Opus

Дедушка Чживона по материнской линии умер, когда он ходил в младшие классы и перекатывал детские стишки на языке. Он был неизлечимо болен — обнаружение в теле метастазы означало один хреновый конец, и единственное, что все ещё сглаживало непреодолимую потерю близкого человека, учившего внучат клеить девчонок на западном побережье и припускать уличных хулиганов в бега, — грузный Форд Мустанг, отрывающий асфальт под своими колёсами. Ханбину очень хотелось посмотреть на мутно чёрно-белые фотографии его дедушки, раздвинуть рамки семейных воспоминаний и заглянуть в чужие глаза, предположительно такие же узкие и проницательные, будто смотришь сквозь замочные скважинки на своё собственное отражение под правдивым ракурсом. Но Чживон всего лишь кивал, подставляя сплетёную гриву под жару разгорающейся полуобеденной городской печки, — июнь без разбору колошматил солнечными ударами, слепя глаза и скапливаясь каплями пота в влажных волосах. — Грёбаные пробки! — Бобби, в майке с Лейкерс, кипел больше всех, порываясь заехать кулаком в морду истязающего выстроившийся ряд автомобилей сигналящий сзади грузовик. — Да засунь ты себе это в зад! Стэйплс находился в самом даунтауне Лос-Анджелеса — наибольшее людское скопище, жаждущее хлеба и зрелищ. Корейский район казался намного более скудным по сравнению с центральной территорией, изобилующей брендовыми шопами и вышагивающими вдоль обчищенных до сверкающего пятака асфальтов важными дамами с переваливающимися фирменными пакетами. Игра начиналась ровно через несколько минут, а пробка, в которую они застряли благодаря дрыхнувшему до обеда Бобби, казалось, будет продолжаться бесконечно, и данный факт ещё больше подстёгивал его желание утереть чей-нибудь нос. — Твою мать, если я не увижу сегодня, как Рэндл делает трипл-дабл, — Бобби подозрительно долго пялился на его профиль, словно обращаясь прямым образом к нему, — надеру кому-нибудь зад. По правде, Ханбин не понимал этой помешанности людей на спорте, возносящих его как религию и занимающихся идолопоклонством перед игроками. Чживон явно был из этого разряда. Утром он выпотрошил весь свой шкаф, вываливая запрятанные упаковки сигарет и контрацептивов размером с целую контрабанду, с целью найти старую именную майку Лейкерсов, потому что по его словам «бесцветные футболки Ким Ханбина во время игры — настоящее неуважение и непотребство», и нарядил его как рождественскую ёлку, только в стиле истинного анджелиноса*. Теперь на его теле висела безразмерная фиолетово-жёлтая майка с номерным тридцать вторым знаком, полностью выставляющую на показ худые, но с умеренными проступающими формами бицепсов руки, и выглядывающие из-под огромного выреза голые бока. Весь этот прикид заставлял чувствовать себя неуютно — Ханбин поправлял на себе слезающую до грудной клетки майку в то время, как Бобби, наоборот, будто бы намеренно припускал её, стараясь показать всем свои отработанные мышцы. — Мы бы давно доехали на метро, — Ханбин с самого рассвета лазил по сайтам, изучая от корки до корки каждого участника обеих команд, фанаты которых явно были не прочь перегрызть друг другу глотки. Он глотал кукурузные хлопья, плавающие в прохладном молоке, благодарил маму Чживона за вчерашний ужин, и слушал забавные россказни Чжиуна про то, как его пускающий слюни на подушку младший брат хотел пройти в сборную и стоял под окнами ворчливого тренера Куперса в колледже, который был категорически против него, с мячом в руках на протяжении целой недели. Он просил дать ему сыграть хотя бы в домашних матчах, но Куперс или ненавидел азиатов, или просто на дух не переносил именно Ким Бобби, но не согласился. Чживон со всей страстью тогда залепил ему мячом в лобовое стекло машины. — Больно умный? — Чживон действительно выглядел так, будто способен на всё. — Могу выкинуть тебя прямо тут. Посмотрим, как ты доедешь на своём метро. Тем более, с твоим-то английским. Ханбин вычитал и о предстоящих пробках тоже. В этом был весь он — ненавидящий спонтанность и привыкший рассчитывать все свои дела до мельчайших деталей. Бобби казался полной его противоположностью, когда залетел на кухню с полунатянутыми шортами за полчаса до начала игры, хлебнул из упаковки молоко и толкнув Ханбина на сиденье Форда, помолился, чтобы на их пути не было ни одной машины. Молитвы не были услышаны — в час-пик Лос-Анджелес стоял в полном заторе. — Эй, я знаю английский, — признаться честно, с языками у него всегда было худо. И говорил он на английском стыдливо и ломано, понимая многим больше, особенно ругательства, которые составляли больше половины словарного запаса любого среднестатистического жителя Америки. — Я могу послать любого находящегося в пределах пятидесяти метров от нас. — Ну да, ну да, — Чживон хмыкнул и затеребил майку, прилипшую к влажной коже. Он явно не верил в его заявления, будучи уверенным в несостоятельности слов вжавшегося в сидение тощего парниши, который жадно глотал воздух, сдувая длинную чёлку, и больше напоминал нескладного подростка, чем чувака с яйцами. Кожа у него была белёсой, как у диснеевской принцессы, мультики с которыми Бобби тайком пересматривал, когда у него было хреновое настроение, а обтекаемые, даже чуть нежные черты лица с