справлялась ни одна снегоуборочная машина, несколько раз чуть не навернувшись на пожарной лестнице, но доходит. Ханна прижимает ладонь ко рту, когда видит его. Барон скидывает его ненужным мешком на пол, не заботясь о том, что он, вообще-то, может умереть. А потом исчезает.

***

Локхарт сидит в кровати, кисть у него в гипсе, а бровь и губы — в нескольких швах. Гематома под глазом начала спадать, а ребра почти не болели (только если не наклоняться, но разве ж Локхарт об этом скажет), но врач все еще категорически отказывается признавать способность Локхарта возвращаться хотя бы к домашней работе. Ханна учится готовить бульоны и супы, и свои кулинарные шедевры заставляет пробовать именно Локхарта. Тот порой думает, что лучше бы его тогда добили. Снегопад за окном все еще не прекращается. Мегаполис стал белым-белым, и остается лишь надеяться, что все эти горы снега успеют растаять к весне. Локхарт обещал свозить Ханну на побережье в середине марта. Будет не очень хорошо, если набережные будут затоплены. Сама Ханна спит на диване, завернувшись в плед. Локхарт пытается одной рукой набирать что-то на своем рабочем ноутбуке. У него под кроватью — портфель, а в нем бумажник и документы. У него на тумбочке — газета трехдневной давности. В кресле у противоположной стены листается сама собой какая-то ужасно занудная книга. Локхарт пробовал было глянуть в ее текст, когда книга точно так же листалась вчера вечером рядом на кровати, но все это было слишком уж высокопарным и драматичным, а еще половина была на французском, и Локхарт сдался после пары предложений. В газете, примерно на пятой странице, целый разворот посвящен жестокому убийству у южного порта. Тела двоих молодых мужчин были насажены на арматуру от моста-недостроя. Виновные не найдены.