Белый волк

Вот уже несколько часов молодой граф де Вож и его гость гуляли по парковым аллеям вокруг замка и оживлённо беседовали. Они то останавливались, увлеченные разговором, то продолжали свой путь по освещенному луной парку. Та была в своей первой четверти и света давала мало, оттого оба собеседника, пусть и неплохо видевшие в темноте, старались держаться поближе друг к другу, находя особую прелесть в этой почти интимной обстановке. Их первая официальная встреча произошла часа через два после заката и началась до того неуклюже, что обоим было стыдно об этом вспоминать. Риваль, перезнакомившийся за этот день, наверное, со всеми обитателями замка и наслушавшийся о строгости графа и его приверженности, старым традициям и церемониям, собирался чинно поблагодарить за помощь и предложить свои услуги в любом качестве. Но вместо этого… Едва завидев невысокого, ладно сложенного графа с отдающими синевой волосами и глазами цвета морской волны, Риваль понял, что пропал. Окутавший его запах лаванды пьянил и толкал на сумасбродства, сбивая в невразумительную кашу все заготовленные заранее фразы. Он совершенно не мог думать связно, словно глупый домашний кот, почуявший запах кошачьей мяты. Единственное, что Риваль сейчас знал наверняка — если воздух перестанет пахнуть лавандой, то он не сможет им дышать. Он даже не удивился, услышав, словно со стороны, как вслед за благодарностью с его губ будто сами собой слетают слова, предлагающие его собственную, едва спасённую жизнь в оплату. Причём он не просто предлагал, утверждая, что теперь она полностью принадлежит спасителю, а решительно впихивал её в чужие руки, давая понять, что самому она теперь и даром не нужна, и он радостно сдохнет в ближайшей канаве, если граф Мейло не возьмёт предложенное. Конечно Риваль осознавал, что в современном мире это звучит глупо и пафосно, но уже собирался упасть на одно колено и произнести слова древней клятвы, навсегда отдающей его жизнь в руки другого. Готовился служить ему до конца своих дней, надеясь, что после такого его точно не выгонят, позволят остаться. Но был остановлен донельзя смущенным графом. Поспешившим, пусть и не очень внятно заверить его, что столь незначительная помощь не стоит таких больших жертв. И что Риваль может остаться, сколько захочет, в качестве гостя, пока не поправится окончательно и не решит, что же ему хочется на самом деле. И если Ривалю это так необходимо, то в свою очередь граф примет клятву верности. Но не сейчас, сгоряча, а через несколько дней, по здравому размышлению. Граф держал дистанцию, буквально отталкивал Риваля от себя словами, не понимая, что тот уже решил всё раз и навсегда и готов лечь и умереть под дверью, если его за неё выставят. Это было больно, обидно, но в целом понятно. Он бы хотел стать защитником, телохранителем, тенью за креслом, ковриком у кровати… Вежливое «гость» казалось неизмеримо далёким, холодным. Словно звёзды на безлунном небе. Но Риваль в этот момент был готов принять любое решение графа. Любое отношение счесть благом. Гость, так гость. Пусть. Снова сбивчивые слова благодарности, мелькнувшая на мгновение обида в глазах. Извинения от графа в том, что нашли Риваля слишком поздно, и он чуть было не погиб, не дождавшись помощи вовремя. Всё более и более рваные, бессмысленные фразы. Ещё на шаг ближе друг к другу собеседники. Совершенно не понимающие, что происходит, случайные зрители. Мрачнеющий с каждой минутой Родион. Улыбающаяся загадочной улыбкой Ася. Выглядывающая из-за массивной, прикрывающей арку входа шторы, Ангелина. Зашедший в зал, да так и застрявший у входа, глядя то на графа, то на Ангелину, и забывший зачем пришёл Вард. Этот балаган пора было заканчивать, поэтому ухватившись за предложение стремительно краснеющего графа показать гостю разбитый вокруг замка парк, Риваль выволок его на улицу чуть ли не силой. Там, на свежем воздухе, оба немного пришли в себя и смогли наконец начать относительно светскую беседу.

