Новый мир: вызовы и ответы

      Настольная лампа освещала задумчивое лицо Киреева, играя полосами теней с морщинами и носом, придавая своеобразную ауру мрачности. Сведенные к переносице брови говорили не только о мыслительном напряжении, но отчасти и о недоверии, искра которого проскочила между напарниками. Дрёмин чувствовал это. Похоже, что его слова задели Рэмыча сильнее, чем рассчитывал офицер. Но, с другой стороны, чего ожидал этот странный человек? Того, что его напарник радостно закивает головой, услышав о дружбе с существом, едва не убившим его при первой встрече?       Конечно, такого быть не могло. И хотя Дрёмин берег хорошие отношения с Киреевым, но притворяться настолько, чтобы признавать дружбу между людьми и кровопийцами, для него было бы слишком неискренне. Сам Рэмыч почувствовал бы это, и тогда подполковник мог действительно потерять его доверие.       Он отнюдь не дурак. Да, он странный, иногда его слова не поддаются логике. Однако он ведь смог устроиться так, что ему позавидовали бы многие пленники, и пользовался такими привилегиями, которые мало кто из них мог себе позволить. Какими путями он этого добился ― вопрос другой. За Дрёминым стояли друзья и товарищи по «конторе», которые помогли ему попасть на «теплое» место, чтобы не сдохнуть на каменоломне, помогли освоиться и жить так, чтобы хватало сил заниматься еще и подпольной работой и даже ездить по библиотекам. За Киреевым же не стояло никого ― он всего добился сам. И «теплого» рабочего места, и позволения посещать библиотеки, и даже разрешения выезжать в город на аэродромной машине, чтобы не ходить пешком. Дрёмин попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь людей на автомобилях в городе, но в итоге пришел к выводу, что нет. Они были первыми, кто смог испытать на себе такую роскошь.       Именно «они», а не «он». Если подумать, то привилегии Киреева распространялись и на бывшего танкиста. Напарник никогда не забывал про своего, как тому казалось, друга, а однажды даже спас ему жизнь. Не окажись его рядом в тот день, когда вампир с синими волосами душил офицера, и не останови его, Дрёмин был бы уже мертв. Вспомнив об этом, подполковник ощутил укол совести. Все-таки он лишь использовал Рэмыча, умело играя в его друга и имея на то сугубо рациональные причины, в то время как второй искренне помогал ему во всем, не требуя ничего взамен.       Да, Рэмыч много сделал для него, но было понятно, что все эти блага, которыми Киреев делился со своим напарником, предоставлялись ему вампирами не безвозмездно. И дело вряд ли ограничивалось симпатиями бессмертных, которых тот подкармливал своей кровью. Киреев сотрудничал с упырями, а иначе и быть не могло. Потому Дрёмин не мог ему доверять, соответственно, ни о какой искренней дружбе не могло быть и речи. Только использовать своего потенциального врага, использовать до тех пор, пока это возможно и полезно. Несмотря на все добро, сделанное ему Киреевым, парень был на «той» стороне, и не считаться с этим Дрёмин не мог. Не считаться с этим – означает подвергнуть опасности не только свою жизнь, но и всю «контору», в которой состояло несколько десятков человек. «Совесть ― роскошь, а солдаты ― народ бедный» ― вспомнилась шутливая поговорка.       Он не любил притворство, но иначе невозможно было получить от Рэмыча информацию, в которой так нуждались заговорщики. С того момента, как плененный танкист с разбитым коленом пересек границу вампирского города, все было подчинено одной цели: организации побега. Собственные чувства и эмоции пришлось отодвинуть на второй план. Превозмочь их, и делать лишь то, что было нужно для победы над вампирами. Такова война.       Но все же его не оставлял вопрос: кто есть Рэмыч на самом деле? Что же творится у него в голове? Смотря на его сосредоточенное лицо, он подумал, что, может быть, эта искренность, бескорыстность и какая-то детская уверенность в окружающих и вправду смогла подкупить даже вампиров? Киреев обладал каким-то поистине магическим обаянием, с первых слов располагавшим к нему даже незнакомцев. Что, если так?       ― Игорь Сергеевич, вы меня слушаете?       Голос с ноткой недовольства вырвал офицера из раздумий.       ― Да, конечно. Простите.       Дрёмин смущенно улыбнулся, а Рэмыч, сделав глубокий вдох, начал сначала.       ― Я говорил, что не все вампиры такие, как вы думаете. Поверьте мне: я общался с ними больше, чем вы, и знаю, о чем веду речь.       «Уж кто бы сомневался», ― съехидничал про себя танкист.       ― Вы считаете их исчадьями ада, способными лишь на то, чтобы причинять нам моральные и физические страдания. Я ведь прав?       ― Ничего другого я лично не видел.       ― Тогда я расскажу вам о своем опыте, ― улыбнулся напарник. ― После катастрофы, когда наш район только захватили вампиры, всех выживших согнали на площадь напротив здания администрации, чтобы мы там дожидались транспортов, которые отправят нас в Сангвинем. Пару дней мы провели на этой площади. Кормежки не было, а чтобы утолить жажду, приходилось есть снег, который кое-где еще лежал в те дни. Как помню, несколько женщин стали возмущаться и кричать на солдат, которые нас охраняли. Их избили и бросили на землю. Вокруг одной из них с ревом бегало двое детей, пытаясь поднять, но она так и не встала. До сих пор этот плач иногда мне снится.       И можете представить, что мы в тот момент чувствовали. Тогда я думал так же, как вы: что мы попали в лапы дьявольских отродий, бессердечных чудовищ, которые только и существуют для того, чтобы мучить нас до конца жизни. Относились к нам как к животным. Но было среди солдат несколько особо рьяных вампиров. Когда им становилось скучно, они вытаскивали кого-нибудь из толпы, отводили в переулок и через какое-то время возвращались уже одни. Я не знал, куда забирают этих несчастных, пока так же не забрали меня.       Их было четверо или пятеро, точнее уже не вспомню. Они бродили по площади, выискивая жертву, и я, наблюдая за ними, имел неосторожность встретиться с одним из них взглядами. На меня обратили внимание. Они подошли ко мне, за шкирку подняли с земли и поволокли в тот самый переулок. Мне стало страшно. Я не знал, куда меня ведут, а их бледные лица, налитые кровью глаза и клыки вселяли ужас. Тогда я еще не привык к вампирской внешности, и из-за этого было еще страшнее.       Но то, что я увидел через пару минут, было куда хуже. Меня завели в какой-то обшарпанный двор, и около одной из разрисованных граффити стен я увидел тех самых людей, которых отводили передо мной. Меня затрясло. Они лежали на земле в луже из собственной крови. Шеи у всех были прокушены, у одного, кажется, она была даже сломана. В остекленевших глаза застыл предсмертный ужас. Я не выдержал и отвел взгляд чуть в сторону, чтобы не смотреть на эту картину. И увидел на асфальте... Отрезанные конечности! Пальцы, кисти, уши...       Меня вывернуло, и я заплакал. Я понял, для чего здесь. Ноги подкосились, из-за страха и отчаяния тело будто парализовало. Я не мог двигаться, не мог даже кричать. Только слезы лились и прошибала бешеная дрожь. А потом я потерял сознание.       Когда очнулся, то обнаружил, что уже привязан к стволу дерева. Эти вампиры, смотря в мои наполненные слезами и ужасом глаза стали меня бить. Молча, по очереди били ногами, наслаждаясь процессом. Не знаю, сколько это продолжалось. От боли я потерял ощущение времени. Я корчился, захлебывался слезами и кровью, но потом вдруг все прекратилось. Когда отдышался и боль немного отступила, разглядел, что во дворе, кроме тех, что меня били, появилось еще несколько вампиров. Они начали ругаться с моими мучителями. Из-за меня. Сначала подумал, что мне это кажется. Но нет, они действительно требовали, чтобы надо мной прекратили издеваться! Вы представляете, кровопийцы заступились за человека!       ― А что было дальше? ― спросил офицер, впечатленный жуткой историей.       ― Потом на шум пришел Лакус. Когда ему рассказали, в чем дело, ленивое безразличие на лице сменилось садистским оскалом. Он приказал заступившимся за меня продолжать патрулирование, и те, поворчав, нехотя ушли. Сначала я испугался, решив, что он хочет присоединиться к тем, кто меня избивал. Такое у него было лицо жуткое... Но он вытащил меч и стал с упоением с ними расправляться.       Я не понимал, что происходит. В глазах все плыло, но я видел и слышал, как Лакус, словно чудовищный робот, методично резал своих сородичей. Они не смели сопротивляться; один из них ― кажется, его звали Хортас ― упал на колени и дрожащим от подступающей к горлу истерики голосом умолял сохранить ему жизнь. Но Вельт его не слушал. Он, почему-то повторяя его имя и говоря о том, что вернет ему должок, медленно убивал этого Хортаса, пока тот не обратился в гору пепла. Сцена убийства этих вампиров добила меня окончательно: это было ужасно. Я ведь всю жизнь посвятил науке и никогда не видел столько крови. И от переизбытка эмоций я снова провалился в обморок.       Когда очнулся, лежа на земле, то увидел нависающего над собой Лакуса. Пока я был без сознания, он снял меня с дерева и немного привел в порядок. Потом довел до вертолета. Возвращать к остальным людям меня не стали. Побоялись, что из-за меня на площади может начаться паника. И я попал в машину к вампирам.       Меня посадили в салон, полный бессмертных солдат. Когда дверь сзади хлопнула, я снова почувствовал дрожь в подкашивающихся ногах. Мне казалось, что эти упыри сейчас набросятся на меня и прямо здесь «высушат». Их хищные глаза удивленно таращились на избитое тело, а я боялся сделать шаг вперед, чтобы сесть. И куда садиться? Длинные лавки протянулись вдоль бортов и были почти во всю длину заполнены красноглазыми пассажирами, оставляя свободными всего пару мест.       Но, к моему удивлению, никто на меня не набросился. Только в другом конце пара упырей поворчала из-за того, что скот возят в одних машинах с солдатами. Остальным же быстро стало все равно. Меня даже пригласили сесть. Я не решался, все еще пребывая в шоке от пережитого в первые дни знакомства с вампирами, но мне сказали, что в полете я все равно не смогу устоять на ногах, и меня будет швырять по всей машине.       Перед самым отлетом, к моему великому облегчению, появился Лакус. Он сел рядом со мной ― больше не было свободных мест, ― и вертушка стала подниматься в воздух. Ему, похоже, было скучно: он стал меня расспрашивать. Спросил, кто я и откуда, а когда услышал мой ответ, то негромко рассмеялся и сказал что-то вроде:       «Забудь, кем был раньше. Теперь ты ― наша собственность».       Когда я спросил его, зачем он защитил меня от тех садистов, Вельт снова рассмеялся:       «Кому сдалось защищать скот? Им владеют!..»       А потом, как-то резко помрачнев, добавил:       «У меня были к ним личные счеты. Так что тебе просто повезло. Радуйся, скот».       Мне не нравилось, что они все называли меня скотом: от этого особенно остро ощущалась безысходность моего будущего. Я знал, что ничего хорошего впереди не ждет, но все же был благодарен тем вампирам, что заступились за меня. Они избавили меня от страшной мучительной смерти. Мне было настолько плохо, я был настолько обессилен и подавлен произошедшим со мной в том дворе, что возможность жить дальше казалась счастьем. Пусть даже и такой жизнью. И, подумав, я предложил Лакусу стать его личным донором. Отчасти из-за чувства благодарности, отчасти из-за того, что его я боялся меньше других. А кормить ведь все равно кого-то из них придется: для этого они меня и везли.       Вельт удивленно посмотрел на мое лицо, а потом громко сказал, что это исключено. Вы же знаете, Игорь Сергеевич, что по закону им нельзя пить кровь напрямую из людей, но я тогда этого не знал, и Лакус испугался, что его может выдать кто-то из солдат, если он согласится. Но потом он тихо добавил, чтобы слышал только я:       «Я найду тебя, когда приедем в город. Пока будь как все и не привлекай к себе внимания».       