***
— Мне кажется, нам надо спрятаться и переждать, — в который раз повторил Лёша. — Она вон как смотрит, подозревает в чём-то. Сейчас и ему расскажет, вдвоём будут того… — Чего? — Подозревать… — Чего ты несёшь, говорю, — миролюбиво интересовался Олег. — У них тут что, по-твоему, попаданцы каждую пятницу? Каким вообще образом об этом можно догадаться? Виктор Павлович, ну скажите же ему, наконец! — Тот незнакомец, Олег, что просил нас набрать воды. Он знал, что мы «пришельцы». Олег промолчал: об этом типе он уже успел и забыть. Может, стоило рассказать о нём богатырю? — Мысль здравая, однако из наших уст подобный рассказ прозвучит весьма и весьма странно, — ответил Виктор. — А мы итак достаточно всех удивили. — Да и нас не меньше. Подумать только, обращаться в молодца… — протянул Олег. — Как бы нам так удачно удариться обо что-нибудь покрепче, чтобы рассоединиться… — И тот не знаю кто ни слова об этом не сказал, — продолжил Лёша. — А может нашу, походную? — прервал внутренний диалог голос богатыря. Троица была настолько озадачена свалившейся на них информацией, что не видела и не слышала ничего вокруг. Они даже не обратили внимание на то, что снова оказались посреди треклятого леса. Благо, на этот раз они двигались вслед за красным клубком. Довольно привередливым, следует признать. Катился он почему-то с совершенно разной скоростью, которая, казалось, не зависела от каких-либо окружающих факторов. Поэтому приходилось то бежать за ним, еле поспевая, то подолгу стоять, ожидая продолжения пути. На данный момент связка ниток милостиво дозволяла компании неторопливо шагать следом и все отдыхали от непонятной игры. Но, по всей видимости, кому-то стало скучно. — Это ещё какую? — округлила брови Елена. Оказывается, если девушка не набрасывается с однозначными намерениями, она довольно интересная личность неопределённого возраста — именно так охарактеризовал её Виктор Павлович, аргументируя это тем, что установить возраст Елены по внешним данным было затруднительно, а по умственным она петляла от статуса полнейшего ребёнка до статуса самого мудрейшего из существ, встреченных ими в этом мире. — Это потому, что она женщина, — заметил Лёша и горестно вздохнул. — Что такое? — Елена мгновенно заметила перемену. — Ты же любишь песни! — говоря об этом, она имела в виду их тёплые совместные вечера, когда она пела ему старые как мир колыбельные. Но «новый» Горыныч намёка, конечно же, не понял: — Да я как-то не в голосе, — буркнул Олег. — Позволь узнать, когда было иначе? — удивилась девица. — Так ты поёшь, Горыныч? — вторил ей Добрыня. — Только в дУше, — стушевался Лёша. — Я хотел сказать в душЕ, — поправился Виктор. — Так что вряд ли смогу присоединиться. Но с удовольствием послушаю. — Ну, раз с удовольствием, — и Добрыня запел. Вернее даже, заговорил протяжно, поскольку от того, как он говорил, пение его отличалось мало. Однако звук его голоса и незатейливый мотив расслабляли, отвлекали от дурных мыслей, от шествующей по пятам неизведанности. Олег сам не заметил, как начал подпевать про себя, а затем и вслух. — Дороги сплелись в тугой клубок влюблённых змей, и от дыхания вулканов в туманах немеет крыло, — на удивление мелодично выдавала левая голова. Добрыня, проникнувшись внезапной поддержкой, загорланил сильнее и Елене пришлось прислушиваться, чтобы оценить пение дебютанта. Голос у Горыныча оказался глубоким и низким, с проскальзывающими рычащими нотками, которые нисколько исполнение не портили — скорее наоборот, добавляли ему самобытности. «Олег, вы с ума сошли», — мысленно пожурил его Виктор Павлович, однако студент знал, что и ему услышанное пришлось по душе. Ну подумаешь — разок споёт Горыныч. От него не убудет, а Олег, быть может, и не жил без этого. — Спел бы ты так раньше, Горыныч, и может не пришлось бы воровать меня те первые двенадцать раз, — вздохнула девица, вспоминая о чём-то своём. — Душевно, — подтвердил богатырь, задумчиво глядя куда-то поверх головы. Горыныч проследил за его взглядом: три тёмных силуэта летели клином в южном направлении и разобрать, кому они принадлежали, не представлялось никакой возможности. — В тридесятое летят, — сделал вывод Добрыня и Елена хмыкнула, прищурившись. — И судя по всему, на ступах, — не пойми из чего сделала вывод девица. — И с каких пор Яга всем свои секреты выдаёт? Мне и близко подступиться не дала, — закончила она обиженно. Ни одна из голов Горыныча этой сцены закономерно не поняла, но все благоразумно сделали вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. — Вот у неё и спросим, — рассудил Виктор, и Змей ускорился, словно желал поскорее дорваться до истины. Благо, клубок укатился далеко вперёд, что позволяло продвигаться в нормальном темпе. Вопреки опасениям, довольно скоро компания вышла на небольшую поляну, посреди которой возвышался видавший виды частокол. Он был похож на уродливую нижнюю челюсть с расщелинами, погнутыми и местами вырванными с корнем зубами. Горыныч заметил на одном из них вытянутый черепок какого-то животного, и правая голова его мелко затряслась, но успокоилась, стоило только левой её боднуть. Всё это безрадостно подмечала Елена, не особо веря, что к таким разительным переменам мог привести простой удар по голове. Добрыня подошёл к забору и хорошенько стукнул по нему булавой — пара кольев покосилось, и богатырь отодвинул их, словно штору. Хотел было уже пролезть внутрь, но неожиданно отступил в сторону и замер в ожидании. Елена фыркнула, отряхнула с сарафана несуществующие пылинки, расправила плечи, выпячивая округлую грудь и гордо прошествовала те четыре шага, что отделяли её от забора. Затем наклонилась, бросив на богатыря быстрый взгляд из-под ресниц, и кряхтя полезла в новообразованную щель. Горыныч шёл замыкающим, и у него с преодолением препятствия возникли закономерные трудности: там, где с трудом умещалась филейная часть Елены с таким же трудом могла уместиться одна бедовая головушка дракона. Но Змей не растерялся: просунул поочерёдно одну, затем другую, третью… кое-как протиснул переднюю лапу, опёрся на неё, поднатужился и… вырвал полчастокола. — Избушка-избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом, — во избежании неловкой паузы громко прикрикнул богатырь. Колченогий домишко, скрипнув половицами, вытянулся, распугав прикорнувших на его крыше воронов, и начал медленно поворачиваться, кренясь на левый бок. Олег диву давался: и как в этой маленькой избёнке мог поместиться целый человек? Но ещё больше интересовало его, как можно было в ней принимать гостей. «Да она ж нам на одну лапу», — заключил он. Виктор согласно кивнул, не отрывая от ожившей сказки взгляда. Ему до сих пор не верилось, что это вот — то самое настоящее и вовсе не плод людского воображения. Что всё это время параллельно с их миром существует другой, и это не философская теория, не одна из безумных гипотез, которую можно поддерживать или отвергать. А реальность — здесь и сейчас. Лёша же настолько устал, что и вовсе не мог ни о чём думать. Чужие восторги поднимали в нём только вздохи и то вялые и ленивые, совсем как его мысли. — Добрыня? Елена? — на пороге появилась старая подслеповатая женщина немного за пару сотен. Даже издалека можно было сказать, что Яга внешне была очень далека от обычной старенькой бабушки. Она была перекошена точно так же, как и крыльцо её халупы, а в полностью синих без зрачков глазах не теплилось ни капли жизни. Именно они — холодные и пустые — пробирали до костей, заставляли чувствовать себя крайне неуютно. — Горе-горе-то какое, — заревела она протяжно, вновь потревожив было успокоившихся птиц. — Что такое, бабушка? — спросила Елена ласково, словно не стояла перед ней смерть во плоти, словно не видела она чёрных проступающих вен, не замечала змеями расползшихся морщин и багровых застиранных пятен на рваном платье. — А раве ты ещё не знаешь? Умер Горыныч.Недобрые вести
7 декабря 2020 г. в 11:10
— Молодцем? Одним? — странную реакцию Змея Елена предпочла не заметить: мало ли, сколько в нём пребывало сейчас бочек «мёд-пива» и в каких количествах? В человеческом обличии Горыныч трезвел очень споро, а главное, чего хотелось сейчас неимоверно — любил пылко, много, со всем свойственным его природе жаром.
— Ну не тремя же! Хотя я уж и не против, — улыбнулась она лукаво, кинув быстрый взгляд из-под ресниц на одну из его голов. Ту как-то странно повело в противоположном от охочего до ласок тела направлении.
— Горыныч, а ты куда это всех чудищ с охраны дел? — громыхнуло из смежной залы. Вовремя и как-то подозрительно знакомо. — Лена, и ты здесь? — раздалось уже буквально за спиной.
— Здесь-здесь, — отозвалась она недовольно. — Вот только быстро ты меня выручать примчался, богатырь. Иди-ка ты на охоту сходи или вон… в гостевых обожди.
— Не могу я, Еленушка, дело важное, — и голос виноватый-виноватый, — нам бы с Горынычем с глазу на глаз…
— Важнее меня-я, — протянула Елена, подбоченясь. Глаза девушки опасно сузились, и Добрыня сделал шаг назад: на этом поле он бойцом не был.