***

После небольшой вступительной речи о принятых в замке порядках граф начал свои расспросы, а Риваль отвечал ему во всех подробностях, говоря без умолку, наслаждаясь возможностью находиться рядом и дышать запахом лаванды. Сначала рассказал о том, как оказался в лесу, спасаясь от «Стервятников». Потом оба мысленно перенеслись старые времена, когда никаких «Стервятников» и в помине не было, и выжженный теперь юг благоденствовал, радуясь миру и спокойствию. В те времена югом владели несколько крупных кланов оборотней, подчиняя своим правилам не только собственных сородичей, но и многочисленные людские поселения. И да, некоторые их традиции могли показаться жестокими, та же ежегодная Осенняя Охота, например. — Охотились мы конечно же на людей, но, насколько мне известно, уже лет пятьсот никого не убивали по-настоящему. Случалось, что жертвы гибли, но это в основном происходило из-за их собственной жадности или глупости. — То есть рассказы о том, что оборотни убивают людей ради забавы, сильно преувеличенны? — Именно. Участие в охоте всегда было добровольным, а вознаграждение тем, кто смог обхитрить охотников и добраться до города, велико. В былые годы приходилось даже устраивать отбор, чтобы убегающих не было больше, чем охотников. Конечно, бывали несчастные случаи: То кто-то из молодых, распалённый погоней, успевал цапнуть жертву раз другой, пока его не оттаскивали подоспевшие старшие. То жадные до денег люди не могли рассчитать собственные силы, кто падал с обрыва, кто тонул во внезапно разлившейся из-за дождя реке. Всё же до смерти убивались нечасто, а вот переломы или другие травмы были обычным делом. Причём люди в большинстве случаев были сами виноваты, а нам приходилось прерывать охоту и спасать им жизнь. Один из старших соседнего клана получил серьёзную травму и едва не погиб, вылавливая из реки человеческого пацана, решившего сократить себе путь через брод, при этом не умея плавать. А как мы общими усилиями снимали с совершенно гладкого дерева трясущегося от ужаса пахаря… — тут Риваль начал активно жестикулировать, да так, что серьёзно слушавший его граф невольно заулыбался. — Он не успевал уйти от погони и, вместо того, чтобы просто сдаться, так испугался несущейся на него стаи, что неведомым образом оказался в пяти метрах над землёй, и только потом вспомнил, что высоты боится не меньше. Конечно, наши оболтусы напугали его изрядно: сначала неслись на него с высунутыми языками, не сбавляя скорости, а потом ещё и под деревом прыгали и выли, пока их не отогнали старшие, надавав подзатыльников. Потом полчаса уговаривали его спуститься, а мужик глаза закрыл, за ветку держится, и знай себе, приговаривает: «Не ешьте меня, я невкусный». Пришлось лезть к нему наверх и тащить вниз за штаны. Снять сняли, а идти он не может, с перепугу-то. Так мы его в ближайшую деревню понесли, вчетвером, в людской ипостаси конечно. Замерзли тогда ужасно. Осень же, в волчьем облике нормально, шерсть теплая, но человека никак не удержать. Тем более, он отбиваться пытался, говорил, что жесткий и мы подавимся. А как в хату занесли, то сразу печь растопили, чтоб согреться. Так этот идиот решил, что мы его сначала жарить будем и только потом есть. Крику было… Хорошо, что местные подошли, так мы сдали им их буйного и дёру оттуда. Остальных ловить, пока охота не закончилась. Мейло смеётся искренне, звонко, словно колокольчик. Так что Риваль забывает, о чём говорил, застыв с приоткрытым ртом, и только смотрит заворожено, не веря, что в этом мире может быть что-то настолько прекрасное. Мейло замолкает смущённо, краснеет даже, так что становится заметно в полумраке. Поднимается со скамеечки, на которую сел, слушая Риваля, и увлекает гостя дальше, вглубь сада.

