Каждый день ты просыпаешься и видишь одно и то же пятно на потолке. Маленькое пятнышко, но ты изучил его и знаешь, что утром оно напоминает тебе почти полный диск луны, а вечером, когда от света лампы на потолке появляются тени, оно кажется крошечным насекомым.
В палате всё тебе знакомо. И тебя тошнит не только от химии, но и от одинаковости каждого прожитого дня. Ты предпочёл бы умирать вне этих стен.
Полковник приходит к тебе к вечеру. Она устала, но старается выглядеть бодрее. Ты садишься выше, откидываясь на подушку, и видишь, как мимолётная тень проскальзывает по её лицу, когда она смотрит на твоё исхудавшее тело (
на паучьи пальцы, выделяющиеся костяшки, иссиня-тёмные вены, отчётливо выступающие ключицы - ты и раньше был худым, но за последние месяцы совсем скинул в весе). Рогозина предлагает тебе поесть, ты отказываешься, морщась и пытаясь подавить приступ тошноты (
в последнее время тебе настолько опротивела еда, что Вале приходится кормить тебя чуть ли не с ложечки по полпорции, это очень её расстраивает, она ругает тебя и уговаривает, она готова хоть каждый день готовить для тебя что угодно и в любых количествах - Антонова изначально заявила, что тебе лучше питаться домашней едой, - только бы исчезла эта пугающая худоба).
Ты жалеешь про себя, что всё вышло так. Что ты оказался в больнице, а они всё узнали и тешат себя напрасными надеждами. Что теперь Валя разрывается между работой, больницей и домом, куда у неё зачастую просто не остаётся сил доехать, и тогда она засыпает у тебя, и обещает выбить для тебя место в британской клинике. Что ты заперт безвылазно здесь, что ты не можешь пройти даже половину больничного коридора, что симптоматика рака не ограничилась только болями. Единственное, чему ты втайне эгоистично радуешься, боясь признаться в этом даже самому себе, это то, что начинаешь узнавать полковника (
и иногда впускать в свою душу) вне контекста работы.
За два месяца до того, как ты оказался в больнице, Рогозина позвонила тебе в три часа ночи. В тот день ты как раз вырвался домой, скинув отчёты на Холодова и убедившись, что твоё двенадцатичасовое отсутствие не повлечёт катастрофы и назойливых звонков с тупыми, на твой взгляд, вопросами. По пути купил в ближайшем продуктовом макароны, сосиски, сыр и банку пива, в квартире зажёг везде свет, включил телевизор, смахнул месячный слой пыли и вымыл полы. Спину уже привычно ломило, ты рухнул на диван, машинально сглотнув ежедневную уже третью таблетку ибупрофена. И, поужинав, уснул под бормотание очередного скаченного сериала (
ты не умел засыпать в тишине, просыпаясь в пустой квартире от любого шороха). С трудом услышал пробивающийся сквозь пелену сна звонок мобильного. Проклиная Холодова и его скудоумие, ты потянулся к телефону, с трудом проморгавшись, взглянул на светящийся дисплей и почувствовал нарастающее в груди тепло вперемешку с тревогой.
- Алло, да, Галина Николаевна, - вышло хрипло и поспешно.
- Ваня, у тебя всё хорошо?
Ты поперхнулся от непривычного "Ваня" и от её тона - совсем не делового, а скорее, немного встревоженного (
и тебе было приятно, приятно - какой бы ни была причина её звонка - что она звонит тебе, что она о тебе думает).
- Да, всё в норме, что случилось?
- Нет, ничего, я... В общем, ладно, это... Это неважно, глупости, спи. Прости, что разбудила тебя.
Ты так и лежал с телефоном в руке, сердце колотилось, в ушах звучали её слова (
"что было бы, если бы я сказал: "Нет, плохо, у меня каждый день адски болит спина и мне сложно даже сидеть, но я не хочу жаловаться вам и даже не знаю, как подойти с этим, я ненавижу засыпать в этой пустой старой квартире, где даже воздух мне ненавистен, пожалуйста, приезжайте ко мне, я хочу забыть о том, что завтра опять на работу, и что кроме как там я вас и не увижу" - она бы приехала? Она вообще знает мой адрес?")
Пальцы машинально открыли раздел смс-сообщений, её ты никогда не стирал: всё больше рабочие и краткие (
"До вечера меня не будет, жду отчёт", "Завтра в 10", "Скинь Майскому адрес"), но одно ты перечитывал всегда. "Ты мне нужен, зайди" (
"ты мне нужен" - как тебе нравилось трактовать это по-своему, нравилось представлять, как она печатает эти слова, нравилось представлять, как она произносит это вслух).
Ты набрал, сам не ожидая от себя, вспыхивая от собственной решительности: "Не переживайте, всё правда в порядке. Спокойной ночи", - и, зажмурившись, нажал "отправить". Так и лежал дальше, глядя в потолок, убеждая себя, что она не ответит, но в то же время отчаянно надеясь, что сейчас дисплей загорится, оповещая о входящем сообщении.
