Где-то между этим и тем Сеня и Веня искали себя

«Сей неслабый господин бывал не в себе и вне себя, отчасти не осознавая, где концы у всенепреложности. Вопрошая у тех, кто не там, он находил ответы на посты пресных дней, в постную пятницу. Заходя с порога, он стучался в окно и уже был у дверей аккурат к приходу лифта. Лифтёр же, с землистым лицом, выглядел хмуро и пах нетривиальностью. Заметно перекосившиеся бакенбарды, смотрели живой тенью чьих-то жидких снов.  — Он как всегда не вообще? — С язвительной сумбурностью обращался Упа-Ротов.  — Не при всегда, ваша честь! — Отвечали с другого конца неопределённости.  — Вы не подскажете, где здесь там?  — С краю от невсегда. Бакенбарды двигались в ритме вальса, уводя беспечных наблюдателей в сторону от фокального центра.  — Выбредом замурованных!..  — В дар весне.  — Важный де!.. Господин Упа-Ротов делал реверанс через три ноги, завидя телеса мамзелей. Мамзели пели про кого. Устойчивый слоу выходил капелью резвых в проёмы между снопами света. Они знали его промежутки. Замеряли его циркулем, выводя сухой остаток в гроссбухе на полях. Сели есе не воскрешённых янтрами. Господин Упа-Ротов мчался где-то по весне. Мчался по шоссе, не выдумывая новых правил. Зайдя в правильный тоннель, сел покурить и выкурил сразу два. Где-то между полок бродило Ничо. Что-то вынюхивало, проверяло на зуб, клало обратно… Где же здесь вопросы о нетривиальности? Все свои стали ветром. Всех, кто не в теме, увезли на профилактику. Упа-Ротов был знал, да забыл. Где это сказано про кастелянш, что не в ашраме пуджа! Всегда и везде знай непреложность водных ресурсов! Весною радостной мы жгли. Ходили врозь при чёрном теле. Ушли на север и нашли Слова, что нам про лето пели. Во всех красках переигранные роли наполняли господина Упа-Ротова незабвенной печалью. Он ложился на камни древних руин и плакал в голос. Потом брал виски, полоскал горло, и пел ораторию «Три кота». После приходил лифтёр с землистым лицом и закапывал Упа-Ротова в землю. Подрагивая бакенбардами, выстукивая лопатой стройный ритм, гордый представитель пролетариата усердно совершал свою работу. Ничо ходило кругами и выло на луну. Забодавшие себя мамзели сидели в сторонке и тихо оплакивали несравненный конец Упа-Ротова. Но не вышли ещё пасквили на палисандре замешанные, как господин Упа-Ротов снова шагал в строю и пел «Во всех угла такие вещи»! Семь за ушами выводили гуашью имя «Евсавий». Он нравился своей башне и пел на всех углах о её красоте. Кто был за рулём, выходил из ряда. Мамзели прыгали на него, разведя полусферы. Он, шатаясь, принимал знаки внимания и выплёскивал сок жизни в их нежные глубины. Ничо носило транспарант «Выгугли меня обратно!» и пихало каждому по три копейки в кулак. За 99 с лишним дней было выпущено 99 целых и 9 десятых не-пришей-рукав жилеток. С магнитудой в три полосы проходили посторгазменные судороги мамзелей. Оттянувшись и вытянувшись наружу, господин Упа-Ротов отдыхал от трудов вафельных, запрокинув голову на три лежака. Лифтёр с опаской подходил сбоку, держа в руках гаубицу. Мамзели, почуяв неладное, разбежались по углам. Атас! — Ату его! — Кричали третьи. Вы из знали как, за пока не выносят. Вынеся полтора-два года недодела, он выложил свои фотки в интернет и ушёл в такие вещи. Вопрос был не из праздных, и он уже видел, как намечаются глазницы невербальных. Чуял. Чуял паяльниковы сноски, и выводил циркулем орбиты вешнего. В полруки, в полпальца захватив дуло гаубицы, он выпростал непристойное содержимое Лифтёрова живота, развеся по углам мясные гирлянды. Кто его не видел, тот и не слышал. Кто не вызывал ямщика, ямщицкими щами не убаюкивал жаждущее чрево. Красные гирлянды, коричневые сопли, выхухоли за под луной. Ничо выбиралось из ямы не измазано. Ничо хотело чо. Войдя в тело огня, он вылечил старого Лифтёра, перепаяв его извилины, и почистив память.  — Где-то здесь закралась наипаскуднейшая мыслишка! — Вскричал Веня.  — Где-то здесь не видно ни одной мыслишки! — Ответил Сеня.  — На вас не угодишь, господа! — Отвечал Кир.  — Где она? — Воскликнул Веня. — Кто она? — Спросил Сеня. — Эрика! — Ты опять за старое, писькострадалец неисправимый! Веня на это обиженно вскочил и начал бегать по кругу, кусая губы и заламывая руки. — Тебе удобно или чё так? — Спросил Сеня после минуты наблюдения. — Я тебе расскажу, куда!.. — Загадочно ответил Веня, пригрозив при этом кулаком. — Ряды серых десептиконов проходили через меня! — Ты бы лучше сел! — Обеспокоенно воскликнул Сеня. — Лучше, чем как? — Что? — Лучше сел бы я, — ты говоришь! Веня остановился и жестикулировал, чтоб придать своим словам побольше доходчивости! — Да! Я говорю! — С вызовом воскликнул Сеня. — И что? — Что лучше, я спрашиваю! — То есть: лучше, чем что?.. — Что? — Веско спросил Сеня, после пары секунд размышлений. — Что тебе лучше? О чём речь ведёшь? Тут уж Кир Экклезиастов не выдержал. — Я не знаю, что там у вас «лучше», но, полагаю, лучше всего слегка снизить обороты, и идти искать выход! — Вот! — Воскликнул Сеня, указав пальцем на Кира. — Что? — Тут же откликнулся Веня. — Иди ты… к Эрике! — Ответствовал Сеня, раздражённо отмахнувшись. — Хватит тупить! — Я бы с радостью! Да только нет её здесь! — А с чего такая уверенность? — Ехидно ухмыльнувшись, спросил Сеня. Веня уставился на хитро разулыбленное лицо друга, отвесив челюсть. — Ккак?! — Только и смог выдавить из себя несчастный влюблённый. — Ну, чисто статистически полагая, она время от времени ходит ведь в туалет? — А… — Произвёл Веня, стоя с всё ещё открытым ртом. — А мы данный конкретный психоделический сейчас населяем… — Параболический! — Поправил Кир Экклезиастов. — Вот! — Воскликнул торжественно Сеня, как и давеча указав на Кира своим перстом. — Ы-что? — Как и до этого ответствовал вопросом Веня, икнув и сглотнув слюну. Но Сеня в этот раз сплоховал. — Что что? — Что вот? — Веня явно нервничал. — ГДЕ ЭРИКА? — Закончил он криком, схватившись за волосы. — Да кто ж знает?! — Сеня тоже уже не выдерживал. — Да ведь ТЫ говорил, что она где-то здесь! — Я? — Нервно смеясь, Сеня присел на корточки, больше чтоб уйти от визуального контакта с Сеней, чем веселья ради. — А кто? Я? — Вскричал Веня, дико вращая выпученными глазами. — Или ты? — Он указал на Эклезиастова. Экклезиастов в ответ лишь молча отрицательно покрутил головой, сдерживая смех. Таких живописнейших идиотов он не встречал ещё ни разу в своей весьма нескучной жизни. Идиоты же продолжали свою очередную импровизацию. Сеня, смеясь и, пытаясь вспомнить забытую нить своего монолога, уселся на пол и опёрся бородатым подбородком на ладонь. Веня же, будучи во власти любовной истерии, рвал себе волосы и плакал навзрыд о своей Эрике — эфемерно-прекрасной или же прекрасно-эфемерной… — Значит так! — Прокашлявшись провозгласил Сеня с пола. — ЧТО?! — Вскричал как полоумный Веня. — Да ничто! Не путай меня! — Огрызнулся Сеня. — Я чё говорил? — Когда? — Сопливо-заплаканное лицо Вени выражало живейшую скорбь бытия земного. — Я от вас тут раньше срока откинусь, ребята! — Воскликнул Кир Экклезиастов и упал на пол, зашедшись в диком хохоте. — Это ж сколько можно так гнать?! Меры не знаете совсем, господа вы мои милейшие! Веня стоял, застыв с открытым ртом, с капающей слюной и текущими соплями и слезами. Сеня, с поднятыми бровями и тоже открытым ртом наблюдал за катающимся по полу Экклезиастовым. Наконец, когда истерика Кира подутихла и он придал своему телу сидячее положение, несколько смущаясь тем, что веселье его оказалось не разделённым, Веня наконец закрыл челюсть, вытер левой рукой сопли с лица и в пафосном возмущении прокашлялся. — Это чем же мы тебя так рассмешили, мил человек? — Вопросил он, уперев руки в бока. — Неужто Эрика моя тебе смешна? — Нет, вот Эрика, надо полагать, не смешна вовсе. — Подумав, серьёзно произнёс Кир. — Девушки, они, знаете, редко смех вызывают! По большей части — слёзы! — А ведь правда! — Воскликнул Веня. — Ведь Голова! — Указывая на Кира, заметил он хмурящемуся Сене. — Да, голова! — Ответил Сеня. Не спорю же я. Но этот голова по-дикому смеялся над нами только что и не хочет объяснить причину своего беспримерного веселья! — А и точно! — Воскликнул Веня, хлопнув в ладоши. Ты чего над нами хохотал достоверно? — Беспримерно! — Поправил Сеня! — Что? — Тут же завис Веня. — ГДЕ! — В бешенстве вскричал Сеня! — Скотина ты тупая! Даже ругаться не в состоянии! — Я тебе за Скотину сейчас твою бороду скормлю! — Завопил Веня. Приятели схватились в бешенстве, что обильно накопилось за вынужденно долгую тусу в Параболическом Общественном, и стали мутузить друг-друга как резиновых. Кир наблюдал это дело отчасти со смехом, отчасти с чувством стыда и осознания своей невольной вины в этом конфликте.