Путь к Большой Земле

Как выяснилось, Питер Пэн и сам толком не знает, где закопаны сокровища. Ну, то есть, он видел, как пираты несли их в пещеру, или к подножью горы, или к необхватному, старому как мир баобабу, и отмечал эти места на своей карте, но где именно стоит копать – он понятия не имеет. Крюку повезло только дважды: его пираты нашли пару сундуков, набитых золотом и драгоценными камнями. Это были совсем не те баснословные богатства, на которые он надеялся, но все же лучше, чем ничего. Пять или шесть отмеченных на карте мест оказались уже под водой. Еще несколько не удалось найти, потому что за века остров поглотил густой тропический лес, да и сам ландшафт изменился. В итоге, две недели спустя, перекопав сотни гектаров земли, но так и найдя ничего ценного, капитан понимает, что дальнейшие поиски – трата времени, и велит готовиться к отплытию. Команда уже в курсе, что Волшебную страну придется покинуть, и «сидит на чемоданах». Двое пиратов готовят запасы воды и провианта вместо того, чтобы копать клады, еще двое занимаются мелким ремонтом – за годы нашествий Пэна корабль чудом уцелел, и там есть, что подремонтировать. Но, в конце концов, сборы закончены. Увидев, как индейцы нестройными рядами уплывают на своих лодках в океан, «милостью духов искать новый дом», Крюк сообщает, что завтра в путь. Пэн, который за все это время показался только дважды – отдать карту сокровищ и сказать, что договорился с индейцами, чтобы не нападали – увидев сигнальный костер на берегу, появляется, как по команде. – Когда отчаливаем? – Завтра, в пять утра, – говорит капитан. – До отлива. Передай своим, чтобы не опаздывали, оружие с собой не тащили и вели себя тихо. Если кто-то хоть пикнет – отдуваться будешь ты. Питер недовольно хмурится, но кивает. Он уже понял, что с Крюком лучше не шутить, особенно, когда от этого зависят жизни двадцати двух Потерянных и его собственная. Они с капитаном почти не разговаривали эти две недели, но того, что было сказано, ему хватало с лихвой. Крюк немного уточнил правила сделки: за все, что натворят мальчишки во время плавания, отвечает Пэн. Скажут грубое слово кому-то из пиратов – ему достанется внеочередная «воспитательная беседа». Попытаются напасть – «воспитательная беседа». Не сделают того, что им говорят, внесут оружие, сонный порошок или еще какую-нибудь гадость на борт корабля… В общем, понятно. Пэн согласился. Деваться было некуда. Но вот теперь, когда до часа «Х» оставалось одна ночь, он заметно нервничал. Видимо, потому, что накрутил себя за это время, да и собственная беспомощность не добавляла ему оптимизма. Крюк смотрит на него и отмечает темные круги под глазами, чуть подрагивающие ладони, веревку пояса, на которой узлы идут один за другим – так иногда люди, ожидающие неприятностей, автоматически повторяют одно и то же действие много раз, как бы «зависая» на монотонном процессе и отключаясь от реальности… И, боже мой, как приятно это видеть! У капитана прямо теплеет в груди, когда он думает, что стал причиной всем этим нервам. В конце концов, сколько Пэн его доводил? Скольких ночей без сна ему стоили все эти выходки? Да вот хотя бы одна подпиленная мачта, которую пришлось заменять! К слову, это не так просто – найти подходящее дерево, очистить его от коры и сучьев, придать нужную форму, отвезти на корабль, установить, прикрепить паруса… И ведь все то время, пока мачты не было, корабль мог потонуть даже от легкого бриза, потому что нарушилась балансировка. Но больше такого не будет, с удовольствием думает Крюк. Теперь этот мерзкий мальчишка получит сполна. Уж я-то постараюсь, чтобы получил! Утро наполнено туманом и запахами тропических цветов, которые благоухают, будто в последний раз – на всю катушку, яростно и откровенно. Волны тихо облизывают берег, почти касаясь ног застывших на песке двадцати двух Потерянных Мальчиков и Питера Пэна. Все они уже не могут летать. Последнюю волшебную пыльцу Пэн израсходовал, когда заключал сделку с Крюком на его корабле, а больше, вроде как, не осталось. – Обыщите их, – командует Крюк, и его пираты ловко, по одному, досматривают