припухлыми губами и огромные, сверкающие глаза с тёплой радужкой граничили с чем-то далёким от тёсаной челюсти и грубой шевелюры. — Не веришь? Ханбин любил удивлять, опровергать сложившееся впечталение, рушить границы. Он всегда доказывал Чжинхвану, что может быть более ярким, более другим, что он может быть лучше всех вместе взятых и невзятых. Когда он видел чужую, слепящую улыбку и стройный ряд красивых зубов, гладкую кожу, разрезающуюся смешливыми морщинками, его сердце готово было сделать любую глупость, которая смогла бы удержать его рядом. С некоторых пор Ханбин перестал делать что-либо вообще. — Брось, тебе врежут, а мне придётся отскребать тебя от асфальта, — Чживон озорливо подрагивал бровями, с удивлением рассматривая наливающиеся внезапно появившейся смелостью и решительностью поблёскивающиеся глаза. Он упустил момент, когда дух напротив него полностью преобразился. Этот чёртов турист по правде хотел наделать дел. — Не придётся, — уверенно бросил Ханбин через плечо прежде, чем до Бобби дошло, что дверца Форда предупреждающе захлопнулась, а чужое продолговатое тело вышло под палящее солнце и продвинулось в светлых, покоцанных джинсах и одолженнной им растянутой майке через пару-тройку сигналящих машин. — Вот долбанутый, — с надвигающейся на лицо предвкушающей шалость улыбкой хрипнул Бобби и уставился на Ханбина, колыхнувшего волосы и остановившегося у какой-то недешёвой машинки с глянцевым покрытием и стальными дисками — его ожидали неприятности. Но, к величайшему удивлению Чживона, нервно постукивающего пальцами по ободку руля и провожающему полным любопытства взглядом стройную фигуру, Ханбин только подошёл к припущенному водительскому окну и наклонился. Грациозно, согнув спину в уверенной волне, так, что свободная майка полностью опустилась, надувшись, как парус и вывернула полноценный обзор на подтянутую грудь. Он был похож на какую-то слишком эстетичную ночную бабочку, облокотившуюся на дверцу и касающуюся вихрастыми волосами окна. Бобби понятия не имел, откуда совсем не к месту появилась такая сучья смелость, дёрнувшая с места спокойное, замкнутое существо, которое только вчера беззащитно поджимало губы и пугливо на него оглядывалось, которое лапало вчера его Пуха и со стонами недовольства каталось ночью по ужасному старому пледу с впивающимися шерстяными иголками. Он с самого начала заметил, что Ким Ханбин не совсем нормальный. И сейчас, наблюдая за тем, как его сосед, выпятив бедро и двигая губами в такт словам, тянется к окну, а потом, очаровательно улыбнувшись, несётся на всех парах к измученному солнечными лучами Мустангу, Чживон в этом окончательно убедился. За Ханбином гнался разозлённый амбал внушительных размеров — ровно в два раза превышающих по габаритам мускулатуру их обоих вместе взятых. С тёмной кожей и почерневшими от злости глазами он напоминал раздражённого быка, которого хлопнули по ягодицам — мышцы играли ходуном, а из ноздрей вперемешку с потом лился раскалённый воздух. Когда он несколько минут назад, уже переваливший отметку терпения в злосчастной пробке, услышал чей-то мягкий голос и повернулся, чтобы посмотреть, какого чёрта кто-то хочет умереть от его рук, то увидел красивые пушистые ресницы и ореол припухнутых губ, светлые волосы, ложившиеся влажными линиями на лоб и хрупкие ключицы белоснежной кожи. Он ничего сначала не услышал — от невыносимой жары и от миловидного паренька, трущегося об его окно, уши заложило знатно. Но потом ему показалось или ему в действительности такое сказали. — Повтори? Обнажившие ровный ряд зубов, смятые налившиеся смехом губы опять повторили сказанное ранее уверенным голосом с кое-какими неровностями в произношении. Однако он понял. Понял всё так прекрасно, что тут же ударил по рулю и, взревев, хлестнул рукой через окно, ухватив за горло лишь пустоту. Ханбин, забывшись в истерическом смехе, бежал к Чживону, который через лобовое стекло ошарашенно смотрел на весельчака, за которым следовала грёбаная куча мускулов, наметившая превратить его в отбивную. — Ты что, чёрт побери, творишь? — Бобби быстро втащил чужое, подрагивающее от предсмертной судороги тело и быстро закрыл все двери на замок за секунду до того, как афроамериканец ударил кулаком о капот и дико завертел ручкой, пытаясь её выломать. — У тебя мозги от жары расплавились? Чживон не знал, куда именно ему смотреть — на глубокие ямочки, появившиеся на лице Ханбина, исходящего волнами смеха, или на верзилу, колошмачущего его стёкла и с пеной у рта выплёвывающего слюну вперемешку с ругательствами. — Если он что-то сделает с моей тачкой, я тебя самолично выкину отсюда, — Бобби с ужасом наблюдал за огромными ладонями негра, пытающегося залезть в глотку хохочущего Ханбина. К сожалению или к счастью, оба из них не обладали способностью читать по губам, хотя Чживон пытался, растягивая рот в таких же изгибах, как и он, что наверняка было воспринято быком как очередное издевательство и вызвало очередной поток отборных речей. …Вылезайте, мрази, сраные узкоглазые педики. Я тебе, сукин сын, покажу, как со мной шутить. Тварь, засуну тебе в зад твой язык! Горилла металась по всей обойме машины, пытаясь найти слабое место, клацая ручками и припирая своё морщинистое грубое