Перевертыши

      Джон Торнтон хорошо знал Милтон, не все трущобы, конечно, но он всегда считал, что это его город, город, который дает ему возможность жить и процветать, и относился к нему, к его улицам и домишкам так же, как хороший хозяин относится к своим станкам и инструментам — знает их.       Однако эти пустыри в ночном тумане казались ему совершенно незнакомыми. Было холодно, и хоть Торнтон обычно от души ненавидел промозглый, насквозь прохватывающий ветер с далекого моря, сейчас он был бы рад и ему, только бы разогнать проклятый туман, скрывающий дорогу. Он шел очень осторожно, все время помня об оврагах и обрывах, которые могут скрываться под плотной, но такой обманчивой дымкой. И обувь и одежда промокли и испачкались до невозможности, и мужчина с тревогой подумал о том, что предстанет в таком виде перед матерью. Уже было далеко заполночь, и обычно в это время мать с сестрой давно спали, но сейчас он знал, что миссис Торнтон будет ждать его в гостинной, все еще волнуясь (но почти не выказывая этого внешне) из-за того, в каком состоянии он пребывал после отказа мисс Хейл. Добрая матушка, надо бы поскорее выбираться из этой глуши, чтобы не доставлять ей лишних часов беспокойства.       Дорога внезапно пошла под уклон, и Торнтону пришлось приложить немалые усилия, чтобы, заскользив, не свалиться вниз кубарем, а более ни менее пристойно спуститься. Под ногами премерзко чавкнула жидкая грязь, и, будь на нем вместо крепко зашнурованных ботинок туфли, он бы уже лишился их. Мужчина огляделся. Хоть здесь туман, казалось, был еще гуще, видно было, что о пути обратно наверх стоит забыть. Ничего, кроме возможности изваляться как следует в скользкой грязи, ему бы там не представилось. Он осторожно пошел вдоль холма, временами получая удары в лицо от промокших веток, и холодный душ за воротничок от них же.       И Торнтону не осталось ничего другого, кроме как пробираться вперед под сенью мокрых темных деревьев, по самые кроны тонущих в белесом тумане.       Проблуждав так около получаса и успев сильно отчаяться и раздосадоваться на столь неудачное стечение обстоятельств, Торнтон, все же, был вынужден остановиться. Увидев просвет сквозь ветви деревьев, он поднял голову вверх, но ни одной звезды в такую ночь увидеть все равно бы не удалось — небо, сколько он мог его видеть, было покрыто грязно-серым покровом. Мужчина сжал кулаки и еле сдержался, чтобы не ударить по ближайшему дереву, в последний миг подумав о том, что это вызовет лишь очередной холодный полив. И когда только деревья в окрестностях Милтона успели разрастись в такие дебри? Торнтон досадливо нахмурился. Это может означать лишь одно — он плутает по кругу на одном и том же месте. И лучше бы ему остановиться и подождать до утра, но сама мысль о бездеятельности в том душевном состоянии, в котором он пребывал, была Торнтону невыносима.       В таких местах, как это, никогда не бывает абсолютной тишины: потрескивают ветки, ударяясь друг о друга, с глухим тихим стуком падают капли осевшего на листья тумана, но сейчас, услышав хруст ветки, мужчина резко повернулся в ту сторону, откуда шел звук. Из-за деревьев на небольшую опушку вышел кто-то невысокого роста, но довольно коренастого телосложения, огляделся, и, не заметив скрытого стволом Торнтона, присел на камень. Незнакомец склонил голову, чиркнул кресалом, раскуривая трубку и усаживаясь поудобнее.       Торнтон вышел из-за дерева, побудив незнакомца резко вскочить на ноги и выставить перед собой (это же трость? Не может же это быть меч!) оружие.       — Кто бы вы ни были, мистер, я безоружен. Но не советую пытаться меня грабить, — сказал Торнтон, вглядываясь в лицо мужчины, освещенное еле заметным светом трубки. Тот молчал, также напряженно вглядываясь в него.       — Я всего лишь хочу узнать дорогу к Милтону. Мне кажется, я не заметил, как забрел дальше, чем планировал, выходя этим вечером из дому.       Незнакомец не спешил с ответом. В неверном свете Торнтон разглядел длинные вьющиеся волосы, совсем как у цыган, что временами останавливали свои фургоны в окрестностях города, ненадолго, учитывая тяжелый характер милтонцев, нечто, напоминающее кожаный плащ с меховым воротником, в руках же он сжимал необычной формы самый настоящий меч, кто бы мог подумать. А еще он, при всей своей воинственной и горделивой стати, явно не вышел ростом. Промелькнула мысль о том, что ох не всю нежить извело христианство в здешних краях, но Торнтон, как человек до крайности разумный и рациональный, лишь досадливо отмахнулся от нее.       — Да будете вы мне отвечать или нет, мистер как-вас-там-зовут! — не сдержал негодования Торнтон, хоть и понимал, что не желательно так разговаривать с вооруженным (предположительно) бандитом темной ночью в безлюдном месте, особенно когда у самого имеется лишь легкая трость со спрятанным в нем лезвием, которым человека с мечом не стоит и смешить.       — Назови мне свое имя, и я назову свое, остроухий, — наконец проскрежетал незнакомец.       — Мое имя Джон Торнтон из Милтона, и я настоятельно не советую вам пытаться оскорбить меня еще хоть как-нибудь, сэр.       — Мое имя Торин, сын Траина, сына Трора из рода Дуринов, владыки Эребора, и я настоятельно не советую вам пытаться говорить со мной в таком тоне… сэр.       «Точно цыган», — промелькнуло в голове Торнтона, увидевшего серебряные украшения в ушах и волосах пришлеца.       — В таком случае нам лучше прекратить эту беседу и поскорее распроститься. А посему вернемся к моему первому вопросу. Как выбраться отсюда?       Цыган снова помолчал, прежде чем заговорить. «Ну и туго же он соображает», — подумал раздраженный донельзя Торнтон.       — В тех местах, откуда я пришел, Милтона точно нет. Так что вам стоит идти вперед по этой дороге. В ваших же интересах не сворачивать с этой тропы, но вы, остроухие, поди, и так это знаете, — неприязненно сказал Торин, сын Траина, сына Трора, опуская меч (но не спеша вложить его обратно в ножны).       — Спасибо за ответ, — холодно ответил Торнтон, — хоть, не будь я джентльменом в такой же степени, в какой и вы, мог бы сказать немало и о вашей внешности.       — Даже не сомневаюсь, — язвительно ухмыльнулся коротышка, сверкнув глазами, — вам, листожуям, только бы о внешности и говорить веками напролет.       Торнтон наградил его надменным взглядом, полным самого высококачественного презрения, и сожалея лишь о том, что все эти таланты остаются, скорее всего, почти незамеченными в ночной темени. Он прошел мимо, вглядываясь в замшелую каменную тропку, сильно заросшую травой.       «Хмм, должно быть, еще римляне строили», — подумал он.       «Проклятые эльфы», — подумал тот, другой, так сильно похожий под своей бородой на самого Торнтона.