мальчиков. Те безоружны. Только у одного, самого маленького, в ботинке нож, а за щекой – свернутые листья, в которых ядовитая игла мор-шиповника. Крюк многозначительно косится на Пэна. Тот пожимает плечами: мол, я и сам не знал. Потом до него доходит, что знал – не знал, а отвечать все равно ему… И неожиданно бледнеет. У таких рыжих, как он, бледность очень заметна: лицо будто становится мраморным, волосы кажутся темнее, чем они есть, веснушки делаются какими-то пепельными, а глаза полыхают, как два изумруда. Капитан ловит себя на мысли, что видеть Пэна таким – истинное наслаждение, особенно, когда знаешь, в чем причина. Ох, и достанется ему сегодня вечером! Крюк с нетерпением ждет момента, когда выведет корабль в открытое море, оставит боцмана у штурвала и пойдет к себе в каюту вместе с Пэном. Хотя наблюдать за мальчишкой теперь ему нравится не меньше. Он по опыту знает, что ожидание боли порой куда хуже самой боли, а значит, Пэн все это время будет как на иголках. Наверняка у него задница чешется всякий раз, когда он думает, что ее ждет! Ему, вон, даже в шлюпке не сидится спокойно: то и дело ёрзает, бросает на капитана быстрые взгляды из-под ресниц, а на своих мальчиков, наоборот, совсем не смотрит. Еще бы, он ведь для них – бесстрашный лидер! Непобедимый Питер Пэн, который веками изводил пиратов, а потом хвастался своими «подвигами», сидя у костра. Улыбался и рассказывал, что сделал сегодня и что собирается сделать завтра, как его безуспешно пытались поймать, и как он ушел от погони. А Потерянные слушали и завидовали. Восхищались. Понятное дело, теперь ему тяжело смотреть им в глаза! Они-то думают, что он просто купил эту поездку, отдав сокровища пиратам, и за былые подвиги не придется платить еще и задницей. Попробуй-ка, объясни такое своим подопечным! Вот если бы капитан потребовал твоей смерти, и тебя просто убили (желательно, исподтишка, подлым ударом в спину – потому что побоялись бы вступать в открытый бой), тогда еще ладно. Но только не это унизительное детское наказание. Нет, это явно не для Питера Пэна! Бесстрашных лидеров никто не шлепает по попе, им это по статусу не положено! Крюк дал бы на отсечение вторую руку, что истинных условий сделки не знает никто, кроме них двоих. Когда шлюпку поднимают на корабль, мистер Сми, ехидно улыбаясь, открывает люк, ведущий в трюм. Там уже готовы клетки: две большие, по обеим сторонам от лестницы, и одна маленькая по центру – для Пэна. Он тут же хмурится: – Это еще зачем? – А ты думал, я оставлю два десятка мальчишек с неуемной тягой портить все, к чему прикасаются, просто гулять по кораблю? – хмыкает капитан. – Вот уж нет, спасибо! Этого только не хватало. Ничего, до Большой Земли не так уж долго плыть. Обойдутся и без личных апартаментов за эти два месяца. – За сколько?! Крюк удивленно поворачивается к нему. – А ты думал, пара дней – и мы на месте? Это корабль, а не фея с волшебной пыльцой! Вот тут, кажется, до Питера доходит, наконец, на что он подписался, и глаза у него становятся размером с иллюминатор. Два месяца рабства. Ежедневных наказаний. Клетки вместо комнат, жесткий пол вместо кроватей, еда, какую дадут, и пираты-надсмотрщики. Ах да! И капитан, который до зубовного скрежета их всех ненавидит. Веселенькое будет плавание… – Ничего, – одними губами говорит Пэн, повернувшись к своим. – Я что-нибудь придумаю. Обещаю. Крюку безумно хочется добавить пару слов о таких вот невыполнимых обещаниях, которые не стоило бы давать, но он сдерживается – потом, на это еще будет время. Оставляет Сми и Белоручку запихивать Потерянных в клетки, а сам идет на палубу. Надо отплывать. Веселый Роджер стоит наизготовку, покачиваясь на одном дополнительном шварте – основной якорь уже поднят. Пираты слаженно и быстро готовят паруса, лихо карабкаясь вверх по такелажу, разматывают веревки и развязывают узлы. Капитан становится у руля и дает сразу шесть румбов налево, выводя корабль из лагуны. Как раз начался отлив, и послушные, без выкрутасов, морские течения выносят их в океан легко и быстро, будто на крыльях. – Поднять кливера! – командует он. Треугольные