лицо к окнам. — Ты чего стоишь? Езжай! — глаза у Ханбина сверкали самым настоящим безумием, приправленным острой жаждой найти себе приключений на плоскую задницу, висевшую в джинсах. Он перебарывал в себе желание выйти из машины и извиниться перед ни в чём не повинным темнокожим бугаем, но новая, рвущаяся наружу энергия, название которой он не мог найти, и восхищённое лицо Бобби, иногда нарочно изгибающееся в угрожающих щёлочках, заставляли его впитывать в себя наслаждение от происходящей ситуации, в которой они могли вполне нажить себе лишних проблем. — Каким образом, идиот? — Чживон развернул его лицо к пробке, которая не рассосалась за то время, пока Ханбин удачно исполнял рискованную миссию, на которую его никто и не подталкивал. В грудной клетке в агонии трепыхало сердце, а в животе перепрыгивали с место на место внутренности, и ему впервые за такое долгое время было хорошо, словно кто-то опустил его изнеможённое лицо в прохладную воду, пахнущую свободой, бензином и фруктовой жвачкой Чживона, отмахивающего прыгающую вокруг да около громилу. — Мне что, через них перелететь? Форд пока не был оснащён функцией полёта, поэтому оставалось только одно — ждать, пока негр не уйдёт сам по себе, чего он усиленно не хотел делать. Машина нагревалась без открытых окон и теперь Ханбину идея казалась не самой лучшей, потому что кожа горела огнём и духотой, а машины стояли, как приклеенные к асфальту. Чживон смотрел на покрасневшую тонкую кожу Ханбина и перебирающие хлопчатую ткань пальцы, смотрел на густой пушок ресниц и дрожащие губы, подрагивающие в ребяческой улыбке. Он сам был весь похож на что-то странное, инородное и непонятное, — мозайка с разбросанными пазлами. Бобби окидывал взглядом проглядывающиеся крылья ключиц, теребил кожаное окаймление руля и почему-то напрочь забыл про Рэндла, баскетбольную игру, билеты на которую он хранил как зеницу ока и напоминал отцу каждый день, хотя краем сознания понимал, что он всё равно не придёт, и негра, который внезапно пропал из виду и больше не колотил и без него избитый Форд. — Что ты ему сказал? — Ханбин поднял свои яркие с зажжённым на дне огоньком глаза и смял губы, видимо, раздумывая над тем, сказать ли Бобби брошенные в лицо афроамериканца слова или всё-таки помолчать, оставляя всё на дальнейшие потуги фантазии соседа, но его раздумья мигом прервались, когда тёмные глаза Чживона напротив округлились в возможной степени, а лёгкая полуулыбка, до этого сопровождавшая совместное веселье, тут же погасла. — Вот чёрт! — Бобби быстро охватил руль и завертел коробкой передач, стискивая челюсть и испуганно наблюдая за тем, как исчезнувший несколько секунд назад негр возвращается с пугающей акульей улыбкой, но теперь с вытащенным из багажника вооружением — длинной, массивной и на вид довольно крепкой битой, как раз такой, которой будет совсем не тяжело всмятку исколотить Форда и их обоих. — Что там? — Ханбин сумасшедшим взглядом прошёлся по двигающемуся прямо к ним борцу за справедливость с железной хваткой на ободке биты, и потряс головой, наверное, пытаясь сдёрнуть поволоку увиденного. — Он сейчас идёт с битой или мне кажется? — Об этом надо предупреждать! — Бобби тряс рулём и нажимал со всей силой на сигнал, пытаясь каким-то образом заставить все машины расступиться и выделить им проезд для особо неадекватных. — О чём? — Ханбин взволнованно осматривал водителей чужих автомобилей, с интересом высунувших головы и теперь, напрочь забыв о жаре, наблюдавших за раскладывающейся прямо перед их носом сценкой кровавого убийства. Никто из них даже не качнулся, полностью отдавшись стороннему восприятию и мысленно делая ставки, большинство из которых принадлежало набыченной громиле. — О том, что ты псих! — Чживон молился, словно в последний раз, чтобы его бренное тело не было похоронено таким образом, чтобы машины, пригвоздившиеся к земле, наконец-таки двинулись, или сила притяжения резко перестала действовать. Красненький седан впереди томно вздохнул и поехал вперёд, мигая огоньком и поселяя в разбушевавшейся душе Бобии надежду на спасение, но вместе с тем же прямо сзади послышался хруст, и Форда протяжно завыл скрежетом, сообщая, что его кто-то истязает. — Он бьёт по машине! — Ханбин, вцепившись в сиденье, оборачивался назад и с ужасом смотрел, как негр беспощадно размахивается, подобно палачу, и сбивает покрытие Мустанга, глумясь и довольно улыбаясь над удачной местью. — Быстрее! Чживон заруливал, как мог, напрягая руки и брови, проверяя боковые стекла, из которых открывался прелестный вид на издевательства над дедушкиной ракетой, на которой он всегда подвозил их к западному побережью Тихого Океана и покупал мороженое с пивом, которое потом же по случайности проливал в салоне Мустанга. Бобби обязательно бы вышел, надломил бы ему его ручища и хорошенько подчистил его физиономию, но пробка, как по его молитвам, разверзшимся над городом, ослабла и открыла дорогу вперёд по бульвару. Ханбин услышал последний удар, закрыл глаза, облегчённо выдыхая, прислушиваясь к звуку скользящих колёс и с трудом разглядывая полыхающие огнём скулы Чживона, и отметил галочкой где-то у себя в голове, что бросающиеся матом любые среднестатистические американцы с таким же успехом