Так я стал его донором. За эти недели мы привязались друг к другу и я действительно считаю его своим другом. Так же, как и он меня.       А теперь вы, наверное, спросите, к чему я вам все это рассказал, Игорь Сергеевич. К тому, что вампиры, по большому счету, ― такие же люди, как мы с вами. Когда-то они все были людьми, и ничто человеческое им не чуждо. Они ведут себя так, как ведет себя господствующий класс в любом обществе, но это не означает, что среди них есть только кровожадные садисты. Да, такие есть. Но есть и другие. Понимаете, им нужна наша кровь для выживания, и от этого они никуда не могут деться. Но вы ведь никогда не пробовали капнуть чуть глубже в их психологию, не пытались разобраться и понять, с кем имеете дело?       ― Когда бы я «капнул», по-вашему? ― тут же спросил Дрёмин. ― Не могу сказать, что вам повезло, но у вас так сложились обстоятельства, что вы сблизились с одним из них. У обычного пленника нет такой возможности. Допустим, я сейчас проникнусь вашей речью и пойду знакомиться с каким-нибудь солдатом. В лучшем случае мне дадут под зад, и на этом наша «дружба» кончится. А то, что у вас так получилось, окружающие воспринимают не иначе как сотрудничество с врагами.       ― Пусть так, ― улыбнулся Киреев. ― Но я не говорил о том, что нужно бежать и заводить себе клыкастых друзей. Я говорил о том, что нельзя равнять всех под одну гребенку. Да, между нами есть большая разница: чтобы выжить, вампирам нужно пить нашу кровь. Но далеко не всем доставляет удовольствие издеваться над слабыми людишками. Именно желание выжить, а не желание причинять нам страдания, побуждает их держать нас в положении рабов. Потому что иначе люди сами их сделают рабами, если не истребят под корень. Ведь, по нашей логике, все они этого заслуживают. Между тем, они так же, как и мы, не хотят умирать. У них так же, как и у нас, есть друзья, которыми они дорожат и которых хотят защитить. Они так же способны на благородные поступки, как и мы, и так же могут проявлять чудовищную жестокость.       На самом деле, вампиры не так сильны, как кажется. В нашем городе два легиона. Это капля в море по сравнению с той же Российской армией образца прошлого года. Представьте, что бы с ними произошло, если бы люди обнаружили под своими ногами такие осиные гнезда? Я думаю, что холокост показался бы гуманным актом очищения по сравнению с тем, что устроили бы наши собратья этим существам.       ― Так может, это они распылили вирус? ― предположил офицер. ― Убили всех, кто был для них опасен, а детей и выживших взрослых загнали в стойло для своего прокорма?       ― Вряд ли. По крайней мере, Лакус ничего об этом не слышал. Вообще, вымирание людей стало для клыкастых неприятной неожиданностью. Говорят, вся знать вампирского мира собиралась на экстренный совет, чтобы решить, что с этим делать.       ― Вот как... Но раз вы им сочувствуете, то почему радуетесь, что им надавали поджопников? Если боитесь, что люди их изведут под корень, как только силу наберут?       ― Ах, ― снова вздохнул Рэмыч. ― У вас все слишком просто. Я не боюсь за них, я говорю, что они такие же заложники обстоятельств, как и мы с вами. И я ни слова не говорил о том, что меня устраивает наше положение. Мне точно так же, как и вам, неприятно жить с ярлыком на шее. Но я не желаю всем вампирам смерти: я считаю, что все имеют право на жизнь. И я хочу, чтобы и люди, и вампиры перестали друг друга убивать и эксплуатировать. Нам нужно жить в мире. Да, можете смеяться надо мной, называть меня наивным дураком, но это мое идейное убеждение. Однако такой мир можно построить только тогда, когда обе стороны будут иметь достаточно сил, чтобы защититься от агрессии. Сейчас у вампиров есть армия, которая защищает их интересы, а у нас ее нет, поэтому мы сидим здесь и служим говорящими мешками с кровью. Но возможно, такая армия скоро будет и у нас.       ― Вы же сами только что посетовали, что люди изведут всех упырей под корень, как только случай представится. Зачем договариваться с тем, кого можно просто уничтожить?       ― Тут вы правы. Остается лишь надеяться, что ни у кого не будет такого большого перевеса в силе, и в конце концов придется заключать перемирие.       ― А что ваш вампирский друг об этом думает? Он поддерживает вашу, так сказать, идею?       ― Не знаю. Я с ним об этом еще не говорил. Это совсем свежие новости. Но, мне кажется, он меня поймет. Так же, как и вы, я надеюсь, меня поняли.       ― У вас интересные мысли, ― поразмышляв, заключил Дрёмин. ― Но знаете, все это розовые мечты гуманитария. Люди сами с собой-то не могут договориться, что уж об упырях говорить. Тем более, что большая часть людей их ненавидит. Они появились из ниоткуда, убивали нас и наших близких, загнали в стойло и теперь бесплатно жрут нашу кровь. И непонятно, зачем они вообще нужны: человеческий срок каждый из них уже отжил.       ― А зачем люди нужны? ― парировал Киреев. ― Мы ведь тоже живем за счет того, что пожираем других живых существ. Если так рассуждать, то люди даже хуже, чем вампиры. Они могут питаться, не убивая нас, в то время как мы все равно убиваем существо, которое едим. И не так важно, кто сколько прожил. Если уж признавать за людьми право на жизнь, то его нужно признавать и за вампирами. Мы ведь можем договориться так, чтобы были довольны все. Люди будут жертвовать вампирам свою кровь, а те будут приумножать наше общее достояние.       Вы ведь только посмотрите на этот город, построенный бессмертными! В огромной пещере, под землей, вырос целый мегаполис со своей инфраструктурой. Вы представляете, сколько здесь заложено культурного и научного достояния? Не один человеческий город не сравнится с этим творением по оригинальности и сложности возведения!       И еще вы говорите, что каждый из них свое отжил. А вы представляете, какие это даст возможности? Каждый такой «житель» может разбираться сразу в нескольких смежных специальностях, на освоение каждой из которых у человека уйдет вся жизнь. Да и опыт у него будет такой, какой нам и не снился. Такой кадр ― это же настоящая находка, а их будет сотни, тысячи! Так что мои идеи имеют смысл, Игорь Сергеевич.       ― Ну не знаю, ― задумчиво ответил подполковник, глядя на восторженного напарника. ― Все это, конечно, здорово, что вы говорите... Только вот никому это реально не нужно. Ни людям, ни вампирам. Вампирской верхушке вряд ли интересно рассуждать о равноправии: они, скорее всего, и о вашем существовании-то не догадываются. У нас же и верхушки нет, которая бы что-то решала. А эта армия, о которой вы говорите... Если вас каким-то чудесным образом телепортирует к ее командиру, то он, скорее всего, примет вас за поехавшего, как только вы начнете убеждать его в полезности вампиров. Война ― она такая: либо мы их, либо они нас, в лирику впадать никто не станет.       ― Но все же нужно верить в лучшее! ― оптимистично улыбнулся напарник офицера.       ― В этом вы правы, ― поддержал его бывший танкист. ― В конце концов, что нам еще остается?       ― Никола-сан, Игорь-сан!       Голос секретаря, раздавшийся из другого конца помещения, отвлек собеседников. Обернувшись, они увидели, что к ним приближается работник библиотеки и что-то взволнованно тараторит на своем языке. Дрёмин напрягся:       «Подслушал нас?»       Японец подошел и перекинулся несколькими фразами с Киреевым, на что тот, кивнув, принялся тормошить Дрёмина на выход.       ― Что он сказал?       ― Сказал, что нам пора. Сейчас сюда придут вампирские аристократы, и будет лучше, если нас здесь не будет.       Напарники, попрощавшись с пожилым человеком, покинули здание.