***
Дрёмин посмотрел на циферблат: Вельт задерживался уже на полчаса. На вопрос, где его носит, Рэмыч ответить не смог. Повторный звонок на работу вампиру дал только длинные гудки в трубе. Что, если он не придет? Его могли арестовать, он мог оказаться занят или просто «забить». Думать об этом не хотелось, и подполковник отгонял назойливые думы. Сорок минут. Сердце вновь неприятно екнуло, когда глаза увидели стремительно бегущие к катастрофе стрелки часов. Сидящий рядом Вадим нервно откашлялся. Обостренный от напряжения слух уловил шум трущихся о брюки ладоней Рэмыча, учащенное и сбивчивое дыхание старика. Сорок пять минут. Пятьдесят. Стук в дверь. Как спусковой крючок для замершего в ожидании сердца. Кто-то не сдержал расслабленного выдоха, но у самого подполковника остались противоречивые чувства. Облегчение смешалось с тревожным напряжением от скорой встречи со старым врагом. Будто снова его лапа сжала шею танкиста. Ощущение нехватки воздуха давило на нервы, но Дрёмин понимал, что это лишь иллюзия, и держал себя в руках. Рэмыч открыл дверь. Из коридора донесся стук приближающихся шагов. Вампир в сопровождении Киреева вошел в помещение и остановился в середине. Присутствующие встали на ноги ― давно заученный рефлекс, обязательное правило для «скота» в городе вампиров. Темно-алые омуты обвели присутствующих беглым взглядом, задержавшись на мгновение на Шмелёве, а потом остановились на Дрёмине. Танкист изучал вампира. Ненавязчиво, чтобы не вызвать агрессии, но внимательно смотрел на лицо, следил за движениями мышц, пытаясь уловить настроение и мысли бессмертного. Если подумать, раньше ему никогда не приходилось общаться с клыкастыми. Но он смог заметить то, о чем говорил Рэмыч. Неподвижное лицо, хмурая пустота в глазах и молчание выдавали подавленность Вельта. ― Господин Лакус... ― начал было танкист, но его перебил Киреев: ― Хочешь пить, Лакус-кун? ― Итак, ― проигнорировав приятеля, начал Вельт, ― кучка скотов собралась в этой квартире и решила выдернуть меня со службы. Если у вас не найдется достаточных объяснений, я сделаю из вас кровавый фарш. Угроза прозвучала отстраненно, словно настоящие мысли вампира были далеко от презираемых им людей. ― У нас есть к вам предложение, ― снова заговорил глава «конторы». ― Предложение? ― усмехнулся вампир. ― Что ты можешь мне предложить, кроме своей крови? Хотя... Еще я могу повеселиться, сломав тебе вторую ногу. Помнишь, я обещал? На лице Вельта появилась слабая улыбка. Впрочем, ненадолго. ― Лакус-кун, эти люди хотят тебе помочь. ― У нас есть отряд, ― продолжил Глобус. ― Пятьдесят человек. Включая тех, что здесь. Мы все готовы стать вашими личными донорами, если вы вывезете нас из Сангвинема. Удивленный взгляд Вельта сосредоточился на Дрёмине. Он стал задавать вопросы. Вопросы, на которые танкист предпочел бы не отвечать заклятому врагу, но вместе с тем понимал, что не задать их вампир не может. Что он предпримет, узнав ответы? Узнав об истории конторы, об арестованных заговорщиках и о тех обстоятельствах, которые вынудили их обратиться за помощью к вампиру? ― Я согласен вывезти вас наружу, ― прозвучало решение Лакуса, когда Дрёмин закончил рассказ. ― Но только вместе с моим другом. Вам нужно будет вытащить его из тюрьмы. После разговора с Рэмычем Глобус предвидел такой поворот событий, но легче от этого не стало. ― Вытащить? Каким образом? ― Рене держат в спецблоке. Это тюрьма внутри тюрьмы. Туда отправляют особо опасных, чтобы изолировать их от остальных арестантов, и ваших людишек, чтобы до них не добрались голодные вампиры-заключенные. Я закину вас в спецблок, вы отыщете Рене и вместе с ним покинете тюрьму. «Покинем тюрьму? Что он несет?» Недоумение продолжало нарастать. ― Звучит так, будто он хочет закинуть нас в спецблок и оставить там навсегда, ― донеслось до ушей ворчание Сумова. Идея Вельта и впрямь попахивала если не абсурдом, то хотя бы попыткой обмана. Арестовать заговорщиков без лишней суеты, прикинувшись их союзником ― почему бы и нет? Чего стоит доверие «скота», чтобы «господин