всегда держат наготове одну биту на случай, если какой-то не совсем задумывающийся о последствиях и итогах и не боящийся остаться без конечностей придурок решит проверить знания своего английского. *** - Смотри, он сейчас сделает Кларксону пас, потом добежит до кольца, снова вернёт мяч и забьёт слэм, - указательный палец Бобби с акууратными круглыми ноготками и заусенцами работал больше, чем сами баскетболисты, носившиеся с выступившей на теле испариной по всему залу. Высокие, рослые и невероятно ловкие они крутили баскетбольным мячом, как вздумается, и если со стороны всё эти перебрасывания и махинации казались лёгкими, то для самих игроков, Ханбин мог с готовностью поспорить, игра была приравнена к девяти кругам ада - ожидания рукоплескающих болельщиков, собственные надрывающиеся мышцы, концентрация, психологические атаки соперников, духота стадиона, схватившийся за голову орущий тренер, тыкающий и догонящий каждое тело палец Чживона, заделавшийся рефери, - всё это подогревало обстановку. Ханбин крутил в руках бутылку с колой и, подавшись вперёд, бегал глазами по полю, напоминавшему пинг-понг. Чживон напряжённо всматривался в игру и шмыгал носом, иногда вскакивая от негодования из-за очередного фола или комментируя неправильный бросок, словно если бы он был там, то счёт в пользу Никсов затрещал по швам. Техника Лейкерсов рушилась на глазах. - Не, ну ты это видел?! - Бобби чуть не снёс ему голову, замахнувшись рукой и обхватив свои косички. - Что он творит? Эй, Ларри! Позорно промахнувшись и упустив мяч, бедный Ларри, которого хотел пришпилить не только Чживон, но и весь возмущённый зал, насупил брови и потребовал замену, прерывая игру на тайм-аут. Ханбин взял купленные в спешке луковые чипсы, пачка которых застряла где-то между их телами, и теперь, скомкавшись, ждала, когда её откроют. - Хочешь? - он протянул упаковку с острым, щекочущим аппетит запахом Чживону, который сидел как на иголках, готовый в любую секунду сам заменить пропавшего из виду Ларри. - Как ты можешь быть таким спокойным? - непонимающе взглянул на него Чживон - тёмные, возбуждённые зрачки, кривая улыбка, дрыгающие в такт звучащей из огромных колонок хип-хоп песне коленки - и вправду помешанный на баскетболе. Он смотрел на почти безучастное выражение лица Ханбина и искренне не понимал, как в здравом уме и будучи зрителем такой возмутительной игры, можно сидеть с таким бесстрастным лицом. - То, что он немного промахнулся, не означает конец света, - Ханбин хладнокровно поглощал чипсинки и облизывал солоноватые специи, оставшиеся на подушечках пальцев. Площадка опустела, и теперь на ней выплясывали талисманы команд в виде плюшевых зверей, делающих сальто и карабкающихся по ступенькам к визжащим деткам. Он понятия не имел, сколько народу могло помещаться в Стэйплсе, но по его зрительной оценке и коэффициенту шума Лос-Анджелес всей городской толпой собрался на стадионе. Он представил, как выходит перед такой десятитысячной толпой и почувствовал, как в животе дёрнулось привычное волнение, которое всегда появлялось перед выходом на сцену. В клубах на Хондэ, Мёндоне, Итэвоне обычно сгущалась молодёжь, и Чжинхван тащил его с собой по ночным улицам, пытаясь настроить на нужный лад, - он всегда боялся, что тут же забудет слова, грохнется на сцену или какой-то идиот назовёт его "бесталантищем". Это происходило, но в такие моменты сбоку стоял Чжинхван и его хрупкая защита в сплетении нужных слов и ободряющих объятий, и этот туман, поглощавший всё, что он хотел преподнести бушующей толпе, испарялся. - Это не конец света, но конец победе, - Чживон всё-таки засунул свою руку в пачку чипсов и закопошился в ней с недовольным лицом. Его ужасно раздражала сдержанная, рациональная интонация, с которой Ханбин вытягивал всё фразы, бесила царская осанка и распушившиеся волосы, бесили волнистые губы, слизывающие разноцветные специи, - Бобби во всём мог сейчас обвинить соседа, который кажется и являлся главным резоном всей цепочки неудач, преследовавших Чживона, начиная от искорёженного бока Форда и заканчивая двадцатиминутным опозданием на важнейший матч, который шёл так катастрофично, что он уже сомневался не невезучая ли аура Ханбина преломила выигрышную позицию Лейкерсов. - Ты что, неудачник? Ханбин запнулся и скинул руку Чживона с чипсов. Какого чёрта он смеет рассуждать о его везучести? - Ты что, хочешь остаться без зубов? - Бобби хмыкнул над прозвучавшей угрозой и демонстративно оглядел худые лодыжки и запястья, тонкую шею и скрытые под плотной тканью джинсов бёдра. Единственное, чем мог заниматься Ханбин, - просиживанием штанов за книгами, и Чживон был уверен, что он никогда не был впутан в такие передряги, как он. - Как страшно! - Ханбин кисло оглядел неровный ряд зубов, выстроившийся в форме улыбки, маленькие щёлочки, через которые прорывался издевающийся взгляд, и вдруг заметил странную полоску шрама прямо над проколотой бровью - резкую, исполосанную каким-нибудь перочинным ножом. Хотя Чживон не скрывал её, она почему-то не была так заметна, как сейчас, когда Ханбин внимательно вгляделся в чужое лицо. На лбу пролегали тонкие морщинки, а шрам казался каким-то правильным, дополняющим общую композицию, но вместе с тем