паруса в передней части судна тут же надуваются от ветра. Команда поворачивает их под нужным углом, задавая курс, и Веселый Роджер легко набирает скорость. – Лечь в правый галс! Фок-марсель готовим! Парус на новой, только недавно замененной мачте, подрагивает, как живой, когда ослабляют удерживающие его веревки. Лагуна остается далеко позади. Капитан ведет корабль по дуге, обходя подводные рифы, и не может сдержать идиотской счастливой улыбки – он в океане! Он плывет, он свободен! Как же ему, оказывается, не хватало этого чувства, когда впереди только ветер и небо, а позади земля, на которой больше ничто не держит! Войнушка с Пэном теперь видится такой далекой и незначительной, что капитан даже удивляется сам себе: как можно было столько времени заниматься этой ерундой? Бегать по лесам, строить козни, вынашивать планы мести… Это ведь мышиная возня, ей богу! Странно, что за эти века он не позабыл, что значит быть настоящим пиратом. Тем, кому океан и свобода важнее всего на свете. – Все, рифы прошли! Курс на Большую Землю! – велит он. И чувствует, как в груди что-то сладко сжимается, а дыхание на миг перехватывает от неописуемого, даже какого-то детского восторга. Отпускает его только часов через пять. С некоторым трудом заставив себя отлепиться от штурвала, капитан дает порулить боцману, а сам идет смотреть, как дела на судне. Похоже, команда в таком же благостно-приподнятом настроении, как и он сам. Никто не спорит, не ругается и даже не пьет, хотя обычно к полудню все уже немного «на бровях». Куксон приготовил какой-то нереальный обед, в котором совсем нет рыбы, и маячит в дверях камбуза, улыбаясь и поигрывая кухонным ножом. Улыбка на его лице выглядит как-то… непривычно. И вместе с тем – на удивление правильно, будто сегодня хмурый кок просто не может не улыбаться. Увидев капитана, он молча кивает в сторону кухни. – Идем обедать! – объявляет Крюк. И, подумав, добавляет: – Но сначала отнесите какой-нибудь еды нашим… пассажирам. Не будем пока морить их голодом. – Пока? – уточняет Куксон. – Ну, посмотрим, как будут себя вести. Кок даже не возражает – на минуту скрывается в глубине камбуза, а потом выныривает оттуда с кастрюлей. – Тарелок нет. Ложка, увы, тоже всего одна – простите, капитан, больше не отыскалось… Придется им жрать или руками, или по очереди! – А тебе – таскать эту кастрюлю из одной клетки в другую, – напоминает Крюк, поджав губы. – Ладно. Будет им новая забавная игра: «кто успел, тот и съел». Поставь эту кастрюлю в одну клетку минут на десять, а потом отнеси в другую. По сколько там у нас пленников? По одиннадцать?.. Значит, около минуты на человека. А Пэну, который сидит отдельно, дашь то, что останется. Если останется. И вот его можешь не торопить. Куксон кивает, ему по душе эта затея. Все знают, что Потерянные мальчики любят играть в игры – вот и пусть играют! Но только правила им теперь будут диктовать пираты, а у них фантазия не менее богатая. Проводив кока задумчивым взглядом, капитан идет в камбуз. Наверняка теперь его команда будет издеваться над мальчишками все плавание. Хотя бы вот так, беззлобно, дав одну ложку на всех. И Крюку волей-неволей придется это позволить, потому что одно дело – не убивать, не пытать и не увечить, и совсем другое – обслуживать, как дорогих гостей. Конечно, пара плевков и тычков этим избалованным детишкам не повредит, но… Все-таки надо быть настороже. Смотреть, чтобы никто из пиратов не заходил за черту. А то некоторые могут. Во время обеда он оглашает правила: издеваться над Потерянными можно, бить и калечить нельзя. – Почему? – тут же интересуется Белоручка, который, видимо, уже понастроил планов. – Потому что я обещал Пэну. Дал ему слово, что мальчишек никто не тронет. Хотя это вовсе не означает, что вам нельзя гонять их из угла в угол поганой метлой или, например, заставлять гавкать, чтобы получить еду. Но никакого рукоприкладства! Слышишь меня, Белоручка? Узнаю, что ты кого-то хоть пальцем тронул – и можешь забыть о своей доле золота! Это же касается и всех остальных. – А Пэн? Его-то трогать можно? – спрашивает мистер Сми. – О, с Пэном