вампир» не мог бы им пренебречь? ― Игорь Сергеевич, Вадим Евгеньевич, Лакус не пытается вас обмануть! ― вмешался Киреев. ― Его друг действительно оказался в сложном положении. ― Вот он и хочет поменять нас на своего друга! ― смотря в глаза вампиру, уже в полный голос объявил Сумов. ― Я ведь прав? На лице упыря появились морщинки злости. ― Ты что, за придурков нас держишь? Как мы «покинем тюрьму»? Просто вот так возьмем и покинем? Дебильных фильмов насмотрелся? ― Тупой скот, не беси! ― оскалился Вельт. ― Вадим, не горячись, ― осадил подполковник. ― Сборище тупиц... Никому нет дела до ваших вонючих жизней. Заместо вас Рене мне не вернут. Так что заткнитесь и слушайте. Свои тупые вопросы будете задавать тогда, когда я дам на это разрешение. Понятно? Сделав тягостный вдох, Вадим кивнул головой. И Вельт начал методично и подробно излагать свой план.***
Сегодняшний полдень выдался душным. В городе вампиров не бывает солнца, но спертый воздух подземной столицы раскаляется от тысяч ламп, его заменяющих. Особенно жарко тем, кого волокут в тюремный квартал, согнув так, что трудно дышать. Хватка гвардейцев крепка, и любая попытка подняться отзывается болью в плечах. Вельт «арестовал» их час назад. За этот час расторопная гвардия успела принять новых «пассажиров», оформить и определить в спецблок. Теперь группа заговорщиков конвоировалась в тюремный квартал. Сумов сопел впереди, за ним хромал Дрёмин, а замыкали колонну Шмелёв и Андрей. Скрип ворот и разделительная линия под ногами ― они на территории. На дороге вовсю играл театр теней. Огни осветительных мачт бросали на нее движущиеся силуэты вампиров, статичные квадраты тюремных бараков. Где-то вдали дробью молотков шумела промзона: обрабатывали камень. С другой стороны доносились звуки переклички. Вот и спецблок. Новоселов остановили у железной решетки, пока охранник открывал замок. Скрип ржавых петель неприятно резанул по ушам. Путь продолжился. По железной лестнице поднялись на второй этаж, затем на третий. В проемах между лестницами Дрёмину удалось разглядеть часть нижнего этажа. Обычный тюремный корпус с коридором в центре и камерами по периметру. И, конечно, везде эти железные решетки. Танкист подсчитал: их было пройдено четыре, прежде чем зэков остановили у входа в камеру. ― Прямо как в сериале «Побег», ― вполголоса поделился впечатлениями Вадим. ― Еж твою мать, какой же ты придурок, ― мрачно ответил Глобус. ― Заткнулись! ― гаркнул охранник, толкая на себя тяжелую дверь камеры. ― На вход справа по одному, марш! Впервые в жизни переступая порог тюремной «хаты», человек испытывает ни с чем не сравнимый стресс. Вселенная отгораживается от него стеной металла с маленькой форточкой, оставляя наедине с чужим, неизвестным и печальным мирком в квадрате заплесневелых прокопченных стен. И на мгновение «первоходу» кажется, что это навсегда. Но жизнь продолжается. И даже в таком унылом месте, как тюрьма, случаются сюрпризы. Подняв голову, вошедшие в камеру увидели девятерых своих товарищей, арестованных прошлой ночью. И у каждого из них сердце вспорхнуло вольной птицей. ― Парни! Сумов бросился навстречу друзьям, обнимая каждого встречного и радостно причитая. Дрёмин и Шмелёв без лишней суеты принялись опрашивать обитателей «хаты», попутно объясняя, как и зачем сами оказались в таком неподходящем месте. Через пару минут вся компания сидела за столом, сосредоточенно выслушивая план танкиста. Новость о союзе с вампиром вызвала противоречивые мнения, но выбирать уже не приходилось. Оставалось только выполнять авантюрный алгоритм, слепленный на скорую руку. И надеяться на лучшее. ― Где Белов с Остапенко? ― спросил подполковник, когда отбился от потока вопросов. Парень напротив танкиста опустил глаза. ― Белов сбросился с моста. Когда нас вели, он вырвался из рук охраны и перепрыгнул через забор. ― А Остапенко? ― повторил офицер, чувствуя, как начинает давить на виски. ― Остапенко пришел с нами, ― продолжил сиделец. ― Но его забрали на допрос. Это где-то внизу: оттуда слышали его крики. ― Черт, это