создающим слишком много вопросов в его голове. - Что это? - Ханбин указал кончиком носа на полоску светлого рубца, по которой Чживон тут же провёл пальцами, словно пытаясь стереть ластиком графитные отметины. Бобби закрыл глаза и в следующее мгновение посмотрел на Ханбина сквозь, смутно колыхая рябь неприятных воспоминаний. Он глядел куда-то вперёд и одновременно возвращался назад заволокшими тёмные глаза ответами, недоступными Ханбину. Кола в руках покрылась влажными каплями, а чужие ладони толкали его голое плечо. Он был где-то совсем далёко от Стэйплса, недоумённо провожающего его одинокий взгляд Ханбина и оголтелых болельщиков, ждущих чуда. Чживон нечасто вспоминал о Сынхёне, вернее, пытался не вспоминать, - иногда его образ воскрешался в кошмарах, и он был таким чётким и осязаемым, что наутро всё его тело покрывалось дрожью, а внутри снова натягивались струны нервов, непроизвольно толкая его с обрыва, на который он только сумел забраться. Он возникал непрошенно, намеренно, будто бы пытаясь достучаться до его выстроенной годами ограды, напоминая о том, что он всё ещё жив, что он всё ещё крутится в нём, среди его семьи и друзей, среди огромного, но до ужаса тесного Лос-Анджелеса. - Эй, чувак, не тормози, - вереница мыслей запнулась о чей-то возглас над ухом, и Бобби дрогнул, возвращаясь на поверхность реальности, и непонимающе оглядываясь назад - там, где целые стопки рядов с выкрашенными в фиолетовый фанатов смотрели на него с каким-то повисшим в воздухе ожиданием. - Да целуйтесь вы уже! Ханбин прятал своё лицо за завесой светлых волос, и отодвигался в сторону от Чживона, полностью акцентируя внимание на своих неброских кедах с развязавшимися шнурками. Его губы поджимались с такой напряжённой силой, будто он надеялся, что они волшебным образом исчезнут. - Не понял, - Бобби действительно ничего не мог понять - таращившиеся на них зрители, пинающая его бока тётенька с завитыми волосами и пристроившимся на её прикрытых фиолетовым платьем коленках гиперактивным терьером, который, высовывая язык, также жадно смотрел на тугодумного парня, от такого внимания неловко чешущего свой затылок, будто сам был готов сделать то, о чём, разрывая глотки, просит огромная толпа, посмеивающиеся любопытные глаза впереди сидящих девушек в откровенных топиках и сжавшийся в ком застывший Ханбин. - Что непонятного? - заорал прямо в темя грубый голос мужика с угрожающе надвинутой на его косички банкой холодного пива. Его светлые брови и мясистые руки были направлены куда-то наверх - там, где находилось большое многорформатное цифровое табло с ярким дисплеем, на котором отображалось что-то отдалённо напоминающее мерзотное розовое рамочное сердце и ошалелое лицо Чживона внутри него. - Правила есть правила! Традиция случайных поцелуев* на трибунах во время спортивных матчей была одной из самых любимых американцами шоу - они обожали быть свидетелями чего-то волнующего, интересного, взрывного, разбавляющего напряжённое настроение неудачных бросков команды. Бобби не раз видел такие штуки на матчах - как-то в Далласе на игре Чикаго Буллз они с Мино видели, как во время перерыва камера направилась на темноволосую девушку, сидевшую со своим парнем, который безразлично пялился в телефон, и на соседа, который, не теряя времени, прижался к ней губами и вызвал бурю аплодисментов и восхищений. Они тогда сидели в немом шоке, наблюдая за тем, как её настоящий парень вздымается над смельчаком и хватает за грудки, явно готовясь начать драку. Это было забавно до того момента, пока Чживон не увидел свои собственные узкие глаза и растерянное лицо, подталкиваемое чужими руками и похлопываниями по спине. Они же действительно не считали, что он на это согласится? - Эй, он мой друг, - Бобби захрипел во всё горло и постарался показать жестами отрицательный пас, потому что, чёрт их подери, он бы не сделал этого даже под угрозой вытуривания со стадиона или освистывания болельщиками. Ханбин сжимал пачку чипсов и из-под чёлки беспомощно смотрел на его попытки объяснить экрану, что они вообще-то не парочка и целоваться не собираются совсем. Где-то в сознании метания Чживона казались ему забавными, но самом деле ситуация была настолько неловкой и удушающей, что Ханбин мечтал провалиться сквозь землю и даже не отказался бы сейчас от негра с битой. Когда он увидел своё отражение и слушал всеобщий хохот, сердце пролетело через всё тело и качнулось в пятках, словно подбитая птица. Бобби заслуженно мог звать его лузером. Он бы даже не спорил. Он не хотел смотреть Чживону в глаза, когда за ним наблюдали десятки тысяч людей через плазменный экран, но ему хотел спросить, что за нееественный, отчуждённый взгляд был у него пару минут назад, и почему последний вопрос оставил после себя тяжёлое, забвенное молчание. Ханбин чувствовал себя неуютно, сравнивая людское столпище с припекающей жарой - такой же надоедливой, назойливой и раздражающей. Он слышал про случайные камеры, про развлечения американцев, распространяющиеся вирусом по всему миру, но ему никогда не хотелось попадать в такое положение благодаря чьему-то внезапному желанию сотворить из них публичных актёров, творящих сумасшедшие вещи ради чужой забавы и удовлетворения. - Я не буду этого