***
Из забытья Дрёмина вырвало ощущение сквозняка, гулявшего по помещению. Поёжившись, он поднял тяжелые веки, и взору открылись обветшалые светло-бежевые стены и потолок, с которого уже начала обсыпаться побелка. В нос ударил запах медикаментов. Через деревянное окно в небольшое помещение проникал яркий солнечный свет, освещая древний стеклянный шкаф, стоящий возле двери, и несколько сломанных больничных кроватей, небрежно сваленных в одном из углов. Сам офицер лежал в противоположном углу, накрытый в несколько слоев казенными шерстяными одеялами. Отопления, как и следовало ожидать, в здании не было. Из-за двери доносился разнородный шум: голоса врачей и посетителей, тяжелые шаги и грохот тележек, катаемых по коридору. Осмотрев свое обиталище, подполковник откинул голову на подушку, уставившись в потолок, и начал вспоминать последние события, из-за которых он оказался здесь. С момента пробуждения прошло около пяти минут, когда на фоне суетливого шума в коридоре раздался щелчок дверного замка. Дверь со скрипом раскрылась, и внутри оказался полноватый человек, рост которого едва превышал метр пятьдесят. В нем Дрёмин узнал майора Боровика, своего сослуживца по уфимскому батальону. ― Очнулся! Да ну нахер! ― широкая улыбка озарила круглое лицо посетителя, и он уверенными шагами подошел к лежащему на кровати человеку. ― А я уж думал, тебя придется пинками будить. ― Спасибо за заботу, но лучше воздержись, ― ответил Дрёмин в той же шутливой манере. ― Чего у тебя глаза такие красные? Он обратил внимание, что, несмотря на свою обычную веселость, Боровик выглядел крайне усталым: на лице отчетливо проступали морщины, а белки глаз были покрыты красноватой паутиной. ― Ну, это ты трое суток рассос ловил (жарг. расслаблялся ― прим. автора), ― все так же улыбаясь, прокомментировал офицер. ― Сколько?! ― Дрёмин ошеломленно уставился на посетителя. Такого услышать он явно не ожидал. ― Так и есть. А у нас там такая жара началась, мама не горюй... Тебе весь батальон завидовал: мы-то эти трое суток вообще не спали. ― Давай садись, рассказывай, что у вас там творится, ― повернув стоящий рядом с кроватью деревянный стул, Дрёмин кивком головы предложил его Боровику. ― Вы хоть с теми упырями под Жуковом разобрались? ― А это я сейчас расскажу, ― улыбка пропала с лица майора, отчего на лице еще сильнее проявились признаки усталости. Глубоко вздохнув, Боровик снял бушлат, повесил его на спинку стула и, усевшись, начал рассказ. ― В общем, когда ты отключился, твои ребята тех двух упырей скрутили и с собой взяли в город. В штаб их привезли на допрос: кто вы, мол, такие, откуда взялись. Они ― ни в какую, молчат как рыбы. Стали их лупить прикладами, и тут смотрят ― у них раны от побоев прямо на глазах затягиваются. Жуть какая-то, одно слово! Ну, наши от таких раскладов, мягко говоря, охерели, стоят и думают: что это за нечисть такая? Думали-думали, вспомнили вечерние бои, про твою рану на шее... Как ни крути, а все сходится: выходит, что с вампирами мы дело имеем. С настоящими, мать твою, упырями, кто бы мог подумать! Вывели одного во двор, попробовали завалить. Стреляли-стреляли, а ему хоть бы хны: проходит минут пять, и встает как ни в чем не бывало. Все в ужасе на это смотрят, никто ничего понять не может. Тут кто-то сообразил: взял меч, который у него с пояса сняли, и этим мечом его проткнул. А он ― ты представляешь ― тут же взял и в прах рассыпался! Только шмотки остались. На земле куча пепла, огромная такая, и в воздухе еще облако висит. В общем, жуть полнейшая. ― Ну и дела... ― Дремин со все нарастающей тревогой слушал историю Боровика. Майор будто бы рассказывал сказку или вспоминал сюжет какого-то фильма: настолько фантастично все это звучало. Но, к сожалению, это была реальность, о чем ему напоминали отголоски боли в