я сам разберусь! Лично. И будьте уверены – ему не понравится то, что я для него приготовил. Команда ждет каких-то пояснений, но больше капитан ничего не говорит, а они не осмеливаются задавать вопросов. Остаток дня он проводит на палубе – никак не может заставить себя уйти. Понимание, что они, наконец, куда-то плывут, а не стоят на приколе у чертова острова, наполняет его каким-то невероятным лихим задором, и сидеть в каюте совсем не хочется. Только под вечер, когда стихают ветра, и судно мягко ложится в дрейф, капитан идет в камбуз – обмывать «прощание с Волшебной страной». На самом деле, это «прощание» подозрительно напоминает обычную попойку, но Крюк позволяет команде спустить пар. В конце концов, у них тоже праздник. Сам он почти не пьет. Лениво цедит ром и думает, не послать ли за Пэном. Идея поквитаться с мальчишкой уже не кажется ему такой заманчивой, как сегодня утром, но с другой стороны – это было бы достойным завершением прекрасного дня. Плюс, он ведь обещал Питеру наказание, так не нарушать же собственное слово! Минут десять он прислушивается к себе, пытаясь понять, хочется ему видеть мальчишку или нет, но потом решает, что все-таки хочется, встает и тихо подходит к Белоручке и Сми. – Приведите Пэна ко мне в каюту. Сейчас. Те мгновенно бегут выполнять указание, и все остальные провожают их любопытными взглядами. Видимо, команда уже успела обсудить, что капитан сделает со своим давним врагом, а кое-кто, наверное, и поставил на это деньги. Теперь, можно не сомневаться, у него под дверью будут дежурить все, кому не лень, подслушивая и подглядывая. Пэна приводят через несколько минут. Крюк уже ждет его, стоя у открытого окна в своей каюте, и пускает в теплый ночной воздух дым из трубки. Он курит нечасто, но сегодня есть повод. – Можете идти, – говорит он пиратам, и те, ухмыляясь, выходят. Пэн остается. – Готов? – спрашивает капитан, повернувшись к нему. – Хотя, какая разница: готов, не готов… Слушай, до того, как мы начнем. Объясни мне одну вещь, а? Давно было интересно. Зачем ты все-таки нам пакостил? Ты ведь не хотел потопить корабль! Если бы хотел – давно бы потопил, а это твое мелкое хулиганство… Я правда не понимаю! Питер тяжело вздыхает. Лицо у него еще бледнее, чем утром, и это вновь начинает нравиться капитану. – И не поймешь, – говорит он. – Если объяснишь – пойму. – Ну… Просто это было забавно. – И все? – Все. А чего ты ждал? Крюк удивленно хмыкает. Он и правда ждал каких-то более адекватных причин, все-таки Пэн только внешне ребенок. И да, ему нравится играть в игры, но он никогда не делает чего-то просто так. – Ладно. Не хочешь, не говори. Займемся тогда твоим воспитанием. Мальчишка вскидывает глаза, и капитан медленно, вразвалочку подходит к своему сундуку. Вынимает оттуда ремень, который показывал прежде, потом садится на кровать и хлопает себя по колену: – Давай сюда. И штаны спусти. Надо отдать ему должное – он ничего не говорит, не мнется, а только сжимает кулаки и, громко выдохнув, подходит к капитану. Никакого костюма из листьев на нем, конечно, нет – обыкновенные шорты и футболка. Крюк не знает, где он достал такую одежду, но догадывается, что на Большой Земле. Хотя, судя по тому, как изодраны вещи, летал он туда уже давно. – Снимай! – торопит капитан. Питер кусает губы, хмурится, но все же спускает шорты вниз. Под ними, разумеется, ничего. Это и понятно – не будет же он греть себе голову еще и поисками белья! Наверное, стянул вещи у кого-то с бельевой веревки, а чужими трусами побрезговал. Устав ждать, капитан хватает его за руку и укладывает себе на колени. Питер от неожиданности только охает, но тут же замирает. Послушный. Это хорошо. Безумно хочется начать прямо с ремня, взять и вытянуть его со всей силы по этой маленькой заднице, но Крюк почему-то его жалеет. Устраивает поудобнее, кладет ремень перед носом, вжимает острие своего крюка, заменяющего руку, ему в затылок, чтобы не дергался – и шлепает ладонью. Звон от этого шлепка такой, что его, наверное, слышно по всему кораблю. Но это не имеет значения. До трюма этот звук не долетит, а под дверью, скорее всего, и