***

Колония летучих мышей, поселившаяся в искусственном гроте недалеко от северной башни, привносила немалое оживление в ночную жизнь обитателей сада. Маленькие черные тени то и дело мелькали среди деревьев, а иногда проносились прямо над головой, едва не касаясь собеседников. Риваль несколько раз проводил взглядом очередного летуна, и Мейло, заметив его интерес, свернул с аллеи, уводя гостя по еле заметной в темноте тропинке между деревьями. Это было одно из его любимейших мест отдыха. В небольшой изящной беседке возле самого грота можно было сидеть часами, наслаждаясь безмолвием и величием ночи, заодно наблюдая за мелкими быстрыми хищниками, с которыми невежественный люд часто ассоциировал его род. Писк летучих мышей возле грота был просто оглушительным, Риваль с трудом слышал собственный голос, не понимая, почему Мейло утверждает, что наслаждается тишиной посреди этого гвалта. Пока не сообразил, что граф просто не слышит этот тонкий писк, так же, как не слышат его и обычные люди. Мейло обычным человеком не был, но, кажется, имел с ними гораздо больше общего, чем тот же Риваль. Это наблюдение показалось забавным, и Риваль тут же поделился им, незаметно для себя переведя разговор на новую тему и уходя подальше от шумных зверьков: — «Ангелы» в наших краях появились не внезапно, но как-то очень быстро. Сначала мы не обратили внимания на проповедников, что утверждали, будто люди должны жить своим умом и не подчиняться всякой проклятой нечисти. Но через пару лет народ почти перестал приходить на праздник, который мы устраивали в честь завершения Осенней Охоты. Да и желающих попытать счастье и поучаствовать в самой охоте с каждым годом приходило всё меньше. Наши старики говорили, я слышал краем уха, но не придавал тогда особого значения, что всё это из-за того, что погасли алтари и среди людей больше не рождаются маги. Мол, если бы они сами умели колдовать, то не считали бы нас проклятыми. Что всё это из-за страха. Но ведь алтари погасли давным-давно, какая здесь связь? — Алтари? А в этом что-то есть. Наш погас лет триста назад, и я слышал, что он был одним из последних. Говорили, что человеческая магия ушла, потому что люди перестали верить в своих богов, но мне кажется это странным. Наверняка дело не в богах, а в чём-то более прозаичном. Но среди людей действительно перестали рождаться маги, а последние за такой срок точно уже умерли. Мейло задумался, ненадолго, вспоминая, что недавно читал что-то про давно забытые алтари, и это тоже было как-то связано с блондинками, кажется. Впрочем, сейчас его больше интересовало продолжение истории, а не поиски неизвестно чего. — То есть, если бы алтари не погасли, то ничего этого не случилось бы? И если, например, найти их и зажечь, то можно будет остановить «Стервятников»? — Возможно. Но я слышал, что многие пытались их зажечь снова, когда поняли связь между ними и магией. Но, как ты понимаешь, безрезультатно… Эти двое, поглощенные общей идеей, перешли на «ты» так легко, словно были знакомы с детства. Да и физическую дистанцию давно перестали держать, стоя непозволительно близко друг к другу. Риваль так и вовсе уже несколько раз касался Мейло, жестикулируя: то проводил пальцами по узору камзола, то легко касался плеча, а граф, увлеченный разговором, казалось, вовсе не замечал этого.

***

— А потом случилась та осень… Вот так, слово за слово, они и дошли до страшного. Ривалю каждая новая фраза даётся тяжелее предыдущей, но остановиться он не может, будто бы не в силах отказать графу. Но на самом деле, впервые облекает в слова то, о чём молчал несколько лет. Наконец-то может позволить себе выговориться. Его голос немного дрожит, то ли от воспоминания о перенесённой боли, то ли от негодования, и теперь уже Мейло нарушает дистанцию, беря руку Риваля в две свои, успокаивая. — В тот год желающих участвовать в охоте не было совсем. Кланы повышали награду трижды, пока не вызвался один. Представляешь? Всего один человек. Совсем молодой парень, даже скорей подросток. Понятно, что в одиночку против трёх кланов у него не было никаких шансов, и ему тайно пообещали заплатить в любом случае. Всю сумму, если победит, и треть, если проиграет. Я не был там. В тот год мне выпало заниматься приготовлением праздника, поэтому в самой охоте я не участвовал. Наши сказали, что нашли разорванное тело и не смогли взять след убийцы, чуть ли не на милю вокруг всё было засыпано едкими специями, кто-то даже успел сыпануть их позади стаи и остаться незамеченным. А «Стервятники» начали вопить, что обезумевшие оборотни разорвали невинного юношу и теперь идут по деревням, убивая всех на своём пути. Кулаки Риваля сжаты, так что Мейло едва удерживает его руку в своих и даже собирается остановить рассказ, видя, насколько чувствительна для Риваля эта тема. Но тот продолжает, желая наконец выплеснуть боль, что так давно держал в себе. — Они подняли людей одновременно по всему краю. Даже там, куда новости просто не успели бы дойти. Мы… Мы оказались не готовы, так глупо всё… Началась настоящая Большая Охота, только в этот раз охотились не мы, а на нас. Безумная толпа поджигала дома повитух и лекарей, громила аптеки и лавки предсказателей. Люди убивали на улицах тех, к кому совсем недавно обращались за помощью и советом. Досталось всем, кто имел хоть какое-то отношение к магии. А к нам пришли не горожане и не крестьяне с вилами, как говорили потом. На дома кланов напали отряды профессиональных военных. И я думаю, обычных наёмников там было гораздо больше, чем тех, кто действительно верил в самостоятельный светлый путь человечества. Нам повезло, мы смогли отбить первую атаку и, перекинувшись, скрылись в родном лесу. На нас охотились, как на обычных волков, ставя капканы и загоняя в ловушки. Мы убивали в ответ, уходя из родных мест всё дальше. С каждым днём теряя родных и друзей. Тот запах гари… Когда мой дом горел вместе со всеми, кто не смог из него выбраться… он навсегда въелся мне под кожу. Они одни в глубине сада, словно отделённые от всего мира этой ночью и этим рассказом. Риваль полусидит на накренившемся, почти упавшем дереве. Мейло стоит перед ним, всё ещё удерживая за руку. Он никогда не слышал о Большой Охоте так подробно, Ася в своё время ограничилась лишь скупым рассказом. А сейчас он будто впитывал в себя, переживал вместе с Ривалем его боль, становясь сопричастным. — Мой отец. Он тоже погиб там тогда. — Я знаю. И это настолько полно. Так, что даже не назовёшь сочувствием. Это словно самому пережить всё. Пройти через ад и, вынырнув к свету, встретить другого, кто прошёл то же самое. Почувствовать единение так сильно, что считанные сантиметры свободного пространства мешают физически. Не осознавая себя, захотеть стать ещё ближе. Обнять. Держать крепко. Риваль обнимает, притягивая к себе, а Мейло льнёт и даже не думает отстраняться. Вот так сейчас правильно, и оба чувствуют это одинаково. Риваль не видит перед собой ничего, кроме бирюзовых глаз и тонких, едва приоткрытых губ. Дотрагивается бережно, как к величайшей драгоценности, приподнимает за подбородок и целует едва касаясь. Чувствует, как вздрогнул, напрягся Мейло в его руках, как на мгновение попытался отшатнуться, но тут же расслабился, сам подавшись навстречу, как ответил, окутывая обоих спокойствием и запахом лаванды. Страшные воспоминания о вездесущей гари уходят, теряются в этом аромате. И двое стоят, обнявшись посреди тёмного парка, целуясь так нежно, будто в этом мире никогда не было грязи.