делать, - Ханбин твёрдо вынес свой вердикт, и Бобби отчаянно закивал, мотая головой как болванкой - он тоже был не в восторге от этой идеи - касаться этих до неприличия странных, припухлых губ, похожих на девчачьи, но всё-таки мужских. Да чтобы он, Ким Бобби, опустился до такого при целом Лос-Анджелесе! Толпа бушевала и свистела, кто-то даже кинул в Чживона горсть попкорна, и он не на шутку разозлился, готовый встать и прекратить это дерьмо, когда старушка, сидевшая рядом с ним, та самая, которая ехидно толкала его бок, неожиданно обхватила его бицепсы и прежде, чем Бобби смог оттолкнуть морщинистые, дряблые ручки, впившиеся в его упругую кожу, пожилая, но не потерявшая любовь к приключениям женщина обхватила его замыкающуюся челюсть и протолкнула свой язык в его рот. В его, чёрт возьми, рот! Челюсть Чживона на миг онемела, и он даже не осознал, что на всё тридцать секунд, которые бабуля потратила для обзорного исследования его ротовой полости, он задержал дыхание, чувствуя, как его языка касается что-то мокрое, вязкое и отдалённо напоминающее конечности осьминога, словно у него внутри орудует кракен. В затылок ударил сноп восхищённых оваций так долго ожидавшей хоть какого-то поцелуя аудитории и одобрительные мычания мужика с пивом, а силы на отпор заметно истощились. Ханбин прыснул в кулак - картина страстно целующегося с бабулей Чживона и прыгающего вокруг них терьера была такой милой, что он еле сдержался, чтобы не подтолкнуть вцепившееся в сиденье напрягшееся тело к своей не иначе, как судьбе. Он не понимал, как это вообще произошло, и что подтолкнуло старое, изголодавшееся по любви сердце к жгучим узким глазам и кривой, нелепой улыбке, но всего лишь на миг перед тем, как беззвучно прошелестеть отказом, он увидел задержавшийся на его собственных губах оценивающий взгляд, и попытки спрятать своё лицо растрепавшейся чёлкой. Всего на миг он вспомнил что-то, отчего ему стало совсем не по себе. - Вот нынешняя молодёжь - такие нерешительные! - бабуля довольно облизнула губы и с обожанием посмотрела на Чживона, щедро обмазанного яркой, безвкусной помадой и обильной слюной, и Ханбин понял по его пустому выражению лица, что он наверняка думает о протезах и кислотно-щелочном балансе чужой ротовой полости. - Надо брать быка за рога! Рыжий, шерстистый терьер звякнул ошейником и ободрительно гавкнул, соглашаясь с хозяйкой, которая, по-видимому, была счастлива от количества полученного внимания и адреналина, ободрившего её сморщившуюся плоть и глаза с нечистым огоньком внутри. Лейкерсы снова выходили на баскетбольное поле, и зал, гудевший до этого момента как пчелиный рой, благодаря стараниям возникшей неоднозначной парочки, снова зашёлся криками поддержки воспрявших духом фанатов. - Это было круто! - кто-то хлопал безжизненного Чживона по плечу и оборачивался на новую звезду, запечетлевая его на камерный обьектив, в то время, как Ханбин, трясясь от беззвучного смеха, хрустел чипсами и с ленивым интересом наблюдал за тем, как Лейкерсы не сдвигаются с мёртвой точки, а Бобби пытается вытереть влажный подбородок краем майки, на которой комфортно расчистила себе гнёздышко любвеобильная псина. *** - Напомни мне в следующий раз, чтобы я никогда с тобой никуда не ходил! Мужская уборная в Стэйплсе пахла хлорированной мочой и отчаянием Чживона, который три часа драил свой рот жидким мылом и колой, что вполне могло устроить химическую бомбу в его рту. Он утыкался в раковину, боясь посмотреть на своё отражение, и произнося проклятия в его, Ханбина, сторону, потому что именно он, видите ли, такой лузер и законченный неудачник, который наслал на его светлую душу неприятности. - Хватит во всём винить меня, - Ханбин заглядывал в непрочищенные кабинки, придерживая нос, и читал намазюканные маркерами записи злых болельщиков, которые могли вполне послужить пособием по баскетболу для чайников "Болл-руки-из-задницы", "почему кори держит мяч как своё дерьмо", "как научиться играть настолько хуёво как лопес", "папочки из миннесоты". - Но это правда. Я не удивлюсь, если ты отгрохал этой бабуле двадцатку за эту комедию, - Бобби плескал на своё лицо и волосы проточную воду, жмуря глаза и принимая от этого ещё более угрожающий вид. - Двадцать баксов? Ты думаешь поцелуй с тобой стоит так дорого? - Ханбин мимолётом осмотрел своё лицо и ощутил себя страшилой похуже Чживона - неживые волосы, водорослями лежащие на лбу, усталые, чуть ли не вываливающиеся из глазниц тёмно-карие глаза, белая кожа, сливающаяся с туалетной плиткой, бесцветные губы, на которые чуть ли не было совершено покушение, и сползшая майка проигравшей команды, которая теперь печально висела на его плечах. Реакция на проигрыш Лейкерсов заметно меркла на фоне эмоций, которые переживал Чживон по поводу издевальств над ним - он действительно вёл себя так, будто кто-то серьёзно надругался над его драгоценными губами, вылитыми из чистых слитков невинности и непорочности. Он даже не дождался того момента, когда расстроенные своим промахом, побледневшие спортсмены уйдут со сцены, сминая футболки в руках, представляя на их месте ненавистных нью-йоркцев, всухую разбивших их надёжный оплот. Чживон не остановился и тогда, когда терьер, реинкарнировавшийся в