так уже толпятся пираты. – Ну как, нравится? – ехидно спрашивает капитан. – Неужели это все, на что ты способен? – бубнит Пэн в одеяло. – Тогда это будет приятное плавание. Я даже ничего не почувствовал. Храбрится, ну, конечно. Пожав плечами, Крюк закатывает рукав и начинает шлепать без перерыва, быстро и сильно. Через минуту кожа под его ладонью становится ярко-розовой. Пэн молчит и только делает вид, что смеется, фыркая после самых болезненных ударов. Рука у капитана тяжелая, он это знает и только удивляется, как пацан до сих пор не заплакал. Его пираты – и те бы заплакали. Еще через пару минут Пэн не выдерживает и начинает ёрзать в попытке уйти от ударов, но ему тут же впивается в затылок наточенное острие крюка. На самом деле, это особенно приятно – держать его так, не давая пошевелиться. Вниз лицом, кверху задницей. Очень унизительная поза, не говоря уже о том, что абсолютно беззащитная. Каждый раз, поднимая руку, капитан думает о какой-нибудь его выходке, и от этого шлепки становятся даже сильнее, чем он рассчитывал. Но зато и мальчишка перестает делать вид, что веселится. Ненадолго же его хватило! Будто подслушав мысли Крюка, Пэн внезапно начинает хохотать. В голос. Это, видимо, заменяет ему стоны и вообще похоже на истерику… Но для капитана смех – это смех. Поэтому он, чуть помедлив, берет ремень, дожидается, пока Пэн затихнет, укладывает его так, чтобы можно было посильнее размахнуться – и хлещет со всей силы. У мальчишки перехватывает дыхание. Он судорожно выпускает воздух сквозь зубы и комкает покрывало тонкими бледными пальцами. Это уже действительно больно. Получить таким ремнем с металлическими бляхами, сделанным из толстой грубой кожи, и не заорать – это не каждому под силу. Но капитан не дает ему опомниться. Тут же бьет снова, и еще раз, и еще, пока мальчишка не начинает жалобно хлюпать носом. – Ну что, теперь почувствовал? Пэн, само собой, молчит и только прерывисто дышит у него на коленях, вздрагивая всем телом. – Поднимайся, – говорит капитан. – Это еще не все. Поднимайся и ложись на койку. Видимо, это предложение Пэну понравилось – он скатился с колен и замер, ожидая, пока Крюк освободит ему место. Хотя он не мог не понимать, что стоящий человек будет бить больнее, потому что будет сильнее замахиваться. Лицо у мальчишки красное, в уголках глаз дрожат слезы, но стоит он прямо. А, когда капитан шагает к нему, намереваясь толкнуть по направлению к койке, Пэн ловко бьет его по руке: – Я сам! – Ну, сам так сам, – легко соглашается капитан. И, подождав, пока он заберется на кровать, уточняет: – А теперь поднимись на колени. Задом кверху, так, чтобы лицо было на подушке. – Что? Я так не буду! – Будешь. Иначе завтра твои мальчики останутся без обеда. А если ты и завтра откажешься, они будут голодать еще один день. И так, пока мы не добьемся взаимопонимания. Пэн скрипит зубами, но все-таки укладывается, как ему велели, обняв подушку и выставив на обозрение мелкую, сильно покрасневшую от ударов задницу. Капитан может поспорить, что завтра на ней останутся синяки. Да они и теперь уже проступают… но пока этого недостаточно. – Итак, – он поудобнее перехватывает ремень, – обсудим подпиленную мачту. Потом дело дойдет и до украденных приборов, и подожженных парусов, и яда мор-шиповника в воде… Словом, до всего того, что ты делал за последнюю неделю, пока мог летать. Пэн только стискивает зубы и жмурится от нового хлесткого удара ремня. Порка продолжается минут десять, не больше, но за это время мальчишка едва не теряет сознание. Он еле-еле может стоять в той позе, в которую капитан его поставил, то и дело заваливаясь набок и сжимаясь в дрожащий комок. Но терпит молча, не скулит и не жалуется. В конце концов, Крюк не выдерживает – ну, в самом деле, это уже садизм какой-то! – бросает ремень и мягко кладет руку ему на спину. – Все, Питер. На сегодня все. Пэн как-то рвано выдыхает, ложась на кровать и выпрямляя ноги. Он будто и не замечает руки на своей спине, а может, ему просто плевать, но, тем не менее, лежит он спокойно. Крюк зачем-то гладит его по мокрым от пота волосам. – Эх, давно