Через минуту пришёл ответ (
ты тупо смотрел на телефон, почему-то боясь прочитать). "Просто дурной сон. Добрых снов, Ванюш". На несколько секунд ты перестал дышать, стараясь осознать и принять неожиданное: ты снился ей, и из-за абстрактного плохого сна она звонила тебе. Она за тебя переживала, всё ещё не спала - раз сразу ответила на смс. Уснул ты под утро, прокручивая у себя в голове её "доброй ночи, Ванюш".
Таблетки перестали помогать в прежних дозах недели через две. Спина болела уже почти постоянно, у тебя появился кашель. Ты списывал всё на простуду, перешёл на пенталгин, который глотал по пять раз в день, в перерывах отлёживался в буфете. Как назло попалось сложное дело, большую часть времени ты проводил в лаборатории, в глазах мутило от боли в спине, ты откидывался на спинку стула, надеясь, что это хоть как-то облегчит твоё состояние. Валя уехала на две недели с семьёй к родителям, Круглов, мрачнее тучи, сидел в кабинете полковника (
"Требуют в министерство, вот и нет её, Тихонов").
Той ночью все уже разошлись. Наконец, всё сдвинулось с мёртвой точки, и Круглов милостиво отпустил всех по домам. Ты решил остаться, рассуждая, что дома всё равно никто не ждёт, а тут хоть будешь полезен. Ты любил оставаться на ночь: никто не мешал, было тихо, но тишина не давила, как дома, можно было засыпать, ведь ты всё равно был не один - присутствие ночных дежурных охранников успокаивало, можно было не бояться проспать с утра. Было уже заполночь. Спина болела невыносимо, ты поплёлся в буфет, рухнул там на диван, чувствуя, как мышцы расслабляются. Закрыв глаза и глубоко дыша, похлопал себя по карманам, вспомнил, что вечером выбросил последний пустой блистер из-под таблеток. Ругаясь сквозь зубы, ты попытался встать и зашёлся в приступе кашля. Достал из кармана телефон, вставил один наушник в ухо.
"Жизнь не слёзы.
И любовь. И следы моей печали.
Беспощадные глаза что-то мне
В ту ночь кричали.
Стать высоких островов
И шаги самоубийцы,
Мы не виделись давно,
Пью и не могу напиться".
Тебя всегда успокаивал этот голос, ты попытался дышать ровнее, стараясь успокоить боль и не двигаться.
Сквозь полудрёму ты услышал в коридоре знакомые шаги. Потом звук отодвигающейся двери. Ты понял: она вернулась и зашла к себе в кабинет.
"Ты, ты, что они сделали с тобой?
Кто ты?"
Ты резко поднялся. Спина взорвалась болью, тебя качнуло, ты опёрся на стену и всё-таки пошёл. С каждым шагом тебя всё больше мутило, в висках стучало (
больно, больно, больно, почему так далеко идти). Ты добрёл до её кабинета, без стука ввалился. Она сидела за столом, просматривая какие-то бумаги, подняла глаза (
ты заметил, как сильно она устала).
- Иван? Ты чего здесь так поздно?
Ты опёрся на стол - может, хоть так будет легче, - пытаясь улыбнуться, ответил:
- Решил вот поработать, чего дома делать. А вы почему здесь? (
"Она здесь, ты так долго ждал, смотри на неё и держись")
- Материалы хотела изучить, посмотреть, как продвинулись... С тобой всё в порядке? Ты какой-то бледный. Похудел опять. Ты есть вообще успеваешь?
- Успеваю, - ты выдавил из себя подобие улыбки и шагнул к ней, одновременно с тем, как она поднялась тебе навстречу.
- Езжай-ка ты домой, я завтра...
Её слова доносились как сквозь вату, ты пошатнулся, боль достигала пика, в глазах мелькали алые точки. Белый свет стал слишком ярким. Мир качнулся.
Ты завалился на бок, пытаясь удержаться за стол, успев почувствовать на плече её пальцы, надеясь, что в спасительной темноте останется только это ощущение, а изматывающая боль уйдёт.
А сейчас ты скучаешь по временам, когда мог ночи напролёт проводить в лаборатории, болтая с Амелиной (
она заходит к тебе раз в неделю, подчёркнуто не акцентирует внимание на твоём состоянии, хоть в глазах и сквозит тревога и сочувствие), пить в буфете Валин кофе и подкалывать Майского, убегая потом от него по коридорам.
Ты заперт в этой палате, в этой больнице, которая стала для тебя единственной доступной частью мира.
Ты вспоминаешь прочтённую когда-то "Мизери" Кинга, вспоминаешь, как там говорилось о двух столбах боли, которые появлялись из-под воды. Твоё тело теперь - один сплошной столб боли, почерневший от моря и торчащий из влажного песка. Ты готов глотать что угодно, хоть горстями впихивать в себя эти маленькие белые таблетки, лишь бы эта боль отпустила тебя.
Рогозина держит тебя за руку, проводит рукой, убирая волосы со лба. Она смотрит тебе прямо в глаза, ты чуть сжимаешь её пальцы. Она без слов тебя понимает, отражая твою боль (
а у тебя в голове проносится: "она здесь ради меня, не из-за работы, зачем?"). Сжимает твою ладонь в ответ, в груди у тебя разливается тепло, и ты неожиданно даже для самого себя просишь:
- Пожалуйста, не уходите сегодня ночью.