плохо, ― заключил командир «конторы», уперев голову на ладони. ― Будем ждать, пока его вернут? ― подключился к обсуждению Шмелёв. ― А вернут ли его? ― задумался Глобус. ― Еще в каком виде... ― Вот-вот, ― взял слово Дюраселл. ― Если его сильно поломают, он нам будет обузой. Еще и копыта отбросит на середине дороги. Не хрен на него время тратить. Сам виноват, что в такую ситуацию попал. Небось, спизднул лишнего, привлек внимание. Молчал бы ― сидел бы тут с остальными. А теперь из-за него еще и других ребят могут забрать. Надо быстрей ходу отсюда давать, пока за остальных не взялись. ― А если бы это был ты? ― повернулся к другу танкист. ― Я бы упы́ркам ебальники расквасил, а потом с моста сиганул, как Белов. Чтоб с собой в могилу все тайны унести. Очкарик ― подлец, я ливером чую. Хотел себе прощение выторговать в обмен на предательство. Начал юлить, думал, что всех вокруг пальца обведет. Думал, самый умный. А вампиры тоже не дураками оказались. ― Если он подлец, зачем ему терпеть? ― Да он, скорее всего, и не терпел. Только упыри ему не верят, вот и трясут, пока кефир с него не польется. Говорю же тебе: честный человек не попал бы в такую жопу! Еще нам из-за него рисковать? ― Нельзя своих бросать, товарищ командир! ― обратился к Дрёмину Шмелёв. ― Кем бы он ни был. Узнаем, что негодяй ― сами накажем. Но не этим тварям клыкастым нас судить! ― Ты готов его тащить? ― спросил танкист. ― Только приказ отдайте ― зубами стену прогрызу. И потащу. Упыри нас за то и презирают, что не можем друг за друга постоять. Пора уже показать, чего мы стоим! Мнения разделились, но решение должно быть одно. И Дрёмин снова погрузился в раздумья. Идти вытаскивать Остапенко ― это отклонение от плана, лишний пункт в и без того авантюрной затее. И, возможно, лишние смерти товарищей. А рисковать не хотелось. Танкист хорошо помнил чувства, остававшиеся после гибели вверенных ему людей. Сначала в уфимском батальоне от рук бандитов, а потом и от рук адских исчадий, свалившихся на голову словно в наказание за все грехи человечества. А после этого в танковом бою под Чернышевском, когда его батальон, попав в ловушку, взрывался, горел заживо и задыхался в едком дыму разгрома. Не хотелось бы снова видеть страдания и смерть тех, кто вверил тебе свою жизнь. Не хотелось бы. И Дрёмин понимал, какой вариант должен выбрать. Но выбрал другой. ― Мы идем за Остапенко. Услышав решение командира, Шмелёв просиял от радости. В камере поднялся воодушевленный галдеж, но Вадим не разделил общего настроения. ― Рисковать целым отрядом из-за этой шкуры... Как это на тебя не похоже, Игорек, ― проворчал он, когда остался наедине с танкистом. ― И не говори, ― без всякой иронии согласился Глобус. ― Это будет трудно. Помнишь, песня была: «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты...»* ― Вот я и чувствую, что ты нам решил братскую могилу устроить. ― Мне этого очкарика не больше, чем тебе, жалко, ― продолжил Дрёмин. ― Против здравого смысла тоже не попрешь. И надо было на него «положить». Но посуди сам. Вырвемся мы отсюда и вытащим за шкирку этого ебаного Рене, а как потом в глаза пацанам смотреть? Как потом самому жить, зная, что спас сраного вампира, а своего товарища бросил умирать? Это моральный надлом, после которого ты уже и не совсем человек. А на войне надо не только выжить, но и остаться людьми. Хотя бы немного. А то будет, как в поговорке: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Так что либо выбираемся все вместе, либо никто. ― Ух, какой ты филосо́ф, ― съехидничал Сумов. Переход на шутку вместо ответного словесного взрыва, коим так славился Дюраселл, мог означать лишь одно: крыть ему нечем. Как ни было трудно, но он признал: ― Ты прав. Хотя я и уверен, что Остапенко нам еще подложит свинью-другую. ― Если подложит ― значит, будет, кому подкладывать! Значит, живы будем! ― с оптимизмом заключил офицер. После чего, повертев головой, отыскал в группе арестантов неприметного на вид Андрея и подозвал к себе. ― Приступаем? ― сухо осведомился парень. Дрёмин кивнул головой.