прокушенной вампиром шее. При других обстоятельствах он бы, скорее всего, принял рассказчика за сумасшедшего или за глупого шутника. Но не сейчас. Как ни было трудно, приходилось верить. А майор между тем продолжал рассказ. ― И не говори. Тут же взялись за второго. Уж не знаю, что они там с ним делали, но он в итоге раскололся, что они и вправду вампиры. Питаются человеческой кровью, живут где-то под землей. А как люди ослабли, так они наверх повылазили: решили власть в свои руки взять. Целая армия таких упырей собирается ночью в город заглянуть. А под Жуковом это, мол, только разведка боем была. Проверяли, так сказать, на что мы способны. Как про это узнали, в батальоне паника началась. Никто не знает, что делать, суета стоит, ругань. По городу слухи поползли. Сообразили, что надо в Новосиб донесение отправить, в Ставку. Послали радиограмму, меч этот на экспертизу им отправили, и второго упыренка заодно. Ну, чтобы они нас за сумасшедших не приняли. Пусть, мол, своими глазами на него посмотрят. А ночью, часа в два, началось. Сначала обстреливали: то ли из «градов», то ли хрен знает из чего... Они же, падлы, против нас еще и нашим оружием воюют. По городу пожары начались. А потом и сами упыри поперли. Сотни. Мы по ним из автоматов, вроде как даже оборону выстроили, а что толку? Их же так не убить, только задержать можно... Держали часа два. Патроны кончаются, в батальоне потери жуткие, процентов семьдесят. Тут приказ пришел из центра: отступать. Город бросать, значит. И людей. Скрепя сердце, погрузились на КамАЗы, взяли с собой детей, сколько в машины влезло, и уехали. Такие вот дела, братишка. Дрёмин посмотрел на друга. Тот сидел ссутулившись, глаза, не моргая, смотрели куда-то вниз. На лице застыла маска печали. Видеть его таким подавленным было непривычно, но сейчас он и сам чувствовал себя не лучше. От размышлений о судьбе жителей города, попавших в лапы кровожадных монстров, на сердце стало тяжело, к горлу подступил ком. Вспомнились родители и невеста, оставшиеся в Самаре. Что сейчас с ними? Рука невольно потянулась к шее, к тому месту, которое было заклеено пластырем. Да, он знал, что ждет его близких, если кровососы добрались до родного города. Как узнали это и тысячи людей, оставленные на растерзание вампирам в Уфе той проклятой ночью. ― К утру доехали до Миасса, ― немного успокоившись, продолжил Боровик. ― А упыри, как рассвело, попрятались, перестали нас преследовать. За день там организовали более-менее прочную оборону. С танками, артподдержкой ― в общем, все как полагается. Как стемнело, опять бои. Всю ночь. Но на этот раз, слава Богу, устояли. А днем из Ставки пришло донесение. Говорят, на восточной границе тоже упыри лютуют. Откуда-то из Японии прут, вот-вот к Чите выйдут. А у наших ребят танковых экипажей там не хватает: мол, техника есть, а людей нема. В общем, приказ пришел по нашему фронту: всех, кто хоть как-то с танками знаком, откомандировать в центр. Они как раз батальон формируют для восточной линии обороны. Комбат про тебя вспомнил: ты же танковое в свое время заканчивал? ― Казанское. ― Ну вот. В общем, приказали тебя и других знающих ребят в Новосиб отправить. А меня, стало быть, ответственным назначили за вашу переправку. Вот мы и здесь. ― Подожди. Мы что, в Новосибирске? ― удивленно воскликнул бывший танкист. ― Так точно. Пока ты дрых сурком, тебя по всей стране катали, как олимпийский огонь, ― Боровик снова улыбнулся, видимо, уже восстановив душевное равновесие после неприятных воспоминаний. ― А ты? ― А что я? Я вас доставил, вечером обратно в Миасс улетаю, ― как ни в чем не бывало ответил майор. ― Меня ребята ждут. Они там пока держатся. ― Так а я что, тут валяться буду?! ― начал напирать Дрёмин. ― Пока да. Тебе восстановиться надо, ты много крови потерял. Полежишь еще денек, а потом в танковую учебку поедешь, она здесь недалеко. Повисло молчание. Подполковник, лежа на кровати, пытался привести в порядок ворох мыслей. Слишком многое рассказал ему Боровик про эти трое суток. Вампиры, война, отступление из Уфы, приезд в Новосибирск. А, кроме того, после двадцатилетнего перерыва ему предстояло вернуться в танковые войска. При мысли об этом губы тронула усмешка. Ведь когда-то он мечтал быть танкистом. В девяносто втором году окончил училище, но из-за сокращения в армии и дефицита должностей оказался в мотострелковой бригаде. Помнится, тогда он переживал из-за несбывшейся мечты, но со временем адаптировался и даже дослужился до командира батальона. А теперь, спустя многие годы, нужно было снова надеть шлемофон. От раздумий Дрёмина отвлекло громкое сопение, постепенно переходившее в храп. «Дайте солдату точку опоры и он тут же уснет» ― с усмешкой вспомнил он старую армейскую поговорку, когда повернул голову в сторону Боровика. Тот сидел, согнувшись под тяжестью собственного тела и опустив подбородок на грудь. Из приоткрытого рта доносились звуки нарождающегося храпа, а одна из рук, съехав с подпиравшего ее колена, повисла плетью. Будить майора Дрёмин не стал. Он так и продолжил лежать, обдумывая полученную за сегодня информацию. А минут через пять раздался стук в дверь, и в проёме появился человек в белом халате и армейской шапке с кокардой. ― Товарищ майор, вам пора, ― сказал он сухим голосом, но посетитель, погруженный в крепкий сон, не откликнулся на зов. ― Коля, ― подполковник растолкал Боровика, и тот, встрепенувшись, резко выпрямился на стуле. ― Ух-ё, мне же на самолет надо, ― посмотрев на часы, заключил майор, после чего встал со стула и принялся одеваться. ― Ну, ладно, вроде бы все тебе рассказал. Поправляйся, возвращайся в строй, и пи́зди там упырей всех, ― широко улыбнувшись, он протянул Дрёмину руку. ― Давай, и тебе удачи, ― пожимая широкую ладонь, ответил танкист. ― Мы еще увидимся. Боровик направился к двери, но тут его окликнул голос друга. ― Подожди, Коль, забыл спросить: про Самару никаких новостей нет? ― Нет, Игорек, пока ничего, ― дойдя до двери и еще раз махнув на прощание рукой, майор покинул палату. Такой ответ был вполне предсказуем. После катастрофы связь между городами восстанавливали с трудом и не всегда успешно. В результате сложилось что-то вроде временного военного лагеря с центром в Новосибирске. Его так и называли ― Новосибирским Государством. Простиралось оно от Уфы до Хабаровска, и, фактически, столица Башкирии была пограничным городом: самым дальним, с которым удалось установить связь. О том, что творилось дальше на западе, в том числе в Самаре, не знал никто. Именно поэтому атака вампиров на Уфу оказалась столь неожиданной для людей, и город пришлось оставить. Но все же Дрёмин продолжал надеяться, что рано или поздно с запада просочатся какие-либо слухи.***
Его выписали на следующий день. Собрав нехитрый багаж, будущий танкист покинул госпиталь и сразу направился в учебку. ― А, Игорь Сергеевич! Ну как, поправились? Готовы батальон принимать? ― начальник учебного центра, невысокий полковник в очках с толстой оправой, без долгих предисловий сразу перешел к делу. ― Принимать? ― Дрёмин удивленно посмотрел на начальника. ― Так точно, ― тут же ответил полковник. ― Вы назначены командиром. У вас три дня на теоретическую подготовку батальона, затем вылетаете в Читу. Там принимаете технику, еще три дня вам дают на обкатку, и потом эшелоном отправляетесь на фронт. Состоявшийся в тот день разговор с начальником учебного центра слегка ошеломил офицера. То, что его назначат командиром, он еще мог предполагать, но сроки подготовки ставили в тупик. Подготовить батальон к войне всего за одну неделю казалось нереальным. С другой стороны, отчаянное положение требовало отчаянных мер. Вампиры наступали с обеих сторон, и вести о приближении детей ночи заставляли торопиться, вызывали страх и нервозность. Времени было мало, и новоиспеченный комбат решил его даром не терять. Покинув кабинет начальника, Дрёмин тут же двинулся в расположение батальона. Познакомившись с командным составом и расспросив офицеров о текущих знаниях, он назначил ответственных и приказал немедленно приступить к занятиям. Учеба шла по четырнадцать часов в сутки. Изучали устройство танка, основы тактики, топографию и многое другое. В копилку знаний постоянно добавлялись и новые наблюдения с фронта: в частности, выяснилось, что вампир может быть убит, если достаточно сильно повредить его голову. А в конце третьего дня комбат устроил небольшой экзамен, чтобы проверить, чему удалось научить будущих танкистов. Результаты, конечно, не превзошли самых смелых ожиданий, но все же он отметил, что время потрачено не зря, и, по крайней мере, бойцов можно было подпускать к военной технике. Теперь дело оставалось за практикой. Вылетев в ночь третьего дня из Новосибирска, батальон прибыл в Читу ранним утром. Спустя еще пару часов добрались до места назначения. Совсем недавно, каких-то три недели назад, здесь располагался большой учебный центр, где готовили танкистов для всего Сибирского округа. Но эпидемия не обошла военную часть стороной, и теперь в ней царила атмосфера запустения, а сам объект, по сути, стал простым складом боевой и учебной техники. С другой стороны, это давало широкие возможности прибывшим танкистам, которым предстояло готовиться здесь к боям с вампирами. Из имеющихся танков выбрали самые боеспособные и приступили к тренировкам. Под руководством Дрёмина батальон отрабатывал слаженность действий на поле боя, экипажи тренировались в вождении и стрельбе, учились устранять неисправности и разрешать нештатные ситуации. Три дня пролетели быстро, как пули, и Дрёмин не успел оглянуться, как пришел приказ грузиться на эшелон. Линия фронта пролегала в трехстах километрах от Читы: этот путь батальону предстояло проделать по железной дороге. Построив личный состав на плацу, комбат произнес короткую напутственную речь, после чего отдал приказ загружать танки на поезд. И огромные сорокапятитонные Т-72, грозно рыча двигателями, стали заползать на платформы. Над городом уже спустился темный январский вечер, когда эшелон, подав протяжный гудок, двинулся в сторону фронта. И вот, спустя несколько часов они оказались здесь, на запустелой прифронтовой станции, в ожидании разрешения на продолжение пути. Дрёмин, сидя у окна, так погрузился в воспоминания о прошлом, что не заметил, как пролетело время. Из размышлений его вырвал звонок диспетчера, разрешившего выезд со станции. ― Готовьтесь к отправлению, ― приказал комбат дежурному офицеру, когда положил трубку аппарата связи. Вскоре в конце вагона раздался глухой хлопок ― это дневальный поднялся внутрь и закрыл за собой железную дверь. Дежурный и его помощники начали ходить по вагону, проверяя, все ли в порядке. Затем, доложив Дрёмину о готовности, офицер удалился в купе, а комбат продолжил смотреть в окно, ожидая отправления состава. Прошла еще минута, и поезд, слегка дернувшись, тронулся с места. Двигаясь сначала медленно, но с каждой секундой набирая скорость, он стал продвигаться на восток, навстречу линии фронта. Где-то с другой ее стороны орды кровопийц рвались ему навстречу, стремясь преодолеть людской заслон и упиться кровью своих жертв. Пока их удавалось сдерживать, но как долго это продлится? Смогут ли они вообще устоять, или им суждено в бессилии пасть на колени перед кровососущими чудовищами, возомнившими себя их хозяевами? При мысли о таком исходе рука рефлексивно потянулась к шее, но командир батальона со злостью одернул ее, отогнав мрачные мысли прочь. Нет, этого не будет. Они могут и должны победить. За прошедшую неделю армия Новосибирского Государства многое узнала о слабых сторонах вампиров, и теперь была готова дать упырям серьезный отпор. Они больше не казались людям бессмертными сверхсуществами, которых невозможно победить, а стали вполне реальным противником со своими слабостями и ограничениями. Кроме того, выжившие люди имели в своем распоряжении весь огромный арсенал оружия, оставшегося от Российской армии. Все это имело большое значение, но помимо всего этого, Дрёмин четко осознавал, что являлся командиром, и сей факт накладывал на него двойную ответственность. Он не только не имел права сомневаться, но и своим примером был обязан вдохновлять подчиненных, вселять в них уверенность в то, что враг будет разбит, что они могут и должны сделать это. Должны защитить своих родных и близких, которые смотрят на них как на единственный шанс на спасение. Должны, в конце концов, отомстить за павших товарищей. Дрёмин вспомнил майора Тукова, зверски убитого вампирами в поле под Жуковом на его глазах. Тот инцидент клеймом отпечатался в памяти, ведь он произошел отчасти по вине самого подполковника. Оставлять роту и идти осматривать трупы было его самоличным решением, принятым необдуманно. Последовавшая за этим стычка с кровососами привела к плохим последствиям, хотя и позволила захватить в плен двоих вампиров и узнать о планах наступления на Уфу. Но все же эта вылазка была нарушением инструкции, и кто знает: может быть, было бы лучше, если бы он остался в тот вечер на своем положенном месте. А потому Дрёмин чувствовал себя виновным в гибели офицера, и это еще больше подогревало в нем желание отомстить за смерть своего заместителя. Эшелон покинул станцию. За окном уже окончательно рассвело, и сквозь толстое вагонное стекло были видны мелькавшие опоры контактной сети, путевые будки и маленькие одноэтажные сельские домики. Вскоре все это осталось позади, и по сторонам от железной дороги остались только нестройные ряды деревьев и кустарников. А из-за них покатыми вершинами выглядывали сопки, бывшие неотъемлемой частью местного ландшафта. Вскоре из соседнего купе раздались хриплые зашумленные звуки: это дежурный офицер включил свой магнитофон, который нашел в одной из заброшенных казарм во время их пребывания в Чите. Когда батальон стал грузиться в эшелон, он прибежал на станцию одним из последних, красный и запыхавшийся. В руках у него был увесистый аппарат с колонками и торчащей антенной, а также несколько аудиокассет. ― Разрешите с собой взять, товарищ подполковник? ― смущенно улыбаясь, он обратился к командиру батальона, стоявшему на платформе. Дрёмин сначала собирался запретить набивать вагон всяким хламом, но потом, подумав, махнул рукой. В конце концов, вреда от этого ящика не будет, а настроение танкистам он поднимет и поможет хоть на время отвлечься от тревожных мыслей о предстоящих боях. ― Давай. И старший лейтенант, радуясь, как маленький ребенок, принялся вскарабкиваться с этой громоздкой бандурой на высокие подножки вагона. Залезал он торопливо и неуклюже, едва не наступая на свисающий с магнитофона длинный провод, чем вызывал беззлобные насмешки у наблюдавших за ним офицеров. А теперь из его купе доносилась негромкая музыка, отчего у всех присутствующих, включая и самого Дрёмина, на душе становилось легче и веселее. Комбат и вовсе с первых аккордов узнал старую песню, которую слышал еще в далеком детстве: Нет прекрасней и мудрее средства от тревог, Чем ночная песня шин. Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог Штопаем ранения души. Не верь разлукам, старина, их круг ― Лишь сон, ей-Богу. Придут другие времена, мой друг, Ты верь в дорогу. Нет дороге окончанья, есть зато ее итог: Дороги трудны, но хуже без дорог... *