свою хозяйку, ухватил его за шорты и повис на голени, пытаясь остановить обьект своей любви. Он спотыкался о вываливающихся ребятишек с мороженым и бежал как душевнобольной до сортира, не замечая, как Ханбин, схватясь за живот от смеха, плетётся за ним, проталкиваясь через кишащую толпу. - К твоему сведению, каждая девочка в ЛА заплатит за него вдвое больше, чем оригинальная футболка Джордана. Ханбин не знал, зачем ему, собственно, нужны такие сведения, и попытался догадаться, что, в таком случае, майка знаменитого баскетболиста должна стоить несколько центов - не больше, но промолчал, отгораживаясь от огромного сборища потных мужчин, забившихся в туалет и теперь ждущих своей очереди, допивая из горлышек бутылок пиво, и переругивающихся с лос-анджелесским акцентом - он был более медленным, тягучим и ленивым, словно жители делали собеседникам большое одолжение, открывая рот и произнося слова. Нью-Йоркцам и анджелиносам явно нельзя было сталкиваться друг с другом - двое молодых фанатов с остервенением смотрели друг на друга и толкались лбами, пытаясь завязать драку - гиблое дело, особенно в туалете. Ханбину не хватало свежего воздуха - его оттолкнули к холодным настенным плиткам, которые вызывали приятные мурашки на коже и подбадривали к просмотру назревающей заварушки. Теперь он точно не сомневался - где Ханбин, там и всякое дерьмо. - Идём! - чья-то мокрая, горячая рука взяла его за запястье и протащила через сбившиеся в кучу тела к выходу. Сортирный запах сменился духотой огромной главной площадки Стэйплса именно в тот момент, когда паренёк с миндалевидными глазами и недобрыми глазами вооружился пандусом и занёс его над чужаком, - краем глаза Ханбин хотел посмотреть на это зрелище, но влажная ладонь Чживона мешала пойти назад, пригвоздив кроткое тело к себе и ломая запястья хищной змеиной хваткой. - Почему там, где мы находимся, всегда происходит какая-то херня? - Бобби смотрел на него из-под прилипших ко лбу мокрых косичек, сбившихся в одно непонятное гнездо, и задавал вопрос, который несколько секунд назад интересовал и самого Ханбина. Возможно, он такой невезучий по жизни, или именно Америка приветствует его таким не очень радужным способом. В любом случае, Чживону лучше прекратить держать его за руку, как запутавшегося ребёнка, и вообще гулять с ним по городу - это, ведь, не его прямая прерогатива. - Дальше я сам, - Ханбин с трудом выцепил руку из горячих прутьев и, поклонившись в знак благодарности за проведённое с самодовольной жертвой старушек время, направился куда-то в людское стадо, чувствуя себя подростком, вырвавшимся на желанную свободу после долого домашнего ареста. Сегодня он хотел поехать в Голливуд, окунуться в тёплый океан, полежать где-то на безлюдном побережье и пойти в городскую библиотеку, которая здесь, кажется, работала круглосуточно, - будто кто-то такой же сумасшедший, как Ханбин, проведёт ночь в обнимку с книжными полками. Возвращаться в дом Кимов почему-то не хотелось - слишком тёплая атмосфера нагнетала его привычное одиночество, и он понятия не имел, как себя вести перед мамой Бобби, сдувавшей с него пылинки, с его добродушным хёном и хозяином семейства, который так и не появился в доме со вчерашнего дня. - Эй, недоумок, - Чживон хлопнул его по шее своей огромной, солнечной ладонью, оставляя свои отпечатки пальцев, и склонил голову к лицу, чудливо ухмыляясь, словно поражаясь глупости Ханбина. - И куда ты собрался? Ханбин смотрел куда-то вперёд и пытался не дышать - Бобби вдыхал в него фруктовую свежесть и отголоски двух бутылок колы, которые примешивались к какому-то доминирующему запаху тела, который всю ночь заменял комнатный кислород. Чживон не чаялся нарушения личного пространства - только такого, от которого ему было бы хорошо, но не такого, как от пахнущей гелем для суставов бабули, язык который намертво впечатался в его память. От Ханбина пахло специями и каким-то еле уловимым младенческим запахом, словно он каждый день принимал ванну с пенкой для малышей и отбеливал кожу детской пудрой. За ним хотелось следит издалека, а иногда щупать за загривок или касаться коленями, рассматривая появляющиеся тут же недовольные морщинки, хотелось надоедать или вредничать в ответ, измерить глубину ямки на щеках или залезть в чужие противоречивые мысли, которыми руководствовалось это странное существо. - Ты можешь заниматься своими делами, - Ханбин шёл напролом, пытаясь выйти на улицу через фанатов, рассматривающих экспонаты Залы славы, на которых были выгравированы имена легендарных баскетболистов и их тренеров. Кто-то фоткался с талисманом команды, покупал хотдоги у прилавка и снимал майку, оголяя от жары торс, дети бегали по площадке, копируя игроков сегодняшней игры и пытаясь сбросить с купола памятник какого-то известного мяча. Рука Чживона всё ещё крутилась у его шеи, пытаясь найти слабое место на чувствительной коже. - Конечно, у меня их много, - низкий голос Бобби вместе с жарой проникал в ушные перепонки. Ханбин попытался сбросить чужую тяжёлую ладонь - тщётно. - Но я попытаюсь найти в своём плотном графике свободное место. Сегодня Бобби собирался поспать - в конце концов, это было его хобби, и он не мог представить ничего лучше, чем лежать в