— Что ты, Еленушка, что ты! — сделал он страшные глаза, — Вопрос о мировой безопасности, а значит, тебя он касается самым главным образом.
— Так уж и мировой? — не поверила девушка, но поза её стала более расслабленной, а из взгляда разом ушёл весь гнев. — Эй, несите мне сарафан. Буду разговоры разговаривать! — и развернулась, шагая в неизвестном направлении.
— Так и не перекинешься? — бросила она из-за плеча всё так же молчаливо наблюдающему Горынычу, на мордах которого застыло какое-то исключительно нечитаемое выражение.
— Не думаю, что это сейчас уместно, — выдал он, наконец, заставив Елену на секунду отвлечься от процесса вплетения ленты в косу. То ли Змей «подзавис», то ли девица пользовалась какой-то ворожбой, а только она уже восседала на троне в изумрудном сарафане, усердно трудясь над причёской.
— Вот об этом я и хотел потолковать, — кивнул сам себе богатырь. Он тоже уже умудрился достать себе где-то стул и чувствовал себя не менее комфортно, чем девушка. Один Горыныч оставался не в своей тарелке, не зная, куда себя деть. И видимо, так и не пришедши к какому-либо решению, плюхнулся прямо на пол, складывая ноги «по-турецки». Добрыня отметил и это, снова кивнув своим мыслям.
— Чей-то с ним? — небрежно поинтересовалась Елена.
— Огрел я его, сам не свой, козы вон испугался.
— Козы?! — Елена могла бы решить, что это шутка такая, вот только хорошо знала богатыря: чувство юмора в нём было насмерть пришиблено чувством долга.
— Да далась вам эта коза! — возмутилась правая голова.
— А вы какая Елена — Прекрасная или Премудрая? — одновременно с ней выдала левая. Средняя закатила глаза.
— Совсем всё плохо, — вздохнул богатырь горестно.
— Хуже не бывает, — подтвердила Елена. — И что же, он всё это время не злодействовал? — И устремила свой хризолитовый взор на Змея: мол, к тебе обращаюсь. Но тот отчего-то предпочёл не заметить.
— Как сквозь землю провалился, — мрачно изрёк богатырь. — Не сидел бы сейчас перед глазами — не поверил бы.
— Беда, — вздохнула девица. — Что-то уже произошло?
— Откуда знаешь? — поразился Добрыня.
— А я и Прекрасная, и Премудрая, или ты тоже позабыл? — девица усмехнулась, вновь обратившись взглядом к змею. — Сильно огрел, говоришь?
Тот неопределённо пожал плечами, чего за Горынычем никогда не водилось. В первую очередь он был драконом, а потому в человеческих ужимках нужды никогда не видел, чем Елену и притягивал. Змей ценил девичью красоту подобно драгоценному камню, однако помнил, что над ней довлеет время, а потому наслаждался ею в моменте. Елена хорошо усвоила, что с первым же признаком увядания станет неинтересна, а потому всякий раз приходила, чтобы убедиться: она всё ещё хороша и чудо как прекрасна. Змей никогда не сказал бы ей об этом, но его полный желания взгляд говорил много больше. Сейчас же он был полон растерянности и затаённого где-то в глубине страха — не тех эмоций, что она привыкла и хотела бы вызывать. И дело было вовсе не в ней — она это знала, чувствовала. И если бы мог он показать человеческое обличье… Но он не мог, и это заставляло тревожиться.
Богатырь пересказал всё без утайки: и про Горыныча, и про воду живую. Елена слушала внимательно, но ещё внимательнее впитывал информацию сам дракон. Причём большую часть времени она приводила его в удивление. Но больше всего встревожило девицу, что каждая из его голов реагировала по-разному. Словно бы имела своё собственное сознание. Но последняя мысль была настолько абсурдна, что Елена тут же её отмела — не духи же в него вселились! Однако со всем этим надо было что-то решать…
— На Калиновом мосту сейчас кто, Яга? — спросила она, решительно поднимаясь. — Зря ты крюк такой сделал, Добрыня. Вода — по её части.
— Да будет тебе, Еленушка, тут же недалеко, — смутился богатырь. Он и запамятовал наведаться на пропускной контроль. С другой стороны, мало ли, каких делов за его путешествие успел бы Горыныч наворотить? А теперь, когда он был на виду, на душе становилось как-то спокойнее.
— Коня седлай, Никитич! Эх, последние нитки придётся тратить! — причитала Елена, вынимая откуда-то из подола клубок.
— Тебе бабка новые даст, — усмехнулся Добрыня. Девица лишь махнула на него рукой, продолжая сборы.
Горыныч сидел на месте. И хорошо, что никто из присутствующих не мог прочесть его мысли, иначе поскакали бы они в психологическую клинику, минуя и Бабу Ягу, и всякие там мосты.