уже надо было это сделать… Ты бы, наверное, так не пакостил. И я бы на тебя так не злился. – Думаешь? – хрипло отзывается Пэн. – Не знаю. Может быть. – Я могу идти? – Куда, в клетку? Хочешь показаться перед своими в таком виде? Пэн морщится, опять ерзает на кровати, но остается лежать. Да, Потерянные у него глазастые, только увидят его – и сразу все поймут. Или не поймут, но будут задавать вопросы. – Ты это заслужил, – тихо говорит капитан, все еще гладя его по голове. Будто оправдывается. – Не думай, что я буду тебя жалеть. И завтра, кстати, будет хуже, по синякам-то… Но мы с тобой отработали только одну неделю твоих пакостей. Осталось еще два века. Пэн молчит, но его спина от этих слов напрягается. – Питер, – зовет капитан, – посмотри на меня. Он медленно поднимает голову. Теперь глаза у него как у ребенка – обиженные и заплаканные. Именно то, что Крюку хотелось увидеть еще совсем недавно. Буквально этим утром. – Вставай. Иди умойся, вон там, на столике, таз и кувшин. Вода питьевая, кстати. Можешь попить. Мальчишка с трудом поднимается и неуклюже натягивает штаны. Топает к столу. Походка у него, конечно, не такая бодрая, как всегда – прихрамывает на обе ноги, да и колени сильно дрожат. Наблюдая за ним, Крюк ловит себя на каком-то новом незнакомом чувстве, похожем на беспокойство, и думает, что завтра все-таки обойдется без ремня, просто пошлепает ладонью. И так мало не будет. По свежим синякам, действительно. Питер долго и жадно глотает воду, но, когда пытается умыться, наклонив кувшин дрожащими руками, то роняет его на пол – и тут же испуганно вскидывает глаза на Крюка. К счастью, легко бьющейся посуды на корабле нет совсем, и кувшин от падения не разбивается, но ковер мгновенно пропитывает вода. – Ничего, – быстро говорит капитан, поднимаясь с койки. – Я вижу разницу между «случайно» и «намеренно». Давай полью тебе. Под столом припрятана бочка с водой, и он снова наполняет кувшин. Помогает Питеру умыться, а потом дает полотенце. Приведя себя в порядок, мальчишка отступает на пару шагов и долго, задумчиво смотрит на него из-под мокрой челки, упавшей на глаза. – Я тебя провоцировал, – тихо говорит он. – Все эти годы, на корабле. – Что?.. – Я тебя провоцировал, – повторяет он и как-то криво улыбается. – Хотел, чтобы ты за нами охотился. – Зачем? Питер пожимает плечами. Кивает куда-то вниз, на трюм, где сидят Потерянные. – Затем, что они – действительно дети. А детьми проще управлять, когда есть общий враг. Никого не убивающий, но все-таки злой. От которого надо прятаться и которому иногда можно пакостить. Это… приключение, понимаешь? Они бы не остались со мной, если бы не было такого врага. А я за них отвечаю. Это ведь я их сюда принес. Мне надо было, чтобы они держались одной группой, а не разбредались по острову, кто куда. Сам знаешь, там опасно: дикие звери, ядовитые жуки, мор-шиповник и всякое такое… Капитан удивленно моргает. Он и сам подозревал нечто подобное, но все-таки не верил до конца, что Питер… и в самом деле уже не ребенок. Что все это время он не столько баловался, сколько защищал своих детей, под видом игры заставляя не отходить от него далеко. Плюс, индейцы, наверное, больше доверяли Потерянным, зная, что те «воюют» с пиратами… – Почему сразу не сказал? – А зачем? – Пэн опять кривит губы в усмешке. – Ты что, мне подыграл бы? – Нет. Но хоть понял бы... Только ты не думай, что теперь, узнав об этом, я отменю наказания! Какими бы ни были твои мотивы, ты все же мне пакостил много лет. За это придется ответить. – Я в курсе. Но сделай, пожалуйста, так, чтобы моих не трогали, ладно? У нас был договор. Только я. Не они. – Знаешь, я удивлен, что твой остров только теперь пошел ко дну, – вздыхает Крюк. – Ладно, пойдем! Отведу тебя в клетку. И завтра, в это же время – опять ко мне. Пэн молча следует за ним. Под дверью ожидаемо толпятся пираты, которые хотят знать: им послышалось, или волшебного мальчика действительно только что драли ремнем? – Послышалось, – хмыкает капитан, протискиваясь мимо них вместе с Питером. И они хохочут так громко, что содрогается, наверное, даже Большая Земля.