прохладной постели, когда за окном под солнечным напором трещит асфальт. Гулять с Ханбином было трудно - кто-то обязательно выскакивал, чтобы испортить только налаживающуюся идиллию, но он мог признаться, что было весело. Конечно в том случае, если его рот не будет насиловаться стариками и старушками, а Форд останется в целости и сохранности. - Слушай, не надо ничего находить. Мне правда нравится быть одному. - Чтобы кто-нибудь размазал твоё тощее тело по земле? - хмыкнул Чживон, направляя чужую шею к парковке - это было ужасно забавно - рулить Ханбином. - Ты же обязательно попадёшь в передрягу, а там тебе знания английского никак не помогут. Ханбин закатил глаза и всё-таки ударил острым локтём под чужой дых, выбивая из Чживона тяжёлый выдох и сбрасывая его каменную ладонь с плеча. - Эй, а ну вернись! - Бобби смахнул волосы и еле выпрямился, наблюдая за упрямо вышагивающей вперёд фигурой, чей удар, впрочем, неплохо задел его болевую точку. - Вообще-то я тебе ещё не простил свою тачку! Ханбин, не оборачиваясь, спокойно шагал к машине, думая над тем, как бы лучше улизнуть от липучки Чживона, который непременно был готов содрать с него наказание за покорёженный Форд, который сейчас блестел своей покрышкой и призывно заманивал Ханбина ещё раз по нему прокатиться. Сзади послышались знакомые шаги и приближающееся испускающее волнами жар тело Бобби, - Ханбин не мог понять, как тот до сих пор не превратился в яичницу с такой откровенно высокой температурой тела. Прежде, чем на его шею снова навалилась тяжёлая рука, Чживон резко выпрямился, отталкивая противящееся тело Ханбина к Мустанга и замечая, как рядом с его машиной появляется чья-то тень - вольготно рассекающая раскалённый воздух и разваливающася прямо на капоте. - Это ещё кто? - Бобби настороженно вгляделся в незнакомца, вызывая у Ханбина не самую радостную мысль, исходя из которой разбуженный дьявол во плоти негра мог вернуться и отомстить с полной силой. Но, приблизившись, Ханбин заметил азиатскую внешность и вальяжную улыбку, металлические серьги в проколотых ушах и кричащий дороговизной стиль одежды. - Мино? - Чживон мгновенно опустил шею Ханбина и бросился к парню, который смешливо разложился всеми конечностями на широком капоте, довольно улыбаясь. - Слезь с моей тачки, мудила! Напускная злость Бобби медленно испарялась, уступая место ребяческому, искреннему смеху, которым он сопровождал лёгкие пинки по стройной конструкции тела некоего Мино. Ханбин стоял в стороне и думал, что попал в хоровод идиотов, понятия не имея, кем является для Чживона необычный азиат, и явно намереваясь развернуться и пойти куда-нибудь в одиночестве. - Это я-то мудила? - возмутился Мино и тут же заржал низким, приятным тоном, раздражая Ханбина - неужели только у него голос остался таким же дурацкотонким и далеко не привлекательным. - Это ты зажимался с бабулей на трибунах у всех на глазах. Не, Боббан, я всё-таки знал, что ты тот ещё извращенец, но разврат такого масштаба - это надо уметь! Бобби покрылся румянцем и поперхнулся слюной, и Ханбин готов был поклясться, что он снова начнёт жаловаться на изнасилование своих губ. - Ты...ты как это увидел? - Вот склерозник, как я мог пропустить Лейкерсов? - Мино спустился с капота и теперь поглаживал Форд как свою собственную машину. - Мы же вместе хотели пойти, но ты заладил "пойду с папой-пойду с папой", и я потащил этого отшельника Зико - хотя лучше бы я этого не делал - он как всегда толкал всякое дерьмо и жаловался, что матч - отстой. - Но он и правда отстой, - Бобби трагично почесал за ухом. - Никогда не видел, чтобы они так играли - как будто в первый раз увидели мяч. - Мы бы с парнями два счёта их уделали, - гордо заявил Мино и потеребил металл в ушах, поглядывая на умирающего стоя Ханбина. - А это что за чудо? - Да так, лузер, - Чживон весело глянул на Ханбина, быстро встрепенувшегося от слов Бобби и глянувшего убийственным взглядом исподлобья. - Это он во всём виноват - разбил мою тачку, наслал какого-то афро, Лейкерсам палки в колёса вставлял, даже старуху подкупил, а? Мино удивлённо расширял глаза, присвистывая и побрякивая железкой, - в его глазах читался какой-то скрытый восторг, и Ханбин незаметно сравнил его с каким-то чересчур элегантным бунтовщиком - руки в витиеватых татуировках, модная одежда и самоуверенность, слишком хорошо просвечивающаяся в глазах. - Так он и не лузер, - оценивающе глядел на него Мино, перемалывая его подвиги и, вероятно, приписывая к ним какой-то свой положительный оттенок. - Только за Лейкерсов отхватишь. Ханбин пожал протянутую руку и ощутил прохладную, почти такую же, как у него, мягкую кожу - Мино выглядел довольно дружелюбно, но он был уверен, что этот азиат явно из разряда изменчивых и непредсказуемых личностей. - Как насчёт того, чтобы прополоснуть измученный рот Бобби спиртом? - Мино похлопал по Форду и шутливо ударил Чживона в плечо, получая в ответ пинок под обтянутую в чёрные джинсы задницу. Никто не спрашивал Ханбина про его согласие, но деловитая рука Бобби на его шее и его полуобморочное состояние от недостатка воды и кислорода и сгущающейся топки на улице закинули его на заднее сидение под одобрительный хохот Мино и